«Все, что рассеет заря, забираешь ты, Геспер, обратно:
Коз собираешь, овец, — а у матери дочь отнимаешь».
Сапфо.
Энид думала, что она не ожидала ничего, во время многочасовой поездки до дома Уэнсдей, но как только они свернули на то, что, очевидно, являлось домом Аддамс, Энид поняла, что действительно ожидала чего-то. Одновременно изумительно и жутковато, это было именно тем, о чем она думала. В конце длинной, обсаженной высокими деревьями и посыпанной гравием дороги, на фоне зловещих тучных облаков, возвышался огромный готический особняк в викторианском стиле, а за его левой стороной едва виднелось начало кладбища. Здание было построено из серых деревянных панелей с изогнутыми и покрытыми чёрной черепицей крышами, каждая из которых была увенчана чёрными заборчиками с шипами. Точно такими же, как те, что были соединены с воротами, отделяющими дорогу от подъездной круговой дорожки, что была за ними. Сам забор скрывался за деревьями и, предположительно, окружал всю собственность. Весь особняк представлял собой странную мешанину из выступающих комнат, балконов, окон и настоящих башен, одна из которых ненадежно нависала над крыльцом. А оранжерея, что была увита виноградными ветвями, занимала добрую часть правой стороны фасада дома. Вся эта картина выглядела как декорация очень старого чёрно-белого фильма ужасов. Энид улыбнулась, с благоговейным трепетом глядя в окно. Да. Такой человек, как Уэнсдей Аддамс, не могла бы вырасти где-либо ещё. Чёрные ворота с шипами открылись перед ними, позволяя машине проехать внутрь, и едва не задели заднюю часть, когда сердито захлопнулись следом. Автомобиль подъехал и остановился чуть левее больших двухстворчатых дверей особняка. Поскольку её дверь была всё ещё заперта (за что Энид бросила на Уэнсдей неодобрительный взгляд, получая в ответ лишь ехидную ухмылку), ей пришлось с нетерпением ждать, когда девушка откроет ей дверь со своей стороны. Когда она наконец сделала это, Энид перебралась через сиденье позади неё, чтобы Уэнсдей не попыталась запереть её изнутри (потому что это внезапно показалось очень вероятным событием). — Терпение — добродетель, Энид — произнесла Уэнсдей. Энид вышла из машины и только открыла рот, чтобы что-нибудь ответить и возразить ей, но была грубо схвачена за руку и отодвинута в сторону. Через долю секунды мимо неё пронёсся арбалетный болт, что влетел внутрь машины, отскочил от сиденья и скатился на пол. Уэнсдей, которая только что спасла Энид от ужасной смерти, отпустила чужую руку и сердито поглядела на дом. Проследив за её взглядом, Энид обнаружила, что её потенциальным убийцей был мальчик, возможно всего на несколько лет младше их, максимум — ровесником Юджина. Он широко улыбнулся и помахал им с таким дружелюбным энтузиазмом, что если бы у него не было в руках арбалета, и он только что не пытался убить её, Энид бы тоже улыбнулась и помахала в ответ. — Привет, Уэнсдей! Привет, Энид! Это так здорово, что ты здесь! Зачем? Чтобы она снова могла быть использована в качестве учебной мишени? — Пагсли, — сказала Уэнсдей, поднимая на него свой свирепый взгляд, — или уходи и перестань доставлять неудобства, или я привяжу тебя к электрическому стулу до конца недели. Энид побледнела. «У них есть электрический стул?» Но Пагсли лишь сильнее растянул губы в ухмылке. — Я тоже скучал по тебе, сестрёнка! — Прокричал он, прежде чем исчезнуть в доме. Энид перевела взгляд с окна на Уэнсдей и обратно, после чего её сердцебиение наконец начало успокаиваться, полностью приходя в норму. — Это был мой младший брат Пагсли, — объяснила ей Уэнсдей. — Он просто поздоровался. — О, — едва слышно произнесла Энид, всё ещё пытаясь осмыслить то, что только что произошло. Пока она была занята этим, Уэнсдей залезла обратно в машину и достала арбалетный болт. Аддамс вновь выпрямилась рядом с Энид и начала изучать его. — Не переживай, он затуплен. У тебя был бы максимум синяк, — Уэнсдей покачала головой. — Пагсли каким-то образом умудрился стать ещё мягче с тех пор, как я уехала. Мне придётся поработать над этим во время наших каникул. Если бы это была я, то я бы использовала болт с заостренным серебряным наконечником, сдобренным аконитом. Это внезапно заставило Энид рассмеяться, но она всё ещё пристально смотрела вниз, на центр собственной груди, куда, она почти уверена, должен был попасть болт. Она нахмурилась и перевела взгляд на Уэнсдей. — Это из-за моего свитера? На полпути к поместью Аддамсов, Уэнсдей попросила Ларча остановить машину и порекомендовала девушке переодеться во что-то более тёплое, чем её тонкое платье, в которое она была одета. Энид уже изрядно замёрзла, несмотря на тепло в машине и свою пушистую куртку (в конце концов, она рассчитывала, что к тому времени она будет на пути в солнечную Калифорнию), поэтому была более чем счастлива согласиться. Ларч был достаточно любезен, чтобы помочь ей достать один из её чемоданов и перебрать всю одежду, пока она не нашла идеальный наряд для себя, а также поднять чёрную перегородку между передней частью салона и просторными задними сиденьями, дабы Энид смогла переодеться в уединении. (Они с Уэнсдей слишком часто переодевались друг перед другом, чтобы обращать на это какое-либо внимание). Она выбрала свой любимый свитер и брюки, розовое пальто с подходящей к нему шляпкой и, конечно же, свой снуд. После долгих уговоров ей даже удалось убедить Уэнсдей надеть и её снуд, чему она до сих пор внутренне радовалась. Она хотела (хочет) одновременно дать понять, кто она такая, и что она достаточно уверена в себе, чтобы показать это, в независимости от того, что кто-то ещё (и даже семья Уэнсдей) может подумать по этому поводу. Но, глядя на это сейчас, можно было увидеть, что свитер, который она так сильно любила, был украшен кольцами разных цветов радуги, которые уменьшались в размерах, пока не заканчивались большим розовым кругом в центре её груди. Оглядываясь назад, можно было сказать, что это действительно делало её похожей на очень яркую и красочную мишень, и, учитывая любовь Уэнсдей к тому, чтобы метать ножи в Энид, надеть именно этот свитер на встречу с семьёй девушки, вероятно, было не самой лучшей идеей. Уголки рта Уэнсдей слегка приподнялись, когда она спрятала арбалетный болт в какой-то потайной карман своего пальто. Уэнсдей направилась к дому. Энид, чуть ли не спотыкаясь, поспешила нагнать девушку, Вещь бежал вслед за ними, а Ларч разгружал багаж. — Нет, — сказала Уэнсдей, отвечая на вопрос волчицы про её свитер. — Вероятно, это всё из-за того, что я рассказала им о тебе. — Ох, замечательно, — с ноткой сарказма произнесла Энид, и что-то внутри неё замерло, когда они поднимались по скрипучим ступенькам парадного входа. Она была готова поклясться, что на секунду ей показалось, что они действительно двигались у неё под ногами совершенно неестественным образом. Сгибались вверх, как будто помогая подняться по лестнице, не прогибаясь под её весом. — Значит, они уже ненавидят меня. Двустворчатые двери со скрипом открылись перед ними, казалось бы, сами по себе, и внутри оказалось огромное фойе с парадной лестницей. — Наоборот, кажется, они очень рады с тобой познакомиться, — они зашли внутрь, пока Ларч следовал за ними. Он тащил на себе весь багаж (чёрт возьми, какой он сильный), и двери аккуратно закрылись за ними с очередным громким скрипом. По рукам Энид пробежали мурашки, но она не была уверена, от чего именно: от волнения, от холода или от восхищения. Вероятно, от смеси из всех трёх этих чувств. — Пагсли стреляет только в тех, кто ему нравится, — сказала Уэнсдей, — и учитывая то, насколько вы похожи между собой своим отвратительно весёлым нравом, я уверена, что к концу недели он будет стрелять в тебя правильно заточенными стрелами и арбалетными болтами, — продолжает она. Честно говоря, Энид не была уверена, должна ли она быть встревожена или польщена этим. Она решает пойти на поводу у лести и улыбается Уэнсдей. — Значит, ты рассказывала обо мне приятные вещи? — Всё самое ужасающее, уверяю тебя, — ответила Уэнсдей. Ларч прошёл мимо них и направился к лестнице, предположительно для того, чтобы отнести их багаж в соответствующие комнаты. Вернее, в комнату Уэнсдей и «тюремную камеру» Энид. — Спасибо, что позаботился о нашем багаже! — Она крикнула ему вслед. Он только промычал в ответ, но это всё равно заставило Энид улыбнуться. Она обернулась к Уэнсдей, которая начала снимать свой снуд, когда они оказались в помещении. Энид решила пока не снимать свой, поскольку внутри дома было так же холодно, как и снаружи. (Это определённо не связано с тем, что её снуд пропитался запахом Уэнсдей. Абсолютно нет). — Интересно, — произнесла Уэнсдей, не глядя на Энид, — похоже, ты уже нравишься Хаусу. Энид приостановилась, с недоумением взглянув на Уэнсдей. — Что значит, я нравлюсь Хаусу? — Уэнсдей повернулась, чтобы посмотреть на неё. Её пальто было наполовину расстегнуто. — Многие вещи в этом доме одержимы духами моих умерших родственников, в том числе и сам дом, хотя, насколько нам известно, дом был одержим уже тогда, когда наши предки впервые поселились в нём. Поэтому мы не совсем уверены, кто или что овладело им, или же он каким-то образом ожил сам по себе. Давным-давно наша семья стала называть его Хаус, и с тех пор это название прижилось. — Хорошо, — медленно проговорила Энид, уже привыкая к этой мысли. (Имея живую отрубленную руку в друзьях и Уэнсдей Аддамс в качестве соседки по комнате, довольно быстро привыкаешь к странным вещам). — Так как ты говоришь, что я «нравлюсь» этому Хаусу? — Он помог тебе подняться по ступенькам крыльца, открыл дверь с твоей стороны вместо того, чтобы заставить проскочить за мной, прежде чем она закроется, и не захлопнул за нами дверь, чтобы напугать тебя. Он склонен поступать так с большинством незнакомцев, поэтому немного странно, что он относится к тебе так же, как к большинству членов семьи. Энид смущённо улыбнулась, потирая затылок. Она не была уверена, куда смотреть, чтобы обратиться к дому, поэтому выбрала двойные двери рядом. — Что ж, спасибо тебе, Хаус. Я ценю это. В ответ одна из дверей открылась и слегка помахала ей ручкой. Она не смогла удержаться от улыбки и не помахать в ответ. Когда она снова повернулась к Уэнсдей, то наткнулась на один из её пустых, но слегка удивлённых взглядов. — Тебе не обязательно благодарить Хауса, знаешь ли. Энид покраснела, но возмущённо скрестила руки на груди. — Никогда не бывает ничего плохого в том, чтобы выразить свою благодарность или быть вежливым. Если у тебя есть дом, который открывает перед тобой двери и помогает тебе подняться по лестнице, это не должно восприниматься как должное и определённо заслуживает «спасибо» время от времени. Весь дом задрожал и проскрипел в знак, как предположила Энид, согласия. Синклер усмехнулась, когда веко Уэнсдей дернулось, и усмехнулась ещё раз, когда оно дёрнулось снова. Уэнсдей развернулась и подошла к замысловатой вешалке, которая по форме напоминала большой канделябр возле дверей. Аккуратно сложив пальто и снуд, она протянула их. В тот самый момент, когда Энид собралась спросить, что делает Уэнсдей, вешалка резко бросилась вперёд и выхватила их, заставляя Энид подпрыгнуть. Уэнсдей оглянулась на неё. — Я предлагаю тебе снять пальто, шапку и снуд для Гектора. У него есть склонность срывать их с тел людей, если они не делают этого сами. — Почему? — спросила Энид, недоумевая и широко раскрывая глаза. — Гектор был моим двоюродным дядей, и при жизни у него была странная одержимость верхней одеждой. Никто особо не удивился, когда он вселился в вешалку после того, как был раздавлен собственным гардеробом во время землетрясения. — Верно. Конечно. Вполне логично. — Энид не знала, почему она удивлена. Она умоляюще посмотрела на Уэнсдей. — Ты уверена, что я должна отдать ему свой снуд? — То, что Уэнсдей рядом, уже было достаточно хорошо, чтобы отогнать все другие запахи, но всё равно приятно иметь при себе её снуд на всякий случай. Уэнсдей приподняла бровь, взглянув на неё. — Если ты не хочешь, чтобы он сорвал его с твоей шеи и задушил тебя им, то да. Ты должна отдать ему свой снуд. Вздохнув, Энид кивнула и подошла ближе к вешалке, прежде чем остановиться, не обращая внимания на то, как Гектор наклонился к ней, совсем рядом. — Гектор, хотя я уверена, что ты хорошо позаботишься о моей одежде, не мог бы ты быть особенно осторожным с моим снудом и снудом Уэнсдей? Я сама сделала их в подарок Уэнсдей, и я просто не хочу, чтобы они зацепились за что-нибудь, понимаешь? Гектор слегка откинулся назад и наклонился вперед, и обратно назад. Энид приняла это за кивок. Вздохнув с облегчением, она сняла пальто, шапку и (неохотно) снуд, осторожно подойдя к нему на расстояние вытянутой руки, оборотень покорно протянула их. Он выхватил у неё пальто и шапку так же быстро, как и у Уэнсдей, но взял снуд несколько осторожнее. По крайней мере, Гектор аккуратно вешал их на соответствующие крючки, даже если он грубо выхватывал их у людей. — Гектор всегда так делает? — Энид не могла не спросить. — Да, он очень любит пальто, шапки и шарфы. Не волнуйся, он хорошо о них заботится, хотя иногда бывает непросто убедить его вернуть их. — Тогда ладно. Что ж, спасибо тебе, Гектор, — Энид решила быть с ним вежливой, поскольку она не хотела быть грубой с разумной вешалкой для одежды. Помимо инстинктивного желания подружиться, пусть даже с призраками в доме Уэнсдей (что действительно было странной мыслью, но это Аддамсы, так что она просто смирилась с этим), она также не хотела кого-то разозлить и в конечном итоге столкнуться с орущим на неё духом из туалета или преследующим её по дому приведением, или что-то ещё в этом роде. — Всё ли в доме живое? — поинтересовалась она у Уэнсдей, следуя за ней в левую часть фойе. — Нет. Многие вещи являются таковыми, но не все. Однако тебе следует быть осторожнее, поскольку духи, решившие привязаться к предметам, обычно довольно обидчивы и собственнически настроены. — Хорошо... — медленно произнесла Энид. — Есть ли что-нибудь ещё, о чём я должна быть осведомлена, или ты просто позволишь мне всё узнать самой? Довольный взгляд Уэнсдей — это всё, что нужно было Энид, что бы понять. Она вздрогнула. — Значит, выясню это сама. Уэнсдей фыркнула под нос, это было похоже на усмешку. Когда они шли через фойе, Вещь забрался ей на плечо. — Куда мы идём? — В семейную комнату. Моя семья, вероятно, собралась там, чтобы увидеться с нами с того момента, как мы приехали. — Ох, — кровь отхлынула от лица Энид. Несмотря на то, что она сделала всё возможное, чтобы подготовиться к встрече с семьёй Аддамс и произвести хорошее впечатление, во время многочасовой поездки на машине, она всё ещё чувствовала себя не готовой к этому. Уэнсдей покосилась на оборотня. — Я уверена, что они с нетерпением ждут встречи с тобой. Они будут рады оценить нашего нового заложника. — Конечно, — проговорила Энид, закатывая глаза. Она улыбнулась, когда Вещь уточнил жестами, что имелось в виду слово «гость». Уэнсдей, нахмурившись на них обоих, продолжила идти без комментариев, при этом заставляя Энид ухмыльнуться. Вещь довольно покачивался из стороны в сторону. Дверь, к которой они приблизились, распахнулась, открывая вид на большую комнату. Внутри было полно роскошных готических украшений. Стены были увешаны картинами с тревожными сценами и портретами чрезвычайно странно выглядящих людей, на полу перед дверью лежал большой белый ковёр из медвежьей шкуры, а мебель состояла в основном из странно удобных на вид чёрных диванов и кресел, вместо которых она, честно говоря, ожидала увидеть кровати с гвоздями или ряда электрических стульев. На нескольких диванах и креслах расположились четыре человека, все они повернулись к ним лицами в тот момент, когда открылась дверь. Энид пришлось сопротивляться желанию замереть на месте, как от неожиданного внимания, направленного в их сторону, так и от волны запахов, которые накрывали её с головой. Разлагающиеся лепестки роз, резкий одеколон, плесень, что-то гниющее, так много трав, что она даже не могла понять, что это такое и как они пересекались и переплетались между собой — всё это настолько подавляло, что ей хотелось убежать обратно в фойе, где она чувствовала только запах Уэнсдей, пыли, древесины дома, и лавандового лосьона для рук, который предпочитал Вещь. Вместо этого она подошла ближе к Уэнсдей и, как можно незаметнее, глубоко вдохнула её запах. Это понизило головокружительное количество ароматов, исходящих из комнаты, успокоило её и привело в чувства. Она не понимала, почему запах розмаринового мыла и гниющих осенних листьев, исходящих от Уэнсдей, так сильно помогал, но она не хотела подвергать это сомнению, пока это продолжало работать. Оборотень не хотела даже думать о том, что будет, если запах Уэнсдей перестанет оказывать такое действие до того, как она возьмёт свое обоняние под контроль. Вновь обретя способность сосредоточиться, она обвела взглядом семью Уэнсдей. Двое на диване, сидевших напротив них, были родителями Уэнсдей, выглядящие такой же несочетаемой парой, как и тогда, когда она впервые встретила их, но явно влюбленными, судя по тому, как они бессознательно прижимались друг к другу и держались за руки с переплетёнными пальцами. Пагсли сидел в кресле слева от них, всё ещё держа в руках свой арбалет, но улыбался Уэнсдей со всем дружелюбием и радостью младшего брата, который очень рад снова увидеть свою сестру. На диване справа от входа сидела женщина, которая выглядела так, как предполагала Энид, если бы кто-нибудь попросил её представить, как выглядела бы болотная ведьма. Вот только она была сухой, явно не в болоте, и носила большую шляпу с перьями, которая выглядела так, словно дышала, а в её вьющуюся гриву волос, как была уверена Энид, вплетены паутинки. Пожилая женщина повернула голову в их сторону, глядя на неё и Уэнсдей с широкой улыбкой на лице, но она не прекращала вязать… что бы она там ни вязала. Ладони Энид начали потеть, поэтому она спрятала их за спину, чтобы незаметно вытереть. Она не помнила, когда в последний раз так нервничала при встрече с новыми людьми. Ей так хотелось произвести хорошее первое впечатление, что это было почти болезненно. Она также хотела избежать того, чтоб в неё снова стреляли арбалетными болтами, если это в её силах. Уэнсдей тем временем вошла в комнату. Энид нерешительно последовала за ней. — Мама, отец, как всегда, ужасно рада вас видеть. Пагсли, над прицелом твоего арбалета нужно поработать. Ты даже не попал в её сердце и, если бы тебе повезло, в лучшем случае, пробил бы легкое, и то если бы использовал правильно заточенный болт. — Ну, теперь ты здесь, чтобы помочь мне в стрельбе по мишеням! — Взглянув на неё, Пагсли улыбнулся. Уэнсдей, ничего не ответив, отвернулась, чтобы посмотреть на пожилую женщину. — Бабушка, ты выглядишь ещё более отвратительно, чем я помню. И, дядя Фестер, я вижу, тебя ещё не арестовали власти. Впечатляет, учитывая твою удручающую способность оставаться «инкогнито». Энид собралась уже спросить о дяде Фестере, поскольку в комнате больше никого нет, когда бледный, лысый мужчина с чёрными кругами под глазами (почему-то ещё более тёмными, чем у Уэнсдей) вдруг ни с того ни с сего появился перед Уэнсдей, его лицо расплылось в широкой ухмылке. Энид подпрыгнула и едва удержалась от визга. — Я должен был догадаться, что ты учуешь меня, моя острая, как бритва, протеже! — сказал он радостно. — Как будто это было трудно. Тебя не просто так называют Фестером, дядя. Я почувствовала твой запах ещё в коридоре. Энид едва заметно принюхалась. «О, так вот откуда исходил этот запах». Она думала, что этот запах, вероятно, исходил от бабушки, так как от неё и так пахло мертвыми животными или даже скорее кладбищем, которое, как упоминала Уэнсдей, составляло большую часть их собственности. — Ах, как чудно, что наша маленькая гадюка вернулась! — восхитился Гомес после того, как Фестер плюхнулся на диван рядом с бабушкой. Гомес и Мортиша встали со своих мест и подошли к девушкам. Энид удивилась, когда Гомес притянул Уэнсдей к себе, чтобы обнять её. Ещё больше девушка удивилась, когда Уэнсдей позволила ему это сделать. Объятие длилось недолго, всего через несколько секунд Гомес отстранился, будучи явно хорошо знакомым с тем, с каким отвращением Уэнсдей реагировала на прикосновения. Мортиша же не пыталась обнять девушку, но она улыбнулась ей с такой теплотой и любящей нежностью, что сердце Энид стало колотится от внезапного приступа ревности, прежде чем она успела это остановить. — Нам не хватало твоего мрачного присутствия, окутывающего залы дома атмосферой страданий, моё ужасное дитя горя, — произнесла Мортиша, аккуратно заправив прядь волос за ухо Уэнсдей и сложив руки перед собой. — Ваше путешествие обошлось без происшествий? — Энид научила меня пользоваться… — рот Уэнсдей слегка дёрнулся от презрения. — Телефоном, который мне насильно вручил другой студент Невермора. Мортиша и Гомес обменялись растерянными и слегка обеспокоенными взглядами. Несмотря на своё собственное беспокойство, Энид начала хихикать. Теперь, по крайней мере, она знала, откуда в Уэнсдей была эта частичка презрения к современным технологиям. — Телефон? — спросил дядя Фестер. — С их помощью другим людям не составит труда отследить тебя. Уэнсдей глянула на него искоса в ответ. — Уверяю тебя, я уже зашифровала информацию на нём и позаботилась о том, чтобы никто не смог отследить меня с его помощью. Энид удивленно моргнула. — Подожди, серьезно? Это то, что ты сделала после того, как я показала тебе как им пользоваться? Уэнсдей кивнула Энид, прежде чем обернуться обратно к Гомесу и Мортише. — Уверяю вас, единственная причина, по которой я не избавилась от него заключается в том, что он позволяет мне читать большую часть моих любимых книг и слушать музыку, где бы я ни находилась. А в остальном, мы стали свидетелями двух автомобильных аварий, а также увидели, как с неба упало четыре птицы во время нашей поездки домой. Беспокойство сразу исчезло с лица Мортиши и Гомеса, и их лица вновь засияли яркими улыбками. — Ну, даже если машина не разбилась и не упала с моста, то, по крайней мере, ты видела всё это, а также у тебя было твоё новое устройство, чтобы поездка не была такой скучной, ma petite rose noire. — Ты подобрала какую-нибудь из мёртвых птиц? — Спросила бабушка, продолжая вязать… Энид прищурилась. «Это что, свитер с тремя рукавами?» — К сожалению, я решила, что нам будет лучше как можно скорее приехать сюда, чем останавливаться ради того, чтобы собрать останки с дороги. Бабушка нахмурилась и перестала вязать. — Почему? Что может быть важнее, чем сбор потенциальных ингредиентов для ужина? Мы могли бы сварить новую партию Потио Мортис! У Энид свело желудок от осознания, что они могли есть на ужин мёртвых животных, подобранных на трассе, но прежде чем она успела задуматься об этом, Уэнсдей продолжила. — Чтобы уменьшить вероятность того, что моя заложница предпримет попытку побега. Всё внимание семьи было обращено на неё с этими словами. Сглотнув, Энид взяла себя в руки и шагнула вперед, чтобы встать рядом с Уэнсдей, но как только она ступила на ковёр из медвежьей шкуры, он неожиданно на неё зарычал. Каким-то образом он откинул голову назад и бросился на блондинку, его зубы находились в нескольких дюймов от её любимых коричневых кожаных сапог. Инстинктивно она зарычала на него в ответ, гораздо глубже и грознее, чем, как ей казалось, она была способна, находясь в человеческом обличии, её когти были выпущены в предупреждающем жесте. — Даже не думай об этом! — Рычала она на ковёр. Никто не имел права портить её одежду, будь проклято первое впечатление. Ковёр успокоился и перестал рычать, хотя все ещё не сводил с девушки кровожадного взгляда. Она сконфуженно оглянулась на семью, скрывая смущение от вспышки гнева своей самой солнечной улыбкой и убирая когти за спину. — Мне так жаль! — Не стоит, моя дорогая, — с удивительно светлой улыбкой сказала Мортиша, протягивая Энид руку и помогая ей пройти по ковру. — Бруно очень чувствителен, когда люди начинают ходить по нему, ничего серьёзного. — О, хорошо, это приятно слышать. — Она бросила косой взгляд на Уэнсдей, которая лишь ухмылялась одними глазами ей в ответ. Гомес хихикнул, обмениваясь взглядом с Мортишей. — Итак, ты, должно быть, та знаменитая Энид Синклер, о которой мы так много слышали! — произнесла Мортиша с таинственным блеском в глазах, направляя Энид к дивану между двумя другими, стоящему спиной к большому камину, занимающим всю правую от входа стену. Гомес и Уэнсдей последовали за ними. — Эм, да, это я. Что бы Уэнсдей ни сказала вам обо мне, это неправда. — Нет, это не так, — произнесла Уэнсдей без колебаний. Энид бросила на неё грозный взгляд. Остальные члены семьи засмеялись, Мортиша мягко взглянула на девушку. — Ну, я очень надеюсь, что то, что она рассказала нам - правда, учитывая, что ты спасла нашу дочь от этого ужасного хайда. Ты, должно быть, настоящий оборотень, раз совершила такой ужасающе чудесный поступок. Как замечательно, что мы наконец-то встретились, — искренним и тёплым голосом проговорил Гомес, что заставило Энид густо покраснеть. — И как же сейчас сверкнули твои глаза! Я привыкла видеть оборотней с жёлтыми глазами, но твои были абсолютно золотыми! И твои шрамы! Как же приятно видеть их вживую, — продолжила Мортиша, притягивая Энид в совершенно неожиданные для неё удивительно крепкие объятия. Мортиша пахла умирающими розами, белладонной и зеленью. Этот аромат проникал в Энид. Он отвлекал, но не был подавляющим. Она едва успела ответить на объятия, как Мортиша резко отступила назад и на этот раз в объятия её заключил Гомес, он почти что поднял её над землёй, наполняя её нос резким ароматом одеколона и сигарет. Когда он опустил её на пол, они с Мортишей улыбнулись друг другу и вернулись на своё место на диване. Польщённая, смущённая и потрясённая до такой степени, что она, должно быть, была схожа по цвету со спелым помидором, Энид села и пыталась найти какой-нибудь ответ, который бы не выставил её идиоткой, когда внезапно вмешалась Уэнсдей, неосознанно спасая её. — Мама, отец, неужели вы должны быть такими заносчивыми? — спросила она, усаживаясь с едва слышным вздохом на место рядом с Энид. Как только она это сделала, Энид почувствовала, что снова может нормально дышать. Ещё немного и она точно бы потеряла сознание прямо здесь, в первый же день её пребывания, она была уверена в этом. — Конечно! Это наша обязанность, как родителей. — Воскликнул Гомес с ухмылкой. — Итак, моя дорогая, — обратилась Мортиша к Энид с сожалением на лице, — прошло уже довольно много времени с тех пор, как мы имели честь принимать оборотня в качестве нашего гостя. Есть ли что-нибудь особенное, что могло бы понадобиться для твоего пребывания здесь? — Заложницы, — напомнила Уэнсдей, поправляя собственную мать. Вещь перепрыгнул с плеча Уэнсдей на плечо Энид и принялся выстукивать «Г-О-С-Т-Ь» азбукой Морзе на её плече. Энид едва удалось сдержаться от смеха, но Уэнсдей всё ещё продолжала смотреть на них обоих. — Мне всё-таки стоит запереть тебя в ящике стола, Вещь? — Почему? Разве он сделал что-то плохое? — Энид спросила так невинно, как только могла. Вещь наклонил пальцы в жесте, подобном тому, как если бы у него была голова. Веко Уэнсдей снова начало подёргиваться. — Я не должна была вас знакомить. Ты развратила его. Единственное, что я в состоянии ещё сделать, это разлучить вас. — И лишить нас нашей связи? — воскликнула Энид. — Но мы с Вещью лучшие друзья! — Они с вещью касаются кулаками друг друга, чтобы подтвердить свою точку зрения. — Тем более, вас надо разлучить как можно скорее. Это будет одинаковой пыткой для вас обоих, — Уэнсдей задумчиво склонила голову. — На самом деле, это был бы очень подходящий способ начать пытать тебя во время наших каникул. У меня ещё много планов, на подготовку которых понадобится время, так что это будет самый быстрый и легкий способ начать прямо сейчас, пока я готовлю твои будущие мучения. Вместо того, что испугаться, как это было при первой их встрече, Энид просто закатила глаза и толкнула Уэнсдей плечом. — О, не ревнуй, Уэнсдей! Ты всё ещё моя лучшая подруга. — Ещё раз скажешь, что я ревную и проснёшься с обритой головой. Энид сузила глаза и в защитном жесте прикрыла свои волосы. — Ты не посмеешь. Уэнсдей приподняла брови. Кого пытается обмануть Энид? Конечно, Уэнсдей смогла бы сделать это. Их маленькую перепалку прервал арбалетный болт, направленный точно в голову Энид, и, как видно, очень острый, от которого девушка едва успела увернуться. Пагсли взволнованно улыбнулся ей. — Ух, ты! Не думал, что ты заметишь. — Прежде чем Энид успела что-либо сообразить, Уэнсдей вырвала арбалетный болт из дивана и сломала его надвое, глядя Пагсли прямо в глаза. — Могу я напомнить своей семье, что Энид — моя заложница, поэтому пытать её имею право только я? Или мне придётся повесить некую мешающую крысу за пальцы на стропилах, чтобы вбить этот факт в череп каждого? Энид в очередной раз закатила глаза от того, что её опять назвали заложницей, а Пагсли засиял. — Ты обещаешь, что повесишь меня на стропилах? — Я ничего не обещаю, Пагсли. Только угрожаю. — Пагсли, — произнёс Гомес со снисходительным видом, протягивая руку. Мальчик разочарованно вздохнул и неохотно передал ему арбалет. Гомес повернулся и с улыбкой посмотрел на Энид. — Дети, — произнёс он с нежностью. Энид медленно кивнула. — Точно, — сказала она. Но действительно, чего ещё она ожидала от семьи, которая вырастила Уэнсдей Аддамс? — У тебя хорошо вышло увернуться от арбалетного болта, — сказала бабушка, продолжая вязать свой причудливый свитер с тремя рукавами. — Ну, у меня было много практики, — сказала Энид, осторожно поднимая голову, теперь, когда нет непосредственной угрозы летящего арбалетного болта прямо в её череп. — Какой? Ты была в Неверморе членом клуба лучников, о котором упоминала Уэнсдей? — Спросил Фестер заинтересовано. — В Неверморе не используют людей в качестве мишеней, дядя, — ответила Уэнсдей. — Правда? — он нахмурился. — Тогда в чём смысл существования клуба лучников? — Именно поэтому я решила не вступать в него. — Эм, — Энид решила, что ей следует прервать эту тему на корню. — Нет, это потому, что я привыкла уворачиваться от метательных ножей Уэнсдей и всего прочего, пока мы жили вместе в одной комнате в Неверморе, — все замерли и вытаращились на них двоих, широко раскрыв глаза. Энид замерла на месте. Она сказала что-то не то? — Тебе удаётся уворачиваться от метательных ножей Уэнсдей? — недоверчиво уточнил Пагсли. — Эм, да? — она смотрит на Уэнсдей в поисках подсказки, но та лишь смотрит на неё пустым взглядом, хотя, Энид уверена, что видит на её лице намек на веселье или удовлетворение. Вещь спрыгивает с плеча Энид на её колено. ~ Почти каждый день, и никогда не было ни одной царапины, — произнёс он на языке жестов. Глаза Пагсли тут же загорелись. — Не может быть! Можешь показать мне? Секундами позже метательный нож вонзается в кресло Пагсли, распарывая его рукав вдоль предплечья. — В следующий раз я пущу тебе кровь, — безразличным тоном произнесла Уэнсдей. — Но это всё равно достижение, — ухмыльнувшись, сказал Фестер. — Не многие могут избежать твоих ножей. Ты была гением в этом с самого детства. Энид усмехнулась. — Уэнсдей гений во всём, — ответила она. Энид чувствовала, какое самодовольство исходит от Уэнсдей. Вещь благоразумно спрыгнул с её колена, чтобы устроится вместо этого на подлокотнике дивана. Энид ухмыльнулась, продолжив фразу: — За исключением того, как взаимодействовать практически с каждым человеком, которого она когда-либо встречала. Энид отпрыгнула в сторону за долю секунды до того, как один из ножей Уэнсдей вонзился в спинку дивана, где она только что сидела. Забыв на мгновение, где она находится и с кем разговаривает, она встретилась взглядом с Уэнсдей и злобно ухмыльнулась. Это была действительно забавная игра, в которую они вдвоём играли большую часть времени, пока жили в одной комнате. Энид была уверена, что изначально Уэнсдей использовала их только как способ запугивания и метала ножи так, чтобы они не ранили её. Но по мере того, как они становились друзьями, а рефлексы Энид улучшались, ножи все ближе и ближе подходили к ней, пока, в конце концов, Уэнсдей не стала бросать их прицельно в неё. Это почти стало традицией между ними. После того, как они заканчивали свои кучи домашних заданий и до запланированного Аддамс писательского времени, они проводили часть своего вечера именно так: Уэнсдей бросала ножи, а Энид только и успевала, что уворачиваться от них. И как сказал Вещь, она не получила ни единой царапины. Уэнсдей всегда соревнуется, а Энид никогда не отказывалась от вызова (официального или предполагаемого), поэтому почти с того момента, как она одарила Уэнсдей вызывающей ухмылкой, игра началась. Энид уворачивалась от оружия за оружием: метательные ножи, сюрикэны и болты из ручного арбалета Уэнсдей — от всех них она уворачивалась, изгибаясь, чтобы уклониться, и к тому времени, когда игра закончилась, Энид вышла из неё без единого пореза на свитере. Уэнсдей стояла одним коленом на диване, другой ногой твердо на земле, а руки были опущены. — Закончили? — запыхавшись, произнесла Энид. — Закончили, — согласилась Уэнсдей. Энид вздохнула и начала расслабляться из слегка скрюченной позиции, только чтобы напрячься и увернуться от последнего метательного ножа, нацеленного ей в голову. Уэнсдей вздохнула. — Как досадно. Энид внимательно посмотрела на неё, возвращаясь к дивану. — Это жульничество, — заявила она. — Жульничество — понятие относительное, — Уэнсдей говорила беззаботно, странный призрак ухмылки плясал на её губах. Энид закатила глаза и опустилась обратно на диван, но тут же замерла, осознав изменившееся окружение. Вид комнаты ужасал — каждая стена напротив них была полностью покрыта оружием, воткнутым глубоко в дерево. Но, возможно, ещё более пугающим являлось то, как все члены семьи Уэнсдей уставились на неё, разинув рты. (Задним числом она заметила, что всё оружие, брошенное или выпущенное в неё, аккуратно обводило контуры окон, что почти заставило Энид присвистнуть от того, как пугающе искусно Уэнсдей владеет своим оружием). — Мне… — Заикаясь, произносит Энид, совершенно потрясённая. — Мне так жаль… — Brava, mi querida! — воскликнул Гомес, вставая и хлопая с таким энтузиазмом, что Энид почти вздрогнула, сидя на своем месте. — Не многие могут избежать лезвия нашего маленького ножа! Ты согласна, mi amour? — Безусловно, превосходное проявление атлетизма. Очень впечатляюще, mon loup chéri, — Мортиша согласилась с довольной улыбкой на губах. Фестер смеялся в голос, почти задыхаясь, Пагсли смотрел на неё с благоговением, а бабушка хихикала себе под нос, продолжая вязать свитер. Энид смущенно опустила голову, но её тут же посетила мысль, которая заставила нахмуриться. Она перевела взгляд на Уэнсдей, скрещивая руки на груди. — Ты ведь не старалась зацепить меня, правда? Уэнсдей чуть приподняла бровь. — Я понятия не имею, на что ты намекаешь, — произнесла она, всё так же с беспристрастным лицом. Энид указала на контуры ножей, окружающих каждую оконную раму. — Если ты смогла идеально избежать попадания по кому-либо из них, то избегала ли ты попадания по мне? Потому что, клянусь, если ты испортила нашу игру, чтобы поиздеваться надо мной… — Энид угрожающе выпустила когти. Веки Уэнсдей подёргивались в её собственной версии закатывания глаз. — Поверь мне, Энид, я уже несколько месяцев делаю всё возможное, чтобы попасть в тебя… Тогда мне бы не пришлось больше слушать твое безостановочное хихиканье. Энид не смогла удержаться от того, чтобы уголки её губ не дёрнулись немного вверх, но она всё равно посмотрела на Вещь в поисках подтверждения. Он показал ей большой палец вверх, и она, убрав когти, уселась обратно на диван. — Вау, это было так здорово, — восхищенно произнес Пагсли. — Можно мне попробовать? Пожалуйста? — он потянулся за своим арбалетом, но Гомес не успел даже наполовину продвинуться к мальчику, чтобы отобрать его у него, как Уэнсдей резко встала, сверкнув глазами. — Если мне придется сказать это ещё раз, Пагсли, я зашью тебе рот, привяжу ноги к тяжелому камню, отрежу руки, а затем брошу тебя в аквариум с акулами задолго до того, как ты потеряешь сознание от потери крови. Энид — моя заложница. Это понятно? Пагсли кивнул, но, по мнению Энид, выглядел слишком восхищённым от угрозы, поскольку она почувствовала легкую тошноту от этого. Она ещё больше теряется, когда Гомес и Мортиша загораются от этого. — Конечно, наша маленькая грозовая тучка, она вся твоя, — произнесла Мортиша. — И нам бы и в голову не пришло отнять её у тебя, — добавил Гомес. Тошнота быстро прошла и Синклер не обратила внимания на румянец, который снова появился на её щеках. Энид твёрдо напомнила себе, что она не влюблена. Пагсли слегка вздрогнул от разочарования, но, несмотря на то, как странно проходило это первое знакомство, семья всё равно была рада её приезду. Как гостье, в независимости от того, что говорила Уэнсдей. — О, будет так здорово снова иметь оборотня в доме, — произнесла бабушка с ностальгической улыбкой. — Я очень надеюсь, что ты прольёшь кровь. — Я с нетерпением жду, когда услышу твои кровожадные завывания, эхом разносящиеся по болоту в следующее полнолуние, — добавил Фестер с широкой ухмылкой. — О, а можно мне посмотреть, как ты превращаешься? Я никогда раньше не видел, как превращается оборотень! — тут же поинтересовался Пагсли. — Так, так, всё, давайте не будем перегружать нашу «заложницу», — Мортиша подмигнула Энид, заставив Уэнсдей нахмуриться. — Я уверена, что ей и Уэнсдей нужно многое распаковать в своих комнатах до ужина. И будет лучше, если Уэнсдей покажет ей дорогу туда, а потом в столовую, когда ужин будет готов. Мы бы не хотели, чтобы она заблудилась в стенах дома, как это сделал кузен Торрент, когда был здесь в последний раз. — Вряд ли это случится, поскольку кузен Торрент был идиотом, но хорошо, мама, — Уэнсдей слегка недовольно сморщила нос, а Энид улыбнулась подразумеваемому комплименту от Уэнсдей. Она и не подозревала, что Уэнсдей считала её умной. Синклер встала вслед за Аддамс, когда та поднялась с места. Вещь спрыгнул с дивана и поспешил к Фестеру. Они обменялись каким-то странным рукопожатием, прежде чем придаток начал что-то рассказывать ему в бурном потоке движений, слишком быстрых, чтобы Энид могла понять. Они вдвоём, вероятно, навёрстывали упущенное, учитывая все истории, которые она слышала о том, что Фестер постоянно был в бегах и редко имеет возможность навестить свою протеже. — Было очень приятно познакомиться со всеми вами, — проговорила Энид с яркой улыбкой на губах. Она слегка вздрогнула, когда снова обратила внимание на оружие, застрявшее в стенах. — И мне действительно жаль, что… — Она неопределённо махнула рукой в сторону древесного побоища. Мортиша посмотрела на стену и мягко рассмеялась. — О, не стоит беспокоиться, дорогая, это случается постоянно. — Но разве Хаус не возражает? — Конечно, нет! Если что, Хаусу, кажется, это нравится. Кроме того, смотри сюда. Мортиша встала и подошла к Энид, обнимая её сбоку за плечи и поворачивая их обеих лицом к стене, утыканной ножами. — Хаус? Не мог бы ты показать Энид, как мы убираемся? Хаус коротко простонал, издав тот же звук согласия, который он издавал ранее, прежде чем внезапно оружие вздрогнуло и медленно выпало из стен, стукнувшись о пол. Выемки и отверстия в стене затягивались, пока не стали почти совсем незаметными. На самом деле, если бы Энид смотрела на стену в первый раз, она, вероятно, не увидела бы ничего необычного и списала бы все недостатки на возраст дома. — Ух ты! — восторженно воскликнула Энид, округляя глаза. Она повернулась к Мортише. — Значит, Хаус может делать это каждый раз, когда со стенами что-то случается? — Ну, когда Хаус захочет. Энид вопросительно приподняла бровь, подумав: «В каком случае Хаус не захотел бы?» прежде чем почувствовала, как что-то легонько дернуло её за рукав. Оглянувшись, она поняла, что это Уэнсдей схватила её за руку, слегка нахмурившись. — Если ты не хочешь, чтобы я оставила тебя искать наши комнаты самостоятельно, предлагаю следовать за мной, поскольку я больше не буду ждать. В данный момент я нахожу свою семью ещё более несносной, чем обычно. Энид усмехнулась тому, как раздражена Уэнсдей, как и тому факту, что она сама инициировала тактильный контакт с ней. Конечно, Уэнсдей позволяла ей короткие объятия и лёгкое встряхивание за плечи в восхищении после победы на Кубке По. Даже позволяла Энид сцеплять их руки, когда та таскала её по кампусу и обнимала после Кровавой Луны. Но всё равно Уэнсдей редко была инициатором каких-либо прикосновений между ними. Ещё более удивительным было то, что она сделала это на глазах у всей семьи. Энид вдруг поняла, что Уэнсдей действительно любит их и доверяет им намного больше, чем она пыталась обычно показать. — Хорошо, дай мне минутку, — Энид встала рядом с Уэнсдей (когда чужая рука покинула её локоть, она вовсе не почувствовала разочарования из-за этого) и повернулась лицом к большинству семейства. — Я очень благодарна, что вы позволили мне остаться зде-… ой, простите, что вы «держите меня в заложниках» здесь на время каникул. Энид подмигнула Мортише и проигнорировала взгляд, который Уэнсдей посылала им обеим. — Не нужно нас благодарить. Мы действительно будем недовольны тем, что ты останешься здесь, — Гомес довольно ухмыльнулся в ответ. — Да, мы положительно разочарованы, что приветствуем тебя в нашем доме. Кричи, если тебе что-нибудь понадобиться, ma chérie. Увидимся за ужином, — Мортиша улыбнулась, и все остальные ухмыльнулись, кивнув в знак подтверждения слов матриарха. Энид так же кивнула в ответ со счастливой улыбкой и вышла из комнаты, вслед за Уэнсдей. Прежде чем они выходят окончательно, Энид останавливается и наклоняется к шкуре белого медведя. — Мне жаль, что я наступила на тебя, Бруно. Я не знала, что это доставит тебе неудобства. Я постараюсь больше так не делать, — говорит она так искреннее, как только может. Затем она прищуривается, наклоняется ближе и рычит в холодные чёрные глаза Бруно: — Но если ты ещё хоть раз попытаешься съесть мои туфли, я перекрашу тебя в самый яркий розовый цвет, который только смогу найти. Такой яркий, что даже моим глазам будет больно. Понял? Бруно раздражённо выдохнул, что она приняла за согласие, а затем улёгся обратно, скорбно осматривая её туфли, но не делая попыток снова укусить. Она вновь выпрямилась и осторожно обошла его, пока не оказалась рядом с Уэнсдей. — Хорошо, соседушка, веди меня! Уэнсдей ничего не произнесла в ответ. Просто развернулась и пошла обратно в фойе, а Энид вприпрыжку последовала за ней. Может быть, в конце концов, поладить с семьёй Уэнсдей будет не так уж и сложно. Энид не могла долго молчать, ведь внутри неё бурлила энергия и счастье. — У тебя потрясающая семья! — восклицает Энид, как только убеждается, что их никто не слышит. — Самая классная семья на свете! Уэнсдей только усмехается в ответ. — Серьёзно! Я знаю, что ты всегда говоришь, что ненавидишь своих родителей и всё такое, но они, очевидно, любят тебя и друг друга так… — Тошнотворно, не так ли? — И Пагсли просто боготворит тебя… — Я уверена, что он ещё пожалеет об этом, когда у него появятся мозги. — И ты так близка со своей бабушкой и дядей Фестером. Очевидно, что они и твои родители научили тебя гораздо большему количеству полезных вещей, чем моя семья. — Не то чтобы это было трудновыполнимой задачей. — И судя по тому, как вы все постоянно упоминаете своих родственников, и по тому, что ты рассказывала мне о том, что вы встречаетесь минимум три раза в год и внимательно ведёте запись, чтобы убедиться, что о них не забыли даже после смерти… — Энид вздохнула, думая о своей собственной стае и о том, как быстро они выгоняли людей, если они вели себя не как подобает правильным оборотням. Как им навсегда запрещалось обсуждать или говорить с теми, кто больше не являлся частью стаи. Если бы она прожила ещё несколько лет без возможности обращаться, то, вероятнее всего, выгнали бы её саму. Уэнсдей останавливается и недолго изучает Энид любопытным взглядом, как тогда, при первой встрече в комнате общежития. И снова Энид чувствует себя не более чем насекомым, которого прикололи для изучения или одной из пробковых досок Теда Банди. В последний раз, когда Уэнсдей смотрела на неё так, она её похитила. Она очень надеялась, что этот раз не означал, что вся её стая таинственным образом исчезла бы. — Если это действительно так, несмотря на то, что твой интеллект и здравомыслие крайне сомнительны, тогда, возможно, я возьму тебя в заложники навсегда, и у моей семьи не будет выбора, кроме как терпеть твое присутствие, пока я не отпущу тебя, чтобы преследовать свои собственные цели, как только мы станем взрослыми, — произнесла Уэнсдей, наконец, резко повернувшись и продолжая идти через фойе. Энид споткнулась, пытаясь догнать её, что крайне раздражало, поскольку якобы усиленные рефлексы оборотня должны были делать её менее неуклюжей. Но, нет. Видимо, нет. По крайней мере, не рядом с Уэнсдей. (Она никогда не позволила бы Йоко услышать это). Когда Энид наконец догнала её, то хихикнув, ненадолго слегка приобняла Уэнсдей сбоку, что та позволила. (В последнее время она позволяла многое, видимо, окончательно смирившись с тем, что Энид необходимо касаться и обнимать своих друзей). — Извини, Уэнсдей, но мы не можем просто запугать твоих родителей, чтобы они псевдоудочерили меня, да и моя мама никогда бы не позволила мне это, даже если бы они захотели, — она вздохнула и опустила руку, которая теперь бесполезно болталась вдоль её тела. — Хотя мысль хорошая. — Сколько ещё раз я должна напомнить тебе, что ты моя заложница? Моя семья не будет «псевдоудочерять» тебя. Они просто будут вынуждены заботиться о твоих основных потребностях, чтобы ты не умерла во время своего заключения здесь. Если за это время у тебя разовьётся Стокгольмский синдром, это увеличит податливость твоего ума, и я смогу лучше использовать твою разрушающуюся психику. Энид рассмеялась. — А как же тогда моя мама и стая? Они не позволят тебе «держать меня в заложниках» вечно, знаешь ли. В конце концов они придут за мной. — Если они смогут найти тебя, — уверенно ответила Уэнсдей. — А как ты поступишь, когда мы вернёмся в Невермор? — поддразнивала Энид. — Тогда ты точно не сможешь спрятать меня от них. — Если у тебя не разовьётся Стокгольмский синдром до такой степени, что ты будешь сражаться с членами своей стаи на смерть, чтобы остаться со мной, предпочтительно на дуэли со своей матерью, тогда я просто заставлю свою семью обеспечить нас оставшимся образованием в виде домашнего обучения. Энид хмыкнула. — Я вижу, ты всё продумала до мелочей. — Я всегда так делаю, как ты должна была уже заметить. — Ты всегда так делаешь, да? — невинно спросила Энид, заставляя Уэнсдей мгновенно повернуть голову в её сторону и сощуриться. — Забавно, потому что я могу поклясться, что недавно мы с Вещью болтали, и он упомянул что-то о том, что обманом заставил тебя надеть жёлтое платье на твой двеннадцатый день рождения… — Итак, как я вижу, маленький предатель перешёл от заточения в ящике стола до конца каникул к заточению в Железной Деве, которую я сделала специально для него, — произнесла Уэнсдей. Энид нервно усмехнулась над идеей Железной Девы в форме Вещи. Железная рука? Железная ладонь? — О, да ладно тебе, Уэнсдей. Мы обе знаем, что Вещь слишком полезен, чтобы ты запирала его на все каникулы. Она не констатироавала очевидный факт того, что Уэнсдей слишком сильно любила Вещь, чтобы запирать его дольше, чем на несколько дней. Максимум на неделю. В любом случае, Уэнсдей задумчиво хмыкнула. — Полагаю, ты права. Хотя в последнее время его преданность, похоже, изменилась, несмотря на то, что он поклялся в нерушимой верности мне. — Ах, но мы не знаем, является ли это частью его долгосрочного плана по ослаблению моей бдительности и заполучению доверия к нему, чтобы он мог шпионить за твоим «заложником», когда тебя нет рядом. Или, может быть, он просто пытается заразить меня стокгольмским синдромом, — говорит Энид. Уэнсдей бросила на неё в ответ взгляд полный веселья. Энид широко улыбнулась в ответ. Она была так рада, что Уэнсдей похитила её. Иначе она бы точно очень скучала по ней. Они пересекли фойе (которое оказалось до смешного велико) и начали подниматься по лестнице, когда наверху появился Ларч. — Ларч, многие из моих орудий сейчас лежат на полу в семейной комнате. Возьми их и отнеси в мою комнату, — произнесла Уэнсдей, когда они прошли мимо него. Он что-то простонал в ответ, продолжая спускаться по лестнице. — Пожалуйста! — в след кричит Энид. Ларч снова простонал. — Тебе не нужно говорить «пожалуйста». Ты ведь понимаешь это, верно? — А ты понимаешь, что грубо приказывать людям? — Грубость ещё никогда не мешала мне делать что-то. Энид заливается смехом от того, насколько это было правдивым. — Кроме того, — продолжила Уэнсдей, — я всегда благодарю его. Сказать «пожалуйста» в дополнение к этому было бы уже перебором. Энид снова закатила глаза вверх. — Ну, тогда, видимо, мне придется говорить «пожалуйста» за тебя. — Если ты этого хочешь, — Уэнсдей почти вздохнула, а Энид усмехнулась в ответ. Дойдя до верха, они повернули налево и начали идти по длинному коридору. — Ларч уже должен был распаковать твой багаж. Хотя я уверена, что он понятия не имел, что делать с твоими вещами, и просто оставил большую часть из них на твоей кровати. Энид засмеялась при мысли о том, как если бы огромный мужчина в замешательстве рассматривал бесчисленное количество постеров, занавесок, безделушек и радужную коллекцию свитеров Энид, прежде чем аккуратно разделить их на стопки по типу и цвету. О, она бы отдала всё на свете, чтобы иметь картину с его выражением лица у себя на стене. Уэнсдей оглядывается на неё с тенью едва заметной улыбки на лице. — Идём, tesoro. Нам придётся поторопиться, если я хочу проводить тебя в твою комнату и дать возможность распаковать вещи до ужина. Обе мгновенно напряглись. Энид прищурилась, смотря на Уэнсдей, лицо которой вдруг окаменело. Синклер могла бы поклясться, что на долю секунду Аддамс выглядела такой же удивлённой, как и она сама. — Кем ты меня сейчас назвала? — вкрадчиво поинтересовалась Энид. — Если ты собираешься оскорблять меня, будь достаточно смелой, чтобы сделать это на английском языке. — Никем, — резко ответила Уэнсдей. — Ты точно оскорбила меня. Что это означает? — несмотря на свой характер, в её сердце начала зарождаться обида. Оскорблять друг друга — это одно дело. Именно так они стали друзьями с самого начала. Но что-то в самой идее, что Уэнсдей оскорбляла её на языке, которого девушка не понимала, оставляло неприятный привкус во рту и кислый осадок в желудке. — То и означает, — всё ещё удерживая безэмоциональную маску на лице, отвечала Уэнсдей. Энид не смогла прочитать её. — Я имела в виду, что назвала тебя «Ничтожеством». Энид удивленно моргнула. — Подожди, правда? Уэнсдей медленно кивнула в ответ. Но Энид всё ещё смотрела на неё с подозрением. — Ты даешь свое слово? Уэнсдей снова кивнула. Энид расслабилась и позволила себе выдохнуть. — Ну, тогда ладно. Я бы подумала, что это слегка по-детски для тебя, Аддамс, но всё равно, — она лучезарно улыбнулась Уэнсдей, которая смотрела на неё так, будто впервые видела и не узнавала девушку перед собой. — Так и где же наши комнаты? Уэнсдей без лишних слов повернулась на пятках и пошла по коридору, как ни в чём не бывало, а Энид радостно подпрыгивая, отправилась за ней.(Две недели после кровавой луны — две недели до второго полнолуния)