***
Пространство дрогнуло, словно схлестнулись круги на воде от прыгающего по волнам плоского камешка, вызывая дрожь в сердце, — и что-то неуловимо изменилось. Как будто с окружающего мира стерли пыль. Влажный соленый воздух плеснул синевой на кромке зрения. — Что дальше? — спросил Гарри, сглатывая спазм в горле. — Дадим объявление в «Пророк»? — Дальше я собираюсь тебя целовать, — максимально ледяным тоном сообщил Люциус и потянул Гарри за руку, заставляя подняться и пересесть к нему на колени. — А потом, если ты считаешь нужным, можешь оповестить об этом хоть все газеты мира. Он провел пальцами от узкой талии вверх, разминая напряженные мышцы. Хотелось прижать крепче, стиснуть до хруста, проникнуть под гладкую кожу, внутрь влажного, тесного… Но приходилось сдерживаться на грани искушения — Поттер был пугливее стайки демимасок: одно неловкое движение, звук и — пуф! — весь прогресс отношений растворяется в воздухе. Поэтому он позволил себе чуть сильнее вжать пальцы в напряженные плечи, стиснуть упрямый загривок. — Я не считаю… — И заткнуть грубоватым поцелуем попытавшегося было что-то возразить Поттера. Захочет — пусть хоть Уорлок песню заказывает. Не велики траты! Гарри несмело гладил его по груди, и эти невинные прикосновения заводили больше любого интимного мастерства. Темно-зеленые, почти черные, изумруды маслянисто поблескивали на ободке кольца. Совсем как его глаза. Способность краснеть от смущения и одновременно дрожать, изнывая от возбуждения, Люциус находил особенно пикантной. Жадный, горячий поцелуй грозил продолжиться минетом на обеденном столе. Не то чтобы Люциус был против, но у него были планы на этот день. — Пойдем, хочу тебе кое-что показать. — Люциус резко дернул бедрами вверх, почти стряхивая дезориентированного парня с себя. Гарри глупо хихикнул и поднялся. Он был возбужден и раздосадован тем, что Люциус решил прерваться, но больше злился на себя, на реакции тела, которое откликалось на коварного соблазнителя камертонным звоном каждого нервного окончания. В спальне Люциуса он ещё не был, лишь мельком видел в приоткрытую дверь вишневый диванчик у окна с воздушными шторами и сейчас с любопытством оглядывался по сторонам. На монументальной кровати с витыми столбиками можно было лежать хоть вдоль, хоть поперек в полный рост, и ещё осталось бы место. Две тумбочки по бокам, на правой — яркий журнал и книга; трюмо в простенках и туалетный столик в углу — Гарри внутренне ухмыльнулся: самолюбование Люциуса проявляло себя здесь во всей красе. Эти же зеркала отражали неприглядную правду: безупречный статный Малфой и всклокоченный, с красными пятнами на лице, Гарри. Невыносимый контраст. Верить в слова, что он нужен и желанен, получалось слабо. Но альтернативной версии объяснения происходящего у него не было. На журнальном столике стояла шкатулка со знакомым вензелем на крышке. Гарри подошёл ближе. — Знаешь, что это? — Малфой неслышно встал рядом, явно предвкушая ответ. — Подарочная коробка «вредилок» Уизли. Гарри сглотнул колючий ком в горле, вспоминая развесёлых близнецов, их шалости, всю семью Уизли и несуразный шумный дом. — Да, именно она. Они открыли магазин на Диагон-аллее. Твои друзья подобрали кое-что для нас. — Гарри смутился и отвел взгляд в сторону: если Люциус разговаривал с ними, то близнецы теперь в курсе, что Сириус отдал его Малфою. — Это самые лучшие их изобретения. — Ты?.. Зачем? — Гарри рассвирепел: мало того, что близнецы в курсе, так они будут знать, что Малфой с ним делает. Непредсказуемость поступков Люциуса выбивала воздух из легких. — Что там? Любовные зелья? — Конечно, нет! Я не буду травить тебя приворотом! — Малфоя искренне возмутило это предположение: — Это же будет не по-настоящему. Там кое-что другое, что поможет тебе раскрепоститься. Раскрыть твои желания. — Он подошел ближе, обнимая пышущего негодованием Гарри за талию и притягивая к себе так, что их бедра соприкоснулись. — Я буду помогать тебе, если ты попросишь меня. Ты же попросишь? Он сжал крепкие ягодицы ладонями, чуть наклоняясь вперед, заставляя юношу прогибаться, упираясь ладонями в его грудь. — Может быть! А о чем попросишь меня ты? — Гарри хотел, чтобы это прозвучало как вызов. Но голос сорвался и вышло излишне кокетливо. Люциус едва не рассмеялся в ответ: он не ставил ловушку, но Гарри все равно в нее свалился. — Я попрошу тебя переехать в мою спальню. Целуя юного жениха в сурово поджатые губы, Малфой внутренне ликовал: он предполагал бесконечные уговоры и длительное сопротивление, отвоевывание каждого дюйма и многочисленные условия. Но Поттер снова смешал все планы. — В твою спальню? — Гарри бросил кроткий панический взгляд в сторону кровати и залился краской. — Я думал, что у вас принято жить отдельно?.. — Да, и желательно в разных странах, — хохотнул Люциус, но тут же добавил серьезным тоном: — Но надеюсь, что у нас будет принято жить вместе и делить не только ложе. — Люциус выделял каждое слово и коротко целовал юношу то в зардевшуюся скулу, то в уголок рта, то в нос. Гарри тяжело дышал, гневно сверкал глазами и вертел головой, но не пытался отбиваться. — Согласен? Люциус не мог сказать, в какой момент удовлетворенность мальчишки заняла место в списке приоритетов. Он хотел дать ему все, по-настоящему и без всякой магии. — Как будто у меня есть выбор… Малфой выпрямился, по-прежнему поддерживая Гарри, потерявшего равновесие от резкой смены положения, и отстранился, едва тот крепко встал на ноги. — На самом деле, есть. Можешь остаться в своей спальне, если хочешь. Если я тебе противен… Люциус не лукавил, когда говорил Блэку, что отношения с бывшей супругой стали намного лучше после развода. Нарцисса была безупречно холодна не только внешне, и любые попытки растопить лёд, равно как и обнаружение очередной любовницы или любовника мужа, вызывали многодневный приступ безжалостного остроумия. Леди было наплевать на его распутство, но неспособность скрыть связи, которые могли разрушить ее репутацию, она считала худшим преступлением. И в гневе редко выбирала выражения. Первые годы брака были невыносимы, несмотря на то, что все пункты их взаимодействия были прописаны в контракте и соблюдались неукоснительно. Зачатие Драко совершалось едва ли не под присмотром семейного колдомедика. После этого двери спальни жены были закрыты для него навсегда. Не то чтобы он сильно сожалел, но повторять ту же ошибку с Поттером не хотелось. Гарри был абсолютной противоположностью Нарциссы — темпераментный и дерзкий, он прекрасно реагировал на плотскую близость, загораясь от мимолетной ласки, намёка на нежность. Но сам инициативы не проявлял и потом, задумавшись, смотрел на Люциуса с похожим выражением лица. Словно он был чем-то мерзким. Гарри видел, что Люциус хотел сказать что-то ещё, но остановился, прерывисто вздохнув. Черт знает как это работало, но, разговаривая простыми предложениями на одном языке, они все равно умудрялись говорить о разном. Думать о разном. Чувство, что он сделал какую-то ошибку, нарастало с каждой секундой молчания. — Ты мне не противен. — Гарри осторожно коснулся груди Люциуса, потеребил фибулу — клыкастый змей недобро скалился, сжимая иглу. Платиновый локон так и просил намотать на пальцы. — Но все слишком быстро. Мне нужно больше времени, чтобы привыкнуть и понять. — Понять — что? — Что ты не обманываешь, — говорить было тяжело. Страшно. Он словно давал оружие против себя, но больше не мог сдерживаться. Больше всего сейчас боялся, что Люциус отвернется, прогонит, и он опять станет изгоем. Знают Уизли — знает вся Англия. Он устал чувствовать себя чужим, жалким и одиноким. Страх прорвал внутреннюю плотину: — Вокруг меня всегда сплошная ложь. Газеты врут про меня, люди придумывают небылицы. Лгут в лицо. Не было дня, чтобы я не слышал шепотки за спиной и не видел страх и презрение. Смотрят как на чудовище, какого-то урода. — Ты не урод, и газеты больше не посмеют писать про тебя небылицы и скабрезности, — хрипло произнес Малфой и бережно обхватил его лицо, заставляя посмотреть в глаза. — И я не обманываю тебя. Я ждал полтора года. Мечтал о тебе в моей жизни, в моей постели, о том, какой ты, — он провел большим пальцем по нижней губе, немного нажал и оттянул вниз. Поттер растерянно хлопал ресницами: все это звучало как признание. В чем? — Я ошибся, когда дал время Блэку, надо было сразу сказать тебе. Но я был готов ждать. — А сейчас? — голос снова подвел. — А сейчас я хочу засыпать с тобой рядом, просыпаться вместе, ласкать тебя… Быть с тобой рядом, заботиться. Пожалуйста, Гарри. — Люциус склонился к его лицу, взглядом спрашивая разрешение поцеловать. И поцеловал, когда Гарри согласно прикрыл глаза и потянулся губами. Поймал сладкий выдох, обхватил затылок, поглаживая за ушком. Дразнил губами и языком, пока мальчишка не сдался с долгим стоном — прижался всем телом, обхватив его за талию и потираясь стояком об бедро. — Это — да? — Поттер смотрел непонимающим, затуманенным взглядом, и Люциус с удовольствием мокро лизнул его губы. — Да? От обилия ощущений, обрушивающихся с упорством прибоя, Гарри терял последние крохи сопротивления и тонул, захлебываясь в вязком соблазне. Поражающий контраст между невозмутимым выражением лица Малфоя и его непристойными ласками возбуждал до пляшущих кругов под веками. — Да, дьявол! — Гарри дернул бедрами и сжал ткань хитона на спине мужчины, прихватывая кожу. — Я согласен! — Так бы сразу! — Легкая боль в прикушенной губе отрезвила мгновенно. — Хочешь минет или открыть шкатулку? — А оба варианта не предусмотрены? — Умный мальчик! — Малфой откровенно наслаждался его умоляющим голосом. — Предусмотрены, но минет делаешь ты! — Хитрый слизеринец! А что делаешь ты? — Дурно влияю на гриффиндорскую чистоту и невинность. — Поттер покраснел, наверное, уже до пяток. — Ладно, будешь должен. Гарри хрипло рассмеялся, уткнувшись лбом в подставленное плечо. Скользкий змей: добился своего — и он еще остался должен. Одновременно с легкой досадой почувствовал облегчение: страх ошибиться отступил. Пусть Люциус и уверял, что неопытности стесняться не стоит и, кажется, воспринимал ее как подарок, с которого еще не сорвал обертку, Гарри все равно боялся сделать что-то не так. Малфой мягко развернул его, обнимая со спины: — Открывай шкатулку, милый! Гарри не без колебаний откинул верхнюю крышку. В черных бархатных гнездах лежали разноцветные граненые фиалы с крохотными бирочками. — Ты говорил, что это не зелья. — И я не обманывал. Это масла. — Фибула звякнула об пол, хитон свалился вниз, удерживаемый ремнем на бедрах. Люциус надавил большими пальцами у основания шеи сзади и провел вниз вдоль позвоночника: — Для массажа. Ты слишком напряжен. Гарри достал светло-желтый фиал, аккуратно вынул плотную крышечку и принюхался — аромат был приятный, травянисто-цитрусовый, с легкой горчинкой, как будто раздавил косточку лимона. — Цитронелла, — прокомментировал Малфой, прижимаясь грудью к его спине. Гарри аккуратно вернул пробку на место, а фиал в углубление — и достал следующий. Рот мгновенно наполнился слюной: — Какао. Гвоздика, ши, кокос, виноград, лаванда, миндаль, сочетания нескольких ароматов — то сладкие до приторности, то острые. Какие-то узнавал сам, какие-то подсказывал Люциус, у некоторых приходилось читать этикетки. Нанюхавшись так, что свербело в носу, Гарри закрыл шкатулку. Горячие губы прочертили путь от впадинки за ухом до ямки на плече, и он с коротким стоном откинул голову назад, открывая шею для жадных поцелуев. Он с самого начала понимал, что когда-нибудь Люциус возьмет его. И то, что он не сделал этого сразу, заставляло Гарри быть благодарным. В конце концов, ничего не мешало Малфою трахнуть его в первый же день или оставить привязанным к кровати навсегда, превратить в похотливую шлюху, готовую на все ради внимания и разрядки, напоив Амортенцией или возбуждающими зельями, или просто насиловать день за днем. И, как бы ни отвратительно было признавать, его не интимная близость пугала, а страх одиночества. Невозможно было представить, что он может остаться один, снова. Хотелось быть нужным и любимым. Хотелось предсказуемости и надежности. И Люциус это обещал, и до сих пор делал все, чтобы Гарри было спокойно рядом с ним. Малфой оторвался от тонкой шеи, тяжело дыша, как опьяневший вампир: чудесный, чувственный мальчик, такой горячий, такой послушный. Его хотелось вылизывать, как котенка, целиком — от дрожащего живота до нервных пальцев, которыми он вцепился в бедра Люциуса, стараясь то ли оттолкнуть, то ли притянуть ближе. Наслаждаться пульсацией магии и желания под тонкой кожей. — Обещаю, ты не пожалеешь, — прошептал он в беззащитный трогательный затылок. Помог поправить хитон, призвал и прикрепил фибулу. И предложил внезапно даже для самого себя: — Хочешь, отправимся в Лондон, к твоим магглам? — А какой сегодня день недели? — встрепенулся Поттер. Он действительно потерял счет времени в однообразии дней. — С утра был понедельник. Так что? — В Лондон.***
Литтл-Уингинг не изменился ни на йоту с прошлого лета, как не менялся за все те годы, что Гарри жил в семье тетки: одинаковые дома, ухоженные лужайки за живыми изгородями и невысокими белыми заборчиками, чистые дорожки, даже цветы на клумбах и в вазонах были определенных, постоянных оттенков. Гарри остановился перед дверью с бронзовой четверкой, оглядел себя — Люциус выудил для него из разноцветного вороха гардеробной мягкие вельветовые брюки, рубашку с открытым воротом и тонкую безрукавку элегантно-пыльных цветов, в которых он выглядел совершеннейшим пижоном, — и нажал на звонок. Люциус мягко пожал его плечо в знак поддержки. В понедельник дядя Вернон должен быть на работе, а кузен с друзьями — восстанавливать статус грозы района после месяцев отсутствия, и Гарри рассчитывал, что дома будет только тетя Петунья. — Иду-иду, — Гарри услышал ее приближающиеся шаги, нервно пригладил растрепавшиеся во время неоднократной аппарации и короткой прогулки волосы и попытался улыбнуться. Дверь распахнулась. Петунья Дурсль уставилась на племянника, и по мере узнавания с ее лица стекала улыбка рекламной домохозяйки из пригорода, превращаясь в брезгливую гримасу. Но в этот раз Гарри уловил кое-что еще — страх: Петунья испугалась его появления, это потом привычка взяла силу. — Поттер! — процедила она. — Явился. — Здравствуйте, тетя Петунья, — глухо произнес юноша. — Мы ненадолго. Женщина быстро посмотрела по сторонам вдоль улицы и посторонилась, впуская их в дом. К общественному мнению соседей Дурсли относились весьма трепетно. — Кто это с тобой? Он не похож на Блэка! — спросила она, не предложив даже присесть. Люциус в темно-серой тройке, с небрежно повязанным шелковым платком поверх белой рубашки, с вызывающе крупным аметистом на булавке, с царственной манерой держаться, действительно не имел ничего общего с вечно пьяным Бродягой. — Это Люциус Малфой. Он… — Гарри запнулся, пытаясь понять, как объяснить тетке свое нынешнее положение. В списке непростительных грехов и ненормальностей по версии семьи Дурсль гомосексуализм стоял рядом с волшебством. И сейчас Гарри предчувствовал, что его снова назовут уродом и больным ублюдком, которому место в психушке, а не рядом с нормальными людьми, к коим они без сомнений причисляли себя. Не то чтобы он услышал что-то новое, но выслушивать оскорбления в присутствии Малфоя было стыдно. — Я — член Попечительского Совета Хогвартса, — отрекомендовался Люциус, и Гарри облегченно выдохнул. — Гарри — однокурсник моего сына, и я пригласил его погостить в поместье. К сожалению, с его вещами произошло досадное недоразумение. — Маги — вот что досадное недоразумение, — фыркнула миссис Дурсль. И Гарри даже не мог ее в этом винить: каждый раз, когда она сталкивалась с магией, происходило что-то неприятное. — Исчезаешь каждое лето без предупреждений и записок, в этом году и вовсе не вернулся из этой ненормальной школы, а потом нам просто свалили твое барахло посреди лужайки — и снова ни единой весточки, совсем как о моей чертовой сестрице. Я даже не знала, жив ты или умер! — Мои вещи отправили к вам по ошибке… — По ошибке? — Голос Петуньи звенел сдерживаемой истерикой. — Магам просто плевать! Забирай свои вещи и убирайтесь из моего дома, — прикрикнула она на Гарри. — Где они? — В твоём чулане. В той комнате мы планировали ремонт этим летом. Направляясь к знакомой двери, Гарри раздумывал над словами тети: он привык, что в этом доме у него не было ничего своего — ну не считать же своими обноски, которые доставались ему после Дадли? Но чулан действительно остался неприкосновенной для Дурслей территорией: стоящие на полках старые учебники покрывал толстый слой пыли, а ажурная паутина загораживала проход к чемодану. Гарри осторожно отвел ее рукой, присел на корточки, откинул крышку чемодана — и тихонько ахнул: его волшебная палочка лежала сверху стопки вещей. Он совсем забыл, что перед экзаменом по Истории магии оставил ее в спальне, как-то предписывали правила. Судя по аккуратности чемодан действительно собирали эльфы. Гарри прислушался: из гостиной не доносилось ни звука. И это было странно. Он быстро достал все вещи, кроме мантии-невидимки, набил чемодан книгами и выволок его из чулана. Тетя Петунья сложила руки на груди и нервно пристукивала домашней туфелькой. Люциус с интересом разглядывал фарфоровые статуэтки на каминной полке. — Тетя Петунья, а метлу вам не прислали? Тетка скривилась, как от зубной боли: — Никакой метлы не было. — В таком случае… Мистер Малфой, я готов. — Немного у тебя имущества. — Это книги, — потупился Поттер. Рядом раздраженно фыркнула Петунья. Поттер чувствовал, что она едва сдерживается, чтобы не прогнать их взашей. Впрочем, затягивать визит не имело смысла: ни он, ни тетушка не питали друг к другу родственных чувств. Это только Дамблдор считал, что его может защитить любовь семьи там, где любви не было и в помине. — О! Ты позволишь? — И прежде чем Гарри сообразил, о чем спрашивает мужчина, тот неуловимым движением выхватил палочку и наложил на чемодан чары уменьшения веса. Гарри едва не рухнул от неожиданности. — Сколько раз говорить: никакой магии в нашем доме! — прорычала миссис Дурсль. — Мы уже уходим! — выпалил Гарри и схватил Люциуса за руку. — Всего хорошего! Гарри обернулся от двери: тетка смотрела им вслед непонятным взглядом — то ли с облегчением, то ли с сожалением, и, казалось, хотела что-то сказать на прощание, но так и не произнесла ни слова.***