«Ни одно предприятие не имеет больше шансов на успех, чем то, которое скрывают от врага до тех пор, пока оно не созреет для исполнения».
Никколо Макиавелли
Всё началось с неожиданно раннего окончания семестра. Все остальные радовались раннему началу почти десятимесячных каникул (даже если это волнение сдерживалось мрачным напоминанием о всех смертях и трагедиях, предшествовавших им, особенно о потере директрисы Уимс). Всё, что чувствовала Энид, — это ужас. Она знала, что Эстер будет на седьмом небе от счастья, когда узнает, что Энид наконец-то смогла обратиться. Конечно, ей будет что сказать о шрамах на лице дочери, но даже это не затмило бы радости матери от того, что младшая девочка из её помёта наконец-то обратилась. Энид больше не будет разочарованием семьи. Наконец-то она станет «нормальным» оборотнем. До этого семестра Энид отдала бы за это всё что угодно. Но теперь всё изменилось. Во-первых, её первая трансформация произошла во время Кровавой Луны. Энид никогда не слышала, чтобы оборотни впервые обращались во время такого полнолуния, поэтому она понятия не имела, что это будет означать для неё самой или её положения в стае. Насколько она знала, оборотни, изменившиеся во время Кровавой Луны, считались социальными изгоями. И её, скорее всего, выгонят из стаи так же, как если бы она вообще не обратилась. В её стае действовало очень строгое правило «не говорить об этом», когда речь шла о неприглядных вещах. А это значило, что было много вещей об оборотнях, которых Энид не знала, пока её не отправили в Невермор (хотя это, безусловно, очень расстраивало, но она не собиралась бросать вызов своему альфе в ближайшее время, потому что не была глупой). Так что да. Могло оказаться, что её трансформация считалась такой же плохой, как и полное её отсутствие. Может быть, даже хуже, если это вообще было возможным. Впрочем, она не слишком беспокоилась об этом. Поскольку никто из оборотней в Неверморе не относился к ней иначе, кроме, разве что, благодарности за личное участие в спасении школы. Ну и некоторые парни-оборотни вдруг стали вести себя с ней немного… бесцеремонно. Но если отбросить тревожные мысли о Кровавой Луне, то теперь появилась вся эта дурацкая штука под названием «поиски пары». Она всегда знала, что когда (если) она наконец-то превратится, Эстер сразу же начнет подталкивать её к поиску хорошего сильного партнера. Особенно мужчины. Долгое время она была так взволнована поиском пары, что это почти затмило её волнение по поводу трансформации. Найти кого-то, кто будет любить её безоговорочно до конца жизни, кто будет принимать её недостатки так же легко, как и достоинства, кто свалит её с ног и осыплет романтикой. Это была одна из её самых больших мечт с тех самых пор, как Энид была маленькой девочкой. У неё всегда было так много любви, и мысль о том, что кто-то захочет дать ей столько же в ответ — это то, чего она так сильно хотела долгое время. Особенно по мере того, как шли годы и опасения по поводу того, что она никогда не обратится, что никогда не получит шанс получить эту безусловную любовь, становились всё больше и больше. Но теперь, когда появился шанс найти наконец-то свою идеальную пару, она понимала, что не готова к этому. Кровавая Луна или нет, но Энид знала, что значит для оборотня впервые превратиться и не только не напасть на кого-то, кто не является членом его стаи, но и сделать своей миссией защиту этого человека от каких-либо угроз. Это не одна из тех вещей, о которых «не говорят» в её стае. Наоборот, в той или иной форме эта концепция присутствовала почти в каждой сказке, которую родители читали ей на ночь. Это значит, что она признала Уэнсдей стаей… А если она признала Аддамс стаей, несмотря на то, что та явно ею не была, то это значит, что Энид признала Уэнсдей как… Она отмахнулась от этой мысли. Энид смогла принять то, что она лесбиянка. Оглядываясь назад, это имело огромный смысл, и ей никогда не было дела до того, как себя идентифицируют люди. Однако она категорически отказывалась признать, что она могла выбрать соседку по комнате как свою пару. Что она может быть влюблена в Уэнсдей Аддамс. Идти по этому пути означало бы добровольно бежать навстречу катастрофе. А она не была сумасшедшей, гоняющаяся за Аддамс, в отличие от некоторых людей, которых она знает. Поэтому она отбросила бабочек и слишком тёплые чувства, возникающие у неё всякий раз, когда Уэнсдей смотрела на неё. Энид смирилась с безумно долгим перерывом, в течение которого её либо выгонят из стаи за то, что она ненормальный оборотень, либо она будет терпеть попытки Эстер свести её с исключительно маскулинным парнем, либо ей придется пройти ужасное испытание — признаться своей семье. Последнего варианта было достаточно, чтобы заставить её содрогнуться. Она знала, что Мюррей поддержит её, потому что он всегда так делал. Отец будет продолжать любить её так же, как всегда. Она понятия не имела, как отреагируют её братья, и будет ли им вообще до этого дело. С другой стороны, Эстер… Энид точно знала, как та отреагирует. И это будет связано с иными видами конверсионных лагерей, нежели теми, в которые она пыталась загнать Энид в последний раз, когда они виделись. Нет, она не была готова открыться своей семье, кроме, может быть, Мюррея. Не сейчас, да и, возможно, никогда. Так что это означало перерыв в отношениях с невыносимо подавляющими парнями, пытающимися заманить её феромонами, от которых её тошнило. Несколько парней-оборотней в Неверморе уже пытались это сделать, но благодаря Уэнсдей данная активность очень быстро прекратилась, и Энид была крайне признательна за это. Но в Сан-Франциско не будет Уэнсдей. Поэтому Энид собирала чемоданы так медленно, как только могла, по меньшей мере трижды перекладывая каждый разноцветный свитер или юбку в цветочек, прежде чем наконец уложить их в чемоданы или спортивную сумку. Она сворачивала свои любимые постеры и шторы, мягкие игрушки и красочные украшения, прятала их под слоями одежды, но ей не удалось уместить всё. На самом деле, она не могла впихнуть даже половину из этого под одежду, которую, как она знает, Эстер, по крайней мере, будет терпеть. Со скорбью она начала выбрасывать вещи, которые не могут втиснуться в сумку и чемоданы, в один из больших мусорных пакетов, которые она держала под рукой именно для этого. Естественно, в этот момент в их комнату возвращается Уэнсдей. Энид слышала её знакомые шаги по коридору, но они остановились перед их дверью, не двигаясь почти целую минуту. Нахмурившись, Синклер начала подниматься с места, где она выбрасывала юбки в мешок для мусора, чтобы проверить, что там, но тут Уэнсдей наконец открыла дверь. Она прошла несколько шагов и остановилась, на плече у неё лежал Вещь, и оба они смотрят на Энид. Синклер застыла на месте, как будто её поймали с рукой в банке с печеньем, и она думала, что неподвижность как-то поможет ей избежать обнаружения. Было очевидно, что это не так. — Что ты делаешь? — спросила Уэнсдей, глядя на мусорный пакет в руках Энид. Энид переводила взгляд с одежды на своей кровати, на пакет в руке и снова на Уэнсдей. — Эм, ничего? — она пыталась сделать вид, что это действительно так. Уэнсдей слегка приподняла левую бровь, глядя на Энид с неопределённым любопытством, как если бы она была особенно интересным жуком, приколотым к пробковой доске рукой энтомолога. Энид внутренне застонала. Она знала, как выглядит Уэнсдей, когда собиралась перейти в режим допроса, и Энид понимала, что она не в том состоянии, чтобы выкручиваться. — Обычно я бы с радостью помогла тебе уничтожить всё разноцветное, что попадает в поле моего зрения, но выбрасывать любое из твоих радужных чудовищ слишком не в твоём характере, — произнесла Уэнсдей. Энид вздохнула и смирилась с тем, что лучше просто побыстрее покончить с этим, чем пытаться не говорить Уэнсдей правду, как бы жалко, по её мнению, она ни звучала. Аддамс была пугающе хороша в вытягивании информации из людей, независимо от того, хотели они этого или нет, даже без применения лезвий или электрошокера (хотя оборотень знала, что Уэнсдей получала своеобразное удовольствие, когда у неё появлялась возможность использовать свои любимые инструменты). Кроме того, Энид была просто слишком измотана перспективой столкнуться с Эстер так скоро, чтобы вообще сопротивляться. — Ну, моя мама не так уж сильно любит все мои вещи, как и ты, — она устало махнула рукой в сторону разноцветных тканей, всё ещё свисающих со стропил, и коллекции случайных безделушек, которые она набрала в магазинах Джерико за этот короткий семестр. — Она никогда не считала, что оборотню практично иметь такие вещи, но когда я начала взрослеть и всё никак не подавала признаков трансформации, она начала выбрасывать всё, так как считает, что это часть причины, по которой я не превращаюсь в волка, как должна была. Через некоторое время я просто перестала их выкладывать, в основном потому, что надеялась, что она не будет так сильно критиковать меня, если я не буду этого делать. Здесь, в Неверморе, я могу делать всё, что хочу, но в Сан-Франциско я прячу то, что могу, а остальное выбрасываю, чтобы она не злилась на меня, — Энид вздохнула, — А когда она узнает, что я трансформировалась, она, наверное, будет вести себя ещё хуже, чем обычно… Внезапно в её голове всплыла мысль, и вся кровь отхлынула от её лица. — О Боже, она, наверное, заставит меня избавиться от всей моей одежды и краски для волос! Моя одежда и волосы были практически единственными вещами, которые её не волновали, потому что отец был не против этого, и пока я носила джинсы, её это не слишком волновало, но теперь она заставит меня носить только камуфляжные штаны и фланель все каникулы! И несмотря ни на что, она точно заставит меня выбросить краску для волос, потому что не хочет, чтобы у моей волчьей формы были цветные пряди… — Энид со стоном рухнула обратно на кровать. — О, это будет хуже всего! — Хм… — Уэнсдей выглядела так, как будто она что-то обдумывала в течение пары мгновений, прежде чем пошла в другой конец комнаты и начала быстро собирать свои чемоданы. — Твоя мать звучит особенно ужасно, и не в хорошем смысле. Ты проведёшь с ней все каникулы? — К сожалению, да, — Энид со стоном потирала лицо ладонями. — К тому же вся стая будет давить на меня, чтобы я нашла себе пару, как только вернусь, а я не смогу оставаться в своей комнате все каникулы, чтобы избегать их. Я с ума сойду! — Я не вижу в этом проблемы. Учитывая твою пугающе большую коллекцию мягких игрушек-единорогов, я бы сказала, что ты уже на пути к уникальной форме безумия. — Ха, — сухо сказала Энид. — Иногда ты совсем не помогаешь. — Я знаю. Энид села на кровати и посмотрела на Уэнсдей самым умоляющим выражением лица, сцепив руки вместе. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приезжай в гости хотя бы один раз во время каникул, даже если это всего лишь выходные. Я обещаю, что большинство людей в моей стае — самые худшие, и ты сможешь наводить ужас, пока будешь там, а я даже украшу свою комнату во всё чёрное и буду носить полностью чёрную одежду, если ты приедешь! Уэнсдей бросила на Энид взгляд, который та не смогла прочесть. — Энид, я могу заверить тебя, что ты увидишь меня во время каникул. Энид тут же улыбнулась, взволнованно вскакивая с кровати. — Правда? Ты обещаешь? Уэнсдей кивнула, прежде чем еле слышно вздохнуть, когда она повернулась обратно к своему чемодану, продолжив свою мысль: — И я полагаю, что могу смириться с тем, что твоя комната будет красочной, если ты не будешь ожидать, что моя будет такой же. — О, я имела в виду, что, если ты приедешь в гости, мы, вероятно, будем жить в одной комнате. Но не волнуйся! Я обязательно куплю для тебя чёрные простыни, одеяло и всё такое. Я вполне могу спать и на полу. Уэнсдей сделала неопределённое движение, которое Энид восприняла как благосклонное «да». Волчица радостно слегка покачнулась и махнула кулаком вверх в сторону Вещи, который в ответ взволнованно поднял большой палец. Энид обернулась с широкой улыбкой на лице, чувствуя себя теперь намного лучше, когда знала, что у неё будет хотя бы одно занятие, которое можно будет с нетерпением ждать во время каникул. Она вернулась к разбору собственных вещей. Но через мгновение её взгляд остановился на маленькой косметичке. — О! Я чуть не забыла, — она выхватила её и спрятала за спину, поворачиваясь назад и ухмыляясь, — Вещь, у меня для тебя подарок. Вещь приостановился, помогая Уэнсдей упаковать её откровенно ужасающую коллекцию ножей, метательных звёзд, ручных гранат и прочего оружия (где она вообще всё это хранила?), и перебежал на сторону комнаты Энид. Волчица снова села обратно на кровать, чтобы он мог устроиться на колене, когда добрался до неё. Вытащив косметичку из сумки, она с размаху вручила её ему, не обращая внимания на острую боль в груди. — Здесь все твои любимые лаки для ногтей, маникюрные принадлежности и лосьон для рук из моей коллекции. Я хочу, чтобы они были у тебя, так как знаю, что ты будешь заботиться о них и правильно использовать, — Вещь тут же выпрямился по стойке смирно, и хотя он не делал движения, чтобы схватить её, Энид слегка отодвинула косметичку назад и бросила на него суровый взгляд, — Мое единственное условие: ты должен прислать мне фотографии всех крутых нейл-артов, которые ты с этим сделаешь. Договорились? Вещь кивнул, но прежде чем потянуться, чтобы взять у неё сумочку, он нерешительно спросил, уверена ли она, что хочет отдать это ему, а не оставить себе. — Да, — Энид ответила со всей искренностью, она радовалась, что ей не приходится притворяться, — Как я уже сказала, я знаю, что ты позаботишься об этом, и я всё равно не смогу использовать его во время каникул. К тому же, ты лучше меня разбираешься в нейл-арте, и я не могу дождаться, чтобы увидеть фотографии того, что ты придумал. Энид сделала паузу и со стоном откинула голову назад. — Боже, я идиотка. Я забыла, что у вас, ребята, нет мобильных телефонов, так что вы всё равно не сможете прислать мне фотографии, — она выпрямилась и качнула головой. — Неважно, я всё равно отдам это… К её удивлению, Вещь вскочил с её колена и сделал безумный рывок в сторону Уэнсдей, прямо к маленькой чёрной сумке, висящей на одном из столбиков её кровати. Что ещё более шокировало, так это то, что Уэнсдей тоже кинулась за сумкой, небрежно отбрасывая пару своих любимых ножей на кровать. Энид никогда раньше не видела, чтобы она делала такое со своим оружием. Вещь в конце концов выиграл гонку, умудряясь забраться в сумку как раз перед тем, как Уэнсдей добралась до неё. Аддамс быстро вытащила его, но не раньше, чем он зацепился за что-то, что с грохотом упало на пол, когда его вырвали из сумки. Все замерли. Энид смотрела широко раскрытыми глазами на блестящий чёрный прямоугольник, лежащий там в очень дразнящей манере. — Энид… Энид вскочила с кровати с возмущенным вздохом. Она обвиняюще ткнула пальцем в Уэнсдей. — У тебя есть телефон?! — блондинка почти кричит. Аддамс вымученно вздохнула. — Не по своей воле. Ксавье навязал его мне вскоре после того, как мы покинули кабинет директрисы Уимс. — Но он всё ещё у тебя есть, и ты мне не сказала?! — Энид прошлась через комнату и подняла телефон, глядя на Уэнсдей, чтобы скрыть то крошечное количество боли, что нарастало в её груди. Вещь вырвался из хватки Уэнсдей и упал на пол, спеша к Энид, прежде чем Уэнсдей снова успела его схватить. Оборотень подхватила его и позволила взобраться к себе на плечо, словно жуткой версии попугая. — Ну, — хмыкает Энид, — По крайней мере, я знаю, что Вещь не грязный предатель. — Это зависит от твоего определения грязного предателя, — Уэнсдей хмуро смотрела на Вещь. Она начала говорить что-то о последствиях, но Энид была слишком занята, сердито ворча себе под нос и открывая телефон соседки по комнате, чтобы обращать на это внимание. — Не могу поверить, что у тебя ещё не установлен пароль, — произнесла она удивлённо. — Ты можешь не давать людям смотреть в телефон с помощью пароля? — Да, это одна из первых вещей, которую ты делаешь, когда настраиваешь новый телефон, — Энид взглянула на Уэнсдей, — Что, Ксавье просто бросил в тебя эту штуку и убежал? — Это довольно точное описание, — Уэнсдей подошла ближе к Синклер, — Покажи мне, как установить пароль. Энид подняла руку, её внимание уже вернулось к телефону, когда она набирала что-то одной рукой. — Подожди, я добавлю свой номер в список контактов. — В этом нет необходимости. Энид посмотрела на Уэнсдей, искренне обижаясь. — Значит, ты не хочешь разговаривать со мной во время каникул? Они долго смотрели друг на друга. Пока Уэнсдей не повернула голову в сторону, задумавшись и поражённо вздыхая. — Ладно… Приободрившись, Энид вернулась к добавлению своего номера, поставила сердечки по обе стороны от своего имени (так она делала на телефонах всех своих друзей для контактной информации, поэтому она решительно подавила глупых бабочек, которые пытались порхать у неё в животе при виде этого на телефоне Аддамс). Она также добавляет собственный номер в список «избранного» Уэнсдей, за что Вещь начал забавно тыкать в неё пальцем. — Хорошо, Вещь, время для фото, — Энид приподняла телефон на вытянутой руке, чтобы сделать селфи, ухмыляясь в камеру, в то время как Вещь показал пальцами знак мира на её плече. — Вы оба — моё личное оскорбление, — проговорила Уэнсдей, вернувшись к сбору своих чемоданов. — И ты любишь нас за это, — Энид напевала себе под нос, не отрываясь от телефона Уэнсдей. Закончив сохранять селфи в качестве фотографии собственного контакта, она решила добавить ещё несколько в список Уэнсдей, просто ради интереса. Энид позаботилась и о том, чтобы выбрать для всех смешные и подходящие аватарки, дабы было легче различать каждого человека. Но Юджин — единственный человек, которого Энид тоже сохранила в «избранном» Аддамс. Если Уэнсдей и будет с кем-то связываться во время каникул, то это точно будет он (и Энид. Она надеялась на это). — Окей, осталось сделать ещё одну вещь, — Энид подбежала к соседке и протянула ей телефон. — Пора фотографироваться, Уэнсдей! Аддамс же даже не удосужилась поднять глаза с того места, где она чинно складывала одно из своих платьев. — Нет. Энид дулась на неё, когда Вещь спрыгнул с плеча Энид на кровать, чтобы вернуться к сортировке ножей. — О, ну давай, Уэнсдей, пожалуйста? — Нет. — Это будет весело! — Нет. Энид поджала губы, скрещивая руки в раздумьях. Она ухмыльнулась, поняв, как выйти из этой ситуации. — Хорошо, тогда, наверное, я не буду показывать тебе, как установить пароль или как загрузить твои любимые странные книги, чтобы ты могла читать их, где бы ты ни была, или как сохранить все твои жуткие песни в музыкальной библиотеке, чтобы ты могла слушать их, когда захочешь. Уэнсдей замерла. Она медленно повернулась к Энид, её глаза наполнились невольным интересом. — Телефоны могут делать все эти вещи? Энид кивнула. — И даже больше, но я покажу тебе, как, только если ты позволишь мне сфотографироваться с тобой. Уэнсдей пристально смотрела на неё, явно надеясь запугать, чтобы она сдалась. Эта попытка только усилила ухмылку Энид. Тактика молчаливого запугивания Аддамс перестала работать на Энид давным-давно. — Лучше поторопись с решением, Уэнс. У нас не так много времени, чтобы собрать вещи, прежде чем наши семьи приедут за нами. Так что если ты хочешь, чтобы у меня было достаточно времени, дабы показать тебе всё… — Хорошо, — Уэнсдей прервала её. — Я позволю тебе сфотографироваться со мной при условии, что ты покажешь мне всё, что ты описала, и что ты никогда больше не будешь называть меня Уэнс. — Договорились! — щебетала Энид, подпрыгивая рядом с соседкой. Она нерешительно подняла одну руку. — Можно? Уэнсдей молча посмотрела на неё, прежде чем повернуть голову лицом к камере. — Я разрешаю, если это означает, что с этим нужно покончить побыстрее. Энид едва сдержала радостный визг и обхватила плечи Уэнсдей, притягивая её к себе, слегка наклоняясь, чтобы их лица оказались в кадре. — Улыбочку! — поддразнила она. — Вещь, подай мне мой серебряный нож. Энид ухмыльнулась и быстро сделала несколько фото, а затем отстранилась, чтобы просмотреть их. Она выбрала одну понравившуюся и отправила её себе (вместе с селфи с Вещью), а затем перешла к настройкам. Несколько нажатий спустя она выключила телефон, передавая его Уэнсдей с самодовольной ухмылкой. — Хорошо, давай приступим к работе по установке твоего нового пароля! Глаза Уэнсдей слегка сузились в подозрении, когда она забрала телефон у Энид, а Вещь запрыгнул к ней на плечо, чтобы лучше видеть. Аддамс снова включила телефон и открыла экран. — Что ты наделала? — говорит она почти безразлично. Энид разразилась смехом, а Вещь постукивал пальцами так, как он это обычно делал, когда ему было весело. Уэнсдей с силой стащила его с плеча, не отрываясь от телефона, хотя он продолжал смеяться, перекатившись в безопасное положение на кровати. Аддамс бросила убийственный взгляд на Синклер, которая отчаянно пыталась сдержать смех, хотя это у неё не получалось совсем. Уэнсдей бросила ей телефон. — Исправь это. — Но я думала, ты хочешь, чтобы я показала тебе, как установить пароль? — Энид удалось прерваться ненадолго, но она засмеялась ещё сильнее, когда одно веко Уэнсдей дернулось. — Энид, — предупреждающе произнесла Уэнсдей. — Ладно, ладно, — Энид сдавленно хрипела, поднимая руки в знак капитуляции, — Сейчас, я остановлюсь, — она хихикнула ещё несколько раз, вытерла слёзы с глаз и прочистила горло, прежде чем окончательно прийти в себя, — Хорошо, но если серьёзно, давай я сначала покажу тебе, как установить пароль, потому что это, безусловно, самое важное. Энид показала Уэнсдей, как найти настройки безопасности и создать новый пароль, объясняя, что пароль может быть любым и что большинство людей стараются выбрать что-то легко запоминающееся, но не такое, что было бы легко угадать, и отвернулась в сторону, когда Уэнсдей выбирала пароль, затем ввела его и сохранила. — Хорошо, давай ещё раз проверим, что всё работает. Выключи телефон и включи его снова. Уэнсдей так и сделала, и, когда она провела пальцем по экрану, он перешёл на экран блокировки с окном для введения пароля. — Хорошо, отлично. Так что давай, вводи его, — произнесла Энид. Уэнсдей же посмотрела на неё тяжёлым взглядом. — Что? — спросила Энид недоумённо. — Ты смотришь. Энид с трудом удержалась от того, чтобы ласково закатить глаза, в основном потому, что она знает, что получит за это острым локтем под дых. — Выбранные тобой символы будут отображаться только в виде чёрных точек. Таким образом, никто не сможет вычислить твой пароль, просто заглянув через плечо, — Энид сделала паузу, — Хотя, я полагаю, что тебя это не особо беспокоит, потому что я сомневаюсь, что кто-то сможет подкрасться к тебе достаточно близко, чтобы это сошло ему с рук. Уэнсдей снова опустила взгляд на телефон, но не раньше, чем Энид уловила самодовольный блеск в её глазах. Аддамс быстро набрала пароль, странно длинный, который заставил брови оборотня подниматься всё выше и выше. — Боже, Уэнсдей, ты решила использовать весь алфавит в качестве пароля? — Если ты спрашиваешь, является ли моим паролем «сфинкс из черного кварца, суди мою клятву», то ответ — нет. Пока Энид замолчала в недоумении, Уэнсдей наконец закончила вводить пароль, и телефон разблокировался, открывая фоновое изображение Энид на главном экране, держащей Уэнсдей в крепком боковом объятии. Ухмыляющееся лицо Синклер резко контрастировало с пустым и слегка убийственным лицом Аддамс. Уэнсдей бросает телефон обратно Энид. — Исправь это. Оборотень вновь усмехнулась, а потом оглянулась на свою часть комнаты и съёжилась. Ей еще нужно было упаковать и выбросить столько вещей. Она не хотела иметь дело с жалобами Эстер, если Энид не будет готова к тому времени, когда они приедут в Невермор. — Мы можем сделать это после того, как я закончу собирать вещи? Уэнсдей даже не дернулась, но её взгляд стал холоднее, лицо более убийственным, и Энид практически чувствует, что руки Аддамс чесались от желания схватить нож. Энид подняла руки вверх. — Нет, серьёзно, я не пытаюсь с тобой шутить. Я просто хочу убедиться, что у меня всё собрано и готово до приезда семьи, чтобы моя мама не причиняла мне ещё больше неудобств, чем обычно. Сфотографируй что-нибудь другое, например, свою пишущую машинку или что-то ещё, и мы поменяем фон на этот, когда я закончу, хорошо? Уэнсдей слегка сузила свои почти чёрные глаза, но всё же кивнула и положила телефон на кровать, чтобы продолжить собирать чемодан. — Отлично. Но если ты не хочешь, чтобы я уронила его в унитаз так, чтобы все улики были стёрты, советую тебе собираться побыстрее. — Не волнуйся, — Энид улыбнулась, отступая на свою часть комнаты, — Я позабочусь о том, чтобы фон был изменен на тот, который сможет выдержать твоя слабая конституция, прежде чем мы уйдём. Энид увернулась от метательного ножа, который бросила в неё Уэнсдей. Она ухмыльнулась, подмигивая младшей Аддамс, и повернулась к своей кровати, пригибаясь, чтобы избежать второго метательного предмета. — Сюрикен, как мило, — который врезается с глухим стуком в дерево там, где была бы её голова. Она выдернула оба оружия из стены и взяла косметичку, лежащую на кровати. — Вот, — Энид повернулась к Уэнсдей и Вещи. — Ловите. Она бросила оружие в сторону Аддамс, а косметичку — в сторону Вещи, и они оба безупречно поймали предметы, хотя Вещь сделал это с радостью, а Уэнсдей с тем, что Энид могла охарактеризовать, как едва сдерживаемую злость. Энид вернулась к своей кровати со счастливым мычанием, которое быстро сменилось унылым вздохом. — Как именно ты ожидаешь, что Вещь будет сам себе делать маникюр? — спросила Уэнсдей. Энид не смогла удержаться от того, чтобы не закатить глаза, снова поворачиваясь к соседке. — Ты не хуже меня знаешь, каким ловким он может быть, — произнесла она, когда они встречаются глазами, — Я уверена, что он прекрасно справится и без меня. Энид не смогла сдержать едва слышную надтреснутость в голосе, в конце своего предложения. Она прочистила горло и продолжила свои дела с тихой и, вероятно, напрасной надеждой, что Аддамс этого не заметила. (Уэнсдей замечает всё). — И кроме того, если у него возникнут проблемы, я уверена, что кто-нибудь у вас дома захочет ему помочь. Он же член семьи, в конце концов. Вещь согласно кивнул пальцами. Веко Уэнсдей слабо подергивалось, в её собственной версии закатывания глаз, прежде чем она вернулась к своим почти упакованным чемоданам. — Пока он не ждёт, что я буду ему помогать, мне всё равно. Очевидно обидевшись, Вещь прекратил помогать Уэнсдей собирать чемоданы и перепрыгнул к Энид, чтобы помочь ей, хотя его быстро огорчило количество вещей, что девушке приходилось выбрасывать в мусорный пакет, который становится опасно близок к переполнению. Когда Вещь в третий раз попытался помешать ей выбросить один из её многочисленных свитеров, Энид вздохнула. — Я знаю, Вещь, я хочу его оставить, но у меня больше нет места, чтобы спрятать его в сумке или чемоданах, а мама всё равно выбросит его, когда я вернусь домой. Лучше покончить с этим сейчас, чем оттягивать неизбежное, ладно? — Возможно, это самая разумная вещь, которую ты когда-либо говорила, — заметила Уэнсдей, заработав пристальный взгляд от Энид и средний палец от Вещи. Она только хмыкнула, почти усмехнувшись, и вернулась к их игнорированию. Вещь перестал наконец пытаться спасти одежду и украшения Энид, но всё оставшееся время, необходимое для того, чтобы закончить упаковку вещей, он казался заметно сердитым и раздражительным. Энид уже почти закончила, когда зазвонил её собственный телефон. Прочитав сообщение, она вздохнула и встала с кровати. — У Йоко какая-то чрезвычайная ситуация — она нигде не может найти свою любимую пару солнцезащитных очков и просит меня помочь ей в поисках. Энид посмотрела на Уэнсдей извиняющимся взглядом. — Обещаю, это не займет много времени. Я вернусь через несколько минут, чтобы помочь тебе изменить фон твоего телефона, хорошо? Уэнсдей просто кивнула, не поднимая глаз от застегивания одного из своих чемоданов. — Хорошо, круто. Вещь, не мог бы ты выкинуть остальные вещи и застегнуть молнию на моём чемодане? Вещь нерешительно показывает большой палец вверх и угрюмо подходит к её спортивной сумке. — Спасибо. Я скоро вернусь. Уэнсдей слегка хмыкнула в знак признательности, не поднимая глаз от того, чтобы убрать законченную рукопись в маленькую коробку. Это последнее, что ей нужно было упаковать, кроме любимой пишущей машинки. Взгляд Энид остановился на опустевшем мусорном ведре и двух почти лопнувших пакетах рядом с ним. Ей пришлось развернуться и, как можно быстрее, выйти из комнаты, чтобы не дать слезам затопить собственные глаза. Она пыталась напомнить себе, что это всего лишь вещи. Всё это были просто бесполезные вещи, которые она сможет заменить в следующем семестре. К концу каникул она наверняка забудет, что это вообще такое. (Она знала, что это ложь. Энид до сих пор помнила каждый свитер, каждый набор косметики и каждый предмет декора, который Эстер заставила её выбросить в прошлом году… и в позапрошлом, и за год до этого, и за два). Она заставляла себя перестать думать об этом, прежде чем начала плакать в коридоре (потому что это было бы так неловко, да?), и сосредоточилась на том, чтобы добраться до комнаты Йоко в общежитии с неповрежденным собственным достоинством. Она сможет поплакать позже, когда останется одна в своей комнате в Сан-Франциско. А пока ей нужно было найти пару солнцезащитных очков. Уэнсдей как раз сфотографировала свою печатную машинку, когда на её стол запрыгнул Вещь, едва не падая в шквале гневных жестов. Он двигался слишком быстро, чтобы она могла понять большинство из них, но Аддамс была в состоянии уловить общий смысл. — Успокойся, Вещь, — сурово произнесла она, прерывая его гневную тираду, — Неужели ты думаешь, что я позволю какой-то тусклой, жалкой пародии на мать и мелочной стае оборотней помешать растущему потенциалу Энид? Вещь сделал паузу. Замешательство было ощутимо в каждом изгибе его пальцев. Он нерешительно качнулся в вопросительном движении. — Конечно, у меня есть план, — она произносит это, почти насмехаясь над мыслью, что у неё могло его бы не быть. Уэнсдей села за свой стол и открыла футляр с хрустальным шаром. С внутренним вздохом и несколькими простыми движениями ей осталось только подождать пару мгновений, прежде чем в его призрачных глубинах загорится свет, а следом появятся лица родителей, оба наполненных гротескной нежностью. — Моя маленькая гадюка! Как я рад тебя видеть! — воскликнул Гомес со своей обычной всепоглощающей привязанностью. — Хотя мы и удивлены, что ты звонишь нам, когда мы увидим тебя всего через несколько часов. Ларч должен быть там с минуты на минуту, если он ещё не приехал. Что-то случилось? — спросила Мортиша со всей своей отвратительной материнской заботой. Обычно Уэнсдей с трудом переносила их привязанность и находила их внешние проявления любви (особенно друг к другу) тошнотворными, в явно нехорошем смысле этого слова. Но в этот раз она действительно была благодарна за их открытую теплоту и чувства. Любящее гостеприимство Мортиши и подавляющее дружелюбие Гомеса будут иметь жизненно важное значение для того, чтобы план утвердился в сознании Уэнсдей. — Мама, папа, я хочу знать, свободна ли спальня напротив моей. — Конечно. У нас нет гостей, и в ближайшее время не предвидится. Кроме того, эта комната не использовалась с тех пор, как ты подкинула чёрных мамб в кровать кузины Лотти, когда тебе было семь лет, помнишь? Уголки губ Уэнсдей дёрнулись немного вверх при этом воспоминании. Крики Лотти были почти такими же успокаивающими, как писк летучих мышей в стропилах собственной комнаты младшей Аддамс, и помогали ей погрузиться в глубокий сон гораздо быстрее, чем обычно. С тех пор Лотти не посещала дом семьи (и даже не связывалась с ними). Жалкое оправдание для Аддамса, на самом деле. Но, по крайней мере, они не были кровными родственниками. Лотти вышла замуж за одного из членов семьи, несмотря на то, что явно не подходила для этого. Уэнсдей просто хотела доказать это после семейной встречи, на которой они впервые встретились, где Лотти представляла собой невыносимое зрелище в своем розовом платье, напоминающем балетную пачку, среди гораздо более приятного моря чёрного цвета вокруг неё. Если она не может справиться даже с несколькими чёрными мамбами в своей постели, она просто недостойна называться Аддамс. (Со всплеском неудовольствия Уэнсдей осознала, что мысль о том, чтобы снова увидеть такое отвратительное платье, уже не беспокоит её так, как раньше. Она со злостью изгнала эту мысль из головы, чтобы рассмотреть её позже, и сосредоточилась на текущем вопросе). Мортиша улыбнулась ей. — Значит ли это, что ты решила пригласить друга погостить у нас? — Нет, — Уэнсдей отреагировала слишком быстро. Ее внутренние органы сгорали от раздражения, когда ее родители удивленно переглянулись. Она прочистила горло, чтобы привлечь их внимание и дать себе немного времени для того, чтобы взять себя в руки. Такая оплошность не будет терпимой и не могла быть допущена. — Я хочу заново ознакомиться с искусством похищения людей, и решила, что чем ближе моя жертва будет находиться к моей собственной комнате, тем меньше вероятность того, что она найдет способ сбежать. Разберитесь с этим, так как она будет заключена в нашем доме на протяжении длительного времени. Поскольку я не хочу, чтобы ей было комфортно, уберите все лишнее и оставьте лишь только необходимую мебель. — Как скажешь, дорогая, — произнесла Мортиша. — Что-нибудь ещё? Уэнсдей на мгновение задумалась, прежде чем кивнуть. — Убедитесь, что все духи, которые могут находится внутри, как можно скорее переместились в другие части дома, вместе со всеми видами пауков и другими насекомыми. Я хочу быть единственной, кто будет мучать мою заложницу во время ее заключения. Гомес улыбнулся дочери ещё шире. — Да, не стоит ржаветь без практики в этом деле, моя маленькая грозовая тучка. И кто это твоя несчастная жертва? —спросил он. Уэнсдей не смогла сдержать легкой ухмылки, образовавшейся в уголках ее рта. — Это Энид, моя невыносимая соседка по комнате. Я хочу разыграть месть за те красочные мучения, которым она подвергла меня во время моего пребывания в Неверморе. Лица родителей посветлели, глаза Мортиши искрились весельем, а Гомеса — волнением. — О, это чудесно, я с таким нетерпением ждала встречи с оборотнем, который спас тебе жизнь от того хайда, особенно с тех пор, как ты так часто жаловалась на неё, пока вы были соседками по комнате, — сказала Мортиша, чересчур понимающе глядя на Уэнсдей. Это заставило пауков ползать по коже Уэнсдей, что ей совсем не понравилось. Её расстраивало, что ощущения, которыми она обычно наслаждалась, похоже, в последнее время не приносили ей прежнего удовольствия. — Не могу не согласиться, Тиш, — Гомес поцеловал ей руку, и они обменялись очередным влюбленным взглядом, прямо перед лицом Уэнсдей. (В голове Уэнсдей пронеслась смутная мысль: интересно, каково это, поцеловать руку Энид. Она одернула себя от этих праздных мыслей прежде, чем они становятся яснее. Ей нужно было сосредоточиться). Гомес и Мортиша вновь повернулись к ней после того, как с любовью смотрели друг на друга целых десять секунд. По мнению Уэнсдей, это на десять секунд дольше, чем нужно. — И как долго именно мы будем её удерживать? — спрашивает Гомес. — Все каникулы, до тех пор, пока мои планы будут следовать предсказанному. — Что ж, зная тебя, мой дорогой ворон, твои планы осуществятся именно так, как ты задумала, — заверила ее Мортиша, с тревожным блеском в глазах. — Комната будет готова к вашему приезду. — Спасибо тебе, мама. Я ожидаю, что вы будете такими же властными и неприветливыми с Энид, как и со мной. Мортиша и Гомес сразу поняли, на что намекала Уэнсдей, и начали светится абсолютно отвратительным образом. — Конечно, tormenta! Мы уделим Энид все то внимание, которые уделяем тебе. И я уверена, что Пагсли будет рад приставать к ней на протяжении всего ее пребывания и, возможно, даже столкнет ее в болото через некоторое время после вашего приезда, — добавляет Мортиша с улыбкой. — Если он сможет с ней справиться, — Уэнсдей не может удержаться от ответа, сразу же сожалея об этом, когда ее родители загораются еще больше. — Ах, так даже наше дитя горя признает, что сверхъестественные рефлексы Энид превосходят её сверстниц! — Гомес восторженно крякнул. — Нам придется быть настороже, чтобы убедиться, что Энид не сбежит до окончания ваших каникул. — В этом нет необходимости, — Уэнсдей встала, собираясь закрыть футляр с хрустальным шаром. Её губы поддергивались, растягиваясь в некое подобие улыбки, такой, которая заставила бы большинство людей бежать в ужасе, но которая лишь заставила её родителей улыбаться дочери ещё шире. — Я позабочусь о том, чтобы она этого не сделала, — с этими словами Уэнсдей закрыла футляр. На её лице вновь появилась присущая ей маска безразличия. Она повернулась к Вещи. — Я надеюсь, ты уже понял, что нужно делать? Вещь сделал утвердительный жест, почти что дрожа от волнения. — Хорошо. Тогда давай начнем. У нас не так много времени. С этими словами Уэнсдей подхватила два мусорных пакета, брошенных на полу, и направилась к входной двери, Вещь засеменил вслед за ней.***
Энид тарабанила в дверь Йоко, фальшивая улыбка обрамляла её лицо, даже когда дверь открылась. Волна запахов, окутывающая комнату Йоко и Дивины, едва не сбила её с ног. Она изо всех сил старалась дышать неглубоко, потому что, несмотря на то, что запах Йоко всегда успокаивал её в прошлом, и по большей части оставался таким же успокаивающем до сих пор, в последнее время запахи стали для Энид проблемой. Со времен Кровавой Луны обоняние Энид обострилось почти до причудливой формы, до такой степени, что иногда ей казалось, будто она вот-вот упадёт в обморок от одной только ошеломляющей смеси ароматов, окружавших её, словно она тонула в густом тумане. Несмотря на то, что она знала, что ей это только кажется, временами Энид клялась, что чувствует запах каждого человека в кампусе, она могла точно определить, каким шампунем пользовался тот или иной ученик, носили ли они чистую униформу, что они за изгои, какую пищу они ели и как недавно, и их местоположение там, где они находились некоторое время назад, даже если они уже покинули это место. Кровь, мех, рыбные запахи, запах тела и затхлый воздух внутри — это само по себе плохо, но снаружи это всё ещё было излишне подавляющим. Просто на мгновение выйдя на улицу, казалось, что весь мир обрушивался на неё разом. Бетон тротуара, влажная почва и опавшие листья на лесной подстилке, старая древесина гигантских деревьев и свежая зелень новых, теплый мех и перья животных, которые ещё не ушли или не зарылись в норы, спасаясь от надвигающейся зимы. Ещё не выпавший снег дразнил её нос дуновением холодного ветра. Энид знала, что чувства каждого оборотня обострялись после их первого перевоплощения и что это может быть немного ошеломляющим, но она была несколько раздражена тем, насколько они недооценили это, потому что прошло всего две недели, а жить с этим становилось практически невыносимо. Единственный запах, который её не беспокоил — это запах Уэнсдей. На самом деле, это была своего рода защита от всех остальных запахов, словно свежий ветерок, пронизывающий душную комнату. Она не была уверена, почему странная смесь розмаринового мыла, чернил для пишущей машинки, канифоли и чего-то, что Энид могла точнее всего описать как полуночную грозу, так успокаивал Энид (хотя у неё были определенные догадки относительно причины, о которой она изо всех сил старалась не думать), но, тем не менее, она была благодарна за это. На самом деле, это была одна из причин, по которой Энид так привязалась к Уэнсдей в дни, последовавших за Кровавой Луной, хотя, по общему признанию, главная причина состояла в том, что она чувствовала себя немного излишне оберегающей и, возможно, слегка параноидальной после всей этой истории с Крэкстоуном, хайдом и Торнхилл. К счастью, Уэнсдей позволяла это, и Энид нравилось думать, что Аддамс, возможно, даже испытывала такую же потребность держать её в пределах своей видимости по тем же причинам, чтобы они обе были уверены в безопасности друг друга. Ещё одной причиной никогда не рассказывать Уэнсдей о запахе, была новая неловкая привычка Энид прятать свой розовый снуд под одеялом Аддамс, когда её не было рядом, чтобы всякий раз, когда она покидала их комнату на достаточно безопасное расстояние, Энид могла зарыться в него носом. Уэнсдей, вероятно, привязала бы Энид к дереву и бросила её в лесу, если бы когда-нибудь узнала о подобных выходках своей подруги. Несмотря на это, Энид по глупости оставила свой дурацкий розовый снуд поверх своей дурацкой спортивной сумки, так что теперь ей приходилось дышать ртом и пытаться не упасть в обморок от запаха крови, зимнего холода и медово-ванильного лосьона, исходящего от Йоко, и слегка затухающего запаха жасминовых духов, морской соли, и рыбы, наполняющих комнату из-за недавнего присутствия Дивины. (Теперь все сирены вдруг стали слегка пахнуть рыбой и морской солью, и это сводило Энид с ума). — Привет, Энид, — Йоко улыбнулась ей и кивком пригласила подругу войти. — Спасибо, что пришла помочь. — Конечно! Для чего же ещё нужны друзья? — щебетала Энид, направляясь внутрь и немедленно оглядываясь в поисках пропавших солнцезащитных очков. Йоко закрыла за ней дверь. — Нужны для того, что быть хорошими слушателем и подставлять плечо, в которое можно поплакаться. Энид в замешательстве повернулась к Йоко, ее глаза округлились, когда Йоко показала «пропавшие» солнцезащитные очки, лежавшие в одной из её рук. Ужас медленно наполнил желудок Энид, и она со вздохом откинула голову назад. — Йоко! — Она заскулила, растягивая последний слог. — От этого никуда не деться, — Йоко обняла Энид за плечи и потянула её к своей кровати. Энид следовала охотно, но все равно волочила ноги по полу. Йоко усадила их обеих так, чтобы голова Энид легла на плече Йоко, а голова Йоко — на макушке Энид. Она провела рукой по волосам подруги. — Давай, подруга, выплесни это наружу. Я знаю, каково тебе возвращаться домой, и я знаю, что на этот раз всё ещё хуже, потому что ты застрянешь там надолго. Энид вздохнула, и хотя Йоко — это кровь, зимний холод и медово-ванильный аромат, совсем не похожий на Уэнсдей, запах достаточно успокаивал, чтобы не быть полностью подавленной, поэтому она уткнулась лицом в плечо Йоко и заплакала. Йоко не пыталась успокоить её или принести пустые извинения. Всё, что она делала — это успокаивающе обнимала Энид за плечи, притягивая её как можно ближе, позволяя Энид плакать столько, сколько ей было нужно. Энид любила Йоко. Даже если она не сможет привезти Уэнсдей в Сан-Франциско или поговорить с ней по телефону во время каникул, она, по крайней мере, знала, что Йоко всегда будет на расстоянии одного сообщения. Прямо сейчас она начинала думать, что, возможно, это все, что ей было нужно, чтобы протянуть до следующего семестра. К тому времени, когда Энид вернулась в комнату общежития с опухшими и красными глазами, сторона комнаты Уэнсдей была совершенно пустой. От Уэнсдей не осталось и следа, кроме успокаивающего присутствия её запаха, как будто этот аромат — сам по себе личность, стоявшая рядом с Энид. В какой-то момент ей внезапно захотелось прижаться к этому аромату и окутаться им, чтобы никогда не потерять его. Вместо этого она вдохнула его так глубоко, как только могла, боясь потерять защиту от океана запахов, готовых поглотить её, когда запах Уэнсдей неизбежно исчезнет с одежды и кожи Энид. Энид становилась ещё более мрачной, когда поняла, что соседка также позаботилась о мусоре. Она была уверена, что Уэнсдей так же стремилась избавиться от разноцветных сумок, как Энид не хотела с ними расставаться. Новый всхлип застрял у неё в горле, несмотря на очищающий сеанс плача, который она провела в комнате Йоко, но Энид покорно обмотала шею снудом, чтобы защитить нос от других внешних запахов, взяла свою спортивную сумку и чемоданы и покинула комнату в общежитии с болью в сердце. Они с Уэнсдей добились такого большого прогресса за то время, пока были соседками по комнате, и даже практически подружились после Кровавой Луны. Энид действительно думала, что Уэнсдей, по крайней мере, задержится, чтобы попрощаться, тем более что Энид фактически держала её в заложниках, угрожая, что Уэнсдей никогда не сможет изменить фотографию на обоях в её телефоне, но, очевидно, это было не так. Должно быть, она уже сама догадалась, как сменить заставку, пока Синклер не было в комнате. Энид вздохнула. Что ж, она надеялась, что Уэнсдей не соврала, сказав, что когда-нибудь навестит её перед началом следующего семестра. Даже если визит продлится всего лишь выходные, это скрасило бы Энид все оставшиеся каникулы. Одной мысли о том, как её братья тушуются под пронзительным взглядом Уэнсдей, было достаточно, чтобы заставить Энид улыбнуться, несмотря на то, что в целом она всё ещё чувствовала себя подавленной, поскольку они избегали Уэнсдей почти так же сильно, как игнорировали Энид во время своего пребывания в Неверморе. Её братьям не удалось бы так легко избежать Уэнсдей, если бы она приехала навестить их во время десятимесячного перерыва. Улыбка Энид потускнела. Десять месяцев. Боже, как же она собиралась выжить? Ссутулившись, она угрюмо прошла остаток пути к выходу из Офелия-Холла. Затишье длилось до тех пор, пока она не вышла из школы на ослепительный солнечный свет, на мгновение прищуриваясь от внезапной смены яркости. Она зарылась носом в снуд, чтобы спастись от окутывающей её вони, да и, в общем, от всего. (Её семье и стае лучше бы иметь хорошее объяснение тому, почему они не подготавливали молодых оборотней более тщательно к тому, насколько обострялись их чувства после первого обращения, а также секретным приёмам, как это лучше контролировать. Если ей придется иметь дело с этим всю оставшуюся жизнь, она определенно рано или поздно сойдет с ума. Она также хотела бы знать, почему ее обоняние кажется намного более обостренным, чем у всех остальных. Где ее возросшая скорость и сила? Она бы предпочла это, нежели окутавшую её какофонию из различных запахов). Вздохнув, она начала неохотно оглядывать толпу студентов, учителей и членов их семей, чтобы найти свою собственную. Прежде чем она успела это сделать, рядом с ней появилась тень. — Уэнсдей? — Энид не смогла удержаться от улыбки, высовываясь из складок своего снуда. — Я думала, ты уже уехала. — У меня сложилось впечатление, что друзья обычно прощаются друг с другом, прежде чем они надолго расстанутся, — произнесла она, — Меня неправильно проинформировали? Открытое признание Уэнсдей их дружбы заставило Энид улыбнуться ещё шире. Возможно, ей это только казалось, но Энид была почти уверена, что в глазах Уэнсдей промелькнуло что-то тёплое. В кратковременном провале памяти, который она могла бы объяснить только облегчением от возможности увидеть Уэнсдей в последний раз, прежде чем отправиться домой, Энид забывает, что именно это выражение лица Уэнсдей приберегается не для тех немногих случаев, когда она охотно откровенничает с Энид — оно предшествует тому, когда Аддамс собирается устроить засаду ничего не подозревающей жертве. И боже, Энид ничего не подозревает. — Нет, тебя определенно не дезинформировали, — Энид смеялась. — Прежде чем мы официально попрощаемся, не могла бы ты проводить меня до машины моей семьи? Я хотела бы познакомить тебя с дворецким моей семьи, Ларчем, прежде чем мы уедем. — Конечно! — жизнерадостно ответила Энид, ничего не подозревая. Она лишь мельком познакомилась с родителями Уэнсдей, когда та только приехала, так что у неё не было возможности представиться должным образом. Она поставила свои сумки на пол и вежливо протянула руку дворецкому. — Привет, Ларч! — жизнерадостно произнесла она. — Меня зовут Энид Синклер. Приятно с вами познакомиться! Ларч в ответ пожал ей руку. Прежде чем она успела сообразить, что происходит, он с удивительной силой потянул её вперед, полностью выводя из равновесия. Уэнсдей толкнула сзади, и она, по сути, была брошена в машину через несколько секунд после засады. Ей едва удалось избежать удара головой о противоположную дверь, но все равно в итоге ее ноги торчали на сиденье, а верхняя часть туловища растянулась на полу удивительно просторного салона. — Спасибо тебе, Ларч, — произнесла Уэнсдей, когда Энид пыталась выпрямиться, но к тому времени, как ей это удается, Уэнсдей уже сидела в машине и закрывала за собой дверь, глядя на Энид с самодовольным выражением на лице. — Уэнсдей, какого чёрта? — Энид кое-как поднимается с пола, изо всех сил пытаясь выпрямиться, и в конце концов раздражённо плюхается на сиденье рядом с Уэнсдей. Через заднее окно она видела, как Ларч поднимает её сумки и ставит их на крышу машины вместе с багажом Аддамс. — Я решила, что ты проведешь каникулы со мной в качестве моей заложницы, — спокойно произносит Уэнсдей. А у Энид отвисла челюсть. — Что? — Твоя мать — вредительница, и я отказываюсь оставаться в доме, в котором она живет, в какое бы то ни было время. Кроме того, я давненько никого не похищала, и это показалось мне идеальной возможностью освежить все эти навыки. Энид на мгновение запнулась, едва в состоянии подобрать связаную мысль. Она была не совсем уверена, как ей следует относиться ко всей этой ситуации, но точно знала, что была невероятно смущена, невероятно польщена и невыносимо печальна, поскольку понимала, что на самом деле не может позволить Уэнсдей «похитить её», как бы сильно она этого ни хотела. — Ты не можешь просто так похитить своих друзей, Уэнсдей, — произнесла она, пытаясь не обращать внимания на печаль, быстро затмевающую всё остальное, когда Ларч сел на водительское сиденье. Энид неохотно попыталась открыть дверь со своей стороны, но прежде чем она успела взяться за ручку, в воздухе раздался зловещий щелчок запирающегося замка. Она медленно повернула голову и посмотрела на Уэнсдей. — Почему нет? — спросила Уэнсдей таким искренним тоном, что Энид, честно говоря, не могла понять, дразнила она её сейчас или нет. — Потому что, — пробормотала себе под нос Синклер, — потому что это просто грубо, во-первых… — Когда это хоть раз останавливало меня от того, чтобы что-то сделать? — И потому, что моя мама очень разозлится и сойдет с ума… — Я не вижу в этом ничего плохого. — И мой папа будет ужасно волноваться… — Сомневаюсь, поскольку он разрешил тебе остаться с нами. Энид предпринимает повторную попытку, останавливаясь за несколько секунд до того, как с силой распахнет дверь. — Что? Что ты имеешь ввиду? — Пока твоя мать была отвлечена чёрной вдовой, которая случайным образом оказалась в её сумочке, я отозвала твоего отца в сторону и спросила, позволит ли он тебе принять моё «приглашение» провести все каникулы у нас дома. Он дал своё разрешение. Он также просил передать тебе, что разберется с твоей матерью, но он ожидает, что ты позвонишь ему, как только благополучно доберёшься до моего дома, и будешь звонить ему по крайней мере раз в неделю во время каникул. Энид могла только смотреть на неё, разинув рот, так что Уэнсдей продолжила: — Будь уверена, я бы забрала тебя независимо от того, сказал бы он «да» или «нет». Я просто подумала, что будет вежливо притвориться, что сначала хочу получить его одобрение. Шок Энид постепенно начал перерастать в ликование, особенно когда в поле зрения появился Вещь и взволнованно уселся на сиденье напротив них, чуть ли не подпрыгивая, как он делал всякий раз, когда его что-то особенно волновало. — Ты действительно позволишь мне провести все каникулы у тебя дома? Твои родители не будут возражать? — Я уже сообщила им, что привезу домой заложника. Твои чемоданы и спортивная сумка находятся на крыше машины вместе с моим собственным багажом, а Ларч положил сумки с остальными твоими вещами в багажник, чтобы они не порвались и какие-либо предметы внутри не потерялись. Он слишком придирчив. У Энид перехватило дыхание. Уэнсдей не выбросила её вещи? Она спасла их? И она привезет их с собой, чтобы Энид могла украсить комнату, в которой она остановится? Энид внезапно задалась вопросом, не снится ли ей это, потому что не может быть, чтобы это происходило на самом деле. Ведь с ней никогда не случалось таких чудесных вещей. Но с другой стороны, это была типичная Уэнсдей, приносящая в жизнь Энид гораздо больше хорошего, чем она вообще когда-либо могла бы себе представить. На самом деле, если бы Энид рассказала ей, у неё, вероятно, началась бы крапивница или что-то в этом роде. Эта мысль заставила Энид подавить смешок. — Твоя тюремная камера должна быть достаточно большой, чтобы вместить все вещи, которые мы взяли с собой, — Уэнсдей продолжила. Вещь жестами тут же объяснил Энид, что имелась в виду комната для гостей. Энид улыбнулась, видя, как Уэнсдей хмурилась, глядя на них обоих. — И позволь мне напомнить тебе, что я не «позволяю» тебе провести каникулы со мной. Тебя похищают. Следовательно, у тебя нет выбора в этом вопросе. — Не волнуйся, я не забуду, — легкомысленно ответила Энид. — В дополнение к этому, — Уэнсдей поднимает свой телефон, слегка встряхивает его и пристально смотрит на Энид сверху вниз, — Тебе все равно нужно это исправить, а затем показать мне, как это использовать описанными тобой ранее способами. Я ожидаю, что ты сделаешь это во время нашей трехчасовой поездки в поместье моей семьи. — Правильно, конечно, — произнесла Энид, борясь с желанием сжать Уэнсдей в объятиях, несмотря на то, что она почти трещит по швам. Уэнсдей, очевидно, могла прочитать это по выражению её лица, потому что она выдохнула, максимально приближенно к вздоху, положила телефон и обречённо посмотрела вперёд. — Пять секунд. Немного больше, и ты получишь нож в живот. Энид едва дождалась, пока Уэнсдей закончила своё предложение, прежде чем бросилась вперёд, крепко обнимая Уэнсдей, и её сердце забилось ещё сильнее, когда она почувствовала, как одна из рук Уэнсдей обняла её в ответ, сжимая так же крепко. Ровно через пять секунд Энид почувствовала, как острие ножа прижалось к её груди. Она быстро отступила назад, зная, что Уэнсдей всегда выполняет свои угрозы. Но вместо того, чтобы съежиться от страха при виде Аддамс, размахивающей ножом и смотрящей на неё с напряжённостью серийного убийцы, она разразилась смехом. Энид смеялась так сильно, что слезы потекли по её лицу, живот заболел и стало трудно дышать. Если не считать её объятий с Уэнсдей после того, как всё наконец закончилось в ночь Кровавой Луны, она не думала, что когда-нибудь почувствует себя более счастливой. Уэнсдей наблюдала, как Энид разродилась воющим смехом, достаточно сильным, чтобы оборотень согнулась пополам. В кои-то веки звуки чужой радости не резали слух Аддамс. (Зато звук головокружительного смеха и непрекращающегося хихиканья Энид перестал раздражать уши Уэнсдей ещё до наступления ночи Кровавой Луны). Наконец, довольная, она откинулась на сиденье и убрала нож обратно в ножны. Вещь пританцовывал на сиденье напротив них, и даже лицо Ларча казалось менее бесстрастным, чем обычно, когда он начал отъезжать от Невермора. Губы Уэнсдей дёрнулись в едва заметной улыбке, когда Энид буквально валилась на пол от смеха. Да. Всё идет по плану.(Две недели после Кровавой Луны — Две недели до Второго полнолуния)