«Необязательно быть комнатой, чтобы в ней обитали призраки»
Эмили Дикинсон
Уэнсдей показала ей ещё несколько комнат на втором этаже без особых проблем: кабинет, бильярдную с дверью, ведущей в оружейную (потому что, конечно, у них есть оружейная), но как только они вошли в комнату для фехтования и дуэлей, они столкнулись с ещё одной (восхитительной, по мнению Энид) задержкой. Задержкой в виде некоего Гомеса Аддамса. — Ах, здравствуй, моя маленькая грозовая тучка и мой ослепительный луч солнца! — сказал Гомес почти сразу же, как они вошли в комнату, широко ухмыляясь, и его фехтовальная шпага вонзилась в бок деревянного манекена, разрубленного на куски, пол вокруг него был усеян щепками. Он бросил шпагу и подошёл к ним, сначала коротко обнял Уэнсдей, она выдержала это с видом измученной покорности. Это почти заставило Энид захихикать, но затем, отпустив её, он повернулся к ней и тоже обнял, заключая в крепкое медвежье объятие, которое почти выжало весь воздух из её легких, напугав настолько, что её веселье быстро забылось. По привычке Энид немедленно обняла в ответ, несмотря на своё удивление. Она не должна была быть шокирована, ведь Мортиша и Гомес обнимали её, когда она только приехала, но какая-то часть её души не ожидала, что они обнимут её ещё раз после того, как они все были впервые представлены друг другу. Обычно она сама инициировала объятия, особенно когда речь шла о людях, с которыми она только недавно познакомилась. Поэтому получить такие радушные объятия без подсказки со стороны кого-то другого заставило её чувствовать себя… странно. Странная смесь чего-то хорошего и чего-то, что заставляло её глаза слегка гореть, но поскольку это, в основном, было хорошо, она ухмыльнулась, когда Гомес отстранился. Он улыбнулся ей в ответ и, отойдя, тепло положил руки ей на плечи. — Я так рад снова видеть тебя, моя ужасная маленькая радуга! — Ты видел её сегодня утром за завтраком, отец, — сказала Уэнсдей. — Да, видел, но уже давно у нас не останавливалась такая интересная гостья, тем более что она — первый друг, которого ты пригласила к себе в гости. — Заложница, — сказала Уэнсдей. — Тебе нравится исследовать тёмные углы нашего дома? — Спросил Гомес, полностью игнорируя комментарий Уэнсдей. — О да, этот дом такой классный! Я просто в восторге! — Радостно ответила Энид, возбуждённая тем, что увидела дом, получила неожиданные объятия и обнаружила, что запах овечьего молока, резкого одеколона и сигар Гомеса приятно смешивался с запахом Уэнсдей, чтобы не быть подавляющим, и наполнял её счастливым шипящим ощущением. Гомес рассмеялся и улыбнулся ей ещё шире. — Ну, я надеюсь, мой маленький скорпион показал тебе оружейную — почему бы тебе не выбрать саблю, и мы могли бы устроить дуэль? Мы можем даже упростить её и сделать так, что победит тот, кто первым пустит кровь. Энид замерла, пытаясь придумать вежливый способ отказаться от фехтования с человеком, который обучал Уэнсдей Аддамс владению клинком, но брюнетка вмешалась вовремя, снова спасая её. — Нет. У нас еще слишком много дел, чтобы тратить время на один из твоих фехтовальных поединков, отец. — О, конечно, — ответил Гомес, всё ещё улыбаясь, но явно немного разочарованный. — Но я уверена, что у нас будет много времени, чтобы фехтовать вместе во время каникул, — утешительно сказала Энид, не в силах сдержаться, уже предвкушая день, когда ей придётся скрестить с ним шпаги. Гомес тут же снова посветлел, заставляя Энид почувствовать себя немного лучше в отношении будущих поединков в фехтовальном зале. — Ты права, mi querida. Я с нетерпением жду возможности вступить во многие поединки с такой грозной девушкой, — сказал он. Не зная, что на это ответить, Энид просто улыбнулась и кивнула в ответ. Не успев ничего больше добавить, Уэнсдей взяла её за запястье и потащила к выходу из комнаты. — О, эм, пока, мистер Аддамс! — сказала Энид. — Увидимся за обедом! — Конечно, но, пожалуйста, Энид, зови меня Гомес! — Закричал он вслед. — Конечно! — Сказала она как раз перед тем, как за ними захлопнулась дверь. В тот же момент Уэнсдей отпустила её запястье и продолжила идти, а Энид быстро зашагала рядом с ней. — Это было грубо, — сказала Энид, пытаясь сдержать свой восторг от того, что Уэнсдей снова начала с ней общаться (да ещё и в присутствии отца), потирая запястье, чтобы избавиться от тёплого покалывания, оставленного прикосновением Уэнсдей. — К чему ты клонишь? — Спросила Уэнсдей. Энид смешно вздохнула, качая головой, пока шла рядом с девушкой. Следующая комната, которую показала ей Уэнсдей, — была оранжерея, которую Энид видела снаружи дома, когда они только приехали. По размерам она не уступала оранжерее Невермора, а по количеству и разнообразию растений намного превосходила её. — Эта оранжерея в основном принадлежит моей матери, — сказала Уэнсдей. — Хотя Ларч и Вещь иногда помогают ей ухаживать за растениями. Я не буду проводить для тебя подробную экскурсию, так как уверена, что моя мама захочет сделать это сама. — А пока давай перейдём к вольеру, — Энид остановила свой осмотр окружающих их джунглей, чтобы бросить на Уэнсдей недоуменный взгляд. — Подожди, вольер?***
У Аддамсов действительно был вольер — большая каменная башня с травяным полом, крупным мёртвым деревом в центре, поднимающим вверх скелетные ветви. Стены башни были усеяны гнёздами и насестами для птиц, в них были щели, достаточно большие для того, чтобы птицы могли прилетать и улетать по своему желанию, каждая с небольшой металлической дверью, которую можно было закрыть зимой, чтобы сохранить тепло для пернатых обитателей. — Все наши птицы хорошо обучены — они умеют сами открывать двери, когда хотят покинуть башню, и всегда в конце концов возвращаются обратно. Время от времени мы также используем их в качестве посыльных. Энид усмехнулась. — Не может быть. Птицы-почтальоны? — Большая часть нашей семьи живёт в местах, недоступных для почтовых служб, поэтому мы поддерживаем с ними связь, отправляя письма с помощью наших птиц. Энид рассмеялась и зашла дальше в вольер, медленно поворачиваясь, чтобы рассмотреть всё вокруг. — Что это за птицы? — Спросила Энид, оглядывая огромное количество пернатых в каменной башне. — Давай посмотрим. В вольере у нас есть большие рогатые совы, башня сапсанов, трёхногие вороны-убийцы, бородачи, и аликанто, хотя он прячется до ночи. Если к ночи ты не слишком устанешь, то я приведу тебя обратно, и ты сможешь увидеть всё своими глазами, но если нужно, мы можем подождать до завтра. У нас также есть котёл с летучими мышами, но они в основном живут в стропилах комнат во всём доме, а также большой ассортимент других птиц, которые живут снаружи. Выражение лица Уэнсдей слегка помрачнело, когда она оглянула вольер. — Похоже, мои родители решили завести ворон, пока меня не было. Энид ухмыльнулась. — Дай угадаю, потому что ты сама «ворона»? Уэнсдей бросила на Энид взгляд. — Да, скорее всего, так и есть. Будь уверена, я позабочусь о том, чтобы они заплатили за это в своё время. — Конечно, позаботишься, — усмехнулась Энид. Уэнсдей терпеливо подождала, пока Энид осмотрится, и, хотя Энид была не совсем уверена, каким образом девушка, кажется, почувствовала момент, когда та закончила. — Давай перейдём к следующему месту в нашей экскурсии, — сказала Уэнсдей. Энид взволнованно поднялась. — Конечно! Веди, подружка!***
Уэнсдей показала ей гостиную, которая была до краёв наполнена причудливым и удивительным декором, который Энид с удовольствием рассмотрела, пока Уэнсдей рассказывала ей самые жуткие истории, связанные с каждым из них. (Энид уже решила втайне называть чучело огромной двухголовой черепахи Гидорой). Они осмотрели вторую столовую (по размерам она могла соперничать с музыкальной комнатой), в которой стояла дюжина столов, расположенных через равные промежутки, последний из которых находится на возвышении и предназначен для самой семьи Аддамс и почётных гостей, которых они принимали во время больших семейных праздников. Столовая была также соединена с кухней, которая, в свою очередь, была соединена с той небольшой столовой, с которой Энид уже знакома. После этого была снова семейная комната, где Уэнсдей показала ей дверь, ведущую в одну из башен, предназначенную в основном для хранения вещей. На первом этаже в той комнате хранилась семейная коллекция ликёров, вин и различных видов алкоголя, дополненная холодильниками, специализированными витринами и винными стеллажами. Комната на втором этаже была забита нелепым количеством свечей, хотя, когда Энид приняла во внимание размер дома и количество источников света, в которых горят свечи, большое количество свечей внезапно уже не казалось таким уж смехотворным. Третья комната была полна декоративных коробок. — Мы храним подарочные коробки, которые получаем от других кланов и членов семьи, и используем их повторно, когда того требует случай. А чётвертая была заполнена кучей чистящих средств. (Энид не совсем понимала, почему это хранилось не на первом этаже, ведь Ларчу, казалось, было бы проще, но она предпочла не задаваться этим вопросом, учитывая количество других, гораздо более странных вещей, о которых у неё были вопросы). Когда они спустились обратно по лестнице и покинули башню, Уэнсдей вывела Энид из семейной комнаты и поднялась уже по парадной лестнице на второй этаж. Уэнсдей указала на спальню Мортиши и Гомеса, затем на спальню Вещи (которая на самом деле являлась маленькой моделью особняка семьи Аддамс за одной из неприметных дверей в их прихожей, совершенно удивительной во всех мыслимых отношениях), а затем показала Энид остальные девять (девять) гостевых комнат в доме, каждая из которых была интереснее и необычнее предыдущей. Каждая из них имела своё уникальное название, чтобы отличать её от других. (Очевидно, что комната Энид — это Ночная комната, что, да, определённо, очень подходило для неё). Первая комната для гостей, которую Уэнсдей показала Энид, — была комната Дракона. Внутри на каждом предмете мебели был изображён дракон в той или иной форме, от гравюр на столбиках кровати, изображающих змееподобных драконов, плотно обвившихся вокруг них, до большого верхнего светильника, вокруг которого был нарисован большой дракон, красные крылья которого словно выходили из потолка и обвивались вокруг лампы, свет проникал сквозь тонкие части, составляющие «мембраны» крыльев, и омывал комнату золотисто-красным сиянием. В стене, прямо напротив входа, находилось несколько больших стеклянных витражей с двумя золотыми ручками посередине, чтобы открыть их. На витраже в различных оттенках чёрного, белого, серого и красного была изображена сцена пожирания драконом мужчины и женщины, их кровь стекала по нижней части витража, что было просто фу. Хотя Энид была вынуждена признать, что это довольно крутой эффект, учитывая забавное сиденье у окна с соответствующими кроваво-красными подушками, расположенное прямо под основными стеклянными панелями, и золотые ручки, расположенные точно там, где должны были быть глаза дракона. Боже, у Аддамсов была такая идеальная атмосфера викторианской готики и замка Дракулы. Вторая комната — библиотечная, которая более чем оправдывала своё название, потому что в каждом мыслимом месте этой серой, унылой комнаты, где могла бы быть полка, всё было забито древними, похожими на огромные тома, книгами. На каждой стене — книжная полка, в пространстве между полом и рамой кровати, и даже на письменном столе вместо ящиков были небольшие книжные полки. Следующая комната была бы в основном нормальной (во всяком случае, по-Аддамсовски нормальной), если бы не десятки полок вдоль стен, на каждой из которых стояли всевозможные куклы, какие только можно себе представить: фарфоровые куклы, тряпичные куклы, куклы из кукурузной шелухи, куклы-младенцы, даже несколько барби тут и там. От всего этого сразу становилось неприятно и жутко, несмотря на то, что Энид не страдала гленофобией. Что-то в этих куклах казалось неправильным, и хотя ни одна из них даже не дёрнулась, она не могла отделаться от ощущения, что все они обратили своё внимание на неё и Уэнсдей. Естественно, эта комната называлась Кукольной, и она с радостью оставила её позади и перешла к следующей, убедившись, что они плотно закрыли за собой дверь. Стеклянная комната — была комнатой, которая сразу же соперничала с гостевой комнатой Энид, как её любимая спальня в доме. Внутри вся мебель была сделана из стекла, пол и потолок глянцевые, стены украшены витражами. Комната была абсолютно прекрасна, но на стенах из витражного стекла были изображены различные жуткие сцены, которые, по признанию Энид, нервировали её настолько, что не позволяли вычеркнуть Ночную комнату из списка её любимых. После следует Комната подземелья, где стены, пол и потолок были сделаны из сырого камня, а простая, неудобная на вид кровать заперта в железной решётчатой камере с решётками поперек окна. — Этой комнате отдают предпочтение, когда члены семьи приезжают в гости, — произнесла Уэнсдей. — Иногда наши гости устраивают дуэли из-за того, кто останется в ней. Энид с улыбкой покачала головой. Аддамсы такие чертовски странные. Энид это очень нравилось. Указав на большой бельевой шкаф (очевидно, это была комната второго этажа в башне, где располагалась оружейная комната первого этажа) и туалетные комнаты на этаже (несмотря на то, что все комнаты для гостей имеют собственные пристроенные ванные комнаты), они перешли к остальным комнатам для гостей. Далее последовала Комната для костей, где буквально каждый предмет мебели был сделан из костей и черепов, а стены покрыты мозаикой, изображающей сцены танцев, дуэлей и смерти различными способами. — Они настоящие? — С ужасом и недоумением спросила Энид. — Кости? Да, они все настоящие, — ответила Уэнсдей, в её голосе звучал слабый намёк на гордость. — Эта мебель принадлежала моей семье на протяжении многих поколений, и за ней тщательно ухаживали, чтобы кости не стали слишком хрупкими для дальнейшего использования мебели. — Чьи это кости? — Спросила Энид, почти с ужасом ожидая ответа. Уэнсдей бросила на неё непонятный взгляд, как будто Энид здесь самая странная. — Откуда нам знать? — Но… — Энид остановилась и решила, что это не тот вопрос, на который она действительно хотела получить ответ, хотя она всё равно добавила его в свой список загадок семьи Аддамс из чувства долга. — Неважно, —проговорила она. — Давай просто пойдём в следующую комнату. Эта меня пугает. Они так и сделали, следующая комната, к счастью, оказалась гораздо менее тошнотворным типом типично Аддамсовских. Зеркальная комната была покрыта сверху донизу, включая пол и потолок, зеркалами всех мастей, форм и видов, странная мешанина придавала комнате уникальный шарм и заставляла Энид ухмыляться. За ней следует Кладовая, и она настолько странная, что заставила Энид смеяться. Каждый предмет мебели в ней — это коробка в том или ином виде. Даже сама кровать имела петли на каркасе, спрятанные под матрасом. Работая вместе, Уэнсдей и Энид смогли открыть её, обнаружив под ней пустое пространство для хранения вещей. Последняя комната для гостей в их туре была — «Голубая комната», и, как и следовало из названия, всё внутри (включая зеркала и окно) имело оттенок голубого без добавления каких-либо других цветов. Оттенки варьировались от голубого, настолько тёмного, что он был близок к черному, до голубого, настолько бледного, что он был опасно близок к белому. Как только они закончили исследовать комнаты для гостей, Уэнсдей повела Энид по странному коридору со стеклянными стенами, который вёл наружу на короткий промежуток времени и заканчивался дверью. Пройдя через неё, они вышли на балкон с видом на внутреннюю часть вольера, который Уэнсдей показывала ей ранее, соединённый с дорожкой, которая шла по окружности, вновь возвращаясь к балкону с другой стороны. — Не может быть! — Сказала Энид, ухмыльнувшись Уэнсдей. — Это так круто! — Такой же балкон и дорожка есть и на третьем этаже, — проговорила Уэнсдей, сцепив руки за спиной, когда они вышли на неё. — Легче следить за птицами, когда мы можем видеть их с разных сторон. — Держу пари, — сказала Энид, поворачивая голову, чтобы посмотреть вверх, где пара воронов гнездилась в одном из многочисленных укромных уголков, усеивающих серые каменные стены. После того, как они сделали три круга по дорожке и Энид успокоилась от волнения, вызванного возможностью увидеть вольер с другой точки зрения, они вернулись внутрь и направились в последнюю комнату на втором этаже. — Так вот где вы держите свой «домашний зверинец», да? — Спросила Энид, когда они остановились перед дверью, смешение запахов меха, перьев и чего-то, что она могла описать только как «рептилия», ясно ощущалась даже сквозь защитный покров её снуда, который ей удалось вырвать у Гектора прямо перед завтраком в это утро. Уэнсдей бросила на неё многозначительный взгляд. — Мы обсудим твоё обострённое обоняние и то, насколько оно обострено позже, но да, именно здесь я и моя семья держим большинство наших мелких домашних животных, помимо аквариума. Когда Уэнсдей открыла дверь в помещение, которое Энид уже внутренне называла «зоопарком», она тихо вздохнула. Она знала, что Уэнсдей имела в виду, когда говорила, что они «обсудят» проблему обоняния Энид позже, и она с ужасом ждала того момента, когда Уэнсдей решит вернуться к этому разговору. Энид действительно думала, что прошлой ночью ей удалось увернуться от пули, но увы. Они вошли в зоопарк, и внутри сразу же оказался такой же ужас, как и ожидала Энид, если не больше. Буквально первое, что встретила взглядом Энид, — это террариум за террариумом, наполненные всевозможными пауками, жуками, ульями ос и муравейниками. У них даже был небольшой загон, в котором жили три гигантские многоножки, что почти заставило Энид броситься к двери, и единственное, что её останавливало — это неизбежный шторм дерьма, который устроит ей за это Уэнсдей. Уэнсдей казалась восхитительной и забавной реакция Энид на их огромную коллекцию жутких тварей, и ещё больше беспокойство Синклер по поводу особо опасных и особо крупных животных, окружающих их, когда они оставили насекомых позади. Они проходили мимо и рассматривали всевозможных странных и эклектичных существ: лягушек с ядовитым жалом, цилинь, вольпертингер или зайцелоп — (которого Энид так и хотелось погладить, но она знала, что он просто отгрызёт ей пальцы, если она попытается это сделать), щёлкающих черепах, трёхногих жаб, варана комодо — но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, когда они приблизились ко взрослому льву, который не находился ни в какой клетке или причудливом вольере. Он просто лежал на большой, во всех смыслах, кошачьей кровати, и абсолютно ничто не мешало ему встать и сожрать их. Однако Уэнсдей, кажется, совершенно не беспокоилась. Она бесстрашно подошла ко льву и оглянулась на Энид, словно ожидая, что та сделает тоже самое. Энид нерешительно сделала это, по крайней мере, в основном уверенная, что Уэнсдей не позволила бы ей приблизиться ко льву, если бы думала, что он может её съесть, но это не мешало её беспокойству усилиться до десяти, когда лев зевнул, обнажая ряды огромных, острых зубов и пасть, достаточно большую, чтобы Энид могла легко просунуть в неё голову. Очевидно, он обычно свободно разгуливал по дому и единственная причина, по которой его не было вчера заключалась в том, что Аддамсы совершенно справедливо предположили, что присутствие поблизости свободно бродящего льва, вероятно, ошеломит Энид в её первый день пребывания здесь. Чёрт возьми, это определённо всё ещё будет ошеломлять её до конца каникул, поскольку, судя по тому, как это выглядело, он собирался вернуться к своим блужданиям теперь, когда Энид была должным образом представлена. Энид могла приспособиться ко многим вещам, включая Аддамсов, но она не уверена, что даже ей удастся привыкнуть к тому, что, заходя в комнату, она в любой момент может обнаружить там льва в полный рост. Её нервозность по поводу льва Аддамсов (серьёзно, чёртового льва) хотя бы на время утихла, когда она узнала, как семья называла его. — Китти-Кэт? Серьёзно? — Спросила она, почти ликуя, несмотря на то, что находилась всего в нескольких футах от чёртового льва, и между ними не было даже стекла. — Да, — ответила Уэнсдей, в её словах слышался легкий вздох. — Когда я впервые произнесла слово «киса», моя семья, понятно, пришла в ужас, но всё же решила подарить мне львёнка в честь этого события. Только через несколько месяцев после того, как я назвала его «киса», все поняли, что на самом деле я пыталась сказать «убийство», но к тому времени имя уже прижилось. Ущерб был нанесён, но мы все смирились с этим. Живот Энид начало сводить судорогой от отчаянных попыток не рассмеяться (она очень не хотела случайно разозлить льва, что бы он на неё не набросился), но ей всё же удалось выдавить: — У вас есть лев по имени Китти-Кэт. У Уэнсдей Аддамс есть лев, которого она назвала Китти-Кэт. Уэнсдей бросила на Энид предупреждающий взгляд. — Как я уже сказала, я пыталась сказать «убийство». — Это не отменяет того факта, что у тебя есть лев по имени Китти-Кэт, — глаза Энид слезились, лицо раскраснелось, но ей всё же удалось не разразиться смехом. Уэнсдей не удостоила её ответом, просто повернулась и пошла дальше по маленькому зоопарку Аддамсов. Энид ухмыльнулась ей в ответ и пошла следом. Энид получила резкое напоминание о том, что она всё ещё должна быть крайне встревожена, когда следующее, что им попалось на пути — это довольно большой загон, в котором жили три чупакабры, и все они злобно рычали, как только Энид появилась в поле их зрения. Инстинктивно она зарычала в ответ, и хотя это, по крайней мере, заставило собакоподобных существ затихнуть, они не перестали смотреть на неё своими голодными, кроваво-красными глазами, а острые, как бритва, шипы на их спинах полностью ощетинились в знак предупреждения. — Обычно мы любим выгуливать их по территории каждые несколько дней, но, очевидно, нам придётся внимательно следить за графиком прогулок и их активностью теперь, когда здесь есть ещё одна собака, угрожающая целостности их территории. За это Энид бросила на неё злобный взгляд, который Уэнсдей полностью проигнорировала. Прямо напротив чупакабры стояли семь средних аквариумов, в каждом из которых жила одна змея. — Что это за змеи? — Спросила Энид, шагая вперёд гораздо менее нервно, поскольку эти, по крайней мере, не могут разорвать её на части и содержатся в надлежащем месте. — Чёрные мамбы, — ответила Уэнсдей, а затем резко сорвала крышку с одной из них, просунула руку и взяла змею внутри. Энид побледнела, уверенная, что находилась на грани сердечного приступа и теперь глубоко сожалела о том, что подошла к аквариумам так близко. — Дело не в том, что я не люблю змей, — проговорила Энид, хотя она, конечно, никогда их не любила. — Просто, разве чёрные мамбы не должны быть суперядовитыми, токсичными или ещё какими-нибудь? — Конечно, — спокойно ответила Уэнсдей, небрежно позволяя одной из них обвиться вокруг её руки. — Иначе зачем бы мы их держали? — Действительно, — сказала Энид, уже находясь на грани истерического смеха. — Ты бы хотела подержать одну? — Спросила Уэнсдей, глядя на Энид с искренним любопытством, а не с весельем, которое она демонстрировала почти всё время, пока они находились в этой конкретной комнате. — Хотя я избегаю привязываться к чему-либо, чтобы у моих врагов не было слабых мест, я могу признать, что эти чёрные мамбы — одни из личных любимцев в моём зверинце домашних животных. Энид заколебалась. Она очень нервничала, когда приближалась к змеям, которые потенциально могли её убить, не говоря уже о том, чтобы держать одну из них в руках, но в то же время Уэнсдей нечасто открывается и делится даже малейшим намёком на эмоциональную уязвимость. Кроме того, как ни странно, они казались одними из наименее опасных вещей здесь. — Ты можешь пообещать, что они меня не укусят? — Спросила Энид, осторожно приближаясь к Уэнсдей и аквариумам, наполненным смертоносными змеями. — Я не могу ничего обещать на этот счёт, иначе я бы солгала. Но могу обещать, что шансы на это невероятно малы. Мои змеи давно привыкли к тому, что с ними обращаются люди, особенно я. И, поскольку я здесь, они должны оставаться относительно послушными. Просто сохраняй спокойствие, расслабься и не делай резких движений, и они тебя не укусят. И даже если они попытаются, я буду внимательно следить за ними и вмешаюсь, если один из них проявит признаки подготовки к нападению на тебя. Я обещаю. Энид глубоко вдохнула и медленно выдохнула, а затем кивнула. — Хорошо, давай сделаем это. С малейшим намёком на удовлетворение на лице, Уэнсдей распутывала чёрную мамбу, обвивающую её руку. — Протяни руку, — проговорила Уэнсдей, свободно удерживая змею двумя руками. — Этот любит обвиваться вокруг них. Затаив дыхание, Энид осторожно протянула правую руку, активно концентрируясь на том, чтобы не выпустить когти из-за нервов. — Помни, что нужно оставаться как можно более расслабленной, — сказала Уэнсдей, прижимая верхнюю половину змеи к руке Энид. Это заняло несколько мгновений, змея понюхала воздух языком, но в конце концов обхватила руку Энид полуплотными витками, выскальзывая при этом из руки Уэнсдей. Когда она полностью освоилась и несколько мгновений ничего не происходило, Энид медленно выпустила задержанный вздох, который она задерживала, и позволила мышцам своей руки расслабляться дюйм за дюймом, чтобы не испугать змею. Ещё через несколько мгновений Энид осмелилась посмотреть на Уэнсдей, которая теперь держала ещё двух змей: одна обвилась вокруг её шеи, а другая, похоже, играла с Уэнсдей в игру, обвиваясь вокруг, над и под вытянутыми руками Уэнсдей, как живой уроборос. — Можно его погладить? — Спросила она так громко, как только осмелилась, шёпотом, достаточно громким, чтобы Уэнсдей услышала. В глазах Уэнсдей заплескало веселье. — Да, ты сможешь это сделать, если только будешь контролировать свои движения, двигаться медленно и обращаться с ним осторожно. Он самый послушный и, если не сказать больше, физически ласковый из всей группы. Скорее всего, ему понравится такое обращение. Энид кивнула и осторожно начала гладить змею. Когда Энид гладила его, он лишь ненадолго сжимал её руку в ответ, а затем расслаблялся, и когда она достаточно уверенно гладила его по макушке, он даже прижимался головой к её руке, как это делала кошка. Она снова посмотрела на Уэнсдей, на её лице было то же выражение довольного удовлетворения, что и раньше (а также что-то ещё, чего Энид не могла понять). — Итак, как его зовут? — Спросила Энид. На лице Уэнсдей появился намёк на замешательство. — Что? — Ты не знаешь как его называть? Последовала глухая тишина. — Ты, наверное, шутишь? — В недоумении произнесла Энид. — Ты серьёзно не назвала их по имени? — Называть вещи означает формировать привязанность к ним, — прямо ответила Уэнсдей. — Привязанность — это слабость, как я уже говорила. Энид почти скрестила руки, но потом вспомнила, что вокруг одной из них обвилась змея, и решила вместо этого бросить на Уэнсдей раздраженный взгляд. — Ты признала, что уже сформировала «привязанность» к ним, так что ты могла бы назвать их. — Благосклонность к ним не означает, что я к ним привязалась, — проговорила Уэнсдей, возвращая змей, которых она держала, в их отдельные аквариумы. — Да, конечно. Ну, если дать им имена, будет легче их различать. — Я не вижу в этом смысла, так как я и так могу легко их различить. — Ну, это помогло бы другим людям различать их, то есть мне, — сказала Энид, не двигаясь, пока Уэнсдей разматывала змею вокруг её руки, которая затянулась вокруг неё, как будто не желая уходить. В тот момент, когда её рука официально освободилась от змеи, она скрестила обе руки на груди, дразняще глядя на Уэнсдей, когда та бесцеремонно опускала змею обратно в её террариум перед тем, как закрыть его крышкой сверху. — Кроме того, некоторые из твоих других питомцев уже имеют имена, ты можешь назвать и своих змей. Уэнсдей повернулась и несколько мгновений смотрела на Энид. — Ты ведь не оставишь это так просто? — Неа! — Весело ответила Энид. — И если ты не хочешь давать им имена, то это сделаю я, и я постараюсь выбрать имена, которые ты будешь абсолютно презирать, например, Бабблгам и Рози, и я скажу всем в твоей семье и в нашей дружеской компании, что это ты их выбрала. Веко Уэнсдей дёрнулось, отчего ухмылка Энид стала отчетливо самодовольной. — Я брошу тебя в аквариум с акулами, если ты только попробуешь. Энид усмехнулась. — Как будто ты сможешь поймать меня и затолкать туда достаточно быстро, чтобы я не успела разместить фотографии и имена твоих змей в своём блоге. Тогда все в Неверморе будут знать твой маленький грязный секрет. Они сверлили друг друга глазами в напряжённом противостоянии ещё несколько мгновений. — Хорошо, — жёстко сказала Уэнсдей. — Я дам им имена. Энид ухмыльнулась и радостно вскочила на ноги. — Потрясающе! Итак, о чём ты думаешь? Какие-нибудь имена приходят на ум? Уэнсдей повернулась, чтобы осмотреть террариумы, и на мгновение задумалась. — Три самки будут называться Уэнсдей — вторая, третья и четвертая, а четыре самца — Макиавелли — второй, третий, четвертый и пятый. Энид застыла в недоумении. — Нет! Не так принято давать имена питомцам, — застонала Энид. — У каждого из них должно быть своё собственное, уникальное имя. Даже ты это знаешь, не прикидывайся глупой. Уэнсдей подняла бровь. — Так ты думаешь, что можешь придумать лучше? — Конечно! — Энид подошла к террариумам, пристально изучая каждую змею. Она показала на змею, которую держала в руках, ту, у которой золотая полоса почти от макушки головы до кончика хвоста. — Это Голди — решительно произнесла Энид. — Абсолютно нет. Мгновение они смотрели друг на друга суженными глазами. Затем началась война. — Линдворм. — Да ладно, насколько некреативной ты можешь быть? Как насчёт Стретча? — И ты называешь моё предложение некреативным? Дэслэш. — Для того, кто любит обнимать людей? Ни за что! Снаглс. — Как ты смеешь оскорблять меня и моих змей таким предложением? Анубис. — Это вообще бессмыслица! У Анубиса голова шакала, а не змеи. Мистер Слизерс. — Да как ты смеешь? Сороконожка. — Монти. — Левиафан. — Ринго. — Душитель. — Слинки. — Сянлю. — Румпельштильцхен. — Нус. — Дино. — Мэнсон. — Нудл. После десяти минут, проведённых в этом бесконечном цикле дебатов, Энид и Уэнсдей, в конце концов, пришли к компромиссу. Уэнсдей выбрала любые имена по своему усмотрению, но при этом Энид дала каждому из них забавные прозвища. На это у них ушло полчаса, но, в конце концов, они смогли остановиться на семи именах, которые понравились им обоим. Змею, которую дали подержать Энид, назвали Гримм («Реми»), а трёх других самцов — Макиавелли («Биг Мак»), Врэйс («Рэй») и Данте («Дэнни»). Три самки, тем временем, получили имена Ламия («Мия»), Кармилла («Карамель») и Эсмерэй («Иззи»). Энид не уверена, почему Уэнсдей выбрала Кармиллу и Эсмерэй для двух последних, поскольку ни одна из них не выглядела особенно жуткой, но когда она спросила об этом у Уэнсдей, то получила лишь то самодовольно-весёлое выражение лица, которое Аддамс всегда делала, когда рассказывала Энид о новой тайне в доме, о которой она спрашивала, и которую ей придётся разгадать самой. Вздохнув, Энид подняла руку. — Неважно. Уэнсдей выдохнула так, что можно было назвать это смехом, а затем полностью отвернулась от змеиных террариумов. — Теперь, когда этот ненужный разговор, отнимающий время, окончен, ты готова продолжить нашу экскурсию? — Нет! — Бодро ответила Энид. — Я хочу наконец дать им имена тоже до того, как мы уйдём, если у них их ещё нет. — Она указала на трёх чупакабр, которые не переставали наблюдать за ними с тех пор, как они вошли, хотя они всё ещё едва слышно рычали на неё. Глаза Уэнсдей почти подёргивались, означая фактически закатывание глаз, прежде чем она кивнула. — Отлично. Что за дурацкие имена ты им придумала? Я бы предпочла поскорее покончить с этим спором. Энид указала на того, что слева. — Этот будет Сэром. Она указывает на того, что посередине. — Этот будет Медведем. Она указала на последнего из троицы. — А этот будет Расселом. Уэнсдей сделала паузу и одарила Энид призрачной улыбкой, слегка кивая и не выражая протеста. Энид радостно поскакала за ней, когда они вышли из вивария, её улыбка сияла. — О! И мы могли бы назвать вольпертингера Джеком! — Нет.***
Энид чувствовала запах бабушкиной мастерской из любой точки дома. Неприятную смесь трав, мёртвых животных и плесени, но особенно сильно он ощущался возле зоопарка. Энид могла сказать, что они находились прямо под ней в определённом месте коридора, но она всё равно удивилась, когда Уэнсдей потянула за мечом, который держал ближайший доспех, как за рычаг, открывая люк в потолке, похожий на чердак, и опуская вниз лестницу. Как только люк открылся, Энид была почти уверена, что её сразу вырвет, хотя она и дышала через рот. Чтобы противостоять зловонию, она плотнее намотала свой снуд на шею и подошла ближе к Уэнсдей, чтобы избежать повторения вчерашнего ужина. Аромат розмаринового мыла, чернил для пишущей машинки и гниющих осенних листьев сразу же расслабил её. Однако прежде чем они успели взобраться на лестницу, их остановил голос сзади. — О, снова здравствуйте, дорогие. Мортиша стояла позади них, держа в руках небольшую плетёную корзинку, до краёв наполненную черенками маленьких растений, похожих на более зубастые версии венериных мухоловок. Несмотря на то, что все они были лишь побегами, явно вырванными с корнем, и должны быть, насколько Энид знала, мертвы, они всё равно раздраженно огрызались друг на друга. Мортиша тепло им улыбнулась. — Ты показываешь ей мастерскую бабушки, Уэнсдей? — Ты собираешься и дальше утверждать очевидное, мама? — Спросила в ответ Уэнсдей. Энид закатила глаза и ткнула локтем в бок Уэнсдей. — Она просто спрашивает, — сказал Энид. Уэнсдей ткнула её локтем в спину, всаживая свой острый локоть гораздо сильнее, чем это сделала она, заставляя её слегка поморщиться. — Если кто-то задаёт глупые вопросы, он заслуживает грубых ответов, — ответила Уэнсдей. — Ты уже должна быть хорошо знакома с этим, Энид. Энид бросила взгляд на Уэнсдей, но прежде чем она успела ответить, Мортиша облегчённо засмеялась. — Так, так, девочки, оставьте свои дуэли для фехтовального зала. Гомес был очень недоволен, что не получил возможности пофехтовать с вами обеими ранее. — Хотя Энид физически сильнее и проворнее многих, её мастерство владения мечом в лучшем случае сомнительно. Прежде чем Энид успела решить, польщена она этим или оскорблена, Мортиша снова прервала её. — Тем больше причин пофехтовать с ним. Я уверена, что он будет очень рад показать Энид несколько приёмов и дать пару советов, когда дело дойдёт до фехтования. Тем более ты была ему ровней в фехтовании с четырнадцати лет, моя дорогая гадюка. — Спорно, поскольку я считаю, что превзошла его к тринадцати годам, если не к двенадцати. — В любом случае, разве мы не собираемся посмотреть сейчас на бабушкину мастерскую? — Спросила Энид, прежде чем попытка Уэнсдей начать спор с Мортишей зашла дальше. — Совершенно верно, моя дорогая, — Мортиша улыбнулась и жестом показала вперёд. — После тебя. Мортиша и Уэнсдей пропустили Энид вперёд себя по потайной лестнице, ведущей в мастерскую бабушки. Почти в тот же момент, когда голова Энид высунулась из люка, над ней пронёсся топор и с глухим стуком вонзился в стену позади неё. Она замерла и посмотрела на бабушку расширенными от ужаса глазами. — Чёрт, я подумала ты — Фестер, — проворчала бабушка, подходя, чтобы забрать топор со стены, оставив на ней царапину. Сама стена была покрыта десятками, если не сотнями, подобных отметин. — О. Значит, он часто сюда поднимается? — Нерешительно спросила Энид, поднимаясь в мастерскую. — Только когда хочет меня побеспокоить, поэтому я и бросила топор, — бабушка подмигнула Энид и швырнула топор на стол. Она села на табурет за более широким столом, заваленным травами, различными инструментами и разбросанными книгами с заклинаниями, зельями, лекарствами, диковинной ботаникой и анатомией (как человеческой, так и животной, от чего у Энид слегка свело живот). Она нервно засмеялась, в основном радуясь, что бабушка не планировала попасть топором в неё, и повернулась, чтобы помочь Мортише подняться на последние несколько ступенек. — О, спасибо, моя дорогая, — Мортиша смахнула с платья пыль, которая могла бы на нём быть (хотя Энид её не видела) и улыбнулась, глядя на новую вмятину в стене позади них. — А, ты подумала, что кто-то из нас Фестер, не так ли? — Он надоедливый, — ласково сказала бабушка. — Когда-нибудь я в него попаду. — Конечно, мама, — Мортиша подошла к бабушке и поцеловала её в щеку, когда Уэнсдей закончила подниматься по лестнице вслед за ними. — О, так вы, значит, мама Мортиши? — Спросила Энид. Они посмотрели на неё в недоумении. — Нет, дорогая. Мои родители умерли много лет назад после трагического несчастного случая, когда их затоптала разъярённая толпа. — О, мне так жаль! — Энид почти запаниковала. — Не стоит, милая, — улыбнулась Мортиша. — Такая смерть была на первом месте в списке способов, которыми моя мать хотела бы умереть, сразу после «быть сожжённой на костре» и «быть затянутой в пропасть кровожадным сверхестественным существом». Кроме того, они умерли вместе, так что чего ещё они или я могли просить? — Верно, — кивнула Энид. Если она собиралась провести остаток каникул с Аддамсами и иметь Уэнсдей в качестве друга в течение всей жизни (что она была полностью намерена сделать), ей действительно нужно было привыкнуть к их странному подходу к смерти. — Значит, бабушка — мать Гомеса? — Женщины обе хмуро посмотрели на неё в замешательстве, а Уэнсдей невозмутимо стояла рядом с ней. — Конечно, нет! Родители Гомеса погибли, будучи застреленными той же разъярённой толпой, которая растоптала родителей Мортиши. Мортиша и бабушка обменялись ностальгическими взглядами. — Ах, какое это было замечательное воссоединение семьи. Напомнило мне мои молодые годы. — Бабушка вздохнула. — Действительно, тогда случилось столько событий. — Но подождите, тогда как вы связаны с Аддамсами? — Что ты имеешь в виду? — Спросила бабушка. — Например, где в семейном древе находитесь вы? — О! — Бабушка просветлела, открыла и порылась минуту в ближайшем сундуке, а затем с шумом достала большой свиток. Она развернула его и показала Энид. — Прямо перед тобой только копия настоящей карты семейного древа, — сказала бабушка. — Я уверена, что Уэнсдей покажет тебе настоящую, когда будет показывать семейный архив. Уэнсдей вздохнула. — Если я должна. — Определённо должна, — рассеяно произнесла Энид, решив подождать и спросить Уэнсдей о том, что они подразумевали под «настоящей» картой семейного древа позже, чтобы сосредоточиться на изучение той, что сейчас находилась прямо перед ней. В нижней части одной из ветвей находились Фестер и Гомес, связанные между собой как родные братья, Гомес был связан с Мортишей брачными узами, а Уэнсдей и Пагсли были связаны как их родные дети. Однако, в стороне, не связанная ни с кем ветвями, отдельно от всех, находилось слово «бабушка». Всё больше и больше запутываясь, Энид наклонилась ближе и принялась изучать семейное древо, размышляя, не находилась ли бабушка в той же «промежуточной» категории, в которой находились Вещь и Ларч. Но нет, это было бы слишком просто для понимания. Чуть выше Гомеса и Фестера, но ниже их родителей, тянулась дополнительная линия (нарисованная красными чернилами, а не чёрными), соединяющая их с Ларчем, а прямо под ней аккуратным подчерком было написано «Дворецкий». А гораздо выше на древе, чем это было возможно (вплоть до 1920-х годов) находилась одна дополнительная линия, соединяющаяся с Вещью, под которой было так же аккуратно написано (?). — Но, подождите, — сказала Энид, отворачиваясь от семейного древа, которое бабушка передала Мортише, чтобы та принялась аккуратно сворачивать карту обратно. — Если вы не мать Гомеса или Мортиши, и вы не являетесь родственницей ни одного из них, то выходит, вы не бабушка Уэнсдей и Пагсли? — Конечно я их бабушка, — она нахмурилась. Она и Мортиша посмотрели на Энид со смесью растерянности и озабоченности, в то же время лицо Уэнсдей было непроницаемым, только лишь несколько подергиваний глаз выдавали её веселье. — Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? У тебя ведь нет аллергии ни на что здесь, правда? Энид решила, что это не та вещь, из-за которой она бы решилась напрягать свой мозг, когда дело доходило до выяснения судьбы Аддамсов. Возможно, для неё (и её рассудка) было бы лучше просто сменить тему. Она просто добавит бабушку в свой увеличивающийся список «загадок семьи Аддамс». (Если он станет длинее, ей придётся записывать все факты в физический блокнот или онлайн-документ, чтобы было легче их систематизировать). Она качнула головой и улыбнулась. — Извините, не берите в голову. Давайте забудем об этом. Над чем вы работаете? — Potio Inferni. Я знаю, что мне не хватает какого-то ингредиента, но я не могу найти его рецепт, а память меня подводит. — Тогда для кого был написан «Смертельное зельеварение: Компендиум ядов» сухо спросила Уэнсдей. Бабушка махнула в сторону девушки. — Это тебя не касается, ellendig wezen. — Учитывая то, какой беспорядок ты устроила в библиотеке, разыскивая книгу, я более чем счастлива вытянуть из тебя эту информацию, ведьма. — Рей-Аддамсам нужна партия Frigus in Sanguine. Яда, который замораживает кровь в теле, и все знают, что мама — лучший зельевар в клане, поэтому они поинтересовались, не могли бы мы приготовить его для них, — объясняла Мортиша, в то время как бабушка и Уэнсдей хмуро поглядывали друг на друга, хотя в их взгляде определённо присутствовала игривая энергия. — Рей-Аддамс? — Поинтересовалась Энид. — Ещё одна ветвь клана Аддамсов, — пояснила Мортиша. — Это не поможет закончить мою партию Potio Inferni, — жаловалась бабушка. — Хорошо. Возможно, тогда он взорвётся и сожжёт твою мастерскую в пепел, — сказала Уэнсдей. Мортиша и бабушка ласково улыбнулись ей. В груди Энид что-то остро кольнуло. — Ну, так что ты добавила? — Спросила Мортиша. — Две чайные ложки измельчённого рога Цилиня, три капли крови гидры, обыкновенную бедренную кость, две половинки озёрной воды, три ногтя мёртвой ведьмы, полчашки жира адской гончей, четыре змеиных пера, веточку водяного тростника и четыре кусочка пламенной коры. — Хм, ты права, чего-то явно не хватает, — сказала Мортиша, постукивая пальцами по щеке. Даже Уэнсдей склонила голову в раздумьях. — Может быть, это огненные маки? — Спросила Энид. Все резко посмотрели на неё, как будто забыли, что они была здесь вместе с ними. Энид тут же пожалела, что прервала их, краснея от всеобщего внимания и неизбежного раздражения Мортиши и бабушки из-за того, что она вмешалась. Она никогда не стеснялась вмешиваться в жизни своих сверстников и тех, кого она считала (или, по крайне мере, будет считать) своими друзьями, но совсем другое дело, когда речь заходила о взрослых, в частности, о родителях. — Я просто имела в виду… Я помню со школы, что мисс… — Энид прочистила горло. — Что наша учительница упоминала, что огненный мак обычно очень хорошо сочетается с зельями, в которые добавляют водяного змея, так что я просто подумала, что возможно дело в этом… — Она перешла на шёпот, сморщилась и приготовилась к тому, что её начнут ругать за то, что она влезла в разговор и считала, что она знает больше, чем взрослые, что её окружали. Вместо этого, бабушка оживилась и тут же начала копаться в многочисленных ящиках шкафа для трав, установленных неподалеку, Мортиша хлопнула в ладоши и с гордостью глянула на Энид. — Превосходно, Энид! Какой у тебя, должно быть, пытливый ум. — Значит, я угадала? Это был недостающий ингредиент? Восторг и глубокое чувство облегчения наполнили её грудь. — Нет, не совсем, — сказала Мортиша, но её глаза всё равно сияли при взгляде на девушку, её губы узогнулись в улыбке от материнской гордости. Этот образ сильно противоречил тому представлению о матерях, который Энид создала в своей голове. Если бы она ответила неверно в своём доме, Энид была уверена, что Эстер тут же выразила бы своё неодобрение, постукивая ногой, сложив руки на груди и разочарованно нахмурившись. — Почему ты всё делаешь неправильно, Энид? Сначала ты не можешь выть по-волчьи, а теперь ты даже не можешь ответить на элементарный вопрос. Ощущение, что ты просто хочешь опозорить свою семью перед всей стаей! От разницы их реакций у Энид разболелась голова. — Но, — нервно произнесла она, — если я неправильно ответила, то почему… — Потому что ты была очень близка, schlauer kleiner Unruhestifter! — радостно выпалила бабушка, победоносно подняв несколько засушенных веточек какого-то красного цветка. — О, — произнесла Энид. Она чуть ближе наклонилась к Уэнсдей и спросила у неё с придыханием, — как она меня назвала? — «Хитрой, маленькой нарушительницей спокойствия», это по-немецки, — спокойно ответила Уэнсдей, чуть криво усмехнувшись. Энид моргнула. — Тогда ладно, — медленно произнесла девушка. — Я полагаю, что это хорошо. Итак, раз это не огненные маки, то что тогда? — Огненные лилии! — Воскликнула бабушка, от чего Энид подпрыгнула. — Они очень похожи на огненные маки, но с чуть большим запахом. — Бабушка добавила их в котёл, и в ту же секунду жидкость в котле превратилась в бурлящую смесь жёлтого, оранжевого и красного цвета, испуская искры и дым. — Мы привезли их из Зимбабве, — сказала Мортиша. — Обычно, их лучше использовать свежими, но сушёные сорта тоже могут выполнять свою работу. — Особенно если использовать их чуть больше положенного количества, — добавила бабушка и, набрав довольно большую горсть, бросила её в бурлящее варево, которое тут же вспыхнуло. Энид была единственной, кто подпрыгнул от неожиданности. — А разве так должно быть? — С бабушкой большую часть времени очень трудно можно быть уверенным в чём-то наверняка, — ответила Уэнсдей. Прежде чем Энид успела ответить, бабушка высыпала в котёл крошечное количество какого-то порошка, гася пламя, но делая запах зелья — пламени, дыма костра и гнили — в три раза сильнее. Энид захныкала и зарылась носом в свой снуд. Когда все трое обернулись на неё, она лишь пожала плечами, не решаясь поднять лицо из-под капюшона, чтобы улыбнуться им. — Простите. Это из-за запаха. — О, конечно, — сказала Мортиша. — Приятный аромат бабушкиной мастерской, должно быть, сейчас слишком сильный для тебя. Пожалуйста, дай нам знать, если запах станет слишком резким. — Обязательно, — немного смущаясь произнесла Энид. Она не была уверена в том, как долго запах Уэнсдей будет сдерживать аромат ошеломляющей вони бабушкиной мастерской. Ещё меньше она была уверена в том, как долго она сможет сопротивляться под испепеляющим взглядом Уэндсей. — Итак, — бабушка вытерла руки и повернулась к ним с широкой улыбкой на лице, что обнажала три отсутствующих зуба, которые Энид не заметила раньше. — Чем я могу вам помочь? — Я показываю Энид твою мастерскую из чувства долга, — сказала Уэнсдей. — Как ты и просила мама, я принесла ловушки для летучих мышей, — Мортиша поставила корзину на одно из немногих свободных мест на рабочем столе бабушки. Энид побледнела — эти существа становились достаточно большими, чтобы есть летучих мышей? Но тут бабушка оживилась и радостно схватила корзину. — Отлично! Спасибо, моя дорогая. — Конечно. Я всегда рада подать руку помощи в приготовлении твоих чудесных ядов. — Не то что бы это было неинтересно, — произнесла Уэнсдей с тоном, намекающим на прямо противоположное, — но нам с Энид ещё многое надо увидеть, так что нам надо идти. Закатив глаза, Энид попрощалась с бабушкой и Мортишей (лица обеих озаряла фирменная улыбка) и спустилась по лестнице вслед за Уэнсдей.***
Почти сразу после того, как Энид покинула мастерскую бабушки и спрыгнула с лестницы, знакомый слабый запах защекотал её нос, а внезапный порыв холода заставил её вздрогнуть. Сгнившие лепестки, гниль и одеколон. Она нахмурилась, слегка принюхиваясь к воздуху. Да, это точно был тот же запах, что и сегодня утром, когда она рассматривала один из семейных портретов. — Уэнсдей? Некоторые призраки в вашем доме могут преследовать людей? — Спросила Энид после того, как Уэнсдей спустилась с лестницы. — Да, — ответила девушка. — Следить за новоприбывшими гостями и пугать их — их любимое развлечение. Энид вздохнула. — Хорошо. Отлично. Уголки губ Уэнсдей скривились. — Я так понимаю, ты решила, что один из них привязался к тебе? — Да, возможно. Каждый раз, когда это происходит, я вся покрываюсь мурашками и чувствую один и тот же запах. Уэнсдей слегка нахмурилась. — Ты можешь… чувствовать запах призрака? Энид пожала плечами. — Я не знаю. Что бы это не было, я чувствую это. Это главная причина, по которой я ощущаю его присутствие. Уэнсдей изучала её с непроницаемым выражением лица в течение нескольких минут, достаточно, чтобы Энид почувствовала себя неловко. — Нам придётся изучить степень твоих возможностей чуть позже, — сказала Уэнсдей и, отвернувшись, двинулась вглубь коридора. Энид последовала за ней, догоняя и, улыбнувшись, толкнула девушку плечом. Возможно ей удастся отвлечь Уэнсдей от расспросов о её обонянии, о том, насколько оно обострилось, и избежать разговоров о чём-либо, что касалось аромата Уэнсдей, в частности. Она всё ещё не могла унять лёгкое чувство беспокойства в животе, когда ощущение холода и запаха следовали за ними.***
Их последняя остановка была на втором этаже — это, что неудивительно, была ещё одна тайная комната, спрятанная за картиной, на которой была изображена женщина в красном платье с изображением черепа на груди, державшая золотую катушку ниток. Нить, свисающая с катушки, распускалась на четырнадцать отдельных нитей, а затем тянулась за пределы картины. Уэнсдей постучала по каждому месту, где заканчивалась нить, в результате чего одна из деревянных панелей рядом с ней открылась, представляя взору железную ручку. Когда Уэнсдей потянула за неё, вся часть стены за картиной, медленно перед ними распахнулась. Энид быстро записала в заметки на телефоне способ попасть в тайную комнату и проследовала за Уэнсдей, которая уже была внутри. Комната частично представляла собой небольшую библиотеку, но большая её часть была отведена под хранение письменных принадлежностей почти всех видов и это явно была одна из любимых комнат Уэнсдей во всём доме, судя по тому, как она подробно описывала предметы, находящиеся в комнате. (Энид не находила это столь привлекательным.) Внутри комнаты находилась лестница, которая вела наверх (очевидно, что там находилась та высокая башня, что нависала над крыльцом), поэтому, осмотрев небольшую библиотеку, они поднялись в комнату, усеянную портретами, некоторые из которых висели на стенах, а часть других была прислонена к стенам, сложенных друг на друга. Энид принялась рассматривать те, что находились к ней ближе всего. На первых двух не было ни имён, ни даты, высеченных на позолоченных дощечках под ними, но на третьем портрете, по крайне мере, было имя. На нём была изображена, вероятно, красивая женщина, но Энид не могла сказать этого наверняка, потому что её лицо искажала агония. Табличка под её портретом гласила: Шрайк Аддамс. ? -? Уэнсдей встала рядом с ней, чтобы посмотреть на картину. — Шрайк Аддамс, — произнесла Уэнсдей. — Хотя мы не знаем, как она связана с нашей семьёй или как она погибла, ходят слухи, что она вопила и кричала, пока в конце концов не умерла от удушения, когда её мужа повесили где-то в 1700-х годах. Если это правда так, то, по крайней мере, ей дали соответствующее имя. Энид удивлённо улыбнулась, но её взгляд быстро вернулся к портрету. — Почему некоторые данные отсутствуют? Я думала, что вы ведёте учет записи всех членов семьи и всё такое? — Был пожар, который уничтожил семейный архив где-то в середине 1800-х. По больше части, единственные записи о наших ранних предках — это портреты и истории, передаваемые из поколения в поколения. Энид нахмурилась. — Это ужасно. — Да, — ответила Уэнсдей. — Довольно неприятно, но одним из моих любимых занятий в детстве был поиск подсказок о том, как каждый загадочный член нашей семьи был с ней связан, а также поиск настоящего семейного архива. — Ты не знаешь, где он находится? — Нет. Самый ранний предок, о котором у нас есть сведения по прямой линии, это Йорона Аддамс, жившая в 1800-х, и она была маленьким ребёнком, когда её родители погибли во время пожара, который, как считается, уничтожил настоящий архив. Поэтому она и не знала о его местонахождении в доме. Никто не нашёл его и по сей день. Энид присвистнула. — Твоя семья с каждой минутой становится всё страннее и страннее. В следующий раз ты скажешь мне, что родственница Джека Потрошителя или что-то в этом роде. — Не кровная, — отвечает Уэнсдей. Прежде чем Энид успевает задать вопрос по этому поводу, Уэнсдей продолжает, как будто она только что не упомянула одного из самых известных убийц в истории, как члена своей семьи. — Помимо уничтоженных оригинальных записей, многие из семейных портретов, хранящихся в доме, не имеют соответствующих могил на нашем кладбище. Поэтому мы не можем точно установить, когда они были живы и как умерли, кроме подсказок на самих портретах и рассказов, передаваемых из поколения в поколения, хотя на них, конечно, вряд ли можно положиться. Энид нахмурилась. — Но я думала, что вы хороните всех родственников рядом и всё такое? Почему у них нет могил? — Будь уверена, у них есть могилы где-то. Столетие или около того назад это была обычная семейная традиция — хоронить наших умерших в безымянной могиле по всему участку, чтобы будущие поколения могли найти их во время ежегодной игры в «сборщика». — Немногие были найдены. Только двое, если мне не изменяет память. И никто до сих пор не уверен, кем они были, но эта игра в «сборщика» одно из моих самых ярких детских воспоминаний. Энид покраснела. Но Уэнсдей слегка нахмурилась, поэтому Синклер решила, что не будет задавать вопросов, и позволила Уэнсдей продолжить. — Однако, семейная традиция также предписывает, чтобы на семейном кладбище был установлен надгробный камень или какой-нибудь памятник, чтобы все знали, кого ещё нужно отыскать. Это ещё одна из великих семейных тайн, которую нужно разгадать. —Хм… — Энид рассеянно достала свой телефон и добавила это в свой список вещей, которые нужно изучить во время пребывания здесь. — Итак, сколько же членов семьи пропало без вести? Уэнсдей обвела рукой всю галерею, и Энид открыла рот от удивления. — Ты шутишь. — Нет. Все эти портреты находились в нашей семье и нашем семейном доме дольше, чем зафиксировано в архиве. Мы понятия не имеем, кто из этих людей кровный предок, кто женился и вошёл в семью, кто был кузеном, а кто просто близким другом, ведь не так уж редко близкие друзья в конечном итоге появлялись на семейном дереве клана Аддамсов. — Кстати, на счет этого, — спросила Энид, обведя взглядом комнату и посмотрев на Уэнсдей. — Твоя бабушка сказала что-то о «настоящей» карте семейного древа. Чем она отличается от той, которую мы рассматривали в её мастерской? Она больше или что? — Иди за мной, и я покажу. Энид послушно последовала за Уэнсдей вверх по лестнице на следующий этаж башни (хотя она полностью была намерена вернуться и посмотреть все эти картины, когда у неё появится возможность чуть позже). Следующая комната полна удивительно аккуратно организованных коробок, сложенных друг на друга или рядом друг с другом на столах по периметру комнаты. Все они имели свою конкретную маркировку, и были расположены в хронологическом порядке. Её взгляд пробежался по ним и уловил несколько случайных имён на этикетках коробок. Юфимия Аддамс: 1857–1894 гг. Лютер Аддамс: 1885–1915 гг. Геката Аддамс (одна из трех): 1888-1935 Дуэнде Аддамс: 1950–1999 гг. На столе в самом центре комнаты лежал свиток, который размотался, как только они к нему подошли. Он был настолько длинным, что даже свисал с края стола. — Это, как выразилась бабушка, «настоящая» карта семейного древа. Причина, по которой эта карта считается отличной от всех копий просто в том, что она, я полагаю, можно сказать, почти разумна. Она регулярно обновляется, когда считает, что в семейную линию следует добавить нового члена семьи. Но добавляет только тех, кого считает истинными Аддамсами. Некоторые люди, вступившие в брак и которые должны по идее добавляться в семью, отмечаются простой линией и именем, чтобы указать, что Аддамс женился, в то время как другие, которые не являются членами семьи по правилам общества, добавляются должным образом и считаются настоящими Аддамсами. Поэтому Вещь, Ларч и бабушка включены в семью определённым, уникальным способом, среди многих других, которые были добавлены таким же образом. — Если она может это сделать, то разве она не может добавить людей из более ранних родословных? — Нет. Эти карты семейного древа создаются человеком, который первым начал их писать — в данном случае, Йороной Аддамс — и будут добавлять только членов своей родословной, следующих за ними. У каждой ветви клана есть своя версия официальных карт родословных, хотя у всех нас есть копии родословных каждой ветви. Энид нахмурилась и посмотрела на Уэнсдей. — Что ты имеешь в виду под «ветвями клана»? Уэнсдей смотрит на неё. — Клан Аддамс состоит из четырнадцати отдельных ветвей, восходящих к Ангустии Рей-Аддамс, хотя чаще всего её называют «La Angustina» — «Мучение». Именно она официально основала клан Аддамсов до того, как мигрировала в первые колонии Соединённых Штатов из Мексики, спасаясь от разъярённых толп, которые уничтожили там большинство членов первоначальной семьи Аддамсов. Каждая ветвь может быть прослежена, вплоть до тех, кто женился на её детях и внуках. — Но я думала, что Гуди Аддамс была первым человеком в вашей семье, который иммигрировал из Мексики в США? Уэнсдей пожимает плечами. — Хотя я собираюсь расспросить своих родителей о Гуди позже, поскольку они, похоже, знают о ней довольно много, несмотря на то, что в нашем семейном архиве нет никаких записей и они никогда не упоминали о ней до того, как у меня начались видения с её участием. Она лишь первая из нашей конкретной семейной линии, иммигрировавшая из Мексики. La Angustina была первой из семейной линии Рей-Аддамс, которая иммигрировала сюда, и она уже пустила корни клана Аддамс. Рей-Аддамсы считаются главами клана, её прямыми потомками, хотя моя семья считается чем-то вроде вторых лиц в клане — вот почему мы часто устраиваем семейные собрания и имеем высокое положение в самом клане. Кроме нас и Рей-Аддамсов, есть ещё Итты, Вилланосы, Криды, Блуд-Аддамы, Хеллварты, Каскиты, Тернеры, Стэнвиксы, Уайты, Бинхуверы, Кричеры и Сорроузы. — Ну, хорошо, это имеет смысл. Но нет ли у кого-нибудь из них семейных записей о вашей семье, сделанных до пожара в архиве? Уэнсдей покачала головой. — Традиция тщательно отслеживать записи и родословные каждой ветви стала общепринятой только после пожара в архиве. Именно это событие положило начало этой традиции. — Хм, — Энид лениво перевела взгляд на карту семейного древа перед собой. — Кто-нибудь знает, что стало причиной пожара в архиве? — Никто не может сказать наверняка, но моя любимая теория заключается в том, что один из родителей Йороны поджёг себя, находясь внутри, уничтожив семейные записи и одновременно заставив свою супругу сгореть с ним и нанести значительный ущерб Хаусу, прежде чем огонь удалось потушить. Энид фыркнула и закатила глаза. — Конечно, это так. Уэнсдей удивлённо приподняла бровь, прежде чем повернуться к лестнице. — У нас есть ещё кое-что, что нужно посмотреть в этой башне, прежде чем мы спустимся обратно, чтобы начать осмотр третьего этажа. Это самая высокая комната во всём доме, и её мы используем исключительно для проведения спиритических сеансов. Энид тут же вздохнула. — А нам обязательно? — Она конечно же не ныла сейчас. Уэнсдей просто посмотрела на неё, хотя Энид заметила легкую ухмылку, пляшущую на её губах. — Конечно. Я намерена провести для тебя самую подробную экскурсию по дому, какую только смогу, поэтому мы должны убедиться, что ты увидишь каждую комнату. — Кроме потайных и секретных проходов, — произнесла Энид. — Именно. В чём было бы тогда веселье, испорти я тебе эти сюрпризы? — Уэнсдей спросила, прежде чем направиться в сторону лестницы, ведущей наверх. Полусердитая, но в основном неохотно веселящаяся Энид приняла молчаливое предложение и начала шагать вверх по лестнице в специальную комнату Аддамсов для некромантии. (Она упорно игнорировала холод, запах гнили и одеколона, которые следовали за ней).***
К счастью для Уэнсдей, Энид вошла в комнату спиритического сеанса первой, поэтому она не видит, как голова Уэнсдей запрокинулась назад, а тело замерло, как только она переступила порог комнаты. Белый цвет мелькнул перед её глазами, но на этот раз вместо того, чтобы перенести её куда-то, белый цвет остался, а за ним, словно за полупрозрачной завесой, размытая, неразличимая фигура кричала что-то, чего Уэнсдей не могла разобрать. По мере того как шли секунды, в груди нарастало давление, в легких появлялось жжение, как будто она задерживала дыхание, но когда она пыталась дышать глубже, давление и боль только усиливались, как будто ей не хватало воздуха. Что-то дернуло её за ноги, но она не могла разглядеть, что это, и по мере того, как её затягивало всё глубже в белое, и чувство того, что она тонет, всё сильнее жгло её грудь, крик становился всё более приглушённым, как будто человека оттаскивали прочь, или её тащили от него. Но чем дальше становился крик, тем больше шума от ударов превращалось в звуки, которые могли бы быть словами. Потом они стали обретать форму, и она почти поняла, что они означали, когда те перешли в отдалённый крик, похожий на шёпот через всю комнату. Прежде чем она смогла полностью разобрать их, тонущее чувство в её груди и то, что дергало её за ноги, полностью поглотило её, белое марево исчезло. Она слегка пошатнулась, когда странное видение исчезло и сделала глубокий вдох, чтобы унять фантомную боль в легких, как только комната для спиритических сеансов вновь появилась вокруг неё. Когда Энид повернулась, чтобы бросить на неё вопросительный взгляд, Уэнсдей слегка прочистила горло и сделала шаг вперёд, чтобы начать рассказывать Энид о некоторых своих детских злоключениях, связанных с вызовом духов умерших родственников, чтобы отвлечь внимание Энид для того, чтобы она не заметила ничего странного в поведении Уэнсдей. Нельзя сказать, что Энид не волновалась. Уэнсдей ловила каждый обеспокоенный взгляд, который она бросала на неё после видения о туннелях. Поскольку это видение не имело никакого отношения к ним обеим (пока что), Уэнсдей не видела смысла беспокоить Энид из-за того, с чем она вполне способна была справиться сама. Поэтому она не обращала внимания на жжение в груди, призрачную тяжесть в ногах, эхо чего-то в ушах, когда показывала Энид комнату для спиритических сеансов. Видение вскоре пропало на задворках её сознания, поскольку реакция Энид на рассказы Уэнсдей и саму комнату вызывало у неё веселье. Но когда через некоторое время они уходили, Уэнсдей услышала позади себя шёпот, едва слышный, но отчетливо различимый: «Остерегайся кровавой луны». Нахмурившись, Уэнсдей с большим удовлетворением закрыла и заперла на замок дверь за ними.(Две недели и один день после Кровавой Луны — одна неделя и шесть дней до второго Полнолуния)