*
— Всё готово, Ниджат. Все моменты передачи обговорены. Господин Шин настоял на встрече именно на рыночной площади в Старой Медине. Там же нас будут ожидать мулла и свидетели. Хэсан стоит перед Ниджатом, вернее, перед его тенью — всё, что осталось от сильного и большого альфы после этой ночи. — Хорошо, — всё, что смог произнести мужчина, даже не подняв взгляда. — И всё же, Ниджат, неужели нет другого выхода? Одно твоё слово, Закир, и я — мы всё решим. Никто ни о чём не узнает. Отвезём этого презренного в самый дальний уголок мира, где он и рыпнуться не посмеет. Мужчина отрицательно качает головой, не соглашаясь с другом, когда он слышит голоса Салмана и Зейнала, но впереди них входит взволнованный Анхар, а рядом с мужем идёт Ясмин. — Ниджати, как же так, мой дорогой брат? Неужели нельзя ничего поделать? — юноша чуть не плачет, а старший уже не может ничего говорить — он устал и хочет одного: объятия любимого. — Я пойду к брату. Ясмин и договорить не успевает, как в комнату входит… Нет, вплывает грациозной походкой Ясир. Голоса тонут в гуле, что стоит в ушах. Мужчина ничего не видит и не слышит — весь мир вокруг него исчез. Только эти глаза, руки, волосы… Только этот ангел, плывущий к нему! Только стук сердца, заглушающий всё вокруг! Ясир стоит прямо перед ним, красивый до безумия, сияющий спокойствием, в драгоценных изумрудах, в золоте глаз и волос. Почему ему кажется, что он видит его в последний раз? Почему сердце падает от страха, что это последний раз, когда он может дотронуться до него, провести дрожащими пальцами по мягким щекам, высоким скулам, по греховным губам? Последний раз, когда он может прижать его к себе, лбом упереться в его лоб, руками обвивая за тонкую талию. Ниджат смотрит больными глазами на него и шепчет тихо: «Прости». Все замерли, видя эту картину отчаяния альфы. Анхар зажимает рот кулаками, чтобы не разрыдаться окончательно, а Ясмин жмётся испуганно к мужу. Что делать? Как помочь родным людям? Ведь никто не в силах принять решение за них, только они сами! А к чему привело их решение, они видят сейчас своими глазами. — Ниджат, — тихо зовёт мужчину Ясир, ладонями обхватывая его лицо. — Закончи это… Сейчас. Ниджат отходит на шаг, не в силах расправить плечи, словно ему переломали стержень, держащий в нём надежду, и смотрит в глаза омеги. — Привожу в свидетели Всевышнего… И всех, кто здесь находится, — твёрдым и громким голосом начинает мужчина так, что отскакивает от стен, режет уши каждого. — Я развожусь с тобой! — «Родной мой, мой любимый… Ты помнишь наше первое объятие? Помнишь, как прижался ко мне, словно это было самое необходимое в твоей жизни?» — «Помню, любовь моя. Та ночь в моём сердце навсегда. Тогда ты впервые пожалел меня, приласкал, как брошенного ребёнка. Никогда бы не подумал, что жалость могла стать началом твоей любви ко мне, моя дивная роза». — Я развожусь с тобой! — «Скажи, мой родной, что для тебя счастье? Был ли я хоть малой частью этого чувства в твоей жизни, мой любимый?» — «Ты! Ты и есть счастье! Моё счастье! Моя жизнь, моё дыхание, моя любовь… Моё всё. Без тебя нет меня, мой прекрасный». — Я развожусь с тобой! Всё. Это всё. Конец. И больше нельзя подойти, нельзя дотронуться, смотреть в глаза нежно, шептать «люблю» бесконечно. Они теперь чужие друг другу, прямо сейчас чужие. А тишина вокруг оглушительная, и взгляды вокруг влажные, и сердца вокруг слезами залитые. Рыдание Анхара больше ничем не удерживается, и он вздрагивает плечами, дрожащими руками обнимая себя. Всё же Ясир первым делает шаг назад — в этом доме он больше не имеет права находиться. Он смотрит вокруг — на брата, несмело идущего к нему, на Зейнала, играющего злыми желваками под скулами, на Салмана, опустившего свой взволнованный взгляд, приобнимает Ясмина, направляясь к Анхару. — Прощай, Анхар. — Н-ненави-жу… Вас обоих ненавижу, — и с рыданием бросается на шею юноше. — Ясир! Но даже его Ясир больше не может обнимать, и он оставляет рыдающего друга, направляясь к выходу. Во дворе столько охраны, словно Ясира везут в самое опасное место Касабланки. Черный внедорожник скрывает юношу в сумраке салона и немедленно вывозят со двора. Позади резные ворота, двор с фонтанами, балконы, увитые глициниями, позади дом, где осталось его сердце.*
У Старой Медины всегда шумно. Белокаменная крепость, под стенами которой расположился крупнейший рынок королевства, уходит своими белыми башнями ввысь, и чайки с тревожным криком кружат над побережьем океана. Солёный запах бьёт в лицо. О, как давно Ясир не чувствовал этого запаха густого влажного бриза. Для него этот аромат стал призраком. К нему не хочется возвращаться, но прямо сейчас юношу отводят в самую гущу людской толпы навстречу с этим самым «призраком». Он накидывает на плечи чадру из дорогого сукна тёмно-оливкового цвета, закрывая волосы и лицо, и только в прорези сияют влагой глаза. Но и их он прячет под ресницами, ни разу не поднимая свой взгляд. Ясир знает: Ниджат идёт впереди. Его сандаловый аромат пульсирует и горчит, и Ясир осознанно выпускает феромоны, пытаясь успокоить мужчину. Альфа чуть смотрит за плечо, сам окутывая сандалом своего омегу, и всё же шагает решительно вперёд. Он должен завершить всё до конца, должен всё это выдержать ради Ясира, ради их будущего. Три дня пройдут быстро, хоть для самого альфы они протянутся тремя бесконечностями без любимого. Но он должен! Ниджат идет по шумной улице, где восточный базар не утихает до самой ночи. Еще шаг, еще поворот, и он потеряет его. И всё, что остается этому сильному альфе, лишь вдохнуть аромат любимого в последний раз. Его прекрасное лицо закрыто чадрой, а глаза спрятаны за ресницами. Но альфе не нужно видеть его, ибо оно высечено на сердце, что умрёт сейчас, с его последним взглядом, последним вздохом, последним шагом. Ясир идёт следом послушно, снова безропотно, как жертвенный ягнёнок на заклание. И всё же в какой-то момент юноше кажется, что его действительно ведут на казнь, и ему становится страшно. Он сам не понимает, как быстро достигает альфу, идущего впереди. Руки омеги цепляются за предплечье альфы, губы шепчут: «Не отдавай! Не отдавай меня ему!». Мгновенно его сгребают в объятия, прижимая так сильно, что рёбра болят. «Ясир, любимый! Прости меня!.. Прости!». Хэсан судорожно приказывает окружить супругов плотным кольцом от чужих глаз. Они так и стоят, прижавшись друг к другу, и слёзы, злые, некрасивые слёзы льются из их глаз. — Ясир! — Нас закидают камнями, любимый. Мы с тобой грешники, прелюбодеи, проявляя любовь на людях, — Ясир всё равно улыбается, хоть и плачет снова. — Пусть все видят, как я люблю тебя. Я обрушу на этот мир весь гнев ада, если хоть волосок упадёт с твоей головы. — Идём, любимый, и прости меня, прости за слабость. Я выдержу всё, если ты будешь ждать меня в конце. — Ниджат, — Хэсан позволяет себе вмешаться: — вы привлекаете слишком много внимания. Нельзя обниматься посреди базара, прости Всевышний. Ясир отходит от мужчины, что цепляется за его руку, не отпуская. — Идём, пора заканчивать с этим, — Ниджат решительно устремляется вперёд, увлекая за собой омегу.*
Азиз ждёт их перед кожевенной мастерской. В небольшом помещении стоят мулла и двое альф — свидетели заключения их брака. Ясир ни разу не посмотрел на него, хоть и чувствует аромат и волнение, исходящее от него. Когда мулла просит омегу встать перед новым супругом и снять вуаль, он чувствует, как Азиз впивается голубым взглядом в его лицо и как аромат свежести моря усиливается. Всё-таки у него когда-то были чувства к нему, и сердце альфы невольно заволновалось от воспоминаний. Как сквозь вату Ясир слышал голос Ниджата, трижды соглашающегося на временный брак юноши, и как трижды соглашается Азиз, теперь его новый муж. Видит сквозь опущенные ресницы, как передают друг другу бумаги, слышит лёгкую ухмылку Азиза и рык Ниджата. — Оставьте нас, — голосом, не терпящим возражения, рычит альфа, и все, кроме них троих, выходят. — А теперь, собака, запомни: он твой супруг на три дня. Не смей входить в его комнату! Не смей прикасаться к нему! Не смей смотреть на него, дышать в его сторону! Я собственными руками разорву тебя на части и брошу на корм рыбам! — Полегче, господин. Прямо сейчас Вы лишили себя этого права. Ясир — мой супруг, и не важно, на три дня или на три года — он мой! — Презренный! — рука мужчины моментально обхватывает горло другого альфы, но тот тоже не отступает, хватая его за грудки. — Остановитесь оба! — Ясир впервые за всё это время заговорил. — Остановитесь сейчас же. Ты, — обращается он к Ниджату, — действительно больше не имеешь права вмешиваться в мою дальнейшую судьбу. А ты, — смотря прямо в глаза Азизу, — прояви уважение к своему супругу, за которого тебе, я уверен, заплатили немалую сумму. И если не хочешь лишиться этих денег, заткнись и отведи меня в свой дом. Только такой паршивый альфа, как ты, мог заключить брак на рынке, трусливо прячась за людской толпой. Оба мужчины тут же сникают, отходя друг от друга, а Ясир первым выходит из мастерской, вновь закрывая лицо вуалью. У Азиза нет машины, поэтому до его дома, практически у самого побережья океана, они добираются пешком, оставляя Ниджата одного у мастерской. Но Ясир знает, что за ними безотрывно идёт охрана, сопровождая их до самого дома. Небольшой дом, небольшие комнаты, вернее, одна спальня, кухня, гостиная. Ясир никогда здесь не был, хоть знает Азиза практически с детства. Когда-то, когда семья юноши не была богата, они жили здесь, в Старой Медине, лишь годы спустя отец построил для них богатый дом в Корнише. — Можешь располагаться, — Азиз не осмеливается подойти поближе, всё равно боится, скорее даже Ясира, чем Ниджата. — Мой богатенький супруг верно привык к достатку и прислуге в доме. Здесь этого не будет! Захочешь поесть — придётся тебе самому готовить, своими нежными ручками. Хоть мужчина и храбрится, но практически не дышит, смотря, как Ясир снимает чадру, представая перед ним во всей своей невероятной красоте. Он оборачивается к мужчине, смотря ему прямо в его льдисто-голубые глаза, в которых страх, восхищение и удивление смешиваются во взгляде. Как давно Азиз стал таким? Или он таковым и являлся всегда, просто влюблённое сердце юноши не замечало ничего: алчности и чёрствости сердца, жадности и зависти в душе? — Не волнуйся обо мне. Раз мой временный муж не может обо мне позаботиться, я сам могу это сделать. И я никогда не был избалованным неженкой, ты это знаешь. — Я ухожу в порт, — через несколько секунд молчания говорит мужчина. — Вернусь поздно, как раз к нашей первой брачной ночи, милый супруг. — Наша первая брачная ночь закончится для тебя на дне океана, мой дорогой муж, и это не Ниджат, а я тебе обещаю. — Да кому ты нужен?! Воняешь им весь, пропах сандалом до костей. Я с тобой рядом даже стоять не могу, не задыхаясь. Не смей выходить на улицу из дома. Не подходи ни к кому. Позор на мою голову — меченый омега в моём доме! Пусть скажет спасибо, что я вообще согласился взять тебя! — Думаю, это ты должен благодарить его за те деньги, что ты потребовал за это. Сколько ты получил от него? — Мало! Мало за мою столь щедрую доброту. Но ничего, он ещё заплатит, много заплатит! — Презренный пёс! Азиз лишь ухмыляется, бросая к его ногам увесистую дорогую кожаную сумку. — На, твой бывший муженёк вещички прислал, что-то маловато для приданого. Скупой он у тебя, пожадничал. — Потому что через три дня я вернусь в его дом, в наш дом. И все мои вещи там и останутся. — Как знаешь, — отмахивается мужчина, уходя из комнаты, а позже и из дома. Но не проходит и минуты, как он влетает обратно, словно ошпаренный, покрывшись весь гневными красными пятнами. — Твой бывший будет торчать у моего дома, выставляя меня на посмешище? Будет стоять и смотреть в окна, что мы тут делаем? Пусть катится отсюда, иначе я вызову полицию! Скажи ему, чтоб убирался от моего дома! Ясир непонимающе подходит к окну, видя по другую сторону улицы неприметный серый внедорожник, а около него, облокотившись на капот, стоит Ниджат, глаз не спуская с дома. А когда альфа видит в окне силуэт юноши, вмиг приосанивается, неосознанно делая шаг ближе. Азиз уходит, всё также изрыгая гневные тирады, а Ясир судорожно набирает контакт на телефоне, видя, как Ниджат принимает вызов. — Что ты здесь делаешь, Ниджат? — юноше трудно скрыть улыбку в голосе, и на лице. — «Жду тебя, мой прекрасный», — голос столь родной и любимый пускает мурашки по коже. — Не нужно, Ниджат, уезжай. Я здесь на три дня. — «Вот столько я и буду тебя ждать, любимый, ты только вернись ко мне». — Не нужно меня так называть, нельзя, — шепчет юноша, хоть сам умирает от слов альфы, будто слышит их впервые. — «Как именно? «Мой прекрасный»?» — Да… — «Или «любимый»?» — И так тоже… — «Или, может, нельзя называть тебя тем, ради кого я живу и чьё имя в моей крови?» — Нельзя… — «Любимый, прекрасный, желанный, нежный, дивный! Моя любовь и моя жизнь — Ясир Гулам!» — О, Всевышний!.. Ниджат, умоляю… — юноша буквально задыхается от чувств, нахлынувших на него, и руки, сжимающие телефон, дрожат. — Пожалуйста, уезжай. Он сказал, что вызовет полицию, — хотя сам чуть ли не смеётся со своих же слов, знает, что никакая полиция не приедет, а если приедет, то вежливо поздоровается с альфой и уедет. — «Не волнуйся ни о чём, моя дивная роза. Зухра пришлёт к тебе несколько прислужниц». — Не надо, мне ничего не нужно. Я сам справлюсь. — «Это не обсуждается, мой нежный». — Ниджат? — Что, любовь моя? — Я… тоже, — но юноша запинается, не в силах произнести то, что на сердце. — «Скажи мне это, Ясир, и весь мир покажется пылью у твоих ног». — Я люблю тебя, мой альфа! Чувство, сравнимое с эйфорией, накрывает мужчину после этих слов, и тогда всё становится неважным, незначимым. Потому что Ясир любит его, и каждое его признание словно в первый раз сладостью растворяется в крови, заставляя забыть обо всём. Эти три дня — ничто, они пролетят дуновением ветра. А он подождёт и на руках унесёт его отсюда. А после будет любить до конца своих дней и даже больше.*
Ясир действительно не привык сидеть без дела, и правда никогда не был неженкой, как и Ясмин, названивавший ему каждые полчаса, и Зухра, и Анхар. И каждому он с улыбкой объяснял, что всё хорошо. Две прислужницы, присланные Зухрой, наотрез отказываются подчиниться ему и покинуть дом, пока не выполнят всю работу. Ясир трудится с ними наравне, всё-таки омежье свойство — держать дом в порядке — берёт верх, хоть юноше совсем не хотелось хозяйничать в доме Азиза. К вечеру холостяцкое жилище сверкает чистотой и свежестью, а вкусный ужин стоит на плите. Азиз, как и сказал, вернулся поздно ночью и несколько долгих минут осматривает своё жилище, которое стало чистым и уютным. И, наверное, что-то наподобие совести заговорило в нём, позволяя этой ночью сбросить маску эгоизма и зависти и стать снова тем Азизом, каким его знал Ясир — заботливым, влюблённым, свободным. Он тихо проходит в комнату, где спит омега, присаживаясь на корточки перед низкой постелью, и смотрит на прекрасное лицо, освещённое мягким светом ночной лампы. Ясир просыпается сразу, не понимая, почему чувствует солёный аромат рядом, но, увидев Азиза, отпрянул, смотря нахмуренным взглядом. — Не бойся, я просто смотрел на тебя и не трону. — Посмотрел? А теперь убирайся отсюда! Мужчина усмехается: — Вообще-то это мой дом. — Иди куда хочешь, но не в эту комнату. — Да знаю я, не кипятись. И потише, а то твой альфа услышит крики, подумает чего, и всё — кранты мне, — тихо смеётся Азиз. — Он до сих пор стоит на улице? Всевышний! — юноша вскакивает взволнованно. — Куда? А ну лежать! Думаешь, я тебя выпущу ночью? Стоит, и бог с ним. Сам так захотел. И чего ему не спится, не ждётся? — Тебе не понять! — Почему же? Любит тебя, волнуется. Я бы тоже стоял так. Ясир смотрит неверяще, нахмурившись сильнее, а Азиз глаза отводит в сторону — не собирался он откровенничать с ним, но когда, если не сейчас? — Думаешь, не стоял бы? Юноша мотает головой отрицательно, но тоже спрашивает: — Ты пошёл на этот брак ради денег, Азиз. И ты можешь себе представить, что я подумаю иначе? Сколько ты потребовал у Ниджата? — Миллион дирхамов, — честно отвечает мужчина, а у юноши глаза округляются от услышанной суммы. — И ещё столько же он заплатит после развода. Ясир давится воздухом: — Презренный! Отойди от меня. — Но я согласился на этот брак не ради денег. Омега ухмыляется презрительно, а мужчина продолжает, не замечая искажённого отвращением красивого лица: — Я согласился, потому что хотел хоть раз в жизни почувствовать, каково это — быть твоим мужем. Хотел познать, что испытывает альфа, от понимания, что самый прекрасный омега Касабланки — его супруг, живёт в его доме, ждёт по вечерам, готовит вкусную еду. Как дом постепенно наполняется его ароматом. Альфа умолкает на несколько долгих секунд, практически отворачиваясь от юноши, а сам Ясир застывает, слушая признания мужчины. — Я ведь любил тебя, Ясир, возможно, и сейчас люблю. Но всё же эгоизма во мне больше, и я до сих пор не могу простить, что ты променял меня на другого, хоть и знаю, что это был не твой выбор. Но не хочу списывать всё на судьбу — ты не сопротивлялся, принял всё как есть, покорился, ни секунды не подумал о нашей любви. Ясир понимает, что сейчас слышит и видит его Азиза, того самого, что пел ему проникновенно песни о любви, того, кто так смотрел на него взглядом, полным обожания и нежности. — В ту ночь, когда я пришёл к тебе перед свадьбой, я хотел встретиться с тобой и предложить побег. Хотел заключить с тобой никях тайно. Я даже муллу подговорил, представляешь? — чуть усмехается мужчина. — Хотел увезти тебя в Испанию и жить с тобой на берегу лазурного моря. Я мечтал об этом… — мужчина снова умолкает ненадолго, словно перенёсся в свои воспоминания, но потом мотает головой, словно отгоняет эти мысли прочь. — Твой папа поймал меня, вернее, ваш охранник. Тогда… Тогда я упал перед ним на колени, прося твоей руки, клялся Всевышним, что разобьюсь в лепёшку, но обеспечу тебе достойную жизнь, что люблю тебя больше жизни. — Азиз? Как?.. — юноша изумлён до глубины души. — Он так надо мной смеялся, — сам смеётся мужчина, чуть откинув голову. — Называл меня нищебродом и вшивым моряком. А я, как дурак, стоял на коленях и смиренно умолял. Тогда ради тебя я и не такое бы сделал. Но когда твой папа предложил мне денег, чтобы я отступил, я… Я вдруг так разозлился — гнев полностью затмил мой разум. Я даже не помню, что я тогда наговорил, но говорил жёстко. — Ты сказал, что ославишь меня. Что всем расскажешь, как я приходил к тебе на берег, как ты отвозил меня на лодке в море, как под окнами моими стоял, — совсем тихо шепчет юноша, без злобы и обид, лишь с какой-то горечью. — Да… Наверное, — ещё тише соглашается сидящий перед его постелью мужчина, но потом ему снова смешно. — Представляешь, он дал мне ещё больше, и я ушёл с таким поганым чувством предательства в сердце. Я вернулся вечером следующего дня, чтобы швырнуть эти деньги в лицо твоим родителям и просто забрать тебя, взяв на руки… И попал на твою свадьбу. Я видел твоего мужа, такого довольного, счастливого, богатого и сильного, в окружении таких же богатых и довольных жизнью альф. Видел, как тебя выводят из дома под музыку, танцы и счастливый смех всех этих людей. И тогда я сделал то, о чём сожалею до сих пор и, наверное, буду сожалеть до конца дней, — я пришёл на твою свадьбу злой, как собака, чувствуя себя униженным и брошенным. Переоделся в униформу официанта и смотрел на тебя весь вечер, не сводя глаз. Большей красоты, чем ты в день своей свадьбы, я не видел. И мне захотелось сделать так, чтобы и тебе было больно. — Ты подошёл ко мне тогда… — Только твои слёзы остановили меня тогда, иначе я бы сделал ещё хуже. Я слышал, как ты шепчешь моё имя, чувствовал, как бьётся твоё сердце, как ты всё ещё любишь меня… Твой муж ведь тогда всё понял, да? — Да, — также тихо ответил юноша, поражённый признанием мужчины, и почему-то продолжил, хоть и не собирался рассказывать об этом Азизу. — В ту ночь он обещал мне освободить меня через год, развестись со мной и устроить нашу с тобой свадьбу. Я был так счастлив этим, радовался, как ребёнок, танцуя и смеясь. — Ты… хотел стать моим супругом? — мужчина странно смотрит, дыша учащённо, — Ты действительно был бы счастлив стать моим? — Да. Но потом мне рассказали о твоих угрозах и шантаже, а после — как ты подписывал документы, обговаривая сумму за женитьбу на мне. — Ясир! — мужчина обхватывает голову руками, коротко скуля и подскакивая с пола. — Я идиот, я всё испортил! Если бы только… — Не нужно сейчас говорить об этом, Азиз, что и как могло быть, что мы упустили и не так сделали. Я не хочу ни слышать, ни говорить об этом. И это не имеет смысла. Но я рад, что узнал обо всём от тебя. Теперь хотя бы в моих глазах ты не будешь столь низок и презренен. Мужчина снова садится перед ним, но теперь он словно придавлен к земле, и руки всё также обхватывали голову. Он слышал каждое слово юноши, но молчит, не в силах вынести груза совести, заговорившей в нём. Ясир любил его, а он предал эту любовь. — Если бы не было ничего этого?.. Если бы я тогда пришёл за тобой?.. — Я же сказал, Азиз, я не хочу об этом говорить. Но всё же, наверное, судьба ещё раз столкнула нас с тобой, чтобы мы всё это сказали друг другу. Если бы не твоё предательство, я бы не потянулся к Ниджату, не принял бы его доброту и любовь. А теперь уходи и больше никогда не смей говорить мне об этом. Мужчина молча встаёт с понурой головой, но у самых дверей оборачивается: — Я уйду рано утром на два дня в море на трейлере. Вернусь к утру третьего дня и дам тебе развод. Прощай, Ясир. — Прощай. Больше за все эти дни они не встречались. Ясир ещё долго думал над всем, что случилось с ним за этот год. Всего лишь каких-то триста шестьдесят пять дней, а словно целую жизнь прожил. Но больше всего сердце юноши смущает вопрос «Что если бы?..» Если бы Азиз не попался охраннику, а, встретившись с ним, уговорил на побег и тайную свадьбу? А ведь Ясир согласился бы без раздумий. Жил бы он сейчас на берегу лазурного моря рядом с голубоглазым альфой, ждал бы его с работы, готовил бы ему ужин, рожал бы ему детишек? Неужели этот безымянный охранник так перевернул его судьбу? Или что-то иное вмешалось? Кто тот человек, что уговорил Зейнала уехать в далёкую Россию и работать там, не отвлекаясь на сватовство и женитьбу? Может, он решил его судьбу? Всё это вертится у него в голове, не давая покоя, превращая день в мучительно долгий, а ночь — в бессонную. Ниджат всё также стоит возле дома, отлучаясь лишь на час-полтора, и тогда его сменял Хэсан, почти круглосуточно находящийся рядом с ним. Ни Зейнал, ни Салман не вмешивались, лишь поддерживая словами в телефонных разговорах. Но Сабир приехал и до самой ночи был рядом со старшим. В день развода именно он привёз Зухру к юноше. Ни Ниджат, ни кто-либо ещё из альф не мог зайти в дом, где отсутствовал хозяин, а Азиз к утру так и не вернулся. Не вернулся он ни к обеду, ни даже к вечеру. Мулла лишь руками разводит перед разъярённым альфой: нет развода, нет и омеги. — Немедленно найдите его, хоть из-под земли достаньте, переройте весь порт, но притащите его сюда! Без Ясира я не уеду! — рычание Ниджата слышно по всей улице, и даже любопытные соседи поглядывали, что там происходит. Однако Азиз исчез, как сквозь землю провалился. Его нет нигде — ни в порту, ни в городе. Не нашли его ни через день, ни через два. Ниджат рвёт и мечет, а Ясир плачет, не прекращая, пока Зухра утешает его. Азиза ищут везде и всюду. Вся охрана шейха, Зейнала и Ниджата поднята на уши. Весь город перерыли, все порты, аэропорты, дороги и выезды, но альфы нигде нет. — Найдите мне его хоть живым, хоть мёртвым! Я могу забрать Ясира и вдовцом! Ниджат все эти дни сам не свой, никогда Ясир не видел альфу таким неконтролируемо свирепым. Он груб со всеми, теряя голову и терпение. Через неделю безрезультатных поисков Ниджат просит Салмана отвезти его в мечеть, на что шейх реагирует бурно: — Это правильно, это хорошо, это поможет, вот увидишь! Ниджат долго совершает омовение, пытаясь успокоить бурю в душе и сильно бьющееся сердце. Он чувствует полное бессилие. Впервые в жизни что-то не подчиняется его контролю, что-то он не мог предугадать, опередить в мыслях. Но всё же верит, что здесь сможет найти ответ на вопрос, что он сделал не так. Сумрак и прохлада мечети окутывают альфу, когда он садится на колени в молитвенной позе перед кибла в направлении к Медине. Он пытается отбросить все мысли и волнения, возводя смиренно руки к небу, когда рядом с ним абсолютно спокойно присаживается Азиз. На секунду Ниджат забывает, где находится, — гнев застилает разум, и он впивается мертвой хваткой в его предплечье. — Ты? — Давно же ты меня ищешь, — улыбается мужчина, смотря на разъяренного альфу — Где ты был всё это время, презренный трус?! — цедит сквозь зубы Ниджат. — Здесь, — спокойно отвечает мужчина, убирая руку Ниджата от себя. — Жил здесь, при мечети. Меня никто не прогнал. — Я придушу тебя собственными руками, едва мы выйдем отсюда. — Вряд ли. Если я умру, тебе придётся ждать ещё и сорок дней траура, и только потом ты сможешь сосватать Ясира, — чуть ухмыляется Азиз, доставая чётки. — Лучше поговори со Всевышним, может, узреешь что. — Зачем ты это сделал? Почему сбежал? — Хотел проверить, как далеко ты можешь зайти в своей безумной одержимости Ясиром. На что ты способен ради того, чтобы обладать им. — Посмотрел? Наигрался, собака? — Ты в доме Бога, побойся его! — Немедленно уходим отсюда! — Ниджат вскакивает, таща за собой Азиза. — Я освобожу Ясира только при одном условии, — и мужчина застывает, как вкопанный. — Тебе мало денег, презренный? Я дам тебе столько, что ты захлебнёшься ими. — Не нужны мне твои деньги. И всё, что ты перевёл на счёт, я вернул обратно. Больше я от тебя ничего не возьму, ни гроша! — Что тебе нужно? — подозрительно спрашивает мужчина, подходя ближе, хоть и понимает, что привлекает слишком много внимания молящихся и священнослужителей. — Я сказал, я освобожу Ясира. Но ты не посмеешь забрать его с собой, только если он сам захочет и озвучит свою волю. Если не согласишься, я останусь здесь до конца своих дней, и ни один человек не сможет выманить меня из мечети. А если попытаешься меня убить, это уже другой вопрос, вопрос твоей совести. Что скажешь, Ниджат Гулам? — Согласен. Поехали, немедленно. У альфы нет ни единого сомнения, что всё будет так, как он и задумал, и поэтому он запихивает Азиза в машину перед вытянувшимся лицом Салмана и побледневшим Сабира. В рекордные минуты автомобили достигают побережья Корнише, словно королевский кортеж, проезжая по прямой, игнорируя все правила. Непонимающе хлопающий глазами мулла доставлен столь же быстро. Свидетели стоят в ожидании, чуть пугаясь агрессивных феромонов сандалового альфы. Ниджат снова игнорирует замечание муллы о том, что он не имеет права присутствовать при церемонии — стоит рядом с Азизом, возвышаясь над всеми не только ростом, но и угнетающей аурой контроля. Он улыбается какой-то больной улыбкой Ясиру, которого вводит в комнату Зухра. — Скоро всё кончится, — шепчет он тихо, замечая, как бледен и изнурён омега, как подрагивают искусанные губы и мокрые ресницы, обещая самому себе, что зацелует и заласкает, покроет феромонами каждый сантиметр сладкой кожи, лишь бы всё это закончилось сейчас. — Где ты был? — тихо спрашивает юноша у Азиза. — Я уже думал, что ты мёртв. — Всё хорошо, — также тихо отвечает Азиз, — Ты готов? — Да. — Начинай уже, собака! — Ниджат не может себя сдержать, получая испуганный взгляд от юноши. — Именем Всевышнего и Пророка Его, — Азиз замолкает на секунду, смотря в глаза Ясиру: — Я освобождаю тебя, супруга моего, от дальнейшего подчинения мне и кому бы то ни было. У Ясира изумлённо распахиваются глаза, и он слушает, не веря. — Передаю тебя во власть Всевышнего и родителя твоего. Привожу в свидетели Всевышнего и всех, кто здесь находится, — я развожусь с тобой, я развожусь с тобой, я развожусь с тобой. Ты свободен, Ясир. Омега выдыхает судорожно, до конца не веря в то, что произошло. — Ты освободил меня? — Да. Будь счастлив, Ясир. — Ясир, идём, — Ниджат протягивает руку к омеге, но юноша стоит, всё ещё не понимая. — Ясир? — взгляд альфы насторожен, а рука всё также протянута. — Отведите меня в дом к моим родителям! — как гром среди ясного неба. — Что? — раздалось практически со всех сторон, а Ниджат побледнел вмиг. — Ясир, идём со мной. Вернёмся в наш дом, — Ниджат снова вскидывает руку к нему. — Я сказал, отведите меня в родительский дом. Если никто не может этого выполнить, я поеду сам. Салман выступает вперёд, смотря в темнеющее лицо Ниджата. — Я отвезу, мой дорогой брат, — обращается он к мужчине, попутно делая указания водителю и охране. — Всё будет хорошо, Ниджат, мы решим всё. Всё будет хорошо, — скорее себя уговаривает шейх, чем друга. — Ясир? — мужчина всё ещё не верит, смотрит на любимого, не реагируя ни на кого. — Мой прекрасный, посмотри на меня. Ясир смотрит глазами, полными нежности и любви. Делает шаг к нему и шепчет тихо: — Я жду тебя, — и уходит вслед за шейхом. Секунды альфа стоит в ступоре, не осознавая, что произошло, пока не понимает, что в комнате остались только они с Азизом. — Я, конечно, всё понимаю, но не могли бы Вы, господин Гулам, покинуть мой дом? Я хотел бы отдохнуть немного, мне завтра в море выходить. Ниджат молчит, лишь моргает растерянно, поднимая испуганный взгляд на Азиза. — Что? Что непонятного, господин Гулам? — Он ушел, — выдыхает мужчина. — Неужели ты не понял? Ты слышал, что он сказал? Он ждёт тебя. Это шанс начать всё по-другому. Теперь ты сам будешь просить его руки, а он сам согласится на брак с тобой. Сейчас вы оба решаете свою судьбу — никто другой. Это будет начало той жизни, о которой вы оба мечтали, разве нет? Разве не ты хотел, чтобы ваша свадьба была по-другому? А Ясир? — Д-да… Он говорил, что было бы по-другому, — в мозгу альфы взрываются сверхновые и галактики сталкиваются от понимания, что сейчас произошло, от того, какой шанс им сейчас дал его любимый! — Да, я… Я ухожу, да! Он останавливается у самых дверей, оборачиваясь к Азизу, смотрит пронзительно. — Спасибо, я этого не забуду. — Да иди уже, — смеётся мужчина. — Не заставляй ждать своего омегу, — и мужчина, после короткого кивка, выходит.*
Странный сон снится Ниджату: его дом гудит, все бегают, суетятся, готовятся спешно, как оказывается, к его свадьбе. Как во сне видит себя мужчина перед зеркалом в строгом дорогом костюме, а вокруг все трое братьев смотрят озорными, счастливыми глазами и похлопывают его по широким плечам. — Я буду ждать вас в доме тестя, — улыбается Зейнал. — Я пока что их единственный зять, — деловито поправляет галстук альфа, со смехом исчезая за дверью. Остальные руки тянут его к машинам, ровным кортежем выезжающим на сватанье. Он и моргнуть не успевает, как оказывается в богатом, красивом доме, тоже немного суетливо гудящем. Он видит нервно сцепившего пальцы омегу Хади, видит спокойно сидящего перед ним хозяина дома, смотрит на счастливо улыбающихся Ясмина и Зейнала за его спиной. Ниджат словно на экзамене: сначала за него говорят Хэсан и братья Саиди, потом Зухра радостно причитает, разводя руками широко перед лицом четы Хади, а после господин Хади разговаривает с ним лично, будто впервые его видит, словно он не был его зятем целый год. Спрашивает, соблюдает ли он все столпы веры, сколько раз совершает намаз в день, сколько жертвует на благотворительность, соблюдает ли пост согласно лунному календарю и многое другое. И после часового разговора и двух чашек шербета, что от волнения кажутся альфе таким горьким, глава семейства итожит: — Наша семья польщена оказанной нам честью сватовства столь достойного альфы из такого уважаемого семейства, но решение останется за моим сыном. Дорогой, приведи Ясира к нам. Ясир входит в сопровождении папы и младшего брата лёгкой, грациозной походкой, со спокойной улыбкой на губах и нежным сиянием в янтарных глазах. Ниджат вскакивает в нетерпении, вызывая трогательные усмешки близких, нервно теребя рукава и карманы дорогого пиджака, но его настойчиво просят сесть обратно. Альфа буквально падает на кушетку от слабости в ногах и дрожи в сердце, или, наоборот, он сам не понимает. Он снова оглох и нем, а ещё ослеплён, ибо ничего не слышит, кроме нежного, мягкого голоса, не видит ничего, кроме любимого лица, не может и слова произнести, кроме как улыбаться глупо. Ясир протягивает жениху фарфоровую чашку с ароматным чёрным кофе, улыбаясь хитро. — Угощайтесь, господин Гулам. Я готовил его специально для Вас. Ниджат жадно отпивает и слегка давится от жидких комьев сахара, затекающих ему в рот. — Сладкий, — и непонятно, это он про кофе или омегу. — Чем слаще кофе… — Тем сильнее любовь… А после — странный гул вокруг них: все что-то спрашивают, говорят, кивают довольно, улыбаясь широко. К Ясиру наклоняется его папа и брат, что-то шепча, но мужчина ничего не слышит, кроме: «Я согласен стать супругом господина Гулама», а после мир обретает и звуки, и краски, а сердце стучит под ритм другого — любимого. Свадьбу назначили через неделю.***
— Я так устал! Я больше не могу! А эта свадьба до утра будет… Столько гостей, музыкантов, а мы обслуживай их, — некрасиво ноет молоденький официант в белоснежной униформе гостиного двора «Роза Касабланки», жалуясь другому юноше-бете. — Не ворчи, много работы впереди. И не расслабляйся. Это не просто какая-то свадьба, а самого господина Ниджата Гулама! — Так он же, вроде как, в прошлом году женился. — Да? Может развёлся? А на ком тогда женился? — На омеге дома Хади. — Как это? Он же сейчас на нём женится! — Они что — развелись и опять женятся? — Вот же ж богачам нечего делать! Некуда им деньги тратить, вот и бесятся: то женятся, то разводятся, то снова женятся! — И не говори, кошмар! Нет чтоб осчастливить кого-то ещё, меня, например, — изящно проводит по шелковистым волосам юноша. — Пошли уже, чего зря мечтать, работать надо, — тянет его другой, а уже через каких-то полчаса оба стоят с разинутыми ртами, глазея на великолепную свадьбу. — Везёт же некоторым, — завистливо улыбается один. — Ага, — ошеломлённо соглашается другой, не находя слов. — Жених-альфа просто потрясающий! — Настоящий альфа! — И свидетели его ничего так, — оценивающе смотрит юноша. — Двое точно женаты, — вздыхает бета. — А вот третий… — Тоже занят, — разочарованно смотрит юноша, как к черноволосому молодому альфе подходит юный голубоглазый омега. Они бы, наверное, ещё долго стояли, восхищённо смотря на всё, что происходит вокруг, пока администратор не сделал им замечание и не пригрозил лишением премии. Но даже это не помешало им застыть с подносами в руках и с отвисшими челюстями, когда на разукрашенных носилках вносят жениха-омегу. — Красивый, зараза! — Дааа! — На таком можно хоть каждый год жениться. Хоть сто раз. — Точно. Это теперь другая свадьба, другой союз альфы и омеги, заключённый по невероятной, необъятной любви. Это другой альфа, знающий цену и последствия словам и поступкам, принявший терпение и покорность, обуздавший в себе порок власти. Это уже другой омега, познавший истинную любовь и заботу и не желающий променять их на что-то другое. Это теперь другая любовь, родившаяся из столь хрупких, призрачных чувств, окрепшая в доверии и нежности, прошедшая через испытания судьбы, — истинная любовь! И когда Ниджат протягивает руки к омеге, которого ведут к нему под оглушительное веселье и музыку, в тот самый момент, когда он видит протянутые навстречу руки, он в сотый раз понимает: весь мир заключён в нём, в этих руках, в этом объятии, в этом взгляде. И нет ничего правильнее и важнее, чем любовь, дарованная тебе судьбой… Всё-таки судьбой — Мактуб! — Какая пара!.. Какая пара, я сейчас заплачу, — два юных официанта так и стоят, не в силах отвести взгляд, пока их коллеги бегают и дисциплинированно суетятся. И плевать, что их лишат премии, — ну как тут можно лишить себя такой красоты. — Мне кажется, тут все плачут, так что можешь и ты, — также растроганно шепчет второй. — А там что за шумная компания? Какие-то красные и весёлые. — Вроде, русские гости. — А-а-а, — многозначно тянет бета. — «Особый чай», понятно. — А там кто? Такие красивые, черноволосые, синеглазые… Похожи на греческих богов, прости Всевышний. — Так они и есть греки. С райского острова, говорят. — Оу. Точно какая-то волшебная свадьба. — Эх, пошли смотреть фейерверк, и чёрт с ним, что уволят. — Пошли, — вздыхает юноша. И уже, стоя посреди огромного двора, задрав головы вверх и глазами, полными восхищения, смотря на невероятный по красоте фейерверк, двое юношей чувствуют, как их окутывает чувство спокойствия и счастья, что испытывали, наверное, все вокруг — на таких свадьбах только так и бывает.***
Фейерверк продолжается в глазах двух любящих людей, что пережили невероятную эйфорию обладания — первую в их супружестве, очередную в их любви, бесконечную в их жизни. И объятия меж них сейчас невероятно трепетны. Омега жмётся к крепкой груди, улыбаясь сладко, мурлыча влюблённым голосом: — Без меня никак? — Без тебя незачем! Мактуб