«Беседы всегда опасны, если ты хочешь что-то скрыть»
Агата Кристи.
Уэнсдей провела Энид мимо нескольких комнат и остановилась около двух дверей, расположенных друг напротив друга в самом конце коридора, на задней стене между ними висел большой портрет женщины. Энид прочитала золотую табличку под ним. Геката Аддамс 1888-1935 — Геката Аддамс? — спросила Энид. — Да, прабабушка Геката. Она была расчленена сумасшедшим художником после того, как он безумно влюбился в неё, а она отвергла его ухаживания. Собственно говоря, вскоре после этого он закончил этот портрет, — Уэнсдей сделала паузу с задумчивым выражением на лице. — Хотя, это не тот тип смерти, который я желаю для себя, но, по крайней мере, это было восхитительно запоминающимся и гротескным. Энид вздохнула и покачала головой. — Я знаю, что говорила об этом раньше, но я чувствую, будто я должна сказать это снова: ты такая странная, Уэнсдей. — Спасибо, — сказала Уэнсдей. — Но в этом случае я верю, что фраза «Рыбак рыбака видит издалека» вполне применима. Сейчас, дверь слева ведёт в мою спальню, а дверь справа — в твою тюремную камеру. Энид захихикала. — Правильно, конечно. Моя «тюремная камера». Уэнсдей вздёрнула бровь. — Похоже, ты всё ещё отрицаешь то, что тебя похитили. Я уверена, что твой шок пройдёт к завтрашнему дню. Энид сделала псевдосерьёзное выражение лица и кивнула. — Я уверена, что ты права. Я определённо отрицаю то, что меня взяли в заложники. Да. Это единственное правдоподобное объяснение. Уэнсдей вглядывалась в неё ещё секунду, прежде чем повернуться и открыть правую дверь, явно решив пока что не обращать на неё никакого внимания. Энид не смогла удержаться от лёгкой усмешки, когда Уэнсдей зашла в комнату. Энид сделала глубокий вдох, чтобы подготовиться, в её голове проносились образы кроватей с гвоздями, железных дев и витрин со всевозможным оружием. Она последовала за Уэнсдей в комнату. Как только она увидела обстановку, в которой ей предстоит жить во время каникул с Аддамсами, она чуть не задохнулась от благоговения. Комната была прекрасна. Конечно, всё ещё жутковата и в стиле Аддамсов, но также абсолютно великолепна, может быть, даже более великолепна из-за своей скрытой атмосферы общей жути. Энид медленно прошла к центру комнаты, останавливаясь, чтобы покружиться и рассмотреть каждую деталь, а Уэнсдей тихо стояла рядом, чтобы дать ей возможность всё это воспринять достойно. Стены и потолок были выкрашены в полуночный синий цвет, половицы — в насыщенный чёрный, но Энид это даже не волновало, потому что белая краска усеивала звёздами почти все доступные поверхности. Комната была покрыта созвездиями и лунами, словно какой-то безумный астроном решил нарисовать всё ночное небо на стенах и потолке, а не на бумаге. Из того, что она могла видеть, вся мебель казалась частью одного комплекта — из коричневого дерева, настолько тёмного, что почти что чёрного, с потускневшими серебряными акцентами и узорами в качестве элегантно тонкого декора. Справа от двери стояла красивая кровать королевского размера с четырьмя столбиками, на каждом столбике висели чёрные занавески, которые она смогла бы закрыть ночью, когда будет ложиться спать. Тёмно-серые покрывало и подушки, с рисунками ещё более тёмного цвета по всей ткани, а в изножье кровати стоял чёрный большой вещевой сундук. По обеим сторонам от ложа стояли одинаковые тумбочки с маленькой лампой и одним ящиком, хотя на той, что справа, также был дисковый телефон и маленькая ваза с несколькими чёрными георгинами внутри. Энид не смогла удержаться от улыбки, когда вспомнила, что это любимый цветок Уэнсдей. (Она абсолютно точно не была влюблена). С левой стороны кровати, рядом с тумбочкой, была ещё одна дверь, а в углу, рядом с ней, — то, что было похоже на очень большой платяной шкаф. Справа от кровати стоял комод с зеркалом, прикреплённым к задней стенке. (Верхняя часть идеально подходила для хранения любимых безделушек Энид). В углу рядом с ним стоял маленький столик с граммофоном. В стене прямо напротив входа было огромное круглое окно с чёрной стальной задвижкой, которая, предположительно, позволит ей открыть его, когда она захочет проветрить комнату или выглянуть на улицу. По обе стороны от окна стояли одинаковые книжные шкафы, каждый на несколько дюймов выше Энид, их полки были пусты, но чисто вымыты. (Спасибо Ларчу). У левой стены в углах стояли два очень удобных чёрных кресла с маленькими столиками возле каждого, а в центре стены, прямо напротив кровати, — большой письменный стол с соответствующим стулом. Справа от входа примостился туалетный столик с трёхстворчатым зеркалом, над которым Энид едва сдержалась, чтобы не завизжать. А слева, прямо напротив окна, висело огромное круглое зеркало, такое большое, что касалось потолка и пола, но оно почему-то было закрашено чёрной краской. В центре потолка она с восторгом обнаружила небольшую чёрную люстру, дополненную чернёными цепями, под которыми, как была уверена Энид, висели настоящие бриллианты и тёмные драгоценные камни. — Чёрт возьми, как красиво! — В конце концов сказала Энид. Уэнсдей, очевидно, восприняла это как сигнал к началу разговора. — Конечно, тебе предоставили самое необходимое: кровать, стол, гардероб и несколько других вещей, — Уэнсдей обвела рукой комнату, проходя через неё к другой двери. Энид инстинктивно последовала за ней. — Вот твоя ванная комната, — Уэнсдей распахнула дверь, и перед ней открылась такая же готическая ванная комната в викторианском стиле, с ванной на ножках и широкой раковиной, похожей на морскую, с большим чёрным краном. Через несколько мгновений Уэнсдей закрыла дверь и пошла обратно через всю комнату, чтобы встать перед тем самым нелепо большим, вероятно, зеркалом. — Это зеркало Санлок, — сказала Уэнсдей. — Твоё окно идеально расположено для наблюдения за восходом луны и солнца. Это зеркало отражает лунный свет и освещает комнату. В основном для того, чтобы выявить любых духов, которые забредают сюда, но когда на него попадает солнечный свет, оно становится чёрным, пока лунный свет не осветит его снова. Энид фыркнула. — Естественно. Здесь не может быть слишком много солнечного света. Мы же не хотим, чтобы комната воспламенилась от слишком большого количества цветов. Уголок рта Уэнсдей слегка приподнялся. — Если бы это было так, то она бы взорвалась, как только ты вошла внутрь. Энид засмеялась, посылая ухмылку Уэнсдей. Аддамс на мгновение почти улыбнулась ей, прежде чем её выражение лица вновь стало лишённым всех эмоций. — Ужин будет готов через час. Я собираюсь воспользоваться этим временем, чтобы распаковать свои вещи. Я предлагаю тебе сделать тоже самое. Уэнсдей повернулась и вышла из комнаты. Энид не смогла не смотреть, как та уходит.***
Вскоре после того, как Уэнсдей покинула её комнату, Энид села на кровать, достала телефон и прокрутила список контактов, пока не нашла тот, который ей был нужен. Она набрала номер и поднесла трубку к уху, тряся коленом от нервного напряжения. Ей пришлось ждать всего два гудка, прежде чем Мюррей ответил. — Привет, милая. Ты хорошо добралась до дома своей подруги? — Спросил он, звук его тёплого голоса вызвал улыбку на её лице и успокоил внезапный приступ тревоги. — Да! — прощебетала она в ответ. — Хотя я не знаю, можно ли назвать это «домом». Думаю, «особняк» или даже «замок» подойдет больше. Комната вокруг неё слегка застонала. — Но Дом — определённо лучшее название для него, так как он очень уютный, — сказала она успокаивающе, и Хаус заскрипел в явно счастливой манере. (Энид не была уверена, как ей удавалось так быстро уловить невербальные сигналы Хауса, Ларча и Вещи, но это оказалось очень полезным). — Это хорошо. А что с семьёй? Они кажутся тебе хорошими? — О, они самые лучшие! — восторгалась Энид. — Они такие милые и в меру странные. Думаю, будет очень весело пожить у них на каникулах, хотя я определённо буду скучать по тебе и, наверное, постоянно звонить. Мюррей слегка усмехнулся. Затем он вздохнул, и Энид тут же замерла. Этот особенный вздох — вздох Мюррея, когда он сообщает плохие новости. — Послушай, Энид, мы с мамой хотим с тобой кое о чём поговорить, поэтому я включу громкую связь, хорошо? Ужас сковал горло Энид. Она сглотнула и кивнула, хотя знала, что Мюррей этого не видит. — Да, да, всё в порядке, — она лгала. Через несколько секунд шарканья на другом конце линии звук немного поменялся, и тут же раздался голос Эстер. — Итак, это правда? — Спросила Эстер, тон её голоса был полон надежды. — Ты наконец-то обратилась? — Ну… — прежде чем она успела ответить, Эстер перебила её. — Если да, то почему ты нам не сказала? Ты же знаешь, что быть без стаи опасно во время первых превращений в оборотня. Я знаю, ходит множество нелепых слухов, насчёт того, что ты перевоплотилась во время Кровавой Луны. — Почему нелепых? — Спросила Энид, и в её животе внезапно зашевелилось беспокойство. Неужели она была права, когда волновалась о том, что её первое обращение случилось во время Кровавой Луны? Эстер засмеялась. — Никто не обращается в первый раз во время Кровавой Луны. Оборотень не может получить достаточно энергии от луны, чтобы трансформироваться, когда луна скрыта от солнца. Это физически невозможно. — Но это же всё равно видно, — произнесла Энид. Тревога накатила на неё и сжала её колотящееся сердце. — Она же всё ещё светится и все такое. Так разве это не считается полной луной, пусть даже она в этот момент другого цвета? Эстер снова саркастично усмехнулась. — Это всего лишь мельчайшая частичка света, пробивающаяся сквозь пыль в земной атмосфере, Энид. Кровавая Луна — это просто красная тень настоящей полной луны. — Верно, — проговорила нервно Энид. — В любом случае, если у тебя было первое обращение почти два месяца назад, почему ты ничего не рассказала нам с отцом? Тебе нужно немедленно вернуться домой, чтобы ты могла быть рядом со своей стаей, юная леди. Мы должны научить тебя использовать твою новоприобретенную силу и научить контролировать себя во время обращений, не говоря уже о том, чтобы найти тебе подходящую пару. — Вообще-то… — Конечно, если то, что мне рассказали твои братья о твоих шрамах на лице и твоей не такой уж впечатляющей волчьей форме — правда. Учитывая, сколько времени тебе понадобилось, чтобы трансформироваться, будет трудно отыскать тебе пару, но на самом деле, это ещё более веская причина, чтобы ты приехала сюда как можно скорее, дабы мы смогли приложить все усилия по поиску хорошего партнера… — Я ещё не обратилась! — Воскликнула Энид и в ту же секунду замерла. — Ты… Ты не обратилась? — Спросила Эстер. В её голосе были заметны нотки разочарования. — Нет. Я, гм… Я не сделала этого, — сказала Энид. Её разум быстро подхватил слова и укрепил решение солгать матери. — Это был всего лишь дурацкий слух после всей этой истории с Хайдом. Судя по тому, что сказала Эстер, и тому, что Энид знала о своей стае, узнав о её трансформации, они бы просто не позволили ей остаться с Аддамсами, как бы Уэнсдей ни пыталась отбить её от них. Несмотря на то, что она приехала совсем недавно и лишь мельком смогла пообщаться с семьёй Уэнсдей, ей уже была невыносима мысль о том, чтобы провести каникулы в другом месте. Особенно рядом со своей стаей. Особенно без Уэнсдей. Эстер тяжело вздохнула на другом конце линии. — Ну, это разочаровывает. У Энид возникло чувство дежавю, как и всегда, когда Эстер произносила нечто подобное. Однако, вместо чувства неприятного ощущения в животе и раздражения, пробежавшего по коже, которое возникало каждый раз, когда она слышала эту хорошо отработанную фразу, сейчас она чувствовала, как с её груди упал груз. — Итак, я всё ещё могу провести каникулы с Аддамсами? — Спросила она, затаив дыхание, пока в её желудке что-то неприятно скручивалось. — Мне всё равно, Энид. Ты можешь провести каникулы со своей подругой и вернуться домой, когда захочешь. Но, по крайне мере, ты должна вернуться сюда за неделю до начала следующего семестра в Неверморе. И ты обязана приехать домой, если всё-таки сумеешь трансформироваться, пока находишься у Аддамсов. — А ещё ты должна вернуться домой на свой день рождения, — мягко добавил Мюррей, видимо пытаясь сгладить обстановку. — Хорошо, я сделаю это, — ответила Энид. Странная смесь облегчения и разочарования сжала её сердце. — Я приеду домой на неделю или на две на свой день рождения, а потом ещё на неделю перед возвращением в Невермор. И я так же обещаю, что вернусь домой, если всё-таки смогу обратиться в то время, пока буду жить у подруги. Технически, она не врала, так как точно знала, что во время каникул у неё не случится первая трансформация. (Она определённо нервничала из-за того, что во время второй трансформации с ней рядом не будет стаи, но эту проблему она будет решать по мере поступления). — Хорошо, — сказала Эстер. — Мне нужно идти на собрание стаи. Будь осторожна и не попадай в неприятности. Не забывай быть вежливой и не беспокой хозяев дома. Они очень добры, раз разрешили тебе остаться так надолго, так что постарайся не создавать лишних проблем. — Я знаю, мама. Я не буду, — что-то уродливое набухало у неё в груди, а в её глазах начинало щипать. — Хорошо. Я люблю тебя, Энид. — И я люблю тебя, мама, — ответила Энид полусерьёзно. Через несколько секунд звук снова изменился. — Ладно, Энид. Твоя мама ушла, и ты больше не на громкой связи. Что случилось? — Что ты имеешь в виду? — Спросила девушка. — Я знаю, как меняется тон твоего голоса, когда ты чем-то обеспокоена, дорогая. Я просто хочу знать, что заставило тебя так нервничать. Энид колебалась. Она хотела рассказать Мюррею о своей первой трансформации, действительно хотела, но сейчас она понимала, что если она расскажет ему, то это будет вопросом времени, когда об этом узнают остальные члены её семьи и стаи. Он сделал бы всё возможное, чтобы сохранить это в тайне, если бы она попросила его об этом, но в конечном итоге он бы, вероятно, оступился. Он ненавидел лгать, особенно когда дело касалось Эстер, Энид и остальных членов их семьи. Энид не хотела взваливать на него этот груз и в конечном итоге проводить каникулы со своей семьёй (тем более учитывая, что, похоже, она так бы и осталась изгоем, с учетом того, что её первое обращение случилось во время Кровавой Луны, что, очевидно, вообще не казалось возможным и могло привести к исключению из стаи), поэтому, она пока что будет делать вид, что не обратилась, а то, что говорили про неё люди в Неверморе — всего лишь слухи. К счастью, эту теорию будет не так уж трудно продвинуть, поскольку, очевидно, её семья уже отмахнулась от этой истории, как от раздутой сплетни. Оглядываясь назад, можно было сказать, что, так как братья Энид не видели её обращения или его последствий, а услышали об этом только лишь на следующий день (поскольку в ту ночь они застряли в клетках для оборотней Невермора), а также тот факт, что Эстер сказала о Кровавой Луне, поддерживать эту теорию не должно было быть проблемой. Хотя Энид определённо должна была как можно скорее узнать, как контролировать своё обоняние и всю эту историю с Кровавой Луной. — Всё хорошо, папа, — произнесла Энид так твёрдо, как только могла. — Я ещё только привыкаю к резкой смене планов, вот и всё. Я в порядке. — Хорошо, — ответил Мюррей, в его голосе всё ещё звучала нотка сомнения. — Но, если тебе вдруг понадобится помощь, неважно в чём, я всегда рядом. Энид улыбнулась, её глаза заискрились. Она так сильно любила его. — Я знаю, папа. Я обязательно позвоню тебе, если что-то случится. — Безусловно. Постарайся звонить нам хотя бы раз в неделю, — произнёс Мюррей так строго и одновременно так любяще, Энид никогда не слышала его таким. — Мы должны быть уверены, что у тебя всё в порядке. — Обещаю, что буду, — произнесла Энид. Её улыбка стала шире. — Кроме того, возможно, я буду звонить не каждый день, так как я буду скучать по тебе, но ты не должен беспокоиться. Я знаю, что пробыла здесь совсем немного, но Аддамсы кажутся очень милыми, и я дам тебе знать, если что-нибудь случиться или если я захочу вернуться домой. Всё хорошо. — Отлично, — с облегчением в голосе сказал Мюррей. — Надеюсь, ты хорошо повеселишься со своей подругой. — Я уже веселюсь, папа. Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Пока. — Пока, пап. Энид положила трубку и рухнула на кровать, тяжело вздохнув. Она уронила телефон и закрыла глаза, слегка застонав. Ей не терпелось провести каникулы с Уэнсдей и остальными Аддамсами, даже если она будет скучать по Мюррею. Она очень надеялась, что вся эта история с Кровавой Луной не будет большой проблемой. Но, скорее всего, всё будет в порядке, потому что, в конце-то концов, что может пойти не так?***
Энид только закончила раскладывать одежду, когда громкий звук гонга напугал её до смерти. Она вскрикнула и резко огляделась, обнаружив, что Уэнсдей стояла в дверях и смотрела на неё с забавным выражением лица. — Кажется, ужин готов. Следуй за мной, в столовую, если хочешь поесть сегодня. Энид с укоризной посмотрела на неё. Уэнсдей, вероятно, просто ждала, когда сработает то ужасное устройство, что издало этот жуткий звук, чтобы посмотреть как Энид испугается до смерти, но она всё равно последовала за ней, когда Уэнсдей повернулась и пошла по коридору. Спустившись по главной лестнице, они повернули направо и, пройдя по длинному коридору, миновав несколько дверных проёмов, вошли в дверь в самом конце и попали в гораздо меньшую и более уютную столовую, нежели Энид себе представляла. Не то чтобы она жаловалась. Интересно, что, похоже, столовая была соединена непосредственно с кухней, чего она не ожидала от дома, практически источающего запах «старых денег». В центре небольшой столовой стоял деревянный стол, выкрашенный в тусклый оттенок серого цвета, из-за чего он был похож на металлический. Вокруг него было расставлено десять одинаковых стульев, по одному с разных концов стола и по четыре с каждой стороны. Энид и Уэнсдей оказались последними, кто пришёл в столовую на ужин, поскольку все остальные уже сидели за столом (кроме Ларча, который по какой-то причине стоял за своим стулом). Мортиша сидела во главе стола, стул же на противоположной стороне был пустым. Гомес сидел справа от Мортиши, Фестер рядом с Гомесом, а стул рядом с ним пустовал. Бабушка сидела слева от Мортиши, Ларч стоял за стулом рядом с ней, а Пагсли сидел на стуле рядом с Ларчем. — А вот и наши пунктуальные девушки! — сказал Фестер с немного безумной улыбкой на лице. Вещь помахал им пальцами со своего места на плече Фестера. Все тут же повернулись к ним с улыбками на лице, начиная от совершено безумной маниакальной ухмылки на лице бабушки и заканчивая мягкой, довольной улыбкой Мортиши. — Надеюсь, мы не слишком опоздали, — сказала Энид. — Надеюсь, вы все на грани того, чтобы умереть от голода, — произнесла Уэнсдей и направилась к концу стола, чтобы сесть напротив Мортиши, прежде чем Энид успела закатить глаза. Энид шла в ногу позади Уэнсдей. Чем ближе они подходили к своим местам, тем более резким становился запах Фестера, и Энид пожалела, что не могла поменяться местами с Пагсли и сесть рядом с Ларчем, от которого, как ни странно, почти ничем не пахло. Всё, что она чувствовала от него — это слабый намёк на грязь и обычный запах, который окутывал дом в целом. Как только они сели, улыбка Мортиши стала шире, когда она посмотрела прямо на Энид. — Мы очень рады тебя видеть здесь, Энид. Бабушка была особенно взволнована тем, что пришлось пройти через тяжелый процесс приготовления ужасно показного блюда, чтобы отметить это событие. Бабушка улыбнулась, с нетерпением кивая в сторону Энид. — Я так давно не готовила для оборотня, и было так неприятно доставать для этого свои старые поваренные книги, поэтому я приготовила для сегодняшнего вечера всё самое лучшее! — Что ж, спасибо! Я уверена, что будет вкусно, — произнесла девушка, безмолвно умоляя каждое приведение в доме Аддамсов, чтобы в этом «самом лучшем» не было никаких останков трупов животных с обочины дорог. — Ларч, будь любезен, — Мортиша улыбнулась ему. Ларч кивнул и медленно побрёл на кухню, но Энид едва заметила это, так как старалась как можно незаметнее задержать дыхание, чтобы не обидеть Фестера. Ларч вышел из кухни с двумя массивными сервировочными подносами, на каждом из которых стояли несколько тарелок, от которых исходил пар, и пустых стаканов, а также два кувшина. Энид начала чуть ли не задыхаться от нахлынувших на неё ароматов. Запахи не были плохими (она даже не смогла различить, что это были за запахи, потому что их было слишком много в сочетании с запахами всех остальных, гнилостным запахом Фестера и общим запахом дома). Они были настолько подавляющими в сочетании со всем остальным, что, даже когда рядом с ней сидела Уэнсдей, у Энид опасно забурчало в животе, и она почувствовала, что находилась на грани обморока. (Какое это было бы ужасное первое впечатление). — Ты в порядке, дорогая? — Спросила Мортиша. Энид изо всех сил старалась улыбнуться ей и остальным членам семьи, которые смотрели на неё с разной степенью растерянности и беспокойства. — Да, я в порядке, — она лгала, хотя и была благодарна за то, что, когда двери кухни закрылись за Ларчем, подавляющая смесь запахов ослабла до терпимой степени. Она всё же незаметно передвинула свой стул немного ближе к Уэнсдей, подальше от стула Фестера. — Я всё ещё только привыкаю к своему обострённому обонянию. — Ах, — Мортиша улыбнулась, когда все остальные расслабились, Ларч обошёл стол, чтобы поставить перед всеми тарелки. — Да, я забыла, что оборотням нужен период адаптации после их первой трансформации. Дай нам знать, если мы можем что-то сделать, чтобы облегчить тебе этот период. — Спасибо. Я так и сделаю, — Энид улыбнулась ей в ответ. Ей очень хотелось немедленно воспользоваться предложением Мортиши и попросить пересесть на другое место. Когда она едва дышала через нос и снова чуть не захлебывалась. Запах Фестера почему-то становился только хуже, чем дольше она находилась рядом с ним. Но это был её первый день, она не хотела поднимать шум, пока не разобралась бы, что из себя представлял каждый член семьи. Насколько ей было известно, пересесть на другое место, чтобы укрыться от Фестера, привело бы к тому, что он начал бы вести с Энид такую войну, которая заставила бы стыдиться всего, что могла бы сделать Уэнсдей. (Забудьте об этом. Энид была абсолютно уверена, что никто никогда не смог бы превзойти Уэнсдей, когда дело доходило до мести. Однако она всё ещё не хотела рисковать). Она оглянулась налево, чтобы посмотреть, могла ли она приблизиться к Уэнсдей, не делая это очевидным, и обнаружила, что Уэнсдей смотрела на неё, слегка приподняв бровь. Энид слегка вздрогнула. Она избегала рассказывать кому-либо о проблемах с обонянием, в основном из-за смущения, что запах Уэнсдей так успокаивал её, и частично потому, что она планировала просто попросить свою стаю помочь ей научиться контролировать это, как только вернется в Сан-Франциско. Поскольку школа решила дать всем почти год каникул, чтобы не сбивать расписание учебного года, пока они перестраивали часть школы, нанимали новый (тщательно проверенный) персонал и улаживали отношения с городом после всех убийств. Энид действительно думала, что у нее будет достаточно времени, чтобы взять свои обострённые чувства под контроль, прежде чем кто-нибудь из её друзей заметил бы, что она вела себя странно. (В любом случае, страннее, чем обычно). Но теперь она явно не смогла бы этого сделать, а поскольку она не могла даже спросить Мюррея, раз уж решила сохранить своё первое обращение в тайне в обозримом будущем. Ей приходилось разбираться во всём самой и надеяться на лучшее. Тем временем ей нужно было не оступиться и не проболтаться о том, как на неё действовал запах Уэнсдей, и не только из-за смущения. В сочетании с тем, что произошло во время Кровавой Луны, последствия того, что всё это значило, слишком велики и слишком страшны, чтобы даже думать об этом, не говоря уже о том, чтобы признаться вслух, потому что она не влюблена (и тем более это не больше чем просто влюблённость) в Уэнсдей Аддамс. Но сохранить тайну будет легче сказать, чем сделать, когда дело доходило до Уэнсдей. Прежде чем Уэнсдей успела начать задавать вопросы, на которые у Энид были только неудобные и опасные ответы, Ларч прервал почти начавшийся разговор, наклоняясь, чтобы поставить перед ними тарелки. Благодарная за то, что её отвлекли, Энид подняла взгляд на Ларча. — Спасибо! — Произнесла она. Ларч промычал в ответ и выпрямился, чтобы отнести стопку подносов на кухню. — Спасибо, Ларч, — Уэнсдей проговорила своим обычным монотонным голосом, не сводя глаз с Энид. Энид избегала её взгляда, вместо этого смотрела вниз на то, что лежало у неё на тарелке. Затем она замерла, все заботы о запахах, Уэнсдей и точно не-влюблённости полностью вытеснялись из её сознания. Она совершенно не знала, чем будет ужинать. На одной половине её тарелки лежало куча того, что выглядело как щупальца в зеленовато-чёрном соусе (фу), а на другой — большой стейк (он не похож на говядину), приготовленный так, что он был почти сырым, с куском хлеба, положенным на самый край тарелки. Она решила пока обойтись без щупалец (потому что серьёзно, фу) и осторожно понюхала мясо. Энид пришлось прикрыться рукой, чтобы скрыть рвотные позывы. Серьёзно, почему запах Фестера становился только хуже? Её глаза начали слезиться от этого, и она слишком нервничала, чтобы даже попытаться съесть относительно безопасный на вид стейк, учитывая, как её желудок сводило от тошноты. Застряв между молотом и наковальней: провести мучительную трапезу, пытаясь избежать рвоты, или попросить пересесть и рискнуть обидеть потенциально всю семью, Энид застыла в нерешительности. К счастью или несчастью для Энид, Уэнсдей не переставала изучать её со всей пристальностью серийного убийцы. — Пагсли, поменяйся местами с Энид, — сказала Уэнсдей, не отрывая взгляда от Энид. — Что? — Спросил он. Уэнсдей наконец отвернулась, её взгляд соскользнул с Энид, как тяжёлое одеяло. Она взглянула на Пагсли. — Поменяйся местами с Энид. Сейчас же, — в её интонации ничего не поменялось, но каким-то образом регулярное убийственное намерение, исходящее от неё, усиливалось. Они вдвоём с Пагсли поднялись с тарелками и поспешно поменялись местами. Энид тут же облегчённо вздохнула, когда запах Фестера стал почти терпимым, как только она устроилась на новом месте. Сев, она воспользовалась случаем, поставила свой стул как можно ближе к Уэнсдей, и это помогло ещё больше. Ларч обошёл стол ещё раз, поставил два стакана: один наполнил водой, другой какой-то красноватой жидкостью, которая, по крайней мере, выглядела слишком тёмной, чтобы быть кровью, и, наконец, сел сам. Его запах по-прежнему был удивительно ненавязчив. — Bon appétit, — произнесла Мортиша, поднимая свой бокал в тосте, и все остальные последовали её примеру. (За исключением раздраженной Уэнсдей, к любящему восторгу Энид). Она сделала глоток того, что было в её бокале, и все остальные сделали тоже самое. Энид не была уверена, что это такое, знала только то, что оно густое, кремовое и на вкус похоже на странную смесь малины и чего-то горького, хотя горечь почему-то делала его только вкуснее. Блондинке это нравилось, но она всё равно была благодарна за воду. Напиток был слишком густым, чтобы быть освежающим, несмотря на приятный вкус. Она ещё раз нерешительно понюхала, вероятно, стейк. Её желудок тут же заурчал. Энид не была уверена, что это было за мясо (по запаху оно напоминало нечто среднее между олениной и перепёлкой с лёгким намеком на кролика), но что бы это ни было, пахло оно восхитительно. Когда все приступили к еде, Энид сразу же приступила к загадочному мясу, с восторгом обнаруживая, что на вкус оно было таким же хорошим, как и на запах. Когда она уже наполовину съела стейк, Фестер улыбнулся ей с другого конца стола. — Итак, я вижу, тебе понравился стейк из перитона, — проговорил он. — О, это восхитительно! По-моему, это лучшее мясо, которое я когда-либо пробовала! Во всяком случае, лучше, чем все то, что моя семья готовила на завтрак, из добытого на охоте. — Кстати, об охоте, — произнесла Мортиша. — Вы пробовали Calmar volant japonais? Это мамино Spécialité de la maison домашнее блюдо. — О, ещё нет, — ответила Энид, прикрывая своё беспокойство улыбкой. — Я попробую сейчас. Проклятая потребность Энид быть вежливой и производить хорошее впечатление на людей! Она посмотрела на кучу склизких щупалец у себя на тарелке, а затем нервно бросила взгляд на Уэнсдей. Хотя та больше не смотрела на Энид с любопытством и лёгким подозрением, на её лице теперь было ехидное и понимающее выражение, а изгиб бровей словно говорил: «Я знаю, что ты не сможешь этого сделать». В груди Энид мгновенно вспыхнуло негодование и решимость. Она сражалась с чёртовым Хайдом. Съесть щупальце — ничто по сравнению с этим (даже если это выглядело совершенно отвратительно). Она вернулась к своей тарелке и со злостью отрезала кусок одного из щупалец. Не успев толком подумать, она запихнула его в рот и начала жевать. К её удивлению, это оказалось действительно вкусным. Текстура была несколько резиновой, но при этом нежной и упругой, а мясо явно пропиталось соусом, который представлял собой странную смесь чего-то пикантного и сладкого, с неясным привкусом рыбы, кинзы, мяты, чего-то похожего на соевый соус и какой-то сладкой ягоды, которую она не могла определить. — Ух ты! Это потрясающе! — Она быстро втянулась, игнорируя смешок, исходящий от Уэнсдей, из-за её стремления откусить побольше щупалец. — Да, это блюдо всегда было любимым нашем в доме, — промолвил довольный Гомес. — Не забудь попробовать глаза, — добавила бабушка, явно довольная тем, что Энид понравилась её стряпня. Это почти заставило Энид задуматься, но она видела, как её собственная семья съела слишком много кроликов целиком и разорвала слишком много оленей, чтобы беспокоиться об этом (не обращая внимания на тот факт, что в прошлом от вида этого она почти всегда падала в обморок), поэтому она просто пожала плечами и послушно зачерпнула один из капающих соусом шариков, кладя его в рот. При одном укусе глаз лопнул, наполняя её рот сочным вкусом. Она даже простонала от этого вкуса. — Боже, это так вкусно, — произнесла она, проглотив и вытерев рот салфеткой (может, она и воспитывалась в логове волков, но у неё всё ещё были манеры). — Где вы взяли рецепт? — Именно твое упоминание об охоте напомнило мне о нём, — сказала Мортиша. — Мама взяла идею для него из истории об одном из наших предков. — О да, — бабушка откинулась назад с улыбкой. — Где-то в середине 1800-х годов двоюродный дядя Горацио Аддамс решил поохотиться на Кракена. — Не может быть, правда? — Поинтересовалась Энид, на время забыв об ужине. Бабушка кивнула. — Горацио решил, что убьёт эту тварь, поэтому он взял проводника, чтобы тот помог ему ориентироваться в коварных водах, и команду для своего корабля «Утонувшая дева» и вышел в море. Во время своих поисков они наткнулись на множество странных морских существ, и поскольку у них явно не было много свежего мяса, они стали готовить и создавать новые рецепты из того, что поймали. Это и натолкнуло меня на мысль поэкспериментировать с приготовлением блюд из разных видов кальмаров. В итоге я придумала свой рецепт calmar volant japonais. Но не это самое интересное в этой истории, — бабушка сделала паузу, довольно усмехнувшись, а затем продолжила: — согласно легенде, через год после начала охоты, Горацио и его команда обнаружили небольшой остров, не отмеченный ни на одной из их карт. Горацио и его проводник решили исследовать остров, и когда они это сделали, то наткнулись на нечто неожиданное. — Что? — спросила Энид, когда бабушка сделала паузу. — Что они нашли? Бабушка наклонилась ближе к Энид, её голос понизился до жуткого шёпота, который всё ещё каким-то образом передавался через стол. — Великое сокровище, такое прекрасное, что Горацио выхватил его и отнёс на корабль, несмотря на предупреждения в месте, где оно было зарыто, что великая печаль постигнет любого, кто унесёт его с берегов острова. Вскоре после того, как они покинули остров, его проводник убедил его, что сокровище слишком опасно держать на корабле, если он хочет его сохранить. Хотя он хорошо охранял его от остальных членов экипажа, все эти усилия были бы бесполезны, если бы шторм украл его. Несмотря на свою новую одержимость сокровищем, он неохотно вернулся в свой дом, чтобы спрятать их в таком месте, где никто другой не смог бы его найти. Горацио вернулся на свой корабль и возобновил поиски Кракена, и менее чем через год ему это удалось. Хотя он и его команда долго и упорно сражались с чудовищем, в конечном итоге они не смогли его убить, поэтому его корабль, команда, проводник и сам Горацио были утянуты в воду, чтобы погибнуть, и больше их никто не видел, и только один выживший остался, чтобы рассказать свою историю. — Подождите, а кто был выжившим? — Член экипажа. На самом деле это был ещё один член клана Аддамс, хоть он и умер вскоре после спасения. Из-за пневмонии, если я правильно помню. Уэнсдей слегка усмехнулась. — Какой ужасно скучный способ умереть. Энид полностью проигнорировала её, слишком увлечённая рассказом. — А как же сокровище? — Спросила она, сидя буквально на краю своего стула. — Что это было? Бабушка пожала плечами. — Никто не знает. Никто не обнаружил это скрытое место. Остров, с которого он его взял, так и не был найден снова позже. Выживший никогда не видел сокровище своими глазами, а все записи, которые Горацио мог сохранить о своей находке, были на «Утонувшей деве», которая и по сей день остаётся потерянной. — Вот это да! — вздохнула Энид, откинувшись в кресле. Аддамсы (живые или мёртвые) чертовски круты. До конца ужина Энид весело общалась с семьёй, слушая ещё более увлекательные рассказы о подвигах их предков и делилась несколькими собственными историями о своих и Уэнсдей злоключениях в Неверморе перед Кровавой Луной. Уэнсдей не вносила особого вклада в разговор, хотя это, похоже, не беспокоило никого в семье и не удивляло Энид. Уэнсдей была известна не слишком активным участием в большинстве разговоров, если те не были связаны с тайной, которую она расследует. После окончания ужина (и долгой беседы после него) все разошлись в разные стороны, чтобы заняться… тем, чем Аддамсы занимаются в часы между ужином и сном. По взаимному безмолвному согласию Энид и Уэнсдей удалились в свои комнаты. Пока обе девушки возвращались в свой коридор, оборотень, наевшаяся вкусной еды и с кружащими в голове мыслями о безумных историях о покойных членах семьи Аддамс, совсем забыла о том, что Уэнсдей теперь знает о её усиленном обонянии. Она получила резкое напоминание, когда Уэнсдей загнала её в угол в коридоре прямо перед тем, как они добрались до своих комнат. — Энид, — непринужденно сказала Уэнсдей, когда они остановились, тоном, который сразу же заставил Энид напрячься. — Да? — Почему ты ничего не сказала о том, что твои усиленные способности тебя беспокоят? — спросила Уэнсдей, поворачиваясь, чтобы посмотреть Энид прямо в глаза. Энид подавила двойное желание нервно вздохнуть и рассмеяться. Даже с остатками радости после такого вкусного и интересного ужина и с комфортом от окружающего её запаха Уэнсдей у Энид всё равно свело живот. На мгновение ей захотелось, чтобы Уэнсдей не была такой наблюдательной и… ну, такой любопытной. Энид пожала плечами, не в силах выдержать немигающий взгляд Уэнсдей. — Это действительно не так уж и важно, — пробормотала она, надеясь, что на этом всё и закончится. Но, поскольку это Уэнсдей, конечно, это так просто не могло закончиться. — Энид, — снова сказала она, и оборотень внутренне простонала, зная, что Уэнсдей не собирается это так оставить. — Серьёзно, Уэнсдей, это не имеет значения. Уэнсдей смотрела на неё в течение этого очень долгого, и крайне напряжённого момента. Из беспокойства и страха, смешавшихся в желудке Энид, начинало подниматься нехорошее предчувствие. — Мы обе знаем, что, в конце концов, я смогу выжать из тебя правду, независимо от того, какие средства мне придётся для этого использовать. И я сомневаюсь, что ты захочешь самостоятельно вычищать пиявок из своей ванны. Энид вздрогнула от самой идеи, она абсолютно презирала склизких ползучих тварей, о чём Уэнсдей прекрасно знала из времени, проведённом вместе на уроках зельеварения, и бросила на Уэнсдей пристальный взгляд. Технически Энид могла бы уйти от разговора и спрятаться в своей комнате до конца ночи, но она действительно не хотела иметь дело с ванной, полной пиявок. К тому же, Уэнсдей была абсолютно права в том, что, в конце концов, она всё равно выудит из Энид правду, с пиявками или без. Поэтому Энид вздохнула и посмотрела на пол, слегка шаркнув по нему ногой в притворном смущении, чтобы дать себе минуту на то, чтобы собраться с мыслями и набраться смелости. Солгать Уэнсдей Аддамс и остаться безнаказанным — очень редкий и опасный подвиг, особенно для такой неопытной лгуньи, как Энид. Но она ни за что на свете не скажет Уэнсдей правду, потому что умрёт либо от унижения, либо от серебряного ножа в пищеводе. И того, и другого она предпочла бы избежать по возможности. Поэтому Энид сделала глубокий вдох (наполняя лёгкие ароматом Уэнсдей и вытесняя всё остальное, претендовавшее на её внимание, что помогло ей сосредоточиться на задаче) и заставила себя снова встретиться с глазами Уэнсдей. Она смущённо пожала плечами. — Ну, во-первых: я знаю, что это обычное дело у оборотней и что, как сказала твоя мама, мне просто нужен небольшой период адаптации, чтобы привыкнуть к этому, так что это кажется глупым, чтобы жаловаться. А, во-вторых: я вроде как думала, что могу просто подождать, пока не поговорю с родителями об этом и не получу их совет и всё такое, и я действительно не хотела никого беспокоить, так как в основном я могу справиться с этим, так что… — Энид снова посмотрела на землю, её лицо раскраснелось от неловкости и волнения. — Прости. Наверное, я всё равно должна была тебе сказать. Уэнсдей уставилась на неё, явно раздумывая, говорит ли Энид правду, но прежде чем она успела расспросить Энид дальше и, вероятно, полностью разгадать её ложь, мимо проносится идеальный отвлекающий маневр. В буквальном смысле. Вещь катился по коридору на роликовом коньке, и Энид загорелась при виде него. — Эй, Вещь! — она не добежала до него, но ухмыльнулась, когда он замедлился и остановился, спрыгнул с ролика и опустился на пол перед ней. — Не хочешь сегодня устроить сеанс маникюра? — спросила она, и почти перед тем, как она закончила предложение, он с энтузиазмом показал большой палец вверх. ~ Позвольте мне взять набор для ухода за ногтями, который ты мне дала, и я сразу вернусь, — Сказал он. Его пальцы двигались так быстро и вибрировали с таким большим волнением, что она почти не смогла разобрать жесты. — Хорошо, звучит неплохо! Они ударились кулаками, после чего Вещь запрыгнул обратно на свой ролик и унёсся по коридору туда, откуда приехал. Энид встала на ноги, смахнула пыль с колен и обернулась. Уэнсдей всё ещё была там, смотрящая на неё, как на головоломку, которую нужно разгадать. «Дерьмо…» Быстро соображая, Энид ухмыльнулась чуть шире и проскакала к Уэнсдей, остановившись прямо в пределах привычного пузыря личного пространства Аддамс, даже если этот пузырь, кажется, больше не относился к Энид. — Хочешь присоединиться, Уэнсдей? — Спросила Энид. — У меня есть оттенок тёмно-синего, который, думаю, тебе понравится, хотя он немного блестящий… — Продолжай говорить, и я не смогу отвечать за свои действия. Смех Энид был искренним, несмотря на тревогу, всё ещё бурлящую в её животе. — Ты уверена? Вероятно, на ногтях твоих больших пальцев можно было бы сделать маленькие аккуратные черепа или надгробия… Два одинаковых ножа выскользнули из рукавов Уэнсдей прямо ей в руки. Энид хихикнула и отступила на несколько шагов. — Ладно, ладно. Ответ — «нет». Поняла. Ножи снова исчезли в рукавах Уэнсдей. К сожалению, под слоем лёгкого раздражения на лице Аддамс всё ещё скрывалось подозрительное любопытство, способное разрушить жизнь Энид. Поэтому Энид выждала мгновение, прежде чем озорно ухмыльнуться Уэнсдей. — Конечно, если ты передумаешь, я умею делать розы, и я даже сделала бы их чёрными, чтобы соответствовать твоей эстетике… Глаза Уэнсдей слегка расширились, в них внезапно вспыхнули какие-то эмоции, которые Энид не успела расшифровать, прежде чем она повернулась, исчезая в своей комнате и захлопывая за собой дверь, как раз вовремя, чтобы услышать удары по дереву, когда ножи Уэнсдей вонзились в то место, где только что была её голова. Энид начала смеяться и не остановилась, пока не услышала, как Уэнсдей вытащила ножи из дерева, издав раздражённый звук и удалилась в свою комнату, закрыв за собой дверь. Когда Энид убедилась, что Уэнсдей её больше не слушает, она дала смеху утихнуть, вздохнула и прислонилась к двери. Уэнсдей была слишком близка к разгадке правды, чтобы Энид это устраивало. В будущем ей придётся быть более осторожной. Ей также придётся придумать способ постоянно иметь при себе что-то с запахом Уэнсдей, чтобы не вызывать подозрений в тех (как она надеялась, немногочисленных и не слишком долгих) случаях, когда не будет рядом с Уэнсдей, а запахи всего остального будут угрожать захлестнуть её. Хотя в данном случае это не имело значения, поскольку Уэнсдей находилась в другом конце коридора, и её запах доносился сюда в достаточной степени, чтобы сделать комнату Энид сносной. Синклер придётся найти способ пронести вещи (вероятно, шарфы, её снуд и, может быть, даже свитер или два, если она будет чувствовать себя особенно смелой) в комнату Уэнсдей так, чтобы она не заметила, а это, по мнению Энид, будет сложнее, чем в Неверморе. Энид тихо простонала. Как всегда, Уэнсдей делала жизнь Энид одновременно лучше и намного сложнее, чем нужно. Она с горечью поняла, что по-другому и быть не могло. Она снова вздохнула. Уэнсдей делала всю эту «не-влюблённость» гораздо сложнее, чем должно было быть.***
Вещь постучался в дверь Энид через несколько минут после того, как она попала в опасную ситуацию с Уэнсдей, и оборотень не могла быть более благодарна за это отвлечение от ситуации. Она впустила его внутрь, и вскоре после этого они, как обычно, устроились на её новом трюмо и приступили к позднему сеансу маникюра. Вещь выбрал полуночный синий цвет (тот самый, о котором Энид упоминала Уэнсдей, собственно говоря), а Энид выбрала простой светло-розовый с маленькими чёрными узорами паутины, которые будут добавлены сверху, в честь Аддамсов и их удивительно мрачной атмосферы. Поскольку они не могли как следует посплетничать во время покраски ногтей, помимо того момента, пока ногти сохли перед нанесением дополнительных слоёв или рисунков, Энид настроила свой телефон на просмотр нового сезона их любимого глупого реалити-шоу «Исповедь кулинара. Сезон 12: Луизианский выпуск». Когда начался первый эпизод «Сказка про аллигатора и шот текилы», они приступили к ногтям. Они смеялись над странными людьми, кричащими друг на друга, над преувеличенной драмой, происходящей в сериале (а назвать это преувеличенной драмой говорит о многом, учитывая, что это смотрели Вещь и Энид), и просто развлекались, делая нейл-арт. Энид наносила слои тёмно-синего лака на ногти Вещи, блестки делали каждый из них похожим на собственную маленькую галактику, а Вещь рисовал милые маленькие паутинки на ногтях Энид после того, как несколько слоёв светло-розового лака были нанесены и высохли. Эпизод как раз заканчивался, когда их ногти высохли после нанесения последнего прозрачного слоя, нанесенного для предотвращения сколов лака, поэтому Энид взяла свой телефон и направила его на Вещь. — Вот, давай я сделаю фото, чтобы мы могли показать их Йоко. Вещь с гордостью демонстрировал свои свежевыкрашенные ногти, поворачиваясь под разными углами, чтобы она смогла запечатлеть всю их красоту, а затем с радостью взял телефон и сделал несколько снимков её ногтей тоже. Когда они закончили, Энид выбрала несколько самых лучших снимков и с нетерпением отправила их Йоко. Она забыла, почему это было ошибкой, пока её телефон не загорелся и не начал звонить. Энид на мгновение нахмурилась, прежде чем к ней пришло осознание. Со страхом она взяла телефон, подошла к кровати, присаживаясь на неё, прежде чем ответить на видеозвонок. — Эм, привет? — Сконфуженно произнесла она, как только на экране появилась Йоко. — Никаких «Эм, привет»! — Йоко смотрела на неё поверх своих солнцезащитных очков. — Какого чёрта, Энид? Ты подвезла Вещь до Сан-Франциско или что? — Эм, да, на самом деле… В последнюю минуту произошли небольшие изменения в планах на каникулы, — нерешительно ответила волчица, понимая, что её припёрли к стенке. Йоко нахмурилась. — Что ты имеешь в виду? Прежде чем Энид успела ответить, рядом появился Вещь и радостно помахал пальцами Йоко. — Привет, Вещь! — Йоко помахала ему в ответ, а потом переключила всё внимание на Энид. — Но, серьёзно, что за чёрт? Энид тяжело вздохнула. — Эм… ладно. Я знаю, что ты собираешься выбить из меня всё дерьмо из-за этого, но, поскольку я всё ещё сама в шоке от всего происходящего, мне нужно, чтобы ты пообещала, что дашь мне хотя бы немного времени, чтобы я могла прийти в себя, прежде чем ты начнёшь подкалывать меня из-за этого, хорошо? — Не знаю, смогу ли я тебе это пообещать. Всё зависит от того, что ты хочешь сказать, — ответила Йоко. — Я ничего не скажу, если ты не пообещаешь дать мне хотя бы неделю, чтобы отойти от шока. ~ Я расскажу тебе, — радостно произнёс Вещь, стараясь не испортить сохнущий слой лака на ногтях, когда начал жестикулировать Йоко. Энид указала на жидкость для снятия лака на столе и угрожающе зарычала. Вещь нехотя откатился из кадра, всё ещё весело постукивая пальцами. Синклер снова повернулась к экрану телефона. Йоко приподняла брови и озорно ухмыльнулась. — Ладно, теперь ты обязана рассказать мне. — Только если ты сначала пообещаешь! — Ладно, хорошо, я обещаю, что не буду слишком сильно дразнить тебя, в какую ситуацию ты бы не ввязалась, до следующей недели. Хотя я определённо составлю список всего, что собираюсь высказать, когда закончится твой льготный период. Энид откинула голову назад, простонав в потолок. — Да, я знала, что ты так сделаешь, — она выпрямилась и серьёзно посмотрела на Йоко. — Хорошо, мне также нужно, чтобы ты пообещала, что никому об этом не расскажешь, пока у меня не будет возможности объяснить, что происходит, в групповом чате, ладно? Я расскажу всем завтра… — Энид запнулась на мгновение. — Ну, возможно, завтра. Зависит от того, насколько я буду занята, но, пожалуйста, никому не говори, пока я сама всё не объясню. — С каждой минутой меня это всё больше и больше интригует. Хорошо, да, я обещаю. Это будет только между нами. Итак… что происходит? Энид взяла себя в руки. — Хорошо, я не буду проводить каникулы с семьёй. Уэнсдей как бы… похитила меня? Я проведу каникулы с ней и её семьёй, а не со своей. Мой папа не против, а маме всё равно, так что… да. Как-то так. В ответ Энид получила короткое, благословенное молчание. Но затем раздался громкий смех. Энид вздохнула, наблюдая как Йоко захлёбывалась смехом, и снова вздохнула, когда Вещь присоединился к ней, весело постукивая пальцами. — あんたは最低だ。, — угрюмо пробормотала Энид. Это, пожалуй, единственное, чему Йоко научила её на японском языке, кроме шквала оскорблений и ругательств. Йоко перестала смеяться, хотя и выглядела так, будто любая мелочь может снова рассмешить её, если Энид не будет подбирать слова аккуратнее. — Да ладно тебе. Знаешь, ты бы тоже смеялась, если бы меня «похитил» человек, в которого я влюблена. — Я не влюблена в Уэнсдей, — выпалила Энид. Её лицо полыхало, когда Йоко снова начала хихикать. — Я не влюблена! — Снова повторила она, когда даже Вещь выразил сомнение. — Серьёзно, Энид? С таким же успехом ты могла бы носить на лбу большую неоновую надпись: «Я совершенно без ума от самой жуткой девушки, которая когда-либо существовала». — Ну и что, что Уэнсдей жуткая? Это делает её более интересной! — Энид почти рычала. Йоко присвистнула. — Чёрт, подруга, ты обречена. — Йоко, — начала хныкать Энид, осознав что сказала. — Не-а. После всего того дерьма, которое ты мне устроила, пока мы с Дивиной не начали встречаться, я ни за что на свете не смогу не отомстить прямо сейчас. — Конечно, я шутила над тобой, но я также помогла вам сойтись! — Произнесла Энид. Она сожалела об этом ещё до того, как озорная улыбка начала озарять лицо Йоко. — Нет, — говорит Энид. — О, но я должна, — Йоко ехидно ухмыльнулась. — В конце концов, какой бы я тогда была подругой, если бы не оказала тебе ответную услугу — не свела бы тебя с любовью всей твоей жизни? — Кто сказал, что Уэнсдей — любовь всей моей жизни? Йоко приподняла свои солнцезащитные очки, чтобы окинуть Энид язвительным взглядом. — Не строй из себя дурочку, Энид. Даже если Уэнсдей может этого не знать, но мы-то с тобой обе знаем, что означает тот факт, что ты впервые обратилась в ту же ночь, когда Уэнсдей чуть не погибла. Жар на её лице начал расползаться вниз на шею, с каждой минутой становясь всё горячее. — И что? Это могло быть просто совпадением! Кроме того, если бы на её месте была ты, я бы тоже, возможно, обратилась, чтобы защитить тебя. Йоко приподняла бровь. — Значит, ты признаешь, что, возможно, ты обратилась, потому что Уэнсдей была в опасности? Энид спрятала лицо в ладонях и застонала. — あんたは最低だ, — она снова начала хныкать. — Я знаю, — ответила Йоко, и Энид слышала ухмылку в её голосе. Энид убрала руки от лица и сцепила их вместе, смотря на Йоко самыми выразительными щенячьими глазками, на какие вообще была способна. — Пожалуйста, я умоляю тебя, можем ли мы поговорить о чём-то другом? Пожалуйста? Ты обещала, что не будешь сильно дразнить меня, по крайней мере, неделю. Йоко испустила тяжкий и совершенно ненужный вздох. — Хорошо-хорошо. Я даю тебе неделю. Но теперь я точно буду следить за всем, что происходит, чтобы устроить тебе разнос, когда неделя закончится. Энид кивнула, страшась мучений, которые Йоко неизбежно обрушит на неё, но, по крайней мере, она благодарна, что у неё есть этот момент затишья перед бурей. — Подожди секунду, — Йоко снова нахмурилась. — Твоя мама серьёзно не против того, чтобы ты провела каникулы с Уэнсдей, а не со своей стаей, после того, как ты обратилась? Энид начала внутренне паниковать, хотя она не совсем понимала, почему. — Ну, дело в том, что… Я, как бы, на самом деле, не сказала родителям, что обратилась? У Йоко отвисает челюсть. — Не может быть. — Может, — Энид тяжело выдохнула. — Почему, чёрт возьми? Ты так долго ждала своего первого обращения и момента, когда ты наконец сможешь ткнуть маму носом в то, что позднее обращение не имеет значения, и у тебя никогда не было секретов от папы… Почему ты им не сказала? Энид нервно теребила свои волосы. — Ну, если я им скажу, то мама заставит меня вернуться домой, чтобы быть со стаей, и… — «И я всё равно не должна была впервые обратиться во время Кровавой Луны, так что, я всё ещё могу быть ненормальной, может, даже кем-то похуже, чем раньше» — вертелось на языке у Энид, прежде чем она проглотила эти слова. На самом деле, возможно, это не имело значения. Какой смысл волновать Йоко из-за этого? — …и я не хочу находиться с мамой, которая пытается свести меня со всеми парнями из стаи во время каникул, понимаешь? — Произнесла она вместо этого. — О, хорошо. Я поняла тебя. Энид какое-то время беспокоилась о том, что именно Йоко поняла, пока та не наклонилась чуть ближе, её улыбка смягчилась и лицо сменило выражение похожее на искреннее любопытство, а не на недоуменное озорство. — Итак, — говорит Йоко. — Как тебе семья Уэнсдей? Энид усмехнулась.***
Энид и Йоко проговорили больше часа. Синклер поведала ей обо всех замечательных странностях семьи и дома Аддамс, а Танака соответствующе поддерживала разговор, задавая двусмысленные и смущающие её вопросы, которые Энид хоть и ожидала от подруги, но всё же была рада услышать. В конце концов, они пожелали друг другу спокойной ночи и повесили трубки, когда оборотень начала зевать через каждое второе предложение, полностью вымотанная сегодняшними американскими эмоциональными горками. Как только они попрощались, Энид медленно переключила своё внимание на Вещь, уже не обращая внимания на его хитрое постукивание указательным пальцем по покрывалу. — Ни одно слово из этого разговора не должно покинуть комнату, Вещь. Ты должен пообещать, что никому об этом не расскажешь, особенно Уэнсдей, понял? Вещь задумчиво постучал пальцем ещё несколько раз, а потом ответил: ~ Хорошо. При одном условии. Энид вздохнула. Почему буквально все её друзья любят мучать её таким образом? (Кроме Аякса и пополнившего её список друзей Юджина. Они оба, как она быстро решила, являются её новыми и единственными лучшими друзьями). — Хорошо. При каком условии? ~ Ты должна честно ответить на мой вопрос: влюблена ли ты в Уэнсдей? Она пристально посмотрела на него, пока румянец, от которого ей удалось избавиться во время разговора с Йоко, снова не появился на лице. — Я не влюблена в Уэнсдей! — Зашипела она, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. (В конце-концов, Уэнсдей находилась в другом конце коридора). Почему-то Вещь выглядел так, будто смотрел на неё с сомнением. — Я не влюблена! — Настаивала она. Почему никто ей не верил, когда она говорила это? — Ну вот, я ответила на твой вопрос. Теперь ты доволен? Вещь покачнулся взад-вперед, прежде чем, наконец, показать подобие пожатия плечами. ~ Хорошо. Как скажешь. Он отошёл к краю кровати, затем снова остановился и вновь повернулся к ней. ~ Чем дольше ты будешь отрицать это, тем хуже тебе будет. Поверь мне. Энид зарычала и бросила в него подушку, но он ловко увернулся и спрыгнул с кровати. Вещь практически полетел к двери, подпрыгивая, чтобы ухватиться за ручку, и через несколько мгновений покинул комнату. Энид подскочила к двери и почти с грохотом захлопнула её за ним. Она обернулась, скрестив руки, её лицо пылало от смущения. Она не влюблена в Уэнсдей, что бы ни говорили другие. Она не может быть влюблена в Уэнсдей. Она знала, насколько Аддамс тяжело впускать людей в свою жизнь и быть уязвимой в их окружении. Стать подругой Уэнсдей (лучшей подругой) и так было сложно. Хотеть чего-то большего, особенно на данном этапе, было бы уже перебором. Энид прекрасно понимала, что даже если Уэнсдей гипотетически чувствует к ней тоже самое, признание всё равно может оттолкнуть её. В конце-концов, по одному дюйму клейкой ленты за раз. Энид не могла рисковать потерей всего их прогресса, слишком резко и быстро нарушив границы Уэнсдей. Она не могла быть влюблена в Уэнсдей. Поэтому она и не влюблена. Решив игнорировать тошноту, которая определённо не являлась «бабочками в животе», и румянец, всё ещё пылающий на её щеках, она начала готовиться ко сну, постоянно повторяя, как мантру: «не влюблена, не влюблена, не влюблена», что крутилась в голове бесконечной петлей. После того, как она закончила с подготовкой ко сну, раздражение поутихло, и Энид забралась под одеяло, устраиваясь на удивительно мягком матрасе. Она была более чем готова ко сну после напряжённого и захватывающего дня, с нетерпением ожидая следующего и всего того странного веселья, которое он, несомненно, принесёт. Энид закрыла глаза, удовлетворённо улыбаясь. А затем раздались вопли и крики.***
Оглядывая свою комнату, Уэнсдей на мгновение ощутила приятное удовлетворение от того, что она почти закончила разбирать вещи. Ларч знал, что лучше не пытаться трогать что-либо из собственности Уэнсдей без её разрешения, даже если он был осведомлён, куда и как именно она складывает свои вещи и запомнил всё до мельчайших деталей. Вернувшись к своей задаче, Уэнсдей положила свою последнюю нераспакованную сумку на кровать (относительно небольшую) и начала доставать наиболее интересные книги, которые она украла из секретной библиотеки Паслена, чтобы найти для них место на полках. Как только она закончила с большинством из них, то достала из сумки последнюю книгу и бегло осмотрела её, прежде чем спрятать в потайное место в левом ящике своего стола. Хотя сегодня вечером она этого не сделала бы, она уверена, что во время каникул у неё будет достаточно времени, чтобы как следует изучить дневник Натаниэля Фолкнера.(Две недели после Кровавой Луны — Две недели до Второго полнолуния)