Кто сказал "мяу"

Раздражающее сходство, раньше принимаемое с удовольствием, теперь мозолило глаза. Кэйа не переставал быть невыносимым и наедине с собой, Дилюк, в свою очередь, подмечал множество деталей, от которых скрипели зубы. Едва отложить работу, чтобы поесть, но отставить тарелку в сторону после пары ложек. Вернуться за стол и дописать то, что удачно пришло в голову. И так несколько раз, пока еда безнадежно остынет, а все ноющие части тела не напомнят о себе враз, заставив остановиться и скрючиться на ближайшей поверхности. Рагнвиндр зло наблюдал за медленно двигающейся фигурой. Организм этого человека очевидно был не в порядке, заброшенный за работой и наплевательским отношением к себе. Смешной вырисовывалась картина его непрекращающегося внешнего пижонства, на которой застегиванию крючков корсета отводилось больше времени, чем нормальному ужину. Альберих снова разложил на широком блюде кусочки вареного мяса и тушеных овощей, мелко порезанные специально для кота, чья морда была излишне плоской даже для того, чтобы есть и пить. Проверил поврежденную лапу, обновив сетку йода и перевязку, плотно затянув, пока Дилюк не начал шипеть, никаким другим способом не умея донести иначе желание, чтобы его оставили в покое. Кошачье тело ощущалось терпимо, мужчина временно смирился с ним, как с суровым поворотом судьбы и насмешкой Архонтов. То, что оказался в доме того, чье имя старался безразлично укладывать в один ранг с другими, было гораздо мучительнее. Терпеть прикосновения, видеть так близко без фирменного лоска, иметь возможность наблюдать, пока в голове крутилось множество мыслей, воспоминаний. Все это усиливалось зверем, внутри которого он оказался. И этот зверь считывал Кэйю как члена стаи, наслаждаясь его запахом и интонациями, его заботой и аккуратными касаниями. Противостояние нечеловеческой части его изменившейся натуры изматывало. Дилюк чувствовал себя вором, который вышвырнул свои богатства в реку, а теперь стоял ниже по течению, и ему в руки принесло остатки потерянной роскоши, на которые он не имел права. Ничего из этого ему не разрешали видеть, ни один из этих ласковых жестов не заслужил и не хотел терпеть. Он не хотел думать, что не перестал быть человеком даже в кошачьем обличии, ведь тогда бы пришлось признать, что чуждые инстинкты просто стали синонимом его честности перед самим собой. — Злюка, — кот зарычал в ответ на едва слышимый смешок и отвернулся от руки к еде. Пальцы Кэйи мазнули по пушистому округлому уху, что недовольно дернулось. — Но такая очаровательная. Никогда не видел таких котов: честно говоря, тебя словно впечатало в стену мордочкой, поэтому и нос стал плоским. Дилюк ошарашено отвлекся от куска цветной капусты, взглянув на довольного сравнением Альбериха. Свою внешность он смутно поймал в отражении предметов, но едва ли мог сказать что-то кроме того, что он огненно-рыжего цвета и с отвратительной неудобной пастью, заставляющей утомительно гонять еду по тарелке. Кривоватые лапы, пушистые роскошная шуба и огромный хвост, который жил отдельной жизнью. И мерзкий голос — это било по гордости, хотя красоваться было не перед кем. Но Кэйа смотрел на него с восторгом ребенка, получившего лучший подарок на день рождения. — Наверное, ты чей-то. Я попросил Джинн сказать, если заявление о твоей пропаже поступит среди остальных кошачьих дел, — он мягко хмыкнул, — таких красавцев завели бы лишь знатные особы. Pas vrai? Было чем-то сродни облегчения в том, что от него не ждали ни реакций, ни ответов. Можно было отвернуться, не чувствуя ожиданий собеседника. Ты всего лишь безмолвное животное, на чью долю выпадает условное количество внимания, а все оставшееся время ты предоставлен сам себе. Пусть Кэйа и стремился наладить контакт с котом, делал это все равно деликатно, понимая, что обстановка и он сам являлись стрессом для зверька. Даже для такого гордого и невозмутимого, как его гость. Если бы мужчина был так же осторожен с самим виноделом… воспринимал ли тогда тот все не так остро? Но он выводил из себя, пресекая саму мысль о том, чтобы между ними сотворилось шаткое равновесие. Дилюк не понимал желание Кэйи обратить на себя гнев и раздражение. Но в какой-то момент задумался: если спокойствие означает равнодушие, то небезразличных к тебе оно заставит желать скорее проклятий, чем тишины. Он вспомнил льдистый взгляд в их столкновение спустя годы, в котором не было ничего, кроме холода. Первой их официальной встречей после трех лет мог считаться прием в поместье Рагнвиндеров, затеянный ради подтверждения своих догадок касательно делегации Фатуи. Но на деле они встретились на городской площади недалеко от ворот.

***

В один момент стало понятно, что его завело не туда. После всех скитаний, битв, планов и отступлений, плена, организаций, каждая из которых хотела вырвать себе клок от этого мироздания. Он не чувствовал ничего, кроме опустошения и мутной боли старых и недавних травм. На каждое его стремление и желание всегда наслаиваются интересы и алчность тех, с кем он спутывался. Даже если их цели совпадали, послевкусие отдавало той самой сжигающей ненасытностью, а он сам ощущал себя обученной птицей, чей хозяин подготавливает ее к охоте. Он так же тренировал свою Герду. Сначала ловчая птица должна привыкнуть к человеку и его окружению. Для этого иногда приходится ее изматывать, чтобы ослабить. Приручать, надевая клобучок, выстраивая ей определенный фокус внимания, тот, где именно ты — кто отдает ей приказ. Второй этап обучения — "хождение на руку". Птицу носят на одетой в перчатку руке и в таком положении кормят ее. Затем учат охотиться птицу на зажатое в руке мясо, постепенно увеличивают расстояние до него и приучают ее к определенному зову. Пока птица не начнет летать сама обратно к хозяину, ее обучают, привязав на длинный шнур. Прирученная же идет на руку без привязи и приманки. Последний же шаг притравливания — напуск на живую добычу. Но Дилюк любил свою орлицу, заботился о ней и не использовал как инструмент для достижения своих целей. Когда же дело касалось его работы под чьим-то началом, он становился клинком в чужих руках. А каждый кузнец затачивает клинок себе под стать. Когда его вытащили из плена Фатуи, о чем хотелось бы вспоминать как можно реже, то выражение благодарности подразумевалась в виде следования определенным правилам. И эти правила очень резко стали давить, ограничивая угол обзора и позволяя в меньшей степени выбирать методы действия самостоятельно. Он стал ловчей птицей в чужих руках, но, ослепленный, понял это отчетливо после того, как огонь гнева погас. Было еще много того, что следовало сделать им сообща, но вектор действий пришлось менять. Так, обессиленный, как костер, задуваемый сильным ветром, он вернулся в Мондштадт, в самое начало. Стража у ворот поприветствовала его взбудораженно от неожиданного появления. Нечего было и думать, что разведка Ордо Фавониус стала настолько хороша, чтобы знать наперед о таких вещах. Свен еще служил под его началом, пусть и не был кавалеристом, поэтому уважительно отдал честь. Юный же Лоуренс просто смотрел во все глаза, наверняка предвкушая, какими сплетнями одарит всех небезразличных после смены, в таверне. Кивнув им, Рагвиндр ровным шагом двинулся в город, обращая внимание на взгляды и шепотки не больше, чем на кружащийся в воздухе пух. Тогда Дилюк не узнал Кэйю в первую секунду, а на вторую уже отвел взгляд и не хотел его возвращать. Длинный мундир превратился в то, что лишало умы фантазии, экстравагантно и ярко выделяясь на фоне типовых строений и людей в похожих одеждах. Долговязая некогда фигура окончательно оформилась в мужскую, с широкими плечами и удивительно тонкой талией. Капитан кавалерии разговаривал с одним из мальчишек на площади, обсыпанный детворой, как одуванчиками в чистом поле. Кто-то из них висел на его плаще, похожем на резное крыло птицы, эмоционально что-то доказывая. Волосы отливали синевой в ярком солнце, спускаясь в небрежном хвосте до пояса. Кэйа смеялся, снисходительно касаясь вихров рыжего мальчика. Дилюк проследил движение смуглой руки с длинными пальцами. Они выглядели не как пальцы музыканта: короткие перчатки открывали мозолистую кожу воина, шершавую от солнца и меча. От мимолетного взгляда, жадно зацепившегося на долю мгновения, рыцарь оборачивается, едва не сталкиваясь с закованное в черное плечом. Винодел и сам не понял, как подошел так близко к ребятне и их предмету обожания. Солнце словно скрывается за тучами, когда тело обдает таким холодом, все еще замерзающее без своего элемента пиро. Во взгляде Кэйи льды, на лице ломкая ненастоящая улыбка. "Ты вернулся!" — говорил ему Альберих, запуская пальцы в буйные огненные кудри, нежно массируя голову, когда Рагвиндр возвращался позже него домой. Дилюк ласково и довольно щурился в ответ на ласку, обхватывая запястья в многочисленных браслетах из мелкого речного жемчуга и ракушек, которые сам и дарил. Кэйа всегда носил их вне службы. Чужие красивые губы чуть приоткрыты, вдыхая теплый воздух с родными нотками тяжелой гвоздики, черного винограда и пепла. Названый брат вьется вокруг верным псом, радующимся встрече со своим человеком, утягивая ужинать под байки о новой странноватой сестре церкви. Дом. Кэйа. — Мастер Дилюк, вы наконец вернулись. Какая чудесная новость, — "я совсем не был готов к твоему появлению." — Сэр Кэйа. Находитесь при исполнении? — выплевывает он в ответ, обдает непроницаемым взглядом сжавшихся детей и уходит, запирая от себя на замок вид Альбериха, изогнувшего губы в лукавой безразличной усмешке. У обоих сердце забилось, деланное равнодушие от встречи встало костью в горле. Но так было правильно: нечего и думать о том, чтобы обмениваться любезностями под пристальным, охочим до чужого, взгляда толпы. "Ты присылал мне письма. Я сохранил каждое." Но это все еще был незнакомец, от которого мороз по коже. Дилюк ушел прочь, но отчетливо увидел, как разомкнулись эти ядовитые губы, хищно пробуя его аромат на вкус. Все словно было бы зря, как отложенное проклятье снова начинает действовать после рецидива. Он ненавидел Кэйю. Он тянулся к нему. Когда-то тот сказал, бредя по тропинке меж виноградных лоз позади: "Все то, что так глубоко и сильно рвется эмоциями, я переделываю в музыку. Как будто перебрасываю это во что-то иное, оставляя суть. Слышу со стороны — мое и не мое одновременно. И от этого перестает так болеть." "И что же у тебя так сильно болит?" — Дилюк поворачивается, удивленный смене настроения в тот погожий вечер. Но ничего не добивается и продолжает тащить деревянные ящики, полные винограда. Жара, виноград и сенокос сплелись в один аромат лета, к вечеру раскрываясь в прохладе остывающей земли и реки. Элементальные бабочки мерцали меж темных листьев прозрачными крыльями. Рыжие волосы, собранные в высокий хвост, прилипли маленькими прядями к напряженной от натуги потной шее. Юный мастер беспечно пропустил загадочную фразу меж ушей, желая поскорее сбросить груз и ввалиться в прохладную гостиную, где уже слуги накрывают стол к ужину. Он еще раз обернулся, поторапливая названого брата, и властной поступью продолжил путь. А Кэйа улыбнулся, грустно и чуть тоскливо, смотря ему вслед.