Папина любовница

      Редкие звуки проезжающих машин, темнота, в которой растворялась вывеска клуба. Кира всегда приходила сюда, когда ей было одиноко, но если подсчитать, сколько раз в неделю она здесь появлялась, то можно сделать вывод, что Кира чувствовала себя одинокой всегда. Она понимала, что истинная причина такого частого посещения клуба состоит в том, что только тут её знают и ждут; только тут о чём-то просят или даже умоляют; только тут рады её видеть. Можно сказать, что она выросла здесь.       Кира не смогла остановиться на одной бутылке пива или попросту не захотела: изначальные планы о ночной прогулке изменились в корне и стали более масштабными. Она ни секунды не колебалась насчёт принятого решения, ведь это стало неотъемлемой частью её жизни уже давно, и она никогда не откажется от этого места, несмотря на полученные детские травмы.       Стрип-клуб. Он находился довольно далеко от их нынешней квартиры, но когда-то они с отцом добирались туда, просто перейдя дорогу. Кира помнит, как радовалась, когда отец взял её туда впервые, а не оставил дома одну на всю ночь. Пятилетней девочке было слишком страшно, поэтому, закатив пару истерик, дочь добилась обещания отца не оставлять её одну. Кира приняла это за какую-то заботу, детская наивность не искала подвоха, не давала думать о том, что провести ночь в клубе — это ещё хуже, чем остаться дома в молчаливой компании плюшевых игрушек.       Девушка до сих пор отчётливо помнит, как отец вёл её за руку и рассказывал о том, что ему нужно немного поработать, а Кира должна будет посидеть за дальним столиком и послушать музыку, что играет из колонок. Если захочет спать — пусть ложится прямо на диване, никто не будет ей мешать.       — А если ко мне подойдут взрослые дяди? — простота звучала тоненьким голосом из уст заинтересованной девочки.       — Не выдумывай, кому ты там будешь нужна? — отец слегка усмехнулся, а Кира сделала вывод: и правда, вероятно, на неё даже не обратят внимания. Даже сам отец.       Когда они подошли ко входу, девочка рассматривала всё вокруг и улыбалась охранникам, с которыми отец договаривался насчёт чего-то, что детский мозг не способен запомнить. Припоминает только, как один из них махнул в её сторону рукой и отец одобрительно улыбнулся, поблагодарив как словесно, так и денежно, а потом наклонился к дочери, взял за руку и провёл внутрь заведения. Кира молча изучала интерьер, подмечая, что гостей не так уж и много, как она предполагала, да и других детей здесь почему-то не было. Придётся играть одной.       Но придумывать развлечения самой себе долго не пришлось. Как только у Киры закончились салфетки, из которых девочка старательно складывала оригами, она услышала какие-то крики и увидела драку, что не была похожа на шуточную. Конечно, она испугалась, за что потом и винила себя, ведь не оказалась смелой, как изредка учил отец. Но больше она корила себя за то, что расплакалась, когда увидела отца с разбитым носом. Вероятно, он проиграл в этой драке, хотя Кира хотела бы думать, что он в ней вообще не участвовал.       Держа отца за руку и еле успевая перебирать ногами, девочка хныкала и смотрела себе под ноги, будто провинилась, будто это она виновата в том, что сегодня отцу не удалось поработать.       Она умоляющим голоском просила его, чтобы он больше не ходил туда, ведь это плохое место со злыми людьми, в хороших заведениях не бьются, а отец почему-то ухмылялся и был совсем не расстроен проигрышем. Тогда Кира не понимала почему, продолжала просить никогда не ходить в этот клуб, и только когда выросла — поняла, что главное не победа, а участие, а драться на самом деле не так уж и страшно, как может показаться на первый взгляд.       Отец не брал Киру с собой каждый раз — она и сама не хотела, но время от времени девочка просилась пойти с ним и никогда не получала отказ. Сначала страх, выбрасывающий дозу адреналина в кровь, заставлял переживать, но ей это даже нравилось. Кире было скучно расти в спокойной обстановке, она нуждалась в каких-то трудностях и вечных переживаниях, а с образом жизни её отца это не было проблемой.       Девочка буквально выросла в этом клубе. Это место было необычным, не похожим на другие, и Кире это определённо нравилось. Чем старше та становилась, тем чаще она засматривалась на танцовщиц, не чувствуя за это никаких угрызений совести или стыда. Эти девушки всегда выглядели шикарно, были уверены в себе, распутство их только украшало, но Кира даже тогда понимала, что они полностью зависят от мужчин, а она не хотела себе такой жизни.       К пятнадцати годам девушка почти полностью потеряла интерес к подобным танцам. Ей надоело видеть, как богатенькие мужчины уводят танцовщиц в приватные комнаты, надоела та похоть, за которую девушки получают хорошие деньги. Кире не нравилась эта жадность к различным купюрам, хотя она сама получала на карманные расходы больше, чем танцовщицы могли заработать на пару дней. Но это другое. Кире просто повезло, она ни перед кем не унижалась и никогда не собиралась.       Одним вечером шестнадцатилетняя Кира сказала отцу, что сегодня идёт с ним — это не было редкостью. Последнее время девушка ходила в заведение ради общения с молодым барменом, у которого она выросла буквально на глазах. Тот нередко твердил ей о каких-то её травмах из-за такого воспитания, но Кира ни разу так и не поняла, какие травмы и откуда они взялись. А даже если начинала понимать, то заставляла себя перестать об этом думать и просила сменить тему, а тот понимающе кивал и выполнял просьбу.       — Я отойду на пару минут, — предупредила Кира, улыбаясь после оживлённого разговора и слезая со стула.       — Беги, — кивнул Лев, переключаясь на только что подошедшего клиента.       Кира даже не старалась найти глазами отца — ей было неинтересно, где он, как он и с кем. Она направилась в уборную по естественным причинам и сразу же зашла в кабинку, осторожно закрываясь в ней. Здесь было непривычно тихо, и ей не хотелось нарушать этот покой, поэтому все её движения были тихими и неторопливыми. После шумного зала и музыки в ушах звенело, Кира даже не сразу поняла, что она тут не одна.       Когда она прислушалась, то услышала, как в соседней кабинке кто-то стонал, тяжело дышал, ворчал, что-то хлюпало и отбивалось по стенке тесного пространства. Кира вздрогнула — стоны не были похожи на вздохи удовольствия, а скорее наоборот, на нечто неприятное и вызывающее отвращение, по крайней мере, так ей показалось. Она хотела было поспешить уйти, но вдруг услышала до боли знакомый голос и замерла. Ей показалось, будто она перестала даже дышать.       — Нравится, тварь? — спрашивал мужской голос, который перебивали женские тяжёлые вздохи. Он ухмылялся, не давал право на иной ответ, кроме:       — Да… — скулящее, сказанное на выдохе.       Кира в ужасе закрыла уши руками, не желая слышать это, но было уже слишком поздно: стоны и грязные слова навсегда отпечатались в её памяти, а оцепенение, предательски сковавшее тело, не давало сдвинуться, не говоря уже о том, чтобы уйти.       Она не рассчитывала на то, что услышит голос отца, ещё и в таком контексте. Кира бы с радостью стёрла эти фразы, а если бы знала, что всё так обернётся, то просто осталась бы сидеть за барной стойкой в приятной компании Льва. Но сейчас она не там и не смеётся, не чувствует себя комфортно. Кира скована необъяснимым страхом и чувством вины. Ей стыдно и мерзко, она никогда это не забудет, но никому не расскажет.       А сидеть тут было ещё более невыносимо, чем сбежать и впасть в забытье, поэтому, найдя в себе хоть какие-то силы и отголоски здравого ума, Кира рывком бросилась к выходу, открывая дверь только спустя пару секунд. Она никогда не забудет, насколько сильно тряслись её руки в тот момент, сколько эмоций она испытывала, и этот голос, что с каждой секундой въедался в память всё крепче: "тварь".       Сердце девушки не успокаивалось, даже когда уборная уже осталась позади. Кире явно не хотелось помнить события, что произошли в этой комнате, но забыть уже не получится, разве что на время. Усаживаясь обратно за стойку и поднимая безжизненные и напуганные глаза на Льва, Кира ладонью показывает цифру пять, и Лев удивлённо поднимает брови — та не пила раньше больше трёх шотов или же вообще растягивала удовольствие алкогольными коктейлями.       — Не спрашивай, пожалуйста, — раздражённо, дрожащим голосом цедит сквозь губы Кира и ударяет кулаком по стойке. — Быстрее!       А тот не смеет задавать ей лишних вопросов и делает, как та и сказала, пять шотов, иногда поглядывая на Киру и задаваясь вопросом: "что могло произойти за несколько минут, она ведь уходила радостной", но так и не спрашивает, огорчённо вздыхает, беспокоясь о судьбе девушки.       Лев всегда относился к Кире лояльно, когда не было заказов — говорил с ней, учил чему-то, а та внимательно слушала, ведь никто с ней не занимался, а бабушку она навещала редко. Она любила, когда Лев учил её каким-то трюкам со стаканчиками, смешивать коктейли; а когда просила, то он всегда без лишних слов наливал и смотрел на неё сочувствующим взглядом, пока Кира вливала в себя алкоголь, а после засыпала за стойкой от усталости, уложив голову прямо на руки. Она была благодарна ему за всё. Лев был хорошим другом в понятии Киры.       И вот этот друг в который раз наблюдает подобную картину и никак не реагирует, ведь знает, что Киру это не остановит. Он только шепчет ей:       — Аккуратно, — призывая к осторожности.       И пододвигает к ней шоты, видя благодарный кивок, а потом уже пустые рюмки. Так заканчивался почти каждый вечер Киры в этом клубе, а сегодня для этого была ещё и дополнительная причина, но бармену остаётся о ней только гадать.       Моральные травмы девушки, о которых говорил Лев, копились и отвергались самой Кирой — она не признавала, что с ней может быть что-то не так, что какие-то события могли задеть её настолько, чтобы потом не давать спокойно жить. Она всегда была уверена, что сильна и непоколебима, поэтому, отправляясь в ораву своих травм, девушка улыбалась и предвкушала горьковатый вкус алкоголя на языке.       Поприветствовав знакомых охранников, Кира заплатила за вход и вошла в зал, где уже вовсю развлекались люди, и как бы ей не хотелось остаться незамеченной — это невозможно, ведь здесь её знал каждый. Ценность одиночества теряется в этом зале, на замену выходит избыток общения, навязчивые чужие руки, жаждущие потрогать, и пьяные тела, мечтающие отведать ласк, что Кира позволяла крайне редко.       Иногда ей казалось, будто она приходит вовсе и не в клуб, а в бордель, в котором исключительно для неё открыты все услуги за бесплатно — плати за вход и наслаждайся. Вот только иногда её это раздражало, ведь не каждая блядь, услышав отказ, отстанет с первого раза. Каждая девушка, находящаяся здесь, хотела её, а Кира желала только выпить и пообщаться с парнями, ведь с представительницами прекрасного пола разговор не вязался или же переходил во флирт с одной стороны.       Но одна девушка была навязчивей всех других — вечно кокетничала и откровенно клеилась. Так было и сейчас: поздоровавшись с каждой и предупредив, что сегодня присоединится к их компании позже, Кира рассчитывала на то, что о ней забудут и она сможет поговорить со Львом, но Ксюша остановила её на полпути и схватила за руку, прижалась к ней своим телом и закрыла весь обзор одной собой.       — Который день ты строишь мне глазки? — вздыхает Кира, останавливаясь и позволяя Ксении обнять себя.       — Который день ты не можешь меня оттрахать?       И это определённо звучало как вызов. Потускневший взгляд Киры стал заинтригованным и устремился на лицо девушки, а та, довольная собой, поглаживала её плечи и мысленно хвалила себя за то, что всё же смогла зацепить Киру способом, который целый день вынашивала в голове.       Кира с интересом и азартом смотрела на девушку, которая решила взять её на слабо, глаза Киры искрились, но лицо оставалось всё таким же равнодушным, лишь взгляд выдавал её желание опровергнуть сказанную девушкой фразу.       Ксюша быстро уловила изменения в её поведении, резво, будто боясь упустить нужный момент, впилась в её губы и отшагнула в сторону уборной, а Кира коротко ответила на поцелуй, почти сразу отстраняясь, ведь перед ней стояла другая задача, про поцелуи ничего сказано не было. Кире было плевать на чувства девушки, она ей ничего не обязана, а поцелуи — слишком интимная тема, ведь по-настоящему сладко целуются только по любви, количество которой в сердце Киры ничтожно.       Уже через минуту обе девушки были закрыты в одной из кабинок уборной, им повезло — сейчас здесь никого нет, ведь все собрались возле танцовщиц, выбрасывая из своих карманов банкноты разного номинала. Кира почти что силой заставила Ксению отстраниться от себя и сесть, стянуть нижнее бельё и раздвинуть ноги. Та вела себя слишком похабно и вызывающе, это Киру ни капли не возбуждало, а скорее бесило. Она видела в девушке только пылающее от желания тело, но ничего красивого найти в нём не могла.       Она просто трахнет её и оставит здесь, содрогающуюся от оргазма — другого исхода быть и не могло. Оставит, не успокаивая и не говоря приятных слов, ведь она просто выполнит то, за чем пришла. Странно, если Ксения рассчитывала на что-то большее — она не особенная, а такая же как и все, сердце Киры не замирало только от одного её вида. Номинант на эти условия ещё не найден, а Кира и не искала.       Когда пальцы Киры оказываются внутри разгорячённого тела, Ксения громко вздыхает и просто сходит с ума, а Кира не понимает — то ли ту правда так кроет, то ли девушка всегда мечтала стать актрисой. В любом случае это раздражает, учитывая тот факт, что они находятся в общественном месте и кто угодно может зайти в любой момент.       Ласковые слова и похвала срываются из уст той, а Кира это просто ненавидит — она и сама прекрасно знает, насколько Ксюше приятно. Её тело определённо более красноречиво, чем она сама, ведь Кира сейчас испытывает только испанский стыд и никакого удовлетворения от нечётких слов, что больше похожи на некрасивые стоны.       Внезапно мозг Киры беспричинно теряет нить, связывающую девушку с реальным миром — теперь её рука двигается просто на автомате, а на самом деле она находится в своих воспоминаниях, которые невозможно забыть, как бы ни хотелось. Именно в этой кабинке несколько лет назад она слышала такие же грязные стоны и тяжёлые вздохи, именно тут непроизвольно дрожала и ненавидела своего отца. А сейчас Кира видит на месте отца себя, и осознание этого возвращает её обратно.       Она поднимает глаза на Ксению, а та откидывает голову назад и тут же кончает, громко вздыхая. И Кира не останется, не успокоит, не поможет прийти в себя. Она лишь поднимается и смотрит с презрением на девушку, которая растворяется в ощущениях. Опровергнув фразу Ксюши, удовлетворив её одними только пальцами, Кира смотрит с той же пустотой в глазах, лишь небольшая улыбка появляется на её лице. И та больше похожа на оскал.       — Тварь, — шепчет так, чтобы никто не услышал.       И Кире становится мерзко от самой себя, но это ненадолго. Почему-то произнести это слово казалось чем-то необходимым, и если Кира считает, что так ей станет легче, то она всегда делает это. Девушка с жалостью ещё раз осматривает Ксению и быстро уходит из помещения. Ей просто необходим перекур.       Зайдя за угол клуба, вдыхая холодный воздух, что тут же ободрял, Кира держала в руках сигарету и смотрела на дома, в которых витала жизнь, зимовали семьи и присутствовал уют. Затягиваясь, девушка бегала взглядом от одного окна к другому — она смотрела только в те, в которых горел свет, а их было немного, что неудивительно, ведь сейчас глубокая ночь.       Но Кира заприметила одно окно, где свет был тусклым, но, наверное, самым приятным и домашним. Это был дом, что стоял наискосок от облюбленного Кирой клуба. В окне виднелся утончённый силуэт, вероятно, девушки — она сидела на подоконнике, а Кира курила и наблюдала за ней, хотя фокусировать взгляд было довольно сложно.       Очертания тела в окне приняли такой вид, будто девушка накрыла руками голову и теперь продолжала сидеть так. Наверное, у неё сегодня не самый удачный день. Да и у Киры, честно говоря, тоже, поэтому, с печалью хмыкнув, Кира затянулась последний раз и произнесла:       — Держись, подруга, — обращаясь к девушке, будто та её когда-нибудь услышит, — если что, окно рядом, как выйти — знаешь.       И Кира кинула бычок себе под ноги, притаптывая его и отправляясь внутрь заведения, которое хранило слишком много болезненных воспоминаний, вот только перестать тут появляться Кира всё никак не могла.

***

      Согнув ноги в коленях и уложив на них подбородок, Виолетта сидела на подоконнике и думала о прошедшем дне. За дверью комнаты Светлана с Владом что-то громко обсуждали, но Ви не вникала ни в одно из сказанных слов, лишь ногтями по стеклу выстукивала какой-то незамысловатый ритм.       Экран телефона засветился, и внимание Виолетты полностью переключилось на него — ей написал Олег. Ви не понимала, почему он пишет ей посреди ночи, ведь раньше никогда так не делал, да и когда она от него уходила, тот крепко спал. Но девушка всё равно была рада этим сообщениям, хоть пока и не знала их содержание — она была рада даже тому, что хоть кому-то нужна, а после унижений, которые она пережила, придя домой, сообщения от Олега и вовсе работают как обезболивающее.       "Ты мне завтра будешь очень нужна", — Олег не томил, всегда переходил сразу к делу, дабы не терять драгоценное время.       Виолетта постаралась вспомнить, для чего именно она может понадобиться ему, но ей в голову так ничего и не пришло. Неужели она забыла о каком-то важном мероприятии?       "По какому поводу?"       "У моей дочери день рождения, я организовал праздник ещё месяц назад, пока помнил, а потом благополучно забыл. Вот только сейчас в голову пришло. Придёшь посмотришь нормально ли всё оформлено, она как раз твоего возраста примерно", — прочитав это сообщение, Ви сморщилась из-за абсурдности ситуации.       Ей было искренне жаль девушку из-за такого наплевательского отношения к ней со стороны родного отца, хоть Виолетта и сама своего не знала. Мать так и не потрудилась рассказать о его судьбе, а Ви больше и не расспрашивала.       В голову девушки начали закрадываться разные мысли, а в душу — переживания. Оказаться на празднике дочери своего любовника звучало как бессмыслица, но противоречить Олегу она не стала — просто посмотрит, оценит, конечно же согласится с тем, что декор подобран удачно и со вкусом, и уедет домой. Пересекаться с именинницей было необязательной задачей.       "А подарок?" — не унималась Виолетта.       "Не глупи, какой подарок в восемнадцать лет? Деньги в руки и пойдёт себе отдельно от всех отмечать, думаешь, не разберётся что ли?"       Внезапно девушка вспомнила о своём восемнадцатилетии, которое она и вовсе не отмечала, и подумала, что оказаться на месте дочери Олега было бы не так уж и плохо, если сравнивать их положения. Но сравнивать она не любила, поэтому всё равно где-то в глубине души протестовала и хотела, чтобы хотя бы у кого-то другого был действительно праздник, а не его жалкое подобие, или вовсе обычный, ничем не отличающийся от других день.       Из мыслей Ви вырывает новое сообщение, хоть она и не ответила на прошлое, но ничего — пусть Олег думает, что Виолетта решила просто покорно промолчать, признавая свой проступок и неуместный вопрос.       "Я заеду за тобой завтра в семь, крошка. Будь нарядной, как всегда"       "Целую!" — отправляет девушка вместо тысячи пустых слов.       Сначала на её лице сияет улыбка, она сжимает в руках телефон в ожидании получить что-то подобное в ответ, но все её надежды разбиваются, когда Олег просто читает и выходит из сети, оставляя Ви без улыбки и в подавленном состоянии, ведь теперь ей кажется, что лучше бы она этого вообще не писала. Лучше бы промолчала. Лучше бы написала нейтральное "хорошо" и спрятала свою любовь куда подальше.       Виолетта понимает и печалится: она ему не нужна. Даже ему не нужна. Никому не нужна.