«Тело как клетка: снаружи всё очень респектабельно,
но сквозь прутья выглядывает хищник!».
© Агата Кристи.
Утром, за завтраком, Уэнсдей взяла с Энид обещание, что они проверят её обоняние позже, так что она чувствовала себя вполне удовлетворённой, когда возвращалась в свою комнату, чтобы собрать несколько нужных предметов для их экспериментов. И тут она совершила ошибку, прикоснувшись к одной из стен в коридоре. Голова Уэнсдей запрокинулась назад, а зрение расплылось в белое пятно. Когда белизна исчезла, она всё ещё находилась в коридоре, но уже не одна. По нему шли три женщины, причём две из них явно старались изо всех сил не отстать от третьей, которая шагала вперёд с явной целеустремленностью. Уэнсдей потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, кем они были. Геката, Морриган и Цирцея Аддамс. — Геката, ты уверена, что это необходимо? — спросила Цирцея. — Ты знаешь, как опасно полагаться на то, что видишь. — Если всё так, как я видела, то опасность того, что может случиться, намного превосходит ту, что может произойти из-за моего вмешательства. — Геката ответила, не сбавляя шага. — Значит, ты уверена? — тихо поинтересовалась Морриган. — Уверена больше, чем когда-либо. Кое-что должно быть сделано, и раз уж мы здесь и способны на это, то, возможно, это сделаем именно мы. — Но что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросила Цирцея. — Я пока не знаю, — ответила Геката, мрачно улыбаясь им через плечо. — Но что бы это ни было, это то, что я намерена унести с собой в могилу. Надеюсь, вы последуете моему примеру. — Конечно, сестра, — сказала Морриган. — Ты знаешь, что так и будет. Цирцея кивнула в знак согласия. — Хорошо, — с довольным выражением лица проговорила Геката, и они втроём остановились возле угла, за которым стояла Уэнсдей. Находясь так близко от них, Уэнсдей наконец заметила, что Геката держала в руках какую-то книгу, хотя и не могла разобрать её название. — Тогда давайте начнём. Прежде чем Уэнсдей успела понять, что именно они собирались начать, белизна снова застелила ей глаза, и не успела она опомниться, как её вышвырнуло обратно в коридор, где теперь не было никого, кроме неё самой. Она едва не споткнулась от ослепляющей головной боли, иглами вонзающейся в череп от резкого видения, но всё же нашла в себе силы нахмуриться. Аддамс скорее прыгнула бы с крыши, чем попросила бы Мортишу о помощи в контроле над своими экстрасенсорными способностями, но, судя по тому, как часто происходили её видения и как усиливалась боль, которую они причиняли, скорее всего, у неё не останется выбора. Потирая голову, она взяла себя в руки и направилась к ближайшей двери, ведущей на кладбище; Жнец счастливой тенью следовал за ней. Она была уверена в том, что Энид не стала бы возражать против того, чтобы раскопать пару могил прежде, чем они приступили бы к проверке её обоняния. Помимо любопытства, которое уже пожирало её в связи с очередной раскрывающейся перед ней тайной, что-то подсказывало ей, что это видение было очень важным. Она не знала, почему, но твёрдо была намерена выяснить это в ближайшее время.***
Энид едва успела подняться по лестнице, как хмурая Уэнсдей взяла её за локоть и начала тянуть обратно вниз. — Воу! — Энид едва смогла сохранить равновесие, прежде чем споткнулась о собственные ноги и чуть не упала с лестницы. — Что ты делаешь? — Мы идём на кладбище, — Уэнсдей проговорила явно более ворчливо, чем обычно. — Мне нужно кое-что проверить перед тем, как мы приступим к проверке твоего обоняния. Энид не могла сдержать облегчения, которое охватило её грудь. Её плечи расслабились. — Хорошо, но что именно мы хотим проверить? — спросила она, размышляя, сможет ли она отвлечь Уэнсдей на что бы это ни было на достаточно долгое время, дабы они не стали экспериментировать с её обонянием. Она знала, что не сможет откладывать это вечно, но это уже была проблема будущей Энид. Пока же она с радостью последовала за Уэнсдей и Жнецом, чтобы сделать то, что, вероятно, тревожило Уэнсдей. — Мы раскопаем одну из могил моих предков. Возможно, три, чтобы проверить, не было ли вместе с ними захоронено что-то важное. Энид побледнела. Может быть, вместо этого проверить своё обоняние было не такой уж и плохой идеей?***
Верная своему слову, Уэнсдей, как только они оказались на кладбище, схватила две лопаты, прислонённые к дому возле двери. (Видимо, Аддамсы всегда хорошо подготовлены к импровизированным сеансам копания могил). Она передала одну Энид и повела их к могиле, находившейся недалеко от центра кладбища, одной из трёх в аккуратном маленьком ряду. Цирцея Аддамс 1888 — 1912 Одна Морриган Аддамс 1888 — 1915 Из Геката Аддамс 1888 — 1935 Трёх Уэнсдей остановилась перед третьей, могилой Гекаты, и сразу же погрузила лопату в твёрдую, холодную грязь. — Ладно, а почему мы копаем именно могилу Гекаты? — спросила Энид, нерешительно приступая к помощи Уэнсдей. С её возросшей силой было гораздо легче копать затвердевшую грязь (всё-таки приближалась зима). — Я думаю, что внутри может быть спрятано что-то важное, — ответила Уэнсдей. — Это ты увидела в видении? Уэнсдей не ответила, но для Энид это уже сам по себе был ответ. Вскоре они втроём (Жнец раскапывал могилу лапами и громко мурлыкал при этом) раскопали гроб, спрятанный в шести футах под землей. Уэнсдей, не теряя времени, открыла крышку, обнаружив скелет и выпустив на волю неприятный затхлый запах. Энид тут же зарылась лицом в свой снуд, не обращая внимания на вмиг взбесившийся желудок, пока они осматривали давно разложившийся труп. Плоть и одежда, которые когда-то украшали тело, распались с годами, но не всё, что было похоронено вместе с Гекатой Аддамс, было потеряно под натиском времени. В руке скелета лежал пожелтевший листок бумаги, который выглядел настолько хрупким, что мог рассыпаться при прикосновении к нему. Тем не менее, Уэнсдей осторожно взяла его из костлявых пальцев и развернула. Как только она прочла то, что там было написано, она вновь нахмурилась, а одно веко начало подёргиваться. Энид с любопытством заглянула ей через плечо, чтобы прочитать самой. Не здесь. Посмотри внимательнее. Сбитая с толку и немного напуганная Энид посмотрела на Уэнсдей, которая, кажется, пыталась поджечь бумагу одним только своим взглядом. — Чего здесь нет? Что мы должны искать? — Я не знаю, — сказала Уэнсдей, складывая бумагу обратно с явным выражением разочарования. Мимо них пронёсся холодный ветер. Энид вздрогнула и старалась не обращать внимания на слабый, неуместный аромат одеколона.***
Несмотря на то, что Уэнсдей отвлеклась и отправилась на импровизированное рытье могил, это, к сожалению, не отвлекло её настолько, чтобы она забыла о своих планах проверить обоняние Энид. Уже чувствуя тошноту, оборотень неохотно следовала за Уэнсдей на середину поля за кладбищем, после того как они привели себя в порядок. Они остановились в его центре и повернулись лицом друг к другу. Уэнсдей открыла принесённый ею блокнот и тут же начала что-то записывать. — Давай начнём, — сказала Уэнсдей, заканчивая записывать то, что она писала. — Хорошо, так что именно ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила Энид, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Просто сделай глубокий вдох и скажите мне, что ты чувствуешь. Для начала я хочу проверить диапазон твоего обоняния, прежде чем мы проверим его чувствительность и то, что именно ты можешь учуять. Энид вдохнула трепетный, успокаивающий запах Уэнсдей от своего снуда прежде, чем кивнуть. Она закрыла глаза, на мгновение нервно поёрзав, затем подняла голову и сделала глубокий вдох через нос. — Что ты чувствуешь? — спросила Уэнсдей. — Эм… — Энид почти заикалась, уже чувствуя себя погруженной в море запахов вокруг них. — Я чувствую запах дома и… — И? — подсказывала Уэнсдей, но её голос казался далеким. — И-и ещё камень и перья в вольерах, сырое дерево и пыль, мыло Мортиши из лепестков роз, сигары Гомеса, бабушкины травы, гниющий запах Фестера, порох Пагсли, лосьон для рук Вещи, цветы Ларча, гниль мертвецов с кладбища, затхлость трупов под грязью и пылью в склепах и… Ветер слегка набрал силу, омыв Энид, и она вдруг почувствовала все запахи. Мыши, зарывшиеся в грязь, прогорклый запах болота, влажная земля трясины, опавшие листья на грани разложения, обещание бури на ветру, холодная кора, теплый мех, увядающая трава, озёрная вода, старые книги, люди, духи, выпечка, кофе, кровь, железо, свечи, дым, мокрая краска, солёная вода — нет, не солёная вода, слёзы — откуда слёзы? — кожа, бумага, кошки, дизель, чай… И она пыталась найти Уэнсдей, но здесь было слишком много всего удушающего её, она не могла дышать, она задыхалась от этого, задыхалась, тонула, она не могла дышать, не могла дышать, не могла дышать, не могла дышать… Она вынырнула из этого состояния, когда кто-то с силой притянул её в крепкие объятья, и только через несколько мгновений она поняла, что это Уэнсдей обхватила её. Энид прижалась к ней, сотрясаясь от чего-то близкого к рыданиям, почти задушив себя собственным снудом и уткнувшись лицом в шею Аддамс, отчаянно пытаясь выжечь из носа переполняющие её запахи успокаивающим ароматом Уэнсдей. Запутавшись в хаотическом беспорядке своих мыслей, Уэнсдей бормотала извинения в её светлые волосы. Беспокойство, преследовавшее Энид словно тень, стало ещё темнее, ещё тяжелее, оседая на её плечах с отчётливым ощущением неотвратимости. Всё то небольшое волнение, которое Энид испытывала в преддверии следующего полнолуния, рухнуло под его тяжестью, оставив вместо себя лишь всепоглощающий ужас. Если так было после её первого полнолуния, то что же будет после следующего? Она отчаянно желала, чтобы ей не пришлось это узнавать.***
Как только Энид перестала дрожать, Уэнсдей повела её обратно в дом и вверх по лестнице в её комнату. — Ты измотана, — сказала Уэнсдей, вероятно, без всякой необходимости, учитывая, как сильно Энид на неё опиралась. Она сохраняла обычное безучастное выражение лица, но внутренне проклинала себя на всех известных ей языках. Она должна была догадаться, что не стоит давить, должна была понять, что что-то не так, по тому, насколько чувствительным было обоняние Энид, насколько подавляющим оно порой казалось. Уэнсдей просто даже не представляла, насколько оно было ошеломляющим, пока Энид чуть не задохнулась из-за невыносимого любопытства Аддамс. — Тебе нужно отдохнуть, — сказала Уэнсдей, ведя Энид к её кровати, когда они добрались до её комнаты. — Я в порядке, — ответила Энид устало и раздражённо. — Ты не в порядке, — Уэнсдей почти огрызнулась. — Отдохни немного, пока тебе не станет лучше. Я приду за тобой к ужину, если ты не встанешь к этому времени. — Обещаешь? — с усталым вздохом спросила Энид. — Обещаю, — Уэнсдей лгала, уже планируя просто принести еду сама для Энид, если она не будет достаточно хорошо себя чувствовать, чтобы присутствовать на ужине. — Хорошо. Я вздремну, но только недолго. Мне скоро станет лучше, вот увидишь, — пробормотала Энид, забираясь под одеяло и не забывая перед этим снять туфли, чувствуя, как собственные глаза уже закрываются. — Посмотрим, — с сомнением произнесла Уэнсдей. Она тихо вышла из комнаты, мягко закрывая за собой дверь. Жнец вился между её ног, мяукая, как могло показаться Уэнсдей, с беспокойством. Не обращая на него внимания (после короткого поглаживания за ушами), Уэнсдей направилась прямо в главную библиотеку. Захлопнув за собой двери, она повернулась лицом к большой комнате. — Хаус, мне нужны все книги об оборотнях, которые у нас есть, немедленно. Без колебаний десятки книг слетели с различных полок и беспорядочно упали на разные столы. Уэнсдей устроилась за столом, на котором было больше всего книг, достала блокнот (тот самый, который она планировала использовать для каталогизации обострённых чувств Энид) и начала читать.***
В течение следующего дня Уэнсдей пребывала в крайне плохом настроении. Ни одной книги. Ни в одной книге из тех, что она просмотрела в библиотеке своей семьи, не было найдено ни малейшего представления о проблеме обострённых чувств Энид, кроме типичных советов о том, как справиться с обострёнными чувствами после первого превращения оборотня, и ни один из этих советов не был хоть сколько-нибудь сопоставим с силой обоняния Энид. Кроме того, нигде не было упоминания об оборотне, у которого после первого обращения обострялось лишь одно из чувств. В основном говорилось о том, что большинство испытывает усиление всех одновременно. Так почему же Энид была другой? Единственный вывод, к которому могла прийти Уэнсдей, — это то, что всё как-то было связано с Кровавой Луной. Но она, как ни странно, не смогла найти ни единого упоминания о подобных явлениях и их связи с превращениями в оборотней, куда бы она ни заглянула прошлой ночью. Она зашла в очевидный тупик, и ей не помогало то, что, несмотря на все старания, тревога и стресс Энид по поводу наступающего полнолуния с каждым днем только наростала и увеличивалась. Они обе уже близки к тому, чтобы начать сходить с ума, поэтому Уэнсдей очень обрадовалась, что именно в этот момент пришёл её сюрприз для оборотня. (Или, по крайней мере, первая часть её сюрприза). Пока они ужинали, Энид почти не притрагивалась к еде, несмотря на то, что все блюда были её любимыми: японский летающий кальмар, тонко нарезанный хвост мантикоры с ежевичным соусом, большой стейк, настолько сырой, что он практически истекал кровью на тарелке, и миска черники с малиной на десерт. Стук во входную дверь прервал их. — Боже, — мягко сказала Мортиша, в её глазах блеснуло озорство. — Интересно, кто это может быть в такой час? Энид, Уэнсдей, не пойдете ли вы со мной посмотреть, кто наш гость? Энид слегка нахмурилась и растерянно посмотрела на Уэнсдей. Аддамс, скрывая собственное предвкушение, в ответ едва заметно пожала плечами. Они встали со своих стульев и проследовали за элегантной Мортишей. Энид брела рядом с Уэнсдей, совершенно едва сдерживая свою обычную жизнерадостную походку и прыжки. Уэнсдей же была удивлена тем, как она рада видеть, как оборотень снова обретает это отвратительное веселье. Почти сразу же, когда они подошли к парадным дверям, Хаус распахнул их, будучи так же рад, как и остальные члены семьи, снова увидеть Энид счастливой и спокойной. По другую сторону дверей стояла кузина Ловелла. — Кузина Ловелла! Как ужасно тебя видеть! — произнесла Мортиша, с восторгом проводя её внутрь дома. — Конечно, я совершенно расстроена своим визитом, — ответила Ловелла, обмениваясь с Мортишей поцелуями в щёчку. — И Уэнсдей! Ты так выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз! — добавила, поворачиваясь к Уэнсдей. — Ты видела меня в прошлом году, Ловелла. Сомневаюсь, что я так сильно выросла, — ответила Уэнсдей. — Не в этом смысле, liebling, — она бросила быстрый взгляд на Энид и озорно улыбнулась, слишком напоминая Мортишу в этот момент. Уэнсдей заставила себя не реагировать, раздражённая намёком на то, что Мортиша явно рассказала другим членам семьи о её намерениях в отношении Энид, особенно когда речь шла о гораздо более важных делах. — Я буду крайне признательна тебе за то, что ты больше не будешь делать замечания по поводу моего «роста», кузина, oder ich kann nicht für meine Handlungen zur Rechenschaft gezogen werden. — Я бы прекратил её дразнить, Ловелла. Ты же знаешь, что Уэнсдей всегда выполняет свои угрозы, — снаружи донёсся мужской голос. Ловелла хихикнула и подмигнула Уэнсдей, но больше ничего не добавила в ответ. Она выглядела так же, как и в прошлый раз, когда Уэнсдей видела её в последний раз: яркие вьющиеся рыжие волосы, заколотые иглами дикобраза, с седыми прядями; её платье представляло собой смесь различных лоскутков ткани, наложенных друг на друга; на плечах болталась лисья меховая накидка, завершающая ансамбль. За ней, с несколькими чемоданами в руках, шёл её муж Фрэнки. Ростом около шести футов и два дюйма, он почти на два фунта был выше своей жены, с всклокоченными светлыми волосами и чисто выбритым лицом. У него были мимические морщины, которые становились ещё более заметными из-за его широкой ухмылки, и тонкие паутинки морщин вокруг глаз, которые создавали впечатление, будто его лицо было специально создано для улыбки. Какая ужасная мысль. Фрэнки был одет в синие джинсы, высокие армейский сапоги и кожаную куртку поверх простой чёрной футболки. Они не могли бы составить более странную пару внешне, чем было сейчас. Уэнсдей краем глаза взглянула на Энид. Возможно, это просто было тенденцией клана Аддамсов. — Мортиша, ты как всегда прекрасно выглядишь, — Фрэнки подмигнул ей, укладывая чемоданы, и Хаус тут же закрыл за ними двери. В тот момент, когда он снова выпрямился, он притянул жену к себе, обнимая её за талию, и это движение выглядило отработанным и почти неосознанным. — Спасибо, Фрэнки. Ты как всегда очарователен, — проговорила Мортиша, улыбнувшись. — Да, он, конечно, пытается, — поддразнила Ловелла. — Ты хочешь сказать, что я не обаятелен? — спросил он, изображая обиду, но не переставая при этом улыбаться. — Именно это я и хочу сказать, — она улыбнулась в ответ. Его ухмылка стала шире, и он наклонился для быстрого поцелуя. Уэнсдей почти забыла, что эти двое могут быть такими же излишне романтичными, как и её родители. В этот момент она надеялась, что это не являлось общей тенденцией для всего клана Аддамсов. Хотя, если подумать, её языковая война с Энид и огромное количество объятий, прикосновений и случайных мимолётных касаний, которые никогда не были столь естественными для неё в отношениях между ними, вероятно, являлись их собственным сортом той самой чрезмерной романтической слащавости. А ведь у неё ещё даже не было возможности попросить Энид об ухаживании или получить невероятный дар, заключающийся в том, что оборотень позволила бы это сделать. Уэнсдей побледнела. Стремясь не стать матерью, она начала подозревать, что, возможно, зашла слишком далеко и стала неприятно похожей на своего отца. Уэнсдей отложила это ужасающее осознание на потом, чтобы разобраться с ним позже, желательно в одиночестве и с тем, что можно разрушить молотком, потому что последствия этого были бы слишком ужасны, чтобы их можно было принять во внимание, и потому, что именно в этот момент Ловелла и Фрэнки обратились к Энид. — А, так это та самая маленькая волчица, о которой ты говорила, Мортиша? Она ещё более колоритна, чем ты описала! Какой ужас! — кузина Ловелла вышла вперёд и с широкой улыбкой сжала руки Энид в своих. — Я Ловелла Хеллварт, но ты можешь называть меня просто Ловелла. Рада познакомиться с тобой, liebling. — Ты тоже, — рассеянно ответила Энид. Нахмурив брови, она посмотрела на Фрэнки, принюхиваясь к окружающему воздуху. Уэнсдей безжалостно подавила улыбку, пытающуюся вырваться наружу. — Да, я очень рад познакомиться с тобой, малыш. Меня зовут Фрэнки, — Фрэнки сделал шаг вперёд и пожал ей руку, ухмыляясь ещё шире, когда Энид растерянно моргнула. — Простите, вы… — Оборотень? Конечно. Вот почему мы с Ловеллой здесь. — Так вот почему ты… — Энид задохнулась и повернулась лицом к Уэнсдей, которая медленно проигрывала битву со своей предательской улыбкой. — Уэнсдей… не может быть… ты сделала это! — воскликнула Энид, но даже в этот момент на её лице медленно расцветала восхищённая улыбка. Сердце Уэнсдей сжалось от этого зрелища. Прошло всего два дня с тех пор, как она видела эту улыбку в последний раз, но эти два дня были слишком долгими. — Ты права. Я сделала это, — произнесла Уэнсдей, почти готовая расплыться в улыбке, только видя, как загорелась Энид. — Я просто сказала маме, что было бы разумно, если бы в это полнолуние рядом с нами было несколько других оборотней, и она пригласила к нам нескольких членов стаи клана. — Несколько… членов… Ты имеешь в виду, что придут ещё? — В ближайшие несколько дней должны прибыть ещё двое, при условии, что они не совершат ошибку, не появившись, и в этом случае я выслежу их и сама притащу сюда. Уэнсдей едва успела закончить фразу, как оборотень врезалась в неё, едва не сбив медиума с ног силой своих объятий. Аддамс наконец сдалась и позволила очень слабой улыбке появиться на своём лице. Она обняла Синклер, крепко сжимая её, когда почувствовала прерывистое дыхание, означающее, что Энид едва сдерживала слёзы. — Спасибо тебе, Уэнсдей. Спасибо тебе огромное, — Энид шептала ей в волосы, что же ещё могла сделать медиум, кроме как притянуть её ближе? — О, тьма моя, это действительно Уэнсдей? — спросила кузина Ловелла, судя по её тону, едва заметно поддразнивая. — Я никогда не думала, что доживу до того дня, когда она позволит кому-то не из своей семьи обнять её, не говоря уже о том, чтобы обнять кого-то в ответ. И это настоящая улыбка, которую я вижу? Энид замерла и начала отодвигаться, но Уэнсдей только крепче сжала её и притянула к себе ещё ближе, пока оборотень снова не расслабилась в объятиях. Медиум бросила свирепый взгляд на кузину Ловеллу через плечо её белокурого оборотня. — Bring Enid wieder in Verlegenheit und ich verfüttere deine kostbaren Stachelschweine an meine Piranha, — прошипела Уэнсдей. — Ох, — кузина Ловелла выглядела слегка огорчённой. — Мне очень жаль, liebling. Я не хотела причинять никакого дискомфорта. Я просто не привыкла видеть, что тебе так комфортно с… ну, с кем-то. — Энид определенно произвела сильное впечатление на наше маленькое дитя горя, — Мортиша улыбнулась. Энид обняла Уэнсдей в последний раз, а затем нехотя вырвалась из объятий, улыбка у неё была яркой, как солнце, а глаза лишь слегка покраснели. — Спасибо, — она произнесла это Уэнсдей, которая едва заметно кивнула в ответ. Энид почему-то улыбнулась ещё лучезарнее, прежде чем снова повернулась лицом к остальным, её плечо мягко коснулось плеча Уэнсдей. — Так, подождите, вы, ребята, серьёзно пришли сюда только для того, чтобы помочь мне пережить моё второе обращение? — Конечно. Хотя я буду помогать немного больше, чем моя милая Ловелла, — Фрэнки подмигнул с улыбкой, заставляя Энид захихикать, чего Уэнсдей не слышала по меньшей мере три дня, если не больше. Когда она услышала это снова, в горле медиума защекотало что-то похожее на смех, хотя она знала, что это не так. Потому что смех знал, что если он попытается пробраться в её грудную клетку и обхватить голосовые связки, то умрет холодной, жестокой и изолированной смертью. Неотвратимые когти любви вонзились в неё и пустили непоколебимые корни, счастье и привязанность разожгли огонь в холодных уголках её сердца и с каждым днем раздували его во всё большее пламя, вспышку, пекло, но смех хорошо знает, что нужно держаться от неё на расстоянии. По крайней мере, так было раньше. Но смех, как оказалось, был коварен и умён. Он нашёл более безопасный способ сблизиться с ней невыносимо близко. Он нашёл его в образе некоей Энид Синклер. — И другие члены твоей стаи действительно собираются прийти и помочь мне с обращением? — взволнованно спросила Энид. Фрэнки моргнул, прежде чем рассмеяться. — Ну, мы трое определённо не вся стая, но да. Мы же не можем позволить такой милашке, как ты, пережить второе обращение в одиночестве, не так ли? — Вы действительно пришли только чтобы помочь мне? — произнесла Энид с удивленным благоговением, от которого у Уэнсдей что-то заныло в груди. — Конечно! Мортиша попросила нас об этом, и мы, Аддамсы, сами заботимся о своих. — Но на самом деле я не Аддамс… — начала было Энид, но Ловелла прервала её прежде, чем Уэнсдей успела сделать это сама. — Ерунда! Мортиша так много рассказала нам о тебе и о твоей дружбе с Уэнсдей, так что ты уже практически член клана. Уэнсдей бросила на неё свирепый взгляд, на который Ловелла только добродушно улыбнулась. А Энид в замешательстве переводила взгляд с одного на другого. — Эм… — Прошу прощения, я просто не могу удержаться, чтобы не поддразнить Уэнсдей. Ей всегда была противна мысль о том, чтобы заводить друзей, и вот вы здесь. Энид тут же оживилась. — Ага! У меня всегда неплохо получалось уговаривать людей подружиться со мной! — радостно защебетала она. — Акцент на слове «уговаривать», — произнесла Уэнсдей, но в её словах не было иронии, и она чувствовала, как теплеет её взгляд, когда Энид улыбалась ей. — Но, подождите, — Энид слегка нахмурилась в замешательстве. — Почему в стае Аддамс только три оборотня? Я думала, что их должно быть больше, учитывая, сколько здесь Аддамсов, — Энид мгновенно сдулась, а её улыбка слегка потускнела. — Многих ли выгоняют из стаи? Глаза Фрэнки вспыхнули жёлтым, и на короткое мгновение показались его клыки. — Никого не выгоняют из этой стаи, никогда! — он почти прорычал это. Ловелла положила руку ему на его плечо, немедленно успокаивая его. Он смущённо хмыкнул, потирая затылок. — Извините, я не хотел никого пугать. Мы знаем, что некоторые стаи выгоняют оборотней за нарушение каких-либо правил или законов, которые у них есть, но наша стая не входит в их число. Мы всегда заботимся о своих, несмотря ни на что. Что касается того, почему нас только трое, то это просто потому, что мы были ближе всех. Мы являемся частью североамериканского отделения нашей стаи, которое насчитывает сотни членов, но по всему миру у нас несколько тысяч членов. — Срань господня, — благоговейно произносит Энид. — Вы, должно быть, одна из самых больших стай в мире! В одном ряду со стаей Бейнуокера. Фрэнки снова смеётся. — Малыш, мы и есть стая Бэйнуокеров. Несмотря на то, что все члены стаи являются частью клана, большинство из нас не имеют одинаковых фамилий и, очевидно, не живут в одном месте. Поэтому около ста пятидесяти лет назад было решено, что мы будем называться Бэйнуокерами. Энид чуть ли не подпрыгнула на месте от волнения. — Вы действительно Бэйнуокеры? Правда? — Кто такие Бэйнуокеры? — спросила Уэнсдей, приподняв бровь. Энид повернулась к ней, ухватила её за плечи и слегка потрясла. — Как ты можешь не знать? Это самая большая волчья стая в мире! Это одна из трёх стай, которые охватывают более одной страны, и это единственная стая, у которой есть точки на всех континентах планеты, даже в долбаной Антарктиде! — Очаровательно, — Уэнсдей была невозмутима, но в груди у неё полыхало от возвращения характерного для Энид драматического головокружения. — Я же говорила, так ведь? — Энид начала немного подпрыгивать вверх-вниз, используя плечи Уэнсдей в качестве рычага, — и я действительно встретилась с одним из них! — На самом деле, ты встретишься с тремя из них, — напомнила ей Уэнсдей. Энид перестала прыгать и заключила Уэнсдей в крепкие, но недолгие объятия, отстраняясь, чтобы улыбнуться. — Это. Самая. Лучшая. Вещь. На свете! Уэнсдей хмыкнула, не выражая ни согласия, ни несогласия, но при этом обязательно старается соприкоснуться плечами, когда блондинка повернулась к остальным, не желая пока разрывать контакт с Энид. — Я рад, что ты так думаешь, — произнёс Фрэнки, явно забавляясь это неловкой демонстрацией. Ловелла задумчиво вдохнула. — Ah, jung zu sein. Den Fluch deiner Familie abzulehnen und zu erklären, dass du niemals heiraten wirst, nur um dich dann in jemanden zu verlieben, der so anders zu sein scheint als du, wie Tag und Nacht… lustig, nicht wahr?» — спросила она Мортишу. Мортиша не успела даже поморщиться и высказать предостережение, как в дело вступила Уэнсдей. — Nein, — Уэнсдей огрызнулась, устремляя на Ловеллу злобный взгляд. — Es ist nichts Komisches daran, was ich für Enid empfinde. Es ist kein Spiel und es ist kein Witz. Wenn du so etwas noch einmal sagst, wirst du es bereuen, jemals dieses Haus betreten zu haben, Cousin. Уэнсдей сдержала свой гнев, заставляя вернуться спокойное лицо, и просто приподняла бровь на Фрэнки и Ловеллу, которые смотрели на неё не отрывая глаз. Наступила напряжённая тишина, наполненная скрежетом стекла и угрозой, которая, как обещание, висела между всеми ними. Естественно, что Энид его нарушила. Она повернулась к Уэнсдей с раздражённым видом. — Я думала, мы пока не занимаемся другими языками? Уэнсдей расслабилась без её согласия, встретившись с глазами Энид. Её ярко-голубой взгляд, острый и расчётливый, совершенно не сочетался с её легкомысленной внешностью. Она явно пыталась разрядить обстановку, не понимая, о чём идёт речь, и Уэнсдей ненадолго задумалась, почему она не может просто попросить Энид об ухаживании здесь и сейчас. Она наполняла свои мысли напоминаниями о тщательно продуманных планах, полнолуниях и итальянском, и просто беспечно пожимала плечами. — Мы договорились, что я не буду угрожать тебе на других языках, пока ты не овладеешь итальянским. Я имею полное право угрожать людям, которых я имею несчастье называть семьёй, на любом другом языке, который мне нравится. И помни, vita mia, — Уэнсдей наклонилась чуть ближе к Энид и понизила свой голос до шёпота. — Я приберегу для тебя весь свой итальянский. Энид нахмурилась, но, прежде чем она успела ответить ей ещё одним своим невыносимым греческим, Фрэнки разразился хохотом, глубокомысленными возгласами, который одновременно и противоречил, и дополнял звонкий смех Ловеллы. Мортиша, с любовью, бросила на неё слегка удивлённый взгляд, который Уэнсдей решительно проигнорировала. — Блин, малыш, я уже и забыл, каким ты можешь быть бунтарем, — произнёс Фрэнки, вытирая слезы с глаз. — Впредь воздержись от того, чтобы называть меня «малыш», Фрэнки. Кроме того, в последнее время я не провоцировала никаких беспорядков, хотя не так давно я вызвала массовую истерию и панику на одном большом собрании, разрушив статую безумного и фанатичного основателя города с помощью большого количества бензина и спички. Энид нахмурилась и обречённо вздохнула. — Я должна была догадаться, что это была ты, — она говорила скорбно, хотя Уэнсдей уловила в её тоне нотки нежности. — А ведь я так старалась над этим танцевальным номером. — Ну, на Балу всех святых ты сможешь вдоволь потанцевать, я уверена, — с улыбкой ответила Ловелла. — Что такое Бал всех святых? — тут же навострив уши, спросила Энид. — Каждый год мы устраиваем бал в канун Дня всех святых, поскольку это лучший день для того, чтобы мёртвые могли присоединиться к живым, — ответила за кузину Мортиша. — Хотя в течение года мы проводим подобные торжества в честь других значимых праздников, а также семейных бракосочетаний и похорон, бал в канун Дня всех святых считается одним из самых важных, поэтому многие члены клана Аддамс приедут на него со всего мира. — Вау, это звучит невероятно, — восхищённо произнесла Энид. Её улыбка сияла, как полумесяц солнечного света, а глаза были словно звёзды. — Это будет в бальном зале, верно? — Конечно, — мягко ответила Мортиша. — Вот, давайте мы с вами вернёмся в столовую, и я всё расскажу. Ах, Уэнсдей, проводи, пожалуйста, Ловеллу и Фрэнки в их комнату. Уэнсдей кивнула, а Фрэнки с упоением принюхался и вздохнул. — Блин, это что, бабушкин летающий кальмар, да? — Безусловно, — Мортиша произнесла это с улыбкой. — Не хотите ли вы присоединиться к нам с Энид, пока Уэнсдей проводит Ловеллу в вашу комнату? Ларч может помочь донести багаж. Ларч застонал в знак согласия, с того места, где он маячил за их спинами в тени. — Ловелла? — Фрэнки спросил, глядя на неё умоляющими глазами, которые были слишком похожи на глаза Энид, несмотря на то, что они были карими, а не голубыми. Все ли оборотни используют щенячьи глаза, когда им чего-то хочется? — Конечно, дорогой, — Ловелла улыбнулась, — Мы скоро тоже присоединимся к вам всем. Энид отпустила руку Уэнсдей, колеблясь мгновение, а затем нырнула вниз, чтобы быстро чмокнуть её в щеку. — Ещё раз спасибо, Уэнсдей, — произнесла она, а затем убежала, чтобы присоединиться к Мортише и Фрэнки, которые направились в столовую. Уэнсдей застыла на пару секунд, все её мысли были сосредоточены на пятне жара, горящем на её щеке. — С тобой всё в порядке, liebling? — спросила Ловелла, нахмурившись от беспокойства. — Я в порядке, — неловко ответила Уэнсдей, быстро отворачиваясь, чтобы хоть как-то сориентироваться. — Следуй за мной. Они поднялись наверх, Уэнсдей вела Ловеллу в Костяную комнату, и всю дорогу её щёку покалывало.***
После ужина (и очень долгого разговора после ужина, который Уэнсдей, в общем-то, не возражала послушать, учитывая, что большая его часть состояла из того, что Энид возбуждённо рассказывала Фрэнки, Ловелле и остальным членам семьи о предстоящем полнолунии, которого она явно уже не боится) девушки вернулись в свои комнаты, причём Энид всё ещё почти подпрыгивала от возбуждения, разговаривая с Уэнсдей, которая лишь изредка хмыкала в ответ. Она не могла прервать Энид, когда та была так счастлива после долгой тревоги. (Как так получилось, что всего несколько дней показались вечностью?) Но когда они добрались до верхней ступеньки лестницы и свернули в коридор, где находились их комнаты, их застало поистине диковинное зрелище. Посреди коридора сидел кот, маленький и дымчатого окраса со светло-зелёными глазами, который выглядел так, как будто он здесь и должен был быть, несмотря на прямо противоположное. Первым инстинктом Уэнсдей было подумать, что Ловелла и Фрэнки по какой-то причине тайно пронесли кота с собой, но один взгляд на молчаливое недоумение и узнавание на лице Энид пресекло эту мысль на корню. — Что это? — спросила Уэнсдей. Энид неуверенно взглянула на Уэнсдей, а затем снова перевела взгляд на крайне неуместного тут кота. — Это одна из кошек зоомагазина, куда мы с твоей мамой ходили. Хозяин не знал, что это такое, только сказал, что он слишком умный, чтобы быть обычным котом. Я не знаю, что он здесь делает и как вообще сюда попал. Очевидно, восприняв это как некий сигнал, кот встал и подошёл к Энид, начав тереться о её ноги и мурлыкать. Вспышка неожиданной ревности пронеслась в груди Уэнсдей, а затем она вновь нахмурилась в досаде на нелепость собственной ревности к кошке. Чтобы пережить следующее полнолуние, ей нужно было взять себя в руки, а это значит не позволять себе так легко завидовать, особенно кошке. Энид осторожно наклонилась и начала гладить неопознанного кота. Мурлыканье становится всё громче, его тело выгибалось навстречу её прикосновениям. — Я бы не советовала тебе с ним слишком ласково общаться, — произнесла чуть недовольно Уэнсдей. — Если «это» из того же магазина, где ты купила Жнеца, и сумел незаметно пробраться в Хаус, то неизвестно, на что он способен, тем более что владелец, видимо, настолько некомпетентен, что продаёт то, о чём даже не знает. — «Это» — это «он». И Жнец, похоже, не возражает против него, — Энид указала жестом на Жнеца, который сидел рядом с Уэнсдей, обвив хвостом её ноги. Уэнсдей подняла бровь. — К чему ты клонишь? Энид в ответ ей улыбнулась. — Ну, ты же ему нравишься, не так ли? Значит, он должен хорошо разбираться в людях. — Твои рассуждения крайне ошибочны, — сжато произнесла Уэнсдей, не обращая внимания на жар, нарастающий в её груди и грозящий распространиться, как сыпь, по щекам. Энид только пожала плечами и взяла существо в руки. Он тут же свернулся калачиком у неё на руках и начал мурлыкать ещё громче, когда она почесала ему подбородок. Следующие несколько минут проходили в тишине: Энид радостно гладила существо, похожее на кошку, а Уэнсдей готова была при первом же признаке агрессии вырвать его и прибить к стене одним из своих ножей. — Я назову его Нибблз, — решительно сказала Энид. Уэнсдей вздохнула, заложив руки за спину, чтобы не обхватить Энид с отвратительно нескрываемой нежностью. — Конечно. Меньшего она и не ожидала.(Три недели и два дня после Кровавой Луны — пять дней до второго полнолуния)