***
Люциус не подозревал, насколько велика сила влияния Дамблдора на своих последователей, пока являющийся опекуном мальчишки Сириус Блэк не подписал брачный контракт почти без возражений. Поговорка «проси больше — получишь сколько надо» дала сбой. Он едва сдержал презрительную гримасу: этот выродок благородной семьи совершенно забыл, чему его учили в детстве, и даже не прочитал договор, понадеявшись на Дамблдора. А он, болван, предложил стандартную форму контракта. Досаду скрашивала надежда, что Поттер такой же невежда и не будет вникать в многостраничное приложение, ограничившись той информацией, которую ему пояснит Люциус. Нет, он не собирался начинать брак со лжи, но о некоторых деталях намеревался умолчать. Бумаги, подтверждающие шпионаж и содействие Светлой стороне, подписали Люпин и Кингсли. Как оказалось, директор тоже разгадал загадку крестражей, но у него не было возможности узнать, где они хранятся, и что делать в случае попытки возрождения — старик презирал настолько темную магию и, по всей видимости, планировал использовать Поттера как оружие. Впрочем, Волдеморта уничтожили пресловутой силой любви: ход ритуала был нарушен, и части души Темного лорда развеялись, не обретя ни целостности, ни посмертия. Конечно, Люциус подстраховался — если бы Поттер не разорвал на кровавые ошмётки это порождение химерологии, то Авада и не такое останавливала. Но все прошло как по маслу: Поттер сам рассказал всем желающим об окончательном упокоении Лорда и участии Малфоя, а Дамблдор подтвердил его помощь. Орден Мерлина второй степени вполне удовлетворил тщеславие. Компенсация непокорно сверкала зелёными глазами из-под лохматой челки. Чудовищный в своей рискованности блеф удался! Конечно, Люциус использовал свое возрастающее политическое влияние, чему немало поспособствовал пересмотр дела Блэка: Фадж, не желавший привлекать внимание прессы, подписал амнистию, а Блэк даже не потребовал компенсации. Дальнейший пересмотр дел Пожирателей Смерти, находящихся в Азкабане, выявил отсутствие или игнорирование доказательств по ряду дел, нарушения в ходе дознания, а основным поводом для обвинения у большинства являлась Метка, ныне выцветшая до состояния старого шрама. Визенгамот оказался в крайне неловком положении. За Лестрейнджами на новом заседании было признано право мести Лонгботтомам — ребенок Беллы родился сквибом из-за действий ретивых авроров. Их освободили в обмен на отмену фамильного заклятия. Белла уехала к сестре во Францию, братья Лестрейнджи остались уладить запущенные дела, а Лонгботтомы восстанавливались в Мунго. Барти Крауч-младший был реабилитирован «посмертно» — мальчик клялся в зале суда, но его не выслушали. Люциус предложил Барти уехать в Саламанку или в Сорбонну и начать там новую жизнь, Крауч попросил время на раздумья. Мальсибер, Джагсон и Руквуд оказались в Азкабане по навету Каркарова — их освободили с извинениями и выплатой компенсации. Фадж воспользовался международным скандалом — Делакуры и Крамы требовали разбирательства по каждому эпизоду нарушений во время Турнира и жаждали крови Дамблдора, — и отправил в Хогвартс свою ставленницу. Люциус с триумфом вернулся в Попечительский совет: от компетенций преподавателей, которых набрал Альбус, негодовали даже самые ярые его сторонники, что позволило в очередной раз обратить внимание на то, что Мастеров при директорстве Дамблдора осталось всего шестеро, хотя в Уставе школы были четко обозначены требования к статусу и регалиям претендентов на должность. Дамблдор, в свою очередь, прекрасно знал, кто раздувает угли интриг, но некоторое время бездействовал. Малфой ждал подвоха — и дождался. Только он не предполагал, что это будет настолько бесчестно — они не сказали Поттеру о бракосочетании, тем самым ударив по юноше. Расчет был неплох. Теперь объясняться со вспыльчивым, магически сильным мальчишкой предстояло в одиночку — и это на какое-то время могло сильно отвлечь Малфоя от политических игр. Но гораздо сильнее его отвлек бы хороший любовник. Причинять вред Гарри не хотелось, как и начинать отношения со скандала, поэтому пришлось использовать несколько семейных артефактов для успокоения «нервных новобрачных». К сожалению, они слишком быстро теряли эффект воздействия, и Поттер скоро вернётся в свой обычный модус вивенди. Северус утверждал, что послушание и Поттер — понятия взаимоисключающие; Люциус считал, что юноша просто дурно воспитан, что в очередной раз подтвердилось сценой в кабинете Дамблдора: Гарри не имел понятия об основополагающих нормах Магического мира, но на это у Малфоя было решение, проверенное поколениями.***
Пробуждение в прежнем положении привело Гарри в ярость, слегка притупляемую ноткой благодарности за неплотно сдвинутую ткань. Сквозь щель была видна часть стены — серая с таким же серым цветочным узором. Но это лучше, чем сплошной бархатный саркофаг. Это значит, что его вчерашняя вспышка не осталась без внимания. Гарри вспомнил прошлое пробуждение и почувствовал, что у него горят уши: позволил Малфою себя обнимать и целовать. Ведь поцелуй в лоб ему не приснился? И что с ним ещё делал этот извращенец, пока он спал? В том, что Малфой — извращенец, Гарри не сомневался ни минуты: похитил, раздел, привязал… Трогал? Гарри попытался проанализировать свое состояние: можно ли как-то почувствовать остаточные следы прикосновений, понять — делал ли с ним Малфой что-то противоестественное? Но противоестественным было лишь его положение. Отчаянно хотелось потянуться после хорошего сна, размять мышцы, уставшие находиться в одном положении, а ещё потребности организма настойчиво намекали на хозяйское пренебрежение шалашиком в районе паха, но проклятые ленты не ослабли ни на дюйм. Гарри прикрыл глаза и негромко застонал от досады: позвать бы Малфоя, но его положение… Кто знает, как мужчина отреагирует на его утренний стояк? Воображение подкинуло картинку из журнала Финнигана — и от этих мыслей член стал ещё крепче, а беспомощность, кажется, только усиливала возбуждение. Черт-черт-черт! Легкого трения чувствительной головки члена об одеяло недостаточно, но хоть что-то… Гарри попытался найти удобный ритм потягивания и ерзания бедрами, зацепив ткань пальцами ног, чтобы оно не двигалось вместе с телом. Он сосредоточился на попеременном сжимании и расслаблении ягодиц и подтягивании на руках, и наконец-то все усилия и действия начали доставлять небольшое удовольствие. Гарри откинул голову на подушку и облизнул пересохшие губы, почувствовал выступивший пот над верхней губой, продолжая мерно двигать тазом. Наблюдателя он не заметил. Не видел, как жадно его разглядывают в чуть увеличившийся зазор. Он был полностью поглощён своими ощущениями и отчётливо понимал, что их недостаточно, что надо жёстче и резче, обхватить рукой, сжать темную от прилившей крови головку, но жёстче не получалось — слишком мягкая и гладкая ткань. Он разочарованно застонал. И распахнул глаза, когда услышал негромкий смешок и мягкую укоризну в голосе мужчины: — Почему ты не позвал на помощь, Гарри? То, как Малфой перекатывал «р-р», эрегировало каждую клетку кожи. Малфой не двигался, вообще не шевелился, лишь смотрел своими невозможно-холодными глазами. Гарри мгновенно вспомнил контрастное взгляду ощущение тепла от его ладоней на своем теле и почувствовал, как щеки вспыхивают румянцем. Так стыдно! Губы мужчины растянулись в уже знакомой ухмылке, провоцируя желание провалиться сквозь этот упругий матрас, пол и оказаться на другой стороне земного шара, чтобы там пережить свой позор. Но Гарри все так же надёжно зафиксирован между столбиками. И от понимания своего положения, беспомощности и власти мужчины, который смотрел прямо и открыто на подергивающийся под тонкой тканью член — организм реагировал на Малфоя совершенно возмутительным образом, — Гарри готов сгореть дотла. Это не сложно, если вместо крови по венам течет огонь. — Гарри, — мужчина снова перекатил его имя во рту, — тебе помочь? — Развяжи… — прошептал Гарри. От смущения кружилась голова, но это парадоксальным образом лишь усиливало эрекцию и желание разрядки. Гарри был уверен: если сейчас Малфой освободит хотя бы одну руку, он не постесняется отдрочить при нем. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что эти эмоции и желания тоже словно чужие: в такие минуты он обычно стремился к уединению, как и Невилл, в отличие от остальных соседей по спальне, которые не гнушались посмотреть на соседа в процессе или даже помочь друг другу, но охватившее тело возбуждение окончательно прогнало все связные мысли. — Нет. — Малфой покачал головой, а в следующий момент матрас прогнулся под его тяжестью: мужчина сел между ног Гарри и накрыл ладонью член. Гарри сжал зубы, сдерживая стон: ему хотелось большего, но просить стыдно. Невозможно! Он зажмурился… — Можно убрать одеяло? Голос Малфоя почти бесстрастный, и давление руки ослабело буквально на волосок, но от мысли, что мужчина сейчас уйдет, а он снова останется в таком положении, Гарри готов был согласиться на все. Ну, почти на все. Он кивнул, страшась открыть глаза. После обволакивающей, почти колыбельной мягкости ощущений слишком много: воздух холодит разгоряченную влажную кожу, тяжелые ладони накрывают дрожащий живот, скользят вниз — большими пальцами по линии от пупка, — расходятся на бедрах, и снова смыкаются кольцом вокруг паха, захватывая вмиг поджавшуюся мошонку. В нереальность происходящего очень легко поверить, убедить себя, что это сон, как один из многих, которые с ним и не с ним одновременно, потому что не может Люциус Малфой — всегда надменный, самый чистокровный из чистокровных и, по словам Сириуса, самый влиятельный маг и политик Англии после Дамблдора, — дрочить ему и спрашивать разрешения, когда он в таком, полностью зависимом, положении. Гарри чувствовал, как чужая ладонь скользит по влажной головке, размазывая смазку, а затем обхватывает чуть ниже венчика и плотно двигается по стволу. Другой рукой Малфой провел от паха к колену и обратно, прижал большим пальцем под яйцами и как-то странно надавил, отчего под веками полыхнуло солнечным светом, а рот сам выпустил влажный стон. — Гарри, посмотри на меня, — вкрадчивая просьба заставила взглянуть из-под ресниц и тут же подавиться стоном: немедленный оргазм от влажного касания языка к уздечке останавливает только крепкая хватка у основания члена. Прикосновения языка в одной самой чувствительной точке заводили до одури. Гарри недовольно дёрнул руками: хотелось вцепиться в дорогую ткань рубашки Малфоя, в его убранные в низкий хвост волосы, заставить сделать хоть что-нибудь… Заставить перестать смотреть так жадно! — Пожалуйста… — В ответ Малфой изогнул бровь. Наверное, только он способен не выглядеть смешно в таком положении. — Пожалуйста, сэр! Малфой мучительно медленно обвел головку языком и всосал ее в рот — будто погрузил в мягкий мед. Глаза Гарри распахнул вместе со ртом, из которого против воли вырывались сдавленные всхлипы. В промежности тянуло от подступающего оргазма, но безжалостные пальцы удерживали от желаемой разрядки, то жестко обхватывая ствол, то массируя поджавшиеся яички. Не было никаких сил бороться с желанием, смущением и необходимостью освободиться от пульсирующего жара, скапливающегося под давлением умелого рта и ласкающих рук. На считанные секунды губы выпустили член из сладкого плена, чтобы пробежаться короткими острыми поцелуями по стволу вниз и обратно — на этот раз насаживаясь до упора головкой в упругую стенку горла. Гарри успел вздохнуть до того, как умопомрачительные волнообразные движения языка и сокращения глотки вокруг головки заставили его кричать от сладких судорог, прошивающих все тело, выгибаясь в своих путах до треска сухожилий. Чертов Малфой не упустил ни капли, продолжая посасывать ставшую слишком чувствительной головку и просовывая кончик языка в дырочку. Гарри почувствовал, как на глазах закипают злые слезы — хотелось свернуться калачиком и переждать остаточные сокращения от оргазма в безопасном положении, но разлепить пересохшие губы и попросить казалось теперь чем-то непозволительным, словно так он признается в слабости. Малфой сам выпустил его обмякший пенис, выпрямился на коленях, расстегивая брюки и извлекая свой эрегированный член, и через несколько размашистых движений излился на живот Гарри. А потом, тяжело дыша, привалился к резному столбику кровати, неловко подвернув под себя ногу. — Охуеть! — выдохнул Гарри. Случившееся все ещё казалось дикой фантасмагорией. — Попридержи язык! — отозвался Малфой. — Ох, простите, сэр! — с издевкой произнес Поттер. — Первый раз в таком положении, и у меня просто нет слов! — Первый раз связан? Первый раз тебе сделали минет? Первый раз тебе сделал минет мужчина? — в тон ему продолжил мужчина. Гарри вспомнил предыдущий раз, когда был связан, и его передёрнуло от омерзения. Это не укрылось от взгляда Малфоя. — Все ещё считаешь отношения между мужчинами мерзостью? — Он встал у кровати, застегивая брюки. Гарри устало наблюдал за его совершенно невозмутимым лицом, вяло размышляя о том, сколько раз ему придется повторить просьбу освободить и как подробно придется объяснять элементарные потребности организма, прежде чем мужчина сжалится над ним. Думать о своем поведении, о своих-не своих порывах и чувствах он не хотел. Хотелось спать, пить и в туалет. Но правила игры здесь устанавливал не он. — Почему вы решили, что я считаю их мерзостью? — чтобы как-то удержать его рядом, спросил Гарри. Белесые потёки на животе подсыхали, неприятно стягивая кожу. Хотелось в душ и завтрак. Или обед… Черт знает который час! Привычный к недостатку еды, Гарри так же привычно игнорировал дискомфорт от ее отсутствия, пока желудок не скручивало от боли. — Рад, если это не так, — Малфой с задумчивым видом погладил подушечками пальцев по ленте на его левой лодыжке. — Я развяжу тебя, если ты будешь вести себя благоразумно! Оказалось, очень трудно сохранять серьезный вид, когда безумно хочется рассмеяться: почти эту же фразу про благоразумие каждый год произносил дядя Вернон. Конечно, Гарри заверял, что будет тихим и незаметным. И хоть бы раз каникулы прошли так, как он обещал! — Я постараюсь, — буркнул он, не собираясь сдаваться так скоро. Малфой потянул кончик ленты, освободил щиколотку из плена, одновременно массируя и разгоняя иголочки под кожей. Гарри окончательно уверился, что это какой-то дурной сон и расслабился — он проснется и все закончится: они пойдут с Роном и Гермионой на озеро, Гермиона снова будет разглагольствовать о том, что симбиоз магов и домовиков требует пересмотра, введения новых правил обращения и способов разрыва связей без вреда для последних, а Рон будет огрызаться и насмешничать над ее, откровенно говоря, бредовыми идеями, а потом начнутся каникулы, и они с Сириусом куда-нибудь поедут… — Знаешь, Гарри, мне говорили, что твои магглы обращались с тобой излишне жестоко, также я слышал, что ты недостаточно послушен и прилежен. — Малфой уже освободил ноги и теперь перешёл к левой руке. — Но предпочитаю составить свое собственное мнение. И от него будет зависеть наше дальнейшее… взаимодействие. Последнее слово он прошептал, наклонившись близко-близко к лицу юноши. Гарри выдохнул: для сна все слишком реалистично. Угрозы. Это понятно — Гарри сам не знал, зачем нарывался. Дерзил скорее по привычке, хотя стоило бы опасаться. Когда Малфой отстранился и выпрямился, чтобы обойти кровать, где-то внутри возникло чувство непонятной досады. Гарри дёрнул головой и потянулся к последней ленте, тут же получив шлепок по руке: — Эти ленты могу развязать только я. Надеюсь, мне больше не придется их использовать. — Зависит от ваших требований. — Гарри сел, массируя запястье правой руки. — Я не буду обещать то, чего не могу гарантировать. — Разумно. Ступай в душ, потом пообедаем и поговорим. Комнату удалось рассмотреть лишь сейчас: она чуть больше гостиничного номера в Дырявом котле, но обстановка, несомненно, богаче — то совершенство и удобство, что бывает лишь за очень большие деньги или на картинках глянцевых журналов. Все в одном серо-серебристом тоне с деталями из светлого, почти белого, дерева — кресло с торшером и небольшой столик, комод с большим зеркалом над ним. За плотными шторами, очевидно, окно. Вода ласково омывала уставшее, измученное тело, а в память с металлическими щелчками вбивались вчерашние — вчерашние ли? — события: скулящий Сириус, чем-то довольный Дамблдор, злой Малфой, брачный контракт. Гарри отчетливо понимал только одно: такое поведение ему несвойственно. Он не кисейная барышня, чтобы брякаться в обморок. Переутомление или заклинание? И почему Дамблдору было нужно, чтобы он ничего не знал о договоренности? Даже в том, что он не обратил внимания на собственную наготу, есть что-то неправильное. Обернувшись едва ли не целиком в огромное мягкое полотенце, Гарри вернулся в пустую комнату. Оглядевшись, сел на кровать и грустно усмехнулся: одежды, похоже, не полагается. Как и волшебной палочки. Через минуту перед ним с едва слышным хлопком возникла эльфийка в белоснежной тунике и протянула какое-то сложенное одеяние с двумя фибулами сверху. — Хозяин Люциус приказал Пэтси помочь мастеру Гарри одеться и проводить мастера Гарри в столовую. — Мастер Гарри очень благодарен хозяину Люциусу, — ехидно прошептал Гарри, но возражать не стал.***