***
Последний экзамен — по Истории Магии — подходил к концу. Гарри настолько устал от предэкзаменационной подготовки и нервотрепки самих экзаменов, что мечтал только об одном — чтобы все закончилось. О том, что будет после, он не хотел загадывать: прошлое лето, проведенное в доме Сириуса, доставшемся в наследство от дяди Альфарда, оказалось гораздо лучше предыдущих, но он бы предпочел поменьше общаться с аврорами, невыразимцами и прочими министерскими работниками по поводу победы над Волдемортом. Почему-то все считали, что он должен испытывать радость. А он чувствовал только тоску и одиночество: оправданный Блэк больше времени уделял алкоголю и развлечениям, чем общению с ним, а с попыток поговорить о чем-либо скатывался в воспоминания о Мародерах и сожаления, что Гарри не такой энергичный дебошир, как Джеймс. Прозвучал сигнал — до завершения экзамена оставалось пять минут. Гарри еще раз пробежал взглядом свой пергамент с ответами и, вздохнув, отложил на край. Снял очки и нажал пальцами на веки, массируя уставшие глаза. Он давно заметил, что зрение постепенно улучшалось, но нагрузки последних дней, кажется, свели весь прогресс на нет. Экзамен закончился. У выхода из Большого зала юношу окликнула Макгонагалл: — Мистер Поттер, вас ждут в кабинете директора! Гарри устало кивнул декану и вяло удивился: что старику понадобилось от него? За этот год Гарри несколько пересмотрел свое отношение к Дамблдору. Он беспардонно вмешивался в жизнь Сириуса и Гарри, а Сириус вел себя так, будто директор имеет на это право. Как будто не директор засадил его в Азкабан и отправил Гарри к Дурслям. И пусть Грейнджер все время обвиняла его в тугодумии, Гарри из подслушанных разговоров между министерскими работниками и нескольких уточняющих вопросов смог уяснить, что ни директор школы, ни Верховный чародей Визенгамота не имел таких полномочий. В Магическом мире существовали более древние и незыблемые законы, чем те, которые принимало Министерство. Поэтому шел он к кабинету директора с тяжелым сердцем, ожидая очередных уговоров поехать к тетке по каким-то необъясняемым самому Гарри причинам. Каменная горгулья отпрыгнула, как только он приблизился. Гарри шагнул в проход, встал на ступеньку винтовой лестницы, которая медленно понесла его вверх и остановилась у полированной дубовой двери с блестящим дверным молотком. Из-за двери доносился приглушенный спор, но слов было не разобрать. Гарри коротко стукнул молотком и, услышав разрешение, вошел. — Здравствуйте! — В кабинете, кроме Дамблдора, находились Сириус и Люциус Малфой. Желудок Гарри сжало от нехорошего предчувствия. — Что-то произошло? — Присаживайся, Гарри. Сириус сейчас тебе все объяснит. Гарри в замешательстве уставился на директора, который смотрел на него так, словно он что-то натворил, — в последние две недели у него просто не было времени на шалости. Потом перевел взгляд на Сириуса: крестный выглядел рассерженным и каким-то пристыженным. Гарри сел рядом. — Гарри, ты же помнишь, что на кладбище тебе помог Люциус Малфой? — Гарри покосился на блондина: тот смотрел прямо на него и от ледяного взгляда мороз продирал по коже. — Понимаешь, Сохатик, он сделал это не бесплатно… Малфой скривил губы: — Блэк, вы что, до сих пор не рассказали Поттеру, что от него требуется? От его фразы Сириус стал еще больше похож на нашкодившего пса. — Это было мое решение, Люциус. — Дамблдор спокойно, чуть улыбаясь, смотрел на него. — Гарри не нужно было знать до самого последнего момента, иначе у него не хватило бы сил сделать то, что он должен. Поттер почувствовал, как от злости закололо кончики пальцев, а к горлу подкатил кислый ком: опять директор решил за всех. — Кем вы себя возомнили? — Лицо Малфоя перекосило от ярости. — Или вы решили, что если Поттер будет мне сопротивляться, то я откажусь? — Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? Что я должен сделать? — его вопросы прозвучали неожиданно громко, перебив Малфоя и возмущенные перешептывания портретов. — Держите, Поттер! — Малфой, не оборачиваясь и продолжая сверлить Дамблдора недовольным взглядом, протянул Гарри пачку бумаг. — И помните, что не я скрывал от вас эту информацию! — Мальчик не был готов к таким новостям… Голос Дамблдора доносился до ошеломленного Гарри словно сквозь толщу воды. Он перечитывал строчку за строчкой, но разум отказывался воспринимать информацию: она отравляла мозг, его кровь, саму сущность, проникая и поражая внутренности. — Я не хотел, чтобы Гарри мучился от того, что ему предстоит. Каждое упоминание о победе напоминало бы ему об этом… — Что это, Сириус? — прошептал юноша пересохшими, онемевшими губами. Ненависть разрушала его изнутри, стучала в висках, рвалась наружу. — Что?.. Побледневший Блэк горько искривил губы, отвел в сторону виноватые глаза и пробормотал: — У нас не было другого выхода… — Но у него было бы время понять, принять, привыкнуть к своему положению! — Малфой почти кричал на безмятежно улыбающегося Дамблдора. Краем сознания Гарри отметил, что Люциус Малфой… защищает его? — Брак? Как вы?.. — растерянно пролепетал Гарри. Он чувствовал себя отвратительно: происходило что-то чудовищно неправильное, а он никак не мог сопротивляться этому. Он вытолкнул из себя единственно внятную фразу: — Сириус, это мерзко! — Все ещё считаете это отличной идеей, директор? — Малфой шипел не хуже почившего василиска. — Сначала освобождение эльфов, теперь это! Я подниму вопрос компетенции вас и деканов на следующем собрании Попечительского совета! Мир вокруг словно посерел и выцвел, даже мельтешащие сверкающие приборы потускнели, Гарри чувствовал себя слабым и беззащитным: человек, которому он всецело доверял… — Сириус, вы… вы меня продали… — он судорожно выдохнул, а потом мутные воды Черного озера сомкнулись над его головой, унося в спасительный обморок. И уже не видел, как одновременно с подхватившим его Сириусом к нему судорожно дернулся Малфой. Впрочем, Люциус мгновенно вернул себе самообладание, подобрал выпавшие из рук Гарри бумаги и надменным тоном, не терпящим возражения, сообщил: — Я забираю Поттера! — Ты не можешь! Мы должны объяснить ему все! — рыкнул Блэк. — У вас было больше года. Вы не воспользовались этим временем, больше я ждать не намерен, — презрительно выплюнул Малфой. Убрав бумаги во внутренний карман мантии, он легко перехватил Гарри на руки и подошел к камину. Необходимое количество порошка взмыло тонкой струйкой из стоящего на каминной полке горшочка и пронеслось точно в центр пламени. Люциус шагнул в камин, бережно прижимая голову Гарри к плечу, выпустил парфянскую стрелу: — И как ты теперь скажешь ему про себя и Люпина? — и исчез в зелёном пламени.***
Балдахин был дорогой — изумрудно-зеленый бархат с набивным узором в виде змеек. Абсолютно слизеринский. И абсолютно незнакомый: в доме Сириуса такого точно не было. Гарри немного поерзал, но его пространство для маневра ограничивалось такими же роскошными, как балдахин, мягкими бархатными лентами, которые плотно обвили его запястья и щиколотки и накрепко распяли его между столбиками кровати. Очень удобной кровати с идеально-упругим матрасом. Жаль, в голове не было ни единого намека на то, как он очутился в таком положении. Последнее, что он помнил — экзамен по Истории Магии, а потом провал… Может, они отметили успешное завершение экзаменов сногсшибательной попойкой, и он очнулся в спальне Слизерина? Не похоже. Каким-то шестым или седьмым чувством Гарри знал, что находится не в Хогвартсе. К тому же всем телом ощущал мягкость муслиновой простыни и легкость тончайшего одеяла. И приятный аромат мороза — так пахло зимой от чистого постельного белья тети Петуньи. В дортуарах такой роскоши не водилось. Даже на Слизерине. Гарри подёргал руками и ногами: натяжение лент было на грани дискомфорта, на пару миллиметров меньше — и было бы больно. Можно было чуть-чуть ослабить нагрузку на руки или на ноги, если хорошенько потянуться, но толку от таких действий не было, только мышцы начинали дрожать от напряжения. Он быстро устал от бесплодных действий. В желудке заурчало. Это же сколько времени он тут провел? Завтракал он в Хогвартсе. — Эй… — на пробу позвал он. — Эй, кто-нибудь… Извне не проникало ни звука. Освещение, точнее полумрак занавесей, не менялось за то время, пока он здесь был. Минуты растягивались в часы, и Гарри считал ритм сердца, чтобы хоть как-то ориентироваться. Но и сердце то стучало тише, то пускалось вскачь, сбивая с толку. Тишина давила на уши. В какой-то момент показалось, что змейки на балдахине начали шевелиться, и Гарри попытался с ними заговорить, но и собственный голос напугал его — настолько скрежещущий и резкий получился звук. Липкими волнами накатывала паника. Гарри задёргался в своих путах, как в паутине акромантулов — он даже почувствовал липкое прикосновение к обнажённому телу; тонкое одеяло ощущалось гранитной плитой и давило на грудь, мешая вздохнуть. Гарри снова пытался ослабить путы, снова звал кого-нибудь, вроде бы проваливался в дрёму, но понять, так ли это, он не мог — ориентиров не было. Он оказался вне времени и пространства. От слез слипались ресницы, а дышать получалось только ртом: нос заложило намертво.***
В себя Поттер пришел от странного звука, похожего на смешок, и деликатного ветерка очищающих чар на лице. Мелькнула и пропала стыдливая мысль, что его видели таким — с подсохшими следами слез и слизи из носа. Впрочем, в его положении все могло быть и хуже. — Здравствуй, Гарри! — Одна из занавесей балдахина теперь отведена в сторону и зафиксирована серебристым шнуром. У кровати стоял Люциус Малфой. — Малфой? Что вам от меня надо? — насупился Поттер. В конце концов, он тут лежит голый и привязанный, пусть и прикрытый одеялом по самую шею, но совершенно беззащитный. Страха почему-то не было. И комфорт постели питал надежду, что его не будут тут пытать. — Гарри, я сказал: «Здравствуй», — мужчина растянул уголок рта в подобии улыбки. — Если ты проявишь вежливость и поздороваешься, то я, может быть, отвечу на твои вопросы. — Здравствуйте, — буркнул Поттер. — Здравствуйте, сэр, — ровным голосом произнес мужчина. — Вовсе не обязательно называть меня «сэр», — выпалил Гарри. И по мгновенно заледеневшему взгляду Малфоя понял, что он только что ляпнул. Если бы мог — вернулся на мгновение назад и прикусил себе язык: благожелательное отношение мужчины только что было серьезно испорчено. — Я вижу, тебе нравится твое положение, — хмыкнул Малфой. — Не буду тебе мешать. Занавесь упала с тихим шорохом, оставляя Поттера в его импровизированной клетке, по-прежнему распятым на кровати. Гарри закричал, обещая, что больше не будет язвить, но кажется, что ни единый звук не проникает сквозь тяжёлый бархат. И что воздух не проникает тоже. Гарри не сомневался, что все вокруг чистое до стерильности, но ему казалось, что его нос, рот, горло, лёгкие забиваются пылью от балдахина, а занавеси сдвигаются вокруг, крадут последние глотки чистого воздуха. Дыхание стало суматошным, а тело покрылось липкой пленкой пота, которую не впитывали даже мягкие простыни и одеяло. Гарри захрипел, подергиваясь в своих путах, и почти потерял сознание от накрывающего его темного ужаса, когда почувствовал чужое дыхание на своем лице. Он отчаянно забился, пытаясь вырваться. А потом его руки и ноги оказались свободными от захвата лент, занавеси откинуты, а сам Гарри оказался на коленях у Малфоя, который покачивал его, как маленького ребенка, прижимая лицом к твердому изгибу ключицы под тонкой серой мантией. И что-то успокаивающее шептал, что-то о том, что не хотел напугать, что все будет хорошо, что теперь он позаботится о Гарри… От этих слов внутри прорвалась плотина воспоминаний — Сириус, Дамблдор, брачный контракт, долг за смерть Волдеморта, — и Гарри разрыдался, захлебываясь тоской и обидой, отчаянно и безнадежно. Теплое дыхание щекотало волосы над ухом, к коже иногда прикасались чужие губы в невесомых поцелуях, но Гарри было как-то совершенно наплевать, что он абсолютно голый сидит на коленях мужчины. Люциуса Малфоя. Человека, который его купил. Он чувствовал прикосновения теплой сухой ладони к плечам; вторая рука мужчины обнимала его за талию. А еще тонкий аромат лаванды. Объятия укутывали в кокон, в безопасность. Успокаивали. Слишком непривычное чувство, чтобы быть его собственным. Гарри поднял заплаканное лицо: — Как ты это сделал? Мужчина снова растянул уголок рта в улыбку, скользнул ладонью на щеку парня и легко коснулся губами истончившегося шрама на лбу. От непривычного прикосновения растеклись тепло и какая-то сонная истома. — У меня еще много сюрпризов для тебя. А теперь — отдыхай. Гарри послушно опустил потяжелевшую голову на твердое, так удобно подставленное, плечо и осоловело моргнул. Раз, другой, а потом пушистые ресницы мягко затрепетали, но юноша уже уснул. Беспокойно, с бегающими под веками глазными яблоками, готовый вскинуться и бежать. Люциус прижал гибкое тело чуть сильнее, жадно втянув воздух, напоенный ароматом юности, ещё раз коснулся губами чуть влажной кожи лба и уложил Гарри на постель. Через два щелчка пальцами ленты мягко, но неумолимо растянули тело юноши между столбиками, а тонкое одеяло скользнуло по телу до подбородка, прикрывая от жадного взгляда. Малфой ласковым движением отвел прядь волос со лба Гарри, очертил большим пальцем пушистую кисточку брови, острую скулу, замер в миллиметрах от припухлых губ. И отступил, опуская занавеси, но оставляя небольшую щель.***