***
Следующие несколько дней прошли тихо. А затем прибыли результаты СОВ и оказались куда лучше, чем Гарри ожидал. Даже по зельеварению получил «выше ожидаемого». Однако, разглядывая пергамент с результатами, все отчетливее понимал, что выбор предметов изначально был неверным. Как последний придурок, шел на поводу у ленивого Рона и — теперь-то он понимал! — обесценивающих замечаний Грейнджер: ей было важно мнимое превосходство, она считала себя умнее других, презрительно отзываясь о тех областях, в которых не могла бы преуспеть. Например, в квиддиче. Кстати, о нем: по всему выходило, что от должности капитана команды придется отказаться, если Гарри желает наверстать упущенное. Впрочем, ему всегда больше нравилось просто летать, чем принимать участие в травмоопасной игре. Драко, пожалуй, будет счастлив, что Гарри перестанет играть. Впрочем, Люциус посоветовал не зацикливаться на детских глупостях, когда Гарри осторожно высказал свои мысли: на шестом курсе соперничество факультетов отходило на задний план, и в вечной грызне мало кто из старшекурсников принимал участие, сосредоточившись на подготовке к ТРИТОН’ам и выбранной специализации. Младший Малфой делал упор на Чары и Алхимию. С ним Гарри почти не сталкивался. Драко отсыпался до полудня, на ланчах сидел притихший, сонный, непривычный. Потом уходил на пляж и больше лежал в тени скал, чем купался. Читал и бросал недочитанные книги, грыз твердые груши и мелкие фиги, курил тонкие коричневые сигареты с ароматами мяты, имбиря и лирного корня. Гарри не следил специально, но замечал. Встряхивался Хорек ближе к вечеру — блестел глазами, дерзил отцу, знакомо вздергивая подбородок. Поттера не игнорировал, но разговаривать им друг с другом вроде как было не о чем. Но, несмотря на взаимную неприязнь, оказался ценным источником информации, когда пытался демонстрировать отцу свою взрослость и осведомленность. Гарри слушал сплетни и рассуждения об учебе и понимал, что ему наверстывать придется очень много, если он хочет хоть немного соответствовать Поттерам и Блэкам. А ему хотелось. Надоело быть глупым маггловским щенком с волшебной палочкой, про которую то и дело забывал. Хотелось, чтобы поколения предков, чьи портреты находятся где-то в запечатанном поместье Поттеров, гордились им. И Люциус… Ему тоже хотелось соответствовать. Фехтование, выездка, танцы были неотъемлемой частью общественной жизни, знания языков, истории и искусства были необходимы — все значимые знакомства, связи и судьбоносные союзы возникали на разного рода приемах и балах во время светского трепа. Конечно, Люциус не настаивал на полноценной нагрузке, но Гарри чувствовал, что это необходимо ему самому. А еще управление имуществом: директора — хорошо, но надо и самому понимать процессы. И надо было выбрать специализацию. С ней возникла самая главная проблема: он не знал, что выбрать. Из чего выбирать? Люциус предложил посетить каждое из производств и тогда уже решать. На ужин Драко выходил при полном параде, а после активировал порт-ключ; Люциус один раз процедил: «К друзьям!», обозначая и свое неодобрение, и нежелание продолжать разговор. Гарри был только рад, что Хорек не нарушал своим присутствием их вечернее общение. Было у него подозрение, что старший Малфой не будет стесняться сына: жарко целовать при любой подвернувшейся возможности он не перестал. А Гарри сам не заметил, как привык. И отказываться от уютных тисканий на террасе не хотел. Было до дрожи хорошо проводить время только вдвоем.***
Начать знакомство с производствами Гарри решил с гончарных мастерских. Управляющий самой крупной, явный уроженец Корнуолла по фамилии Боввер, вряд ли ожидал появления владельца фабрики, да еще и в сопровождении такой акулы Магического мира, как Малфой. Однако быстро вернул самообладание, завалил огромный стол бухгалтерскими талмудами времён деда Карлуса и принялся сыпать цифрами. Люциус устроился на роскошном для рабочего кабинета диване, царственно принял предложенный миленькой, но настороженной секретаршей кофе и молча наблюдал за представлением. Гарри пытался вникнуть в то, что ему объясняют, и все сильнее злился на этого лощеного молодчика, его высокомерную мину, на сглатывание части слов и непонятные термины. Опустевшая чашечка тонко звякнула о блюдце, Люциус хмыкнул и звякнул еще раз, вслушиваясь в звук: — Халтуру магглам продаете? Боввер спал с лица. — Мистер Малфой! С магглами у нас контракты! — Жестом фокусника управляющий достал еще один здоровенный гроссбух и не глядя протянул его Гарри: — Прошу! — В другой раз. — Гарри холодно и почти брезгливо отодвинул пыльную папку, сдерживая гнев. — Сейчас проведите экскурсию. Увольнение управляющего безусловно стало бы самым незрелым решением для владельца, впервые появившегося на предприятии, но и стерпеть намеренно пренебрежительное отношение было сложно. Это тем, кого считал близкими, Гарри спускал многое. Зря, конечно, но так уж получилось, что страх быть отвергнутым мешал не то что требованию, самому ожиданию искренних извинений. Но, не без помощи и мягкого подталкивания со стороны Малфоя, способность легко прощать и не помнить зла в нем неуклонно уменьшалась. Гарри машинально оглянулся на Люциуса, отслеживая реакцию: тот тонко улыбался. Мастерские оказались огромными цехами. В ближайшем из них несколько десятков людей, сидящих за монотонно жужжащими гончарными кругами, ловко формовали разнообразную посуду. Между работниками ходили мастера и иногда прикладывали к готовым горшкам и вазам гончарные калибры. В других помещениях жидкий раствор заливали в специальные формы или раскатывали на станках. Боввер разливался соловьем, рассказывая об особенностях изготовления керамики, раздуваясь от самодовольства, словно он лично обнаружил каолин и изобрел костяной фарфор. Стоило отдать должное, работа действительно была налажена отлично — с одной стороны непрерывно подвозилась сырая глина, с другой выходило готовое изделие. Дальше на больших стеллажах стояла готовая к обжигу посуда, на нее в определенной мастерами очередности работники накладывали украшения, роспись и чары. Это были наиболее простые виды украшений — похожая на аппликации декал и надглазурная роспись: их элементы были крупными, яркими и немного примитивными, с большим добавлением позолоты. Гарри даже заметил знакомый орнамент: такой посудой пользовались Уизли. Более сложными украшениями Гарри заинтересовался отдельно, восхищенно наблюдая за выверенными движениями декораторов. Его поразила точность, с которой они наносили тонкими кисточками разноцветную жидкую глину. Боввер пояснил, что после обжига такие рисунки выглядят как драгоценные камеи, и показал готовые изделия — самый дорогой тончайший фарфор, почти прозрачный и очень прочный, и благодаря чарам долго поддерживающий первоначальную температуру блюда, будь то горячий чай или мороженое. Другие мастера изображали на сервизах настоящие английские пейзажи, роскошные букеты, экзотических птичек и изящные растительные орнаменты. Магия в них была того же рода, что и в движущихся портретах Хогвартса: на пейзажах колыхались деревья и двигались повозки и животные, на лепестках цветов сверкала роса, а над ними порхали похожие на цветки птички и бабочки. Работа была слишком тонкой для массового производства, поэтому высоко ценилась и часто делалась на заказ. Малфой подтвердил исключительное качество, упомянув, что парадный сервиз их семьи был изготовлен именно на этом заводе, и на всех предметах были изображены сцены битв и сражений Вильгельма Завоевателя — дань первому сюзерену семьи. Гарри улучил момент и прошептал, что кровожадная темно-магическая натура их семьи проявляет себя даже в таких мелочах: ну кому придет в голову разглядывать во время торжественного обеда сцены убийства людей! И от хитро поблескивающих глаз оценившего шутку Люциуса губы сами растягивались в улыбку.***
На младшего Малфоя Гарри наткнулся ранним утром. Расхристанный и какой-то несчастный Драко сидел в любимом шезлонге Гарри и, казалось, спал с открытыми глазами. В расслабленных пальцах тлела сигарета, в чашке на столике остывал кофе. Гарри почти прошел мимо, не желая нарушать безмятежность утра, когда Малфой окликнул его: — Что, Потти, наконец-то понял, кто чего стоит? — Что ты имеешь в виду, Малфой? — Гарри остановился вполоборота, держа его в поле зрения, но не оборачиваясь, с надеждой, что тому быстро надоест разговор. — Я спросил... Ты наконец-то понял, кто чего стоит? — Драко запинался и очень медленно выговаривал слова. И до ужаса напоминал сейчас Сириуса. Мертвецки пьяного Сириуса. — Каково это — дружить с предателями? Тебе же нравилась та семейка? А ваша грязнокровка… — Заткнись, — поморщился Гарри. Вот ведь доставучий Хорек! Всегда умел найти самое уязвимое место, чтобы ковырнуть побольнее. — … лезет, куда не понимает. А я тебя предупреждал, придурок… Мог бы с первого курса… — Драко закашлялся, а потом ткнул в его сторону дотлевшей до пальцев сигаретой: — Как ты выполняешь приказы отца? На коленях! «Хозяин Люциус»?.. Он толкнул языком щеку изнутри и растянул губы в паскудной улыбке, и Гарри всерьез задумался, каким будет наказание, если он сейчас разобьет глумливую хоречью морду? Драко уж точно не накажут за провокации. Портить отношения с Люциусом не хотелось. — Пошел ты! — Гарри сбежал по ступенькам. — Не корчи пай-мальчика, Потти, отцу быстро надоест твоя покорность, — донеслось ему вслед. А потом над ним сомкнулись прохладные волны, отсекая назойливые крики. Гарри плавал к камням в устье бухты и обратно, успокаивая эмоции и пытаясь выдернуть из головы засевшие занозой слова. Он до сих пор не понимал, чем мог привлечь внимание такого мага, как Люциус. Положа руку на сердце — самого красивого мага из тех, кого он знал. И вряд ли мужчина в самом расцвете сил будет долго удовлетворяться почти невинными ласками и совместным сном, когда четко дал понять, чего он ожидает. Мерзко зудящий внутренний голос твердил, что Гарри давно стоило стать более покладистым и не отталкивать Люциуса каждый раз, когда они могли бы продвинуться дальше. Тем более, что и отталкивал по привычке, и сам Малфой отстранялся зачастую раньше, чем это происходило. Пора признаться себе, что привык и, наверное, влюбился. Ведь когда хочется быть рядом, чувствовать объятия, тепло и ласки, внимание какого-то определенного человека — это ведь и есть влюбленность? И теперь перспектива потерять все пугала до чертиков. Гарри вышел из воды, но не растянулся на прохладном песке, а обмотал хитон вокруг бедер и пошел в дом: если Люциуса не разбудили дурные вопли Драко, то он еще нежится в постели. С растрепанной за ночь косой, припухшими губами и гладкой теплой кожей. Днем раньше, днем позже — отсрочка грозила только мигренью, к которой неминуемо приведут бесплодные размышления. Никто не может помочь ему решить эту задачку. Рискнуть, в конце концов, сделать то, что давно хотелось попробовать. Не дав себе шанса отступить, Гарри взлетел по лестнице, рванул дверь и застыл: Люциуса в постели не было. Сердце хрустко екнуло: «Опоздал!»***
Конечно, никуда он не опоздал: в душе шумела вода, а Малфой что-то мурлыкал под нос, растирая мыльные облака по груди и плечам. Светлые волосы намокли, став прозрачно-серыми. Гарри сглотнул появившийся ком в горле и завороженно шагнул вперед. А потом еще. Наверное, последний раз так восхитительно страшно было, когда он шел к дракону. Люциус заметил его, но не удивился, не возмутился, только расслабленно опустил руки, чуть разводя их в стороны. И лукаво улыбнулся. Гарри стряхнул ткань и встал вплотную, поднял руки, не прикасаясь, одним взглядом спрашивая разрешение. Малфоя качнуло вперед, и Гарри влип в него всем телом, дурея на кураже. Пропустил тяжелые мокрые пряди сквозь пальцы, лизнул ключицу — кожа пахла сладким миндалем, жадно провел ладонями по горячей груди. Выдохнул попавшую в рот воду и наклонился ниже, полностью сосредоточившись на внезапном, полном ощущении чужого тела, на крохотной дрожи и сокращениях мышц. Утекал вниз вместе с водой, со страхом показаться смешным и жалким, скользил губами вдоль струй, обтираясь лбом, щеками, всем лицом, прикусывал и зализывал соски и нежную кожу на животе. Впитывал каждый тихий вибрирующий звук, который издавал сильный и властный мужчина. Его мужчина. Запнулся лишь на миг, когда почувствовал, что возбужденный член ткнулся под подбородок. Гарри немного отстранился и сел на пятки, держась руками за напряженные бедра Малфоя. Тот привалился лопатками к стене, тяжело дыша, провел пальцами по лицу Гарри, от брови вниз по щеке, остановившись на нижней губе. Нажал, слегка оттянув вниз, и вздернул бровь: — Ты — уверен? — голос был низким и хриплым, и надежда, даже нужда, проявилась в коротком вопросе. И Гарри захлестнуло каким-то первобытным глупым восторгом, приправленным острой досадой на самого себя, что так долго тянул с ответной инициативой. Он потянулся вперед и взъерошил носом мокрые волоски внизу живота, коснулся губами основания члена, такого же чертовски идеального, как и весь Малфой, втянул нежную кожу в рот. С удовольствием уловил короткое изумленное: «Ах!» — и сжавшиеся на плече пальцы. И подумал, что ему нравится. И протяжные выдохи, и бархатно-атласная кожа, пульсирующие венки под языком и рельеф плоти. Люциус был таким: сияние платины и алмазов, драгоценный бархат и шёлк. Ощущать чужое нарастающее желание губами оказалось увлекательным занятием, а каждая новая реакция и едва ощутимый стон подстёгивали азарт: а если сделать так ещё раз, реакция будет той же? Или другой? А если усилить воздействие? Если Люциус испытывал хотя бы вполовину такое же восхищение и щекочущую нутро жадность, то Гарри понимал его желание постоянно касаться и сжимать, лизать и метить пунктиром поцелуев. Он водил кончиками пальцев по скульптурно окаменевшим бёдрам, по судорожно напрягающемуся животу, а губами ласкал и посасывал упругую головку, собирая языком нежно-устричный вкус. Медленно, по кругу, отбросив прочь сомнения и неуверенность. Захлебываясь собственными эмоциями, попадающей в рот водой и невозможно потрясающим членом. Ловил поощрительные стоны и короткие ругательства, когда неуклюже цеплял зубами нежную кожицу. Осмелев окончательно, приласкал пальцами мгновенно отреагировавшую и поджавшуюся мошонку. Люциус жарко выдохнул что-то определенно бесстыдное. Капли воды на ресницах мешали рассмотреть выражение его лица, и Гарри торопливо смахнул их ладонью. Раскрасневшийся от теплой воды и возбуждения, с пошлой поволокой в потемневших глазах, Люциус выглядел как ебаная порнофантазия из самого горячего сна! Люциус поймал его взгляд, почти по-звериному хрипло зарычал, до боли сжал волосы на затылке, беспомощно запрокинул голову, и его член мелко задергался, выстреливая густыми, пряными струйками семени. Гарри сел на пятки, все еще сжимая пальцами порозовевшие бедра. У него горели губы, в висках и члене тяжело пульсировало, а внутри все ревело Адским пламенем ликования: у него получилось! И на коленях перед размазанным по стене разомлевшим Люциусом, во влажном облаке общего возбуждения было не так уж плохо. Хорошо было, как, пожалуй, никогда до этого не было. Гарри прислушался к собственным ощущениям: точно хорошо.***