Love is a Gauntlet

Люди начали болтать о Рождестве раньше обычного. Оминис пробирался по переполненным улицам Хогсмида, изо всех сил проталкиваясь сквозь шумные группы студентов и взволнованных жителей. Все гудят о начале праздников, хотя, черт возьми, еще даже не декабрь. Не то чтобы ему не нравилась идея празднования Рождества — в конце концов, он не такой, как его отец, — но в детстве он об этом не задумывался. Наверное, они провели бы праздник в своем стиле, устроив торжественное мероприятие и большой пир, на который чистокровные семьи толпами съезжались бы в их поместье. Только в свой первый год в Хогвартсе — тот первый год с Себастьяном и Анной, когда он провел каникулы, громко и весело празднуя в доме их дяди — он по-настоящему наслаждался праздником. А в этом году? Что ж, сейчас не время беспокоиться об этом. В конце концов, еще даже не декабрь. Он покидает переулок, где находится магазин зелий Дж. Пиппина — как обычно, он пополнил свои запасы по непомерной цене — и сворачивает за угол, ведущий обратно к главной дороге. Его палочка пульсирует и дергается в руке, помогая ему добраться до места назначения, которое он мысленно наметил. И все же. Может быть, в этом году будет что-то интересное, ловит он себя на мысли, когда порыв холодного воздуха влетает ему в лицо, а над головой раздается легкий звон рождественских колокольчиков. Нет, серьезно, еще ведь даже не декабрь. Он пожалел, что был слишком упрям и не достал свой шарф из чемодана. И да, возможно, в этом году он не приедет в Фелдкрофт на каникулы, но это не такая уж и большая потеря. Потому что Рождество нужно провести с людьми, которые тебе небезразличны. И если она останется… По спине пробегает холодок, который заставляет его остановиться. — Привет, Оминис. Кровь стынет в его жилах. Он узнает этот голос, хотя и не слышал его много лет. В голове всплывают воспоминания о детстве. Он поворачивается лицом к своему кузену с подчеркнуто нейтральным выражением лица, хотя и чувствует, как дрожат его руки. Он убирает их за спину. — Привет, Элиго, — каким-то образом его голос остается ровным, и он благодарит Мерлина за эту маленькую победу. — Давно с тобой не виделись. В конце концов, так оно и было, хотя он с радостью не видел бы его гораздо дольше. Двоюродный брат вызывал болезненное напоминание о годах его взросления. Элиго был старше Оминиса на несколько лет, но они были близки. Они были единственными из своих кузенов, кому не нравилась склонность Мраксов к темной магии. По крайней мере, поначалу. Единственные из их кузенов, кто балансировал на грани между тем, что было хорошим и правильным, и тем, что им навязывали. До тех пор, пока Элиго, наконец, не подчинился ожиданиям семьи и не погрузился в мир темной магии, будто никогда и не сомневался. Пока он не наложил это проклятие на юного, испуганного Оминиса, оставив его одного плыть по течению в безжалостном мире. — Забавно случайно наткнуться на тебя здесь. — Не совсем, — вежливо отвечает Оминис. — Учитывая, что я учусь в школе неподалеку. — Уже пятый год, верно? Я с нетерпением жду, когда твои таланты найдут применение после того, как ты закончишь учебу. — Боюсь, что тебе придется ждать довольно долго. Элиго холодно смеется. — Сначала всегда так, но ты не сможешь вечно сопротивляться давлению семьи. Они всегда считали, что ты очень одаренный волшебник. — Да, что ж, это будет не первый раз, когда они разочаруются во мне, — руки Оминиса за спиной становятся липкими, и он чувствует, как его охватывает страх, хотя он изо всех сил старается сохранять безразличный вид. — Но сейчас мне действительно пора идти. Я передам привет отцу от тебя. Он поворачивается на каблуках, эмоции кипят внутри и угрожают захлестнуть его. В детстве у них были такие схожие ценности — у него и его двоюродного брата — они были так близки до того, как тот перестал сопротивляться. Я не пойду по тому же пути. Нет. Он бы этого не сделал. Он этого никогда не сделает. Но даже когда он из раза в раз повторяет эти слова, сомнение и страх бурлят в его венах. У него начинает кружиться голова, и он, пошатываясь, бредет вниз по улице. После этой встречи перемещаться по переполненной деревушке стало довольно трудно даже с помощью его волшебной палочки, которую, как он заметил, он теперь крепко сжимает в кулаке, отчаянно одергивая, когда она пытается направить его. Он врезается в довольно крупного мужчину, который грубо рявкает в его сторону “Смотри, куда прешь” и, бормоча извинения, он ныряет в ближайший магазин. Его грудь бешено поднимается и опускается, и он заставляет себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоить учащенное сердцебиение, когда оказывается в относительно тихом месте у входа в магазин. Возьми себя в руки, Оминис. Ты выше этого. Он выше этого; он может сам распоряжаться своей судьбой. Ему это не нужно… — Что-то не припомню твоей физиономии, — гремит глубокий, сиплый голос, и голова Оминиса резко вскидывается в направлении, откуда он доносится. Голос издает дружелюбный смешок. — Не хотел тебя напугать. Моя жена всегда просит, чтобы я сбавил громкость. А я ей говорю, не сбавляется эта громкость и все тут. Что-то ищешь, парень? Голова Оминиса крутится, как будто он осматривает магазин — на самом деле это нервная реакция, поскольку он понятия не имеет, где находится и что тут продается. Он был в восточной части Хогсмида, когда встретился с кузеном, а потом... Затем он повернул направо. Или налево? Он знает, что в какой-то момент проходил мимо Сладкого Королевства, потому что до него донесся характерный запах свежей патоковой помадки. Но он не уверен, было это до или после того, как он услышал сердитое шипение кошки, когда она убегала с его пути. И он не может вспомнить, пошел он прямо, когда подошел к мужчине с лютней, или повернул налево. В его памяти все перепуталось. Где он? — Я… Оминис делает пару неуверенных шагов внутрь и с тяжелым стуком ударяется бедром об угол прилавка, и, судя по боли в ноге и отсутствию движения со стороны стола, он сильно завален… … предметами? Он пробегает руками по бесчисленным безделушкам странной формы и бутылочкам, громоздящимся на полке, и его пальцы покрываются легким слоем пыли. В магазине пахнет странной смесью ароматов, о которых он может только догадываться: старой бумагой, можжевельником, засахаренным инжиром и каким-то лаком, который Оминис не может точно определить. Это не ужасно. Он слышит движение тяжелой мебели по полу и шарканье ног, приближающихся к нему. То и дело раздаются звуки шуршания и глухого стука, из-за которых кажется, что кто-то пытается пробраться к нему через лабиринт очень захламленных проходов. Оминис отходит в сторону и натыкается на другую полку, на этот раз заваленную, по ощущениям, десятками старых томов в кожаных переплетах. Очень захламленные, очень узкие проходы. — Давай я тебе помогу, парень. Будет хреново, если ты сейчас перебьешь весь мой товар, правда? — Я прошу прощения, я просто... Я, кажется, не совсем понимаю, где я нахожусь. — Ты в Закоулках , сынок, — говорит мужчина, весело смеясь. — Самая большая частная коллекция всяких штук и старья в Хогсмиде. Гарантированно найдется все, что ты ищешь — при условии, что ты немного заморочишься. Меня зовут Августин, очень приятно. — Закоулки, — название ему незнакомо, но в деревушке много извилистых, постоянно меняющихся переулков, которые, как правило, появляются в самое удобное — или неудобное — время. — Итак, что мы ищем сегодня? — На самом деле, я не хотел… — Может, подарок для любимой, а? Оминис открывает рот, чтобы довольно серьезно возразить, но его щеки уже предательски порозовели, ну и вообще-то он не может подобрать слов, поэтому быстро закрывает его снова. Потому что, ну, если Рождество — это время показать людям, что ты им небезразличен… По крайней мере, почему бы и не посмотреть. Никто не заставляет его покупать. Он чувствует, как румянец от его щек распространяется все дальше, и Августин издает еще один дружелюбный, заливистый смешок. — Ах, да, знаю я это выражение лица; точно для любимой. Вспоминаю, как мы с моей были молоды. К счастью для тебя, у нас много всяких безделушек. Августин шаркает прочь, и Оминис слышит, как он роется в разных сундуках и шкафчиках, его голос легко разносится по пустому магазину. — Тут у нас, значится, напоминалки, заколдованные зеркала, заколдованные чайные сервизы и столько заколдованных ожерелий и браслетов, что тебе на всю жизнь хватит. — Нет, не думаю, что это то, что я ищу. Бессмысленные магические безделушки — он бы ни в жизни не подарил ей что-то такое. — Нет, недостаточно особенные, не так ли? Ах! — он несется к другому шкафу, опрокидывая то, что, судя по звуку, является довольно большой стопкой книг — Оминис слышал этот звук не раз в библиотеке Хогвартса — и слышит глухой стук, с которым он опускает довольно увесистый сундук — Летающие золотые фонарики. Красивые, роскошные, и, между нами говоря, они идеально подходят, чтобы... э-э... создать настрой. Лицо Оминиса горит, и он совершенно уверен, что его лицо стало довольно неприглядного оттенка красного. — Нет? Ну, если это не то, что нужно, как насчет этого; множество ароматов и отдушек — на любой вкус. У него нет времени сказать ему, что нет — она уже пахнет жимолостью и летним ветерком в ясный день, и что он не изменил бы в ее опьяняющем аромате ни единой вещи и ни за какие деньги в мире — прежде чем владелец магазина хватает ближайший флакон и распыляет на него аромат. Резкий, приторно-сладкий запах ударил ему в лицо. От неожиданности Оминис, спотыкаясь, отступает на несколько шагов, врезаясь плечом в большой шкаф в углу, отчего над его головой раздается нежная звенящая мелодия. Это мягкая, неземная мелодия, что-то между призрачной и дарящей надежду, прекрасной и душераздирающей, и она эхом отдается в его голове, как будто он слышал ее тысячу раз раньше. Он уверен, что нет. Но он охотно послушал бы ее еще тысячу раз. Она напоминает ему о поздней весне, и ранней осени, и долгих зимних ночах, проведенных перед теплым камином. Она напоминает ему о том, как он впервые приехал в Хогвартс. Впервые он почувствовал себя свободным от своей семьи. Впервые он по-настоящему почувствовал, что у него есть дом. Она напоминает ему о бесконечных возможностях и жестокой реальности. Она напоминает ему о их первой встрече. — Что это? — спрашивает он, указывая на полку над собой, откуда он услышал мелодию. — Это? — Августин презрительно фыркает. — А, что-то, что они зовут музыкальной шкатулкой. Бесполезная маггловская лабуда, на самом деле, но моя жена настаивает, чтобы мы сбывали все, что попадает к нам на прилавок, так что вот такое у нас тоже есть. Итак, то, что ты на самом деле хочешь, это… — Это, — заявляет Оминис, хотя, на самом деле, он не уверен, почему его тянет к этой штуке. — Покажите мне ее. — Парень, я действительно не... — Покажите мне, — повторяет он, прежде чем добавить — Пожалуйста. Владелец магазина довольно громко ворчит, но достает вещицу, и Оминис слышит тихое вращение шестеренок, прежде чем мелодия заиграет снова. Его пальцы легко обводят гладкую древесину предмета, маленькие кусочки металла, которые на ощупь почти как звезды? — созвездия? — кружатся по изящной дуге, пока мелодия мягко звенит у него в ушах. Это идеально. — Я беру. — Ты уверен? Это просто безделушка, парень, она почти ничего не стоит. Она ничего не делает, кроме как играет ту же самую мелодию, снова и снова. Между нами говоря, кто-то с твоим... достатком мог бы позволить себе что-то получше… — Я уверен. — Ну, как знаешь, сынок, — говорит Августин со вздохом, который, как предполагает Оминис, означает “ты пожалеешь". — Больно надо мне отговаривать тебя. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал. Выходя из магазина, Оминис тратит мгновение на то, чтобы сориентироваться, прежде чем прислушаться к взмаху своей палочки и направиться обратно в направлении Трех метел. Всю дорогу он ощущает тяжесть свертка в кармане своей мантии. Возможно, это была ошибка. Они действительно друзья, которые дарят друг другу рождественские подарки? Что, если она подарит ему что-нибудь, и его подарок по сравнению с этим покажется ужасным? Или еще хуже — что, если она возненавидит эту шкатулку? Что она вообще будет с этим делать? Это была глупая идея, глупый каприз, которому он поддался сгоряча. Он как раз обдумывает самый легкий выход из ситуации — как можно скорее выбросить упаковку в ближайшее мусорное ведро или сжечь ее в большом огненном взрыве в Крипте, когда из магазина рядом с ним выходит болтающая троица студентов, и кто-то сильно врезается ему в бок. Он инстинктивно протягивает руку, когда слышит, что кто-то из студентов споткнулся. И почти удерживается на ногах, когда незнакомец врезается в него, но его каблук ударяется о неровный край булыжника, и вскоре они оба падают на землю. Знакомый голос Натсай где-то рядом в ужасе выкрикивает имя за долю секунды до того, как он понимает, кто эта теплая фигура, которая в данный момент покоится — на самом деле совершенно неуместно — на нем сверху. Жимолость. Его тело, должно быть, узнало ее первым, потому что кровь, кажется, вибрирует в его венах и слишком быстро приливает к голове, мешая здраво мыслить, и он, должно быть, увернулся, чтобы защитить ее от удара при падении. На его торсе ощущается приятная тяжесть, и он чувствует ее неровное дыхание на своем подбородке, когда ее лицо наклоняется к нему. Его пальцы сгибаются и сжимаются в ответ на это ощущение, и он чувствует изгиб ее бедра под своей ладонью, когда приходит в себя. Или полностью из себя выходит. Его спина лежит на земле, но она каким-то образом так приземлилась на него сверху, крепко прижав руки к его груди для поддержки, чтобы они не были полностью прижаты друг к другу. Как будто это было бы так ужасно. Он чувствует тугое, тянущее ощущение ниже пояса и вспоминает о свидетелях, которые находятся всего в нескольких футах от него, и пытается выбросить эту мысль из головы. Как бы то ни было, она... конечно, не совсем оседлала его. Но может чуть-чуть и да. И он представляет, что если бы она была всего на несколько дюймов ближе... Мерлин, Оминис, неужели сейчас действительно то самое время? — Оминис, мне так жаль... — ее слова застревают у нее в горле, и он чувствует легкое давление на свою грудь, когда она находит опору, чтобы оторваться от него, — Я не смотрела по сторонам, я… — Все в порядке, — он прочищает горло и надеется, что никто не заметит его собственного надломленного голоса. — Вряд ли я могу жаловаться на то, что меня сбили с ног, не так ли? В переносном смысле, конечно. Но на самом деле, кого он обманывает? — А я-то думала, что я единственная, кто теряет голову Она говорит непринужденно и шутливо, когда она помогает ему подняться на ноги, но это не мешает Оминису почти подавиться собственной слюной. Он издает странный, сдавленный смешок и надеется, что никто не замечает, что именно делают с ним ее слова, ее близость, ее прикосновения. Он довольно осторожно оправляет свою мантию, отряхивая ее. — Кажется, это выпало у тебя из кармана, — сквозь шум крови, стучащий в ушах, он слышит голос Поппи, и она вкладывает ему в руки завернутый пакет, который он купил, и демонстративно переключает свое внимание на подругу. — Видишь, даже Оминис уже начал покупать подарки к Рождеству. — О, нет, это просто кое-что, что Себастьян попросил меня забрать для него. Он удивлен тем, как гладко звучит его ложь, учитывая, что его руки все еще дрожат при воспоминании о ней. — О, Себастьян? — Голос Поппи наполнен озорным восторгом. — Тогда, может быть, это подарок для тебя. — Я же говорила тебе, Поппи, мы просто друзья. Кроме того, еще слишком рано ходить по магазинам, на дворе все еще ноябрь. Оминис и не думал, что мог бы влюбиться в нее еще сильнее. Очевидно, он был неправ. — Хотя, я должна признать, — продолжает она, — Сегодня я действительно купила рождественский подарок, так что, полагаю, теперь я тоже участвую в этом помешательстве. — А я думал, ты выше этого, — говорит он, как он надеется, своим обычным небрежным тоном, хотя пытается игнорировать трепещущее ощущение, подступающее к горлу. Так что он немного рассеян. — Я ничего не могла с собой поделать, — признается она почти застенчиво? — Это был абсолютно идеальный подарок. — Как будто сделано специально для него, - соглашается Натсай. Для него. Конечно. Себастьян. Трепет сменяется довольно неприятным ощущением. — Я уверен, он оценит это, — слышит он свой голос. Сверток неожиданно стал очень тяжелым. Может быть, он сможет подавить свою гордость, когда она подарит Себастьяну свой идеальный подарок. Может быть, он сможет промолчать, пока двое его друзей заняты развитием новых отношений. Может быть, это сокрушительное чувство, пульсирующее в его груди, просто превратит его сердце в густую, липкую жижу, и ему не придется смотреть на это. Это было бы даже неплохо. — Я слышала, лягушачий хор из “Трех метел” сейчас поет колядки — вмешивается Поппи, как обычно, с искренним воодушевлением в голосе, и Оминис никогда в жизни никому не был так благодарен. — Может, нам пойти выпить сливочного пива? Оминис, давай с нами! — Нет, мне нужно возвращаться в школу, чтобы... чтобы доставить это, — он неопределенно жестикулирует пакетом, все еще безвольно лежащим в его руке. — Что ж, приходи, если передумаешь. Только когда он возвращается в замок, дыша холодным ноябрьским воздухом и все еще жалея, что не догадался захватить с собой шарф, — он вспоминает, как ее рука, казалось, чуть дольше, чем следовало, задержалась на его руке при прощании. Или, может быть, ему это почудилось.