Мактуб

             Что есть судьба? Всегда ли она видится как неразумная и непостижимая предопределенность событий и поступков, как слепая, безличная справедливость, как удача и случайность, как всеохватывающая непреложная предопределенность — мактуб? И если спросить наших героев, скорее всего, мы услышим: «Судьба — это наши мысли, наши действия, все наши незавершенные истории, все наши убеждения». Разве не так? Разве не наш выбор определяет ее течение от одного события к другому? Настало время, и их историям перейти к новой точке — завершающей для них, но новой для других.

*

18 лет спустя       Вечер опускается на Касабланку, мягко окутывая её сумраком, наполняя прохладой и неповторимой весенней негой. Город постепенно оживает, пока закатное солнце неспешно утопает в водах Атлантики, зажигая огни и звуки шумных улиц. В священный месяц Рамадан, в срок великого поста, он замирает с первыми лучами солнца и оживает с его последним проблеском, журча фонтанами, благоухая маслами, дразня ароматами специй и уличных яств — город готовится к ифтару — вечернему приёму пищи после поста без воды и еды. И потому пёстрый люд с заранее приготовленными угощениями собирается в домах близких и друзей или прямо на площадях, залитых светом фонарей, ставя большие столы, накрытые всевозможной едой.       Шумно и ярко, и в одном большом доме — богатом и красиво убранном: с пышным садом, журчащим фонтаном, прохладным бассейном — сразу видно, дом состоятельных людей, а конкретнее — дом богатого промышленника Зейнала Ирфана. И уж точно просто так попасть в такой дом не получится: везде камеры слежения, сигнализация, подключённая напрямую к полиции, наряд охраны из шестерых мускулистых охранников. Да только один молодой альфа знает о маленькой лазейке, ведущей прямо в сад, которую он бесшумно открывает, тут же попадая под тени душистого жасмина.       В саду богатого дома много диковинных цветов, благоухающих сладкими ароматами. Но среди всех цветов альфа ищет лишь один — самый прекрасный и желанный для него, чьи синие лепестки и золотая пыльца навсегда поселились в его сердце, а аромат осел в сознании запахом самой любви. Этот синий, скромный цветок — самая редкая и потому желанная драгоценность — пленительный шафран. И он невероятно подходит его омеге — златовласому и златоглазому. Да, его омега не только выглядит, словно он соткан из этого драгоценного металла, но и пахнет, как золото, — сладким шафраном!       И сейчас, в тени садов и в шуме фонтанов, юноша тенью пробирается сквозь пышную листву к заветному балкону в богатом особняке. Молодой альфа знает: он желанный гость в этом доме, не раз побывавший в его стенах. Он уверен: его здесь любят, а его родителей хозяева дома уважают и почитают безмерно, и постучись он сейчас в двери — его приняли бы с распростёртыми объятиями. Но альфа вором прокрадывается через сад с гулко стучащим сердцем и сияющими ожиданием глазами. Наверное, потому, что до боли в груди хочет увидеть наконец того, о ком думал и мечтал столько времени, о ком тосковал и с кем связал все свои мечты. Он хочет смотреть в его нежные глаза, не смущаясь присутствия старших; шептать слова, идущие прямо из влюблённого сердца, не боясь чужих ушей; держать его за руку трепетно, преодолевая своё и чужое волнение.       Альфа подтягивается, цепляясь за резной балкон, совсем тихо и незаметно, благо близнецы обучили его разным приёмам, и юноша вспомнил Ади и Аиша добрым словом, возблагодарив их за пусть и принудительное, но полезное обучение. В кармане несколько маленьких камешков, которые молодой альфа быстро и метко по одному кинул в стеклянную дверь балкона, дожидаясь, когда же его заметят.       Дверь распахивается быстро, и златовласая макушка с непонимающим выражением лица просовывается через неё. Растерянность быстро сменяется удивлением, а потом и радостью. Нежно-карие глаза распахиваются, а пухлые губы расплываются в счастливой улыбке, делая сердцу альфы плохо-хорошо. — Идар? — мягкий высокий голос омеги патокой разливается в крови альфы, и только сейчас юноша понимает, насколько сильно скучал по любимому. — Что ты здесь делаешь? — К тебе пришёл, мой прекрасный.       Омега выходит на балкон, с тихим хохотом подходит к замершему альфе и касается его рук, сцепленных на перилах. — Я имел в виду, что ты здесь делаешь? На балконе? Почему не зашёл в дом через дверь? Родители бы тебе очень обрадовались, — омега смеётся и не отнимает рук своих, словно держит альфу, не давая ему упасть. — Здравствуй, Янал, — выдыхает юноша, с нежностью смотря на своего омегу. — Здравствуй, Идар, — мягко шепчет омега, затихая в своём смехе, а потом и вовсе замирает, не дыша, попадая в плен чёрных глаз альфы.       Опомнившись, Янал испуганно убирает свои пальцы с рук альфы, а тот от неожиданности чуть не падает вниз на пышные кусты жасмина. — Осторожнее! — омега снова хватает юношу за руки и неловко смеётся. — Зачем тебе эти приключения, Идар? Не мог зайти в дом? По правде, я надеялся, что ты встретишь нас в аэропорту… — Прости, — выдыхает альфа, перепрыгивая через мраморные перила, и мягко обхватывает чуть задрожавшие руки любимого. — Я-я понимаю… У тебя много дел в компании отца, и потому… — Нет. Я не пришёл не поэтому, — Идар смелеет, распрямляя свои плечи, и смотря прямо в глаза затрепетавшему омеге. — Я не пришёл, потому что боялся… не сдержать своих чувств, едва увидев тебя, после стольких месяцев разлуки, мой прекрасный. — Идар? Ты чего? — Янал испуганно отступает на шаг назад, хоть рук своих не отнимает, а глаза предательски загораются искренним счастьем. — Мы же с тобой едва ли не каждый день общались, и по скайпу, и в мессенджере. Мы словно и не расставались вовсе. Какие ещё чувства? — Самые нежные и трепетные, давно охватившие моё сердце. Я пленён тобой, Янал, твоим дивным ликом, кротким нравом и добрым сердцем. — Ох, Идар… Альфа, я… Просто не знаю. Как так?..       Юноша замирает, выдыхая всю свою смелость, сникая вмиг, и в чёрных глазах — отчаяние и сожаление. Идар и сам отступает на шаг от омеги, отпуская руки. — Прости, Янал. Я напугал тебя своим признанием, был слишком напорист, прости. Но Всевышний мне в свидетели, мои чувства к тебе сильны, а помыслы чисты, и меньше всего я хотел обидеть тебя чем-то. — Ты не обидел меня, вовсе нет, — поспешно отвечает юный омега. — Я просто не ожидал, что ты… что я вызываю у тебя такие чувства. Хоть и не скрою, моё сердце ликует, услышав от тебя эти слова. Я бы хотел тоже… — «Янал, сынок, спускайся к нам, дедушки приехали!» — голос молодого омеги доносится откуда-то из-за двери, заставляя юношу оборвать своё признание. — Да, папочка, сейчас приду. Я быстро, — омега смотрит на альфу своими лучистыми карими глазами и сам обхватывает его руки, улыбаясь мягко. — Мне нужно идти. Но я буду надеяться на новую скорую встречу.       Юноша устремляется к распахнутой балконной двери, но глубокий голос альфы и мягкое прикосновение к запястью останавливают его. — Постой на мгновение, не исчезай так быстро, — Идар снова смелеет после слов любимого и уже с улыбкой притягивает к себе застывшего омегу. — У меня для тебя подарок, мой прекрасный… — Что? Подарок? — Янал смотрит восторженно, чуть отстранившись от сияющего счастьем альфы.       Тот медленно достаёт из-за пазухи тонкого блейзера бархатную коробку, раскрывая её перед изумлённым омегой. На шёлковой подкладе лежала брошь изумительной красоты и необычного дизайна — белая роза с лепестками из речного жемчуга на золотой плодоножке, была увита гибким стеблем синего цветка с сапфировыми лепестками и золотыми тычинками — роза в объятиях шафрана. Янал охает восторженно, кончиками пальцев касаясь дивного украшения. — Это… Оно прекрасно, Идар!.. — Как и ты, мой омега, — альфа вкладывает искрящуюся брошь в ладонь омеги, сжимая пальцы нежно. — Его мне дал мой папа… Сказал, чтобы я вручил тому, кого моё сердце признает своим и по ком оно будет биться и замирать одновременно. Тебе, мой прекрасный. — «Янали, сыно-ок? Мы ждём тебя!» — доносится приглушённое с нижнего этажа вместе с радостными многочисленными голосами гостей и хозяев. — Завтра вечером я сообщу отцу о своих намерениях и попрошу прислать сватов в твой дом, — пылко шепчет альфа, удерживая омегу за руку. — Только скажи мне, мой прекрасный, есть ли у меня хоть малая толика надежды, что моё чувство взаимно?       Жаром, исходящим от щёк омеги, можно было поджечь свечу, и взгляд испуганно-радостный прячется за прикрытыми веками. Но ответ слетает с пухлых губ вместе с судорожным выдохом. — Д-да… моё чувство то же.       Омега встаёт на цыпочки, припадая коротким, но нежным поцелуем к щеке возлюбленного, а после — прячет пылающее смущением лицо в ладонях, сбегая с балкона.       О, благословенный вечер, подаренный альфе самой судьбой! О, Всевышний! Не дай юному альфе сойти с ума от разрывающего его счастья! О, сколько раз юноша думал об этом, сколько раз представлял, повторял сам себе, мечтал!.. И сейчас то, что произошло с ним, выше любых его желаний!       Идар прыгает с балкона, словно у него крылья за спиной, и он готов взлететь ещё раз! Но едва он разгибается после прыжка, как видит перед собой хитро улыбающегося Касыма — главу охраны дома Ирфан. Широкоплечий и высокий альфа белозубо улыбался, скрестив руки на груди и смотря на молодого оторопевшего юношу снисходительно. — Эмм… Добрый вечер, Касым… кхм. — Ну привет… Идар. Какими судьбами здесь? Что в дом не проходишь? Может проводить тебя до порога? — Я это… того… — Ага, понятно — очень срочные дела? — Да! Точно! Вот, — юноша чуть нервно смеётся, неловко поглаживая шею. — Ну тогда не смею задерживать, — ещё шире ухмыляется Касым, отступая на шаг в сторону, но едва Идар устремляется к лазейке в саду, как слышит глубокий и грозный голос: — Куда? Стоять! И прямо к воротам, пожалуйста, молодой господин Гулам. — А, да… Конечно, через ворота, — юноша ретируется во двор к кованым воротам особняка. — И спасибо, что указал на брешь в заборе, — продолжает насмехаться глава охраны. — Мы непременно её устраним. — Да, конечно, не за что, — разочарование в голосе молодого альфы можно было потрогать рукой, настолько оно было тяжёлым. — Господину Гуламу поклон мой передай, не забудь, — откровенно смеётся высокий альфа. — Непременно передам. Доброго вечера, Касым. — Доброго, доброго… Ромео.       Тихий хохот мужчины ещё долго звучал за спиной юноши, пока он понуро прошёл через ворота под хитро улыбающиеся взгляды охраны.

***

— Зухра, всё ли готово к вечеру? — тихий и нежный голос юноши раздаётся за спиной пожилой женщины, бесшумно проходящей по жарко натопленной кухне. — Ох, Ясири, ну что же ты?! — всплёскивает руками омега. — Зачем носишь такие тяжести, нельзя же! — Зухра выхватывает из рук юноши вазу с белым виноградом, отставляя её в сторону. — Ребёночка не бережёшь, бегаешь, суетишься… Поверь, и без тебя справятся.       Ясир лишь смеётся и охает снова восторженно, когда чувствует, как пинается ребёнок внутри него. — Видишь, и малыш со мной согласен, — продолжает журить его Зухра, но мягко обнимая и поглаживая внушительно округлившийся живот. Улыбка расплывается на её морщинистом лице, и глаза горят радостным сиянием, когда она массирует круговыми движениями напрягшийся живот омеги. — Альфа, — с гордостью озвучивает старая женщина. — Сильный и крепкий альфа с большим сердцем и доброй душой, как и его отец. — И не говори, Зухра, пинает меня и трясёт из стороны в сторону, как болванчика. Поскорее бы уж родился. — Всему своё время, мой золотой, не спеши, на всё воля Всевышнего. Родится твой альфочка в срок, установленный ему судьбой. Мактуб. — Мактуб, — Ясир улыбается яркой и счастливой улыбкой, выдыхая судьбоносное слово и обнимая старую женщину. — Что бы я без тебя делал, Зухра?! Не устану благодарить судьбу и молить Всевышнего о твоём здоровье, милая. Да продлятся твои дни в мире и благодати. Аминь.       Зухра выдыхает устало и снова повторяет: — Всему своё время.

*

      Солнце клонится к закату, и Касабланка постепенно оживает, готовясь проводить очередной день. Город за всё это время мало изменился: те же улочки и шумные базары, толпы туристов в больших автобусах, тот же океан, сияющий под марокканским солнцем, купола мечетей и шпили минаретов. Но жизнь не стоит на месте, и время течёт неумолимо, давая каждый день в последний раз.       Ниджат исполнил желание своего супруга, пожелавшего пятерых сыновей. Для альфы любое желание Ясира — закон, хотя ничего невыполнимого тот и не желал, только любить его. И Ниджат выполняет это со всем пылом своего безумно влюблённого сердца. Да и как можно не преклоняться перед омегой, что стал светом в его жизни, теплом для его души, властителем его сердца и хозяином его дома.       Старший сын Ниджата родился в тот же год, когда они сыграли вторую свадьбу, и сейчас Идар — гордость своих родителей. Оставаясь копией своего отца внешне, с короткими русыми волосами, чёрными глазами и высоким ростом, альфа вобрал в себя лучшее от обоих родителей. Серьёзный и сосредоточенный, решительный и в то же время мягкий и заботливый к своим близким. Папу он обожал и ставил почитание его выше всех остальных, порой чувствуя своего родителя даже находясь далеко от него. Вот и сейчас, сидя рядом с отцом в салоне Rolls-Royce, юноша тихо отправляет папе сообщение, справляясь о его самочувствии, настоятельно прося не утомлять себя заботами.       Улыбка молодого альфы не ускользает от взгляда отца. Ниджат, закрыв вкладку с биржевыми сводками, откладывает планшет в сторону и смотрит пытливо. — Надеюсь, твой папа не носится с подносом в руках по дому? — спрашивает старший у сына. — Папа уверяет, что нет, — смущается Идар, поняв, что его раскусили. — Сделаем вид, что поверили, — заговорщически шепчет Ниджат. — А дома устроим допрос с пристрастием… для Зухры. — О, она быстро расколется, — тихо смеётся младший. — У меня есть источники понадёжней.       Идар открывает новый диалог с помощью видеозвонка, который тут же принимает четырнадцатилетний Айман, и старший включает динамик на громкую. — Докладываю, брат, — доносится из телефона, хоть лица самого «докладчика» не видно, Айман развернул камеру от себя. — На данный момент обстановка спокойная, хотя не обошлось без эксцессов.       Ниджат видит чуть хаотичную видеосъёмку, видимо, младший снимает на ходу, и альфа улыбается проказам своих сыновей. Он замечает широкую лестницу парадного входа, общий зал с суетящимися слугами, среди которых мелькает Зухра, а после Ниджат видит Ясира, и сердце альфы ёкает сладко, реагируя на своего омегу так неприкрыто счастливо. Даже после стольких лет, прожитых вместе, тысячи дней и ночей рядом и рождения четверых сыновей не ослабили его чувства к нему. Каждый раз словно по-новому влюблялся, и прямо сейчас, смотря через экран мобильного на своего супруга, перестал контролировать себя, отпуская напряжение дня и усталость.       Ясир не знает, что его снимают. Айман — тот ещё хитрец, копия своего дядюшки Анхара, и горазд на шалости и выдумки. Омега мягко ступает по залу, порой обхватывая свой живот и мимолётно поглаживая. Он с улыбкой руководит слугами, что мелькают с подносами и тарелками, присаживается, но секунды спустя вновь поднимается на ноги — не может усидеть. Ниджат не слышит, но словно в ушах звучит, как мило кряхтит его омега, поднимаясь со стула, как слышится тягуче-мягко его речь и как звонко — его смех. Ясир прекрасен своей зрелой красотой: черты лица потеряли юношескую припухлость, став острыми — высокие скулы, большие глаза, идеально очерченная линия челюсти, и губы на фоне худого лица притягивали взгляд любого. Его волосы всё так же сияли золотом, а янтарный цвет глаз манил глубиной. Ниджат тонул в его взгляде каждый раз, и ему не стыдно было проявлять свои чувства на людях. И сейчас даже не пытался скрыть свой взгляд, полный обожания, каким он следил за своим супругом.       Но закадровый голос Аймана не утихает, проговаривая с присущей ему детской шепелявостью последние новости. — Опасность в виде огромной вазы с виноградом была успешно ликвидирована Зухрой, — и в объектив попадает та самая ваза, а детская рука тянется к винограду, срывая несколько сладких ягод, что очень быстро отправляются в рот. — Какие будут указания, брат? — Быть на посту до моего возвращения. — Так точно. Будет выполнено! — Айман наконец-то разворачивает камеру к себе, и появляется щекастое синеглазое лицо мальчика, активно жующее виноградинки… и замирает, увидев отца. — Оте-еец? То есть… доброго вечера, отец. Да продлит Всевышний твои дни. — Аминь, сынок. Мы скоро будем, — сдержанно улыбается альфа, смотря на сына. — Присмотри там за всем пока что. — Да, отец. Всё будет под моим контролем. — Откуда у него эти военные замашки? — смеётся Ниджат, когда старший сын отключил гаджет. — Это всё происки Ади и Аиша, — Идар и сам позволяет себе улыбнуться. — Близнецы всех пытаются строить по струнке смирно. — Более чем понимаю, — тихо смеётся альфа, вспоминая сыновей Хэсана и Искандера. Эти не по годам взрослые альфы, ровесники Идара, абсолютные копии своих родителей — такие же благородные и строгие, преданные своей семье и своему делу.       Сегодня в доме Ниджата Гулама небольшое семейное празднество — все его родные и близкие соберутся на вечернюю трапезу. Зухра ещё днём организовала раздачу милостыни всем нуждающимся — садака во имя душ усопших: покойного дяди Алима и родителей Ниджата и Анхара. А вечером должны были прийти все те, кого воспитал и в кого вложил частичку своей души сам покойный старец. — Отец, я хотел бы поговорить с тобой кое о чём… сегодня вечером, — Идар чуть откашливается от волнения, когда обращается к старшему. — Какие-то проблемы в университете? — неуверенно спрашивает альфа, хоть точно знает — у его сына нет никаких проблем с учёбой. — Нет, отец. Там всё в порядке. — А где не в порядке? — пытливо смотрит Ниджат, чувствуя, как по спине бежит холодок. — В сердце… — Что-о? Где-где? — Ниджат аж выпрямился над сиденьем от волнения. — Боли в сердце? Как давно? Почему ты молчал? Немедленно поедем к нашему семейному врачу… — Нет-нет, отец, — Идар смеётся тихо, тем успокаивая старшего. — Я не болен. Я влюблён. — Что-о?.. — но это «что?» было сказано уже другим тоном — восторженным, радостным, воодушевлённым голосом. — О, Всевышний! Для любого родителя отрадно слышать такие слова из уст своего сына! Ты подарил моему сердцу великую радость! Кто он? Из чьей семьи? Кто эти благородные люди, с кем мы, возможно, породнимся?       Молодой альфа обещал рассказать обо всём после вечерней трапезы, и сообщить о своём намерении, тут же попадая в медвежьи объятия своего отца. — Я в своё время совершил большую ошибку, предпочтя бизнес вместо семьи, и долго был уверен, что сделал правильный выбор. Если бы не мой покойный дядюшка, так и остался бы один, — печально улыбается старший, смотря на сына. — Но Всевышний не оставил меня в своей милости, подарив мне судьбу в лице твоего папы, с которым я обрёл весь мир. И я счастлив, что ты в столь юном возрасте сам берёшь судьбу в свои руки. Да сбудется воля Всевышнего и не оставит Он нас в своей милости. — Аминь.

*

      Дом их всё тот же. Ни Ниджат, ни Ясир не желали менять в нём ничего, лишь хранили бережно всё то, что с любовью создавали все те, кто жил в нём. Всё так же в саду цвели королевские пионы и благоухал инжир. Так же душисто свисали гроздья глицинии, а под ней распускалась белая роза. Но теперь ко всему прочему добавились ветвистые кусты кардамона, пышный белый кедр, цитрусовый бергамот и маленький пока что куст грейпфрута — именно так пахли четверо сыновей Гулам.       Дом для Ниджата — это воплощение всего того, что альфа считал смыслом своей жизни, место, где обитали любовь и уважение, понимание и доверие. А ещё много шума, беготни, детских криков, звонкого смеха и чуть грозного, но полного любви ворчания старшей омеги. Ниджат любил свой дом всем сердцем.       Наверное, поэтому, глядя в зажжённые окна, альфа испытывает невероятный трепет и волнение, радость и облегчение, что он наконец-то здесь. Ноги сами несут быстрее, глаза невольно ищут искрящуюся улыбку, а сердце — любимый образ. Аромат розы достигает альфу быстрее, чем появляется сам её обладатель. Но теперь изысканный цветочный аромат переплетён с еле уловимым запахом душистого абрикоса — ароматом крохотного альфочки, пинающего папу изнутри. — Добро пожаловать, родные мои. Вы снова озарили этот дом своим светом, — чистый нежный голос омеги окутывает обоих альф — отца и сына, заставляя их улыбаться и вдыхать родной аромат жадно. — Моё почтение, папа, — Идар обхватывает руку родителя, целуя коротко и прикладывая ко лбу в знак почтения. — Да продлит Всевышний твои дни. — Сынок, — Ясир улыбается ярко, обхватывая лицо молодого альфы, заглядывая в его чёрные глаза, — Сегодняшняя ночь — священная. Всевышний услышит наши молитвы. И я буду молиться о благословении для вас, мои родные. — Аминь, — Идар видит моргающего в оба глаза Аймана, явно сигналящего о чём-то, и отходит, оставляя родителей одних. — Как ты себя чувствуешь, моя дивная роза? — Ниджат мягко обхватывает бока омеги, чувствуя упругость натянутого живота, и счастье волнами затапливает его. — Надеюсь, ты не напрягался за день с этими хлопотами? — Нисколько, мой родной, — смущается омега от медленных поглаживаний альфы. — У нас всё готово. — Вот родится мой сын, он мне всё-всё расскажет, и как ты с подносом тяжёлым ходил, как виноград в вазе таскал, и даже не мог усидеть на месте ни одной минуты, — хрипло шепчет альфа глубоким низким голосом, заглядывая в карие глаза супруга.       Ясир замирает от слов мужа, растерянно смотря на него, а после выдыхает, с хитрой улыбкой поглядывая в сторону шепчущихся сыновей. — Айман! Ах, озорник, подсматривал за мной! И когда он всё успевает? — Не подсматривал, а приглядывал за тобой. Он, как истинный альфа, заботится и о тебе, и о своём пока что неродившемся брате. — Защитники вы мои, — тихо смеётся омега. — Пойдём в дом, Ниджат, поприветствуй Зухру.       Мужчина тепло здоровается со старшей омегой, отмечая великолепно украшенный зал, богато накрытый стол, хваля и благодаря старую женщину за труды. В её глазах — теплота всего мира, для неё Ниджат — родной сын, которого у неё никогда не было, и все её молитвы только об одном — чтобы Всевышний не оставил этот дом и эту семью в своём благословении.       Шум и кутерьму, доносившуюся с самого порога, невозможно не узнать. Так входить в дом могли только Анхар и двое его сорванцов — пятнадцатилетний Наиль и десятилетний Башар. А вот пятилетнего омегу, невероятно красивого ребёнка с синими глазами и длинными каштановыми кудрями, на руках вносит сам шейх Салман ибн Саиди. Своего любимого омежку с прекрасным именем Дима́ шейх не доверял никому. И сам ребёнок при всей привязанности к папе открыто тянулся к отцу, а тот с ума от него сходил — баловал сверх меры, выполнял все его желания и не мог сопоставить ни с кем, даже со своими альфами-наследниками. — Ясири, твоё пузо скоро перерастёт тебя самого, — восклицает синеглазый омега, пытаясь обнять своего зятя. — Истинный богатырь растёт в твоём животе — аслан! — Добро пожаловать, Анхар. Рад вам всем безмерно. Вы осветили наш дом своим светом, — Ясир и сам тянется к деверю, чья красота стала лишь ярче с годами. — Ты прав, этот последний все соки из меня тянет. Он больше, чем все мои предыдущие сыновья. — Не дай бог, чтобы он стал последним, не говори так, Ясир, — чуть строго журит зятя омега. — На всё воля Всевышнего. Хоть ты и просил у мужа пятерых сыновей, которые с благословения Всевышнего появились на свет здоровыми, но не стоит о ком-то говорить «последний». Мы не можем знать наперёд, о чём загадывает судьба. — Ты меня пугаешь, Анхар, — тихо смеётся омега слегка поглаживая поясницу, а деверь тут же усаживает его обратно в кресло. — Ты что-то знаешь и скрываешь это от меня. — Да что я могу скрывать?! — наигранно возмущается Анхар, бегло осматриваясь по сторонам и натыкаясь на пристальный взгляд брата. Ведь омега точно не будет признаваться в том, о чём ему тихо поведал Салман, а тому, в свою очередь, несмело открылся Ниджат — его брат безумно мечтает о маленькой девочке-омежке. Вот только озвучить такое желание перед Ясиром, что выносил четверых и всё ещё носит пятого, казалось слишком уж. Хотя… на всё воля Всевышнего.       Пока омеги шумно и радостно приветствуют друг друга, а младшие пытаются сдержанно стоять рядом с родителями, Ниджат протягивает руки к Салману в попытке переманить к себе омежку, но тот ещё больше цепляется за шею к отцу, крепче прижимаясь к нему. Хохот альфы сквозит довольствием, и лёгкий поцелуй в висок ребёнка словно благодарность за верность. — Зейнал не с вами? — хозяин дома ожидал увидеть брата вместе с другом, но понимает, что Салман и Анхар прибыли одни. — Он ещё не вернулся, а Ясмин решил подождать его. — Это верно и похвально: супругу надлежит быть рядом с мужем, и Ясмин — лучший омега, что мог быть рядом с нашим братом. — Да, — улыбается Салман, — Всевышний благословил нашего брата, одарив семьёй. Как и всех нас. — Несомненно, — Ниджат кивает легко, глазами отыскивая златоволосую макушку Ясира, вздыхая глубоко и спокойно, встречая ответный взгляд любимого. — Всевышний внемлет нашим молитвам о здоровье и благополучии наших родных. Будем ему благодарны за это. Аминь. — Аминь, дорогой мой брат, — Салман и сам с нескрываемым довольствием смотрит на своих сорванцов и не менее шумного, но безумно красивого супруга. — Зейнала с нами нет, но Сабир уже приехал, и верно подъезжает сейчас. Они задержались немного из-за покупок, — широко улыбается альфа. — Кан напрочь отказался вылетать без подарков своим любимым и дорогим Ясири и Анхари, а Сабир и слова поперёк не вставил — сидел смирно на кожаном диванчике бутика Michael Kors. — Ты откуда это знаешь? — Ниджат удивлённо улыбается. — Братец сам же и рапортовал по видеосвязи, тяжко вздыхая и мило ворча на своего омегу. Правда сам Кан этого не слышал, а то получил бы мой дорогой младший брат по полной программе, — звонко смеётся Салман. — И даже не посмотрели бы, что он младший шейх Саиди. — Кто бы мог подумать, что из такого ветреного альфы, как наш младший, может получится такой серьёзный и взрослый мужчина, любящий и верный семьянин. Я рад этому более всего, и благодарю Всевышнего за такую благодать. — Да-а, — задумчиво тянет старший шейх, снова опуская глаза, словно увлечён крохотными ручками кудрявого омежки, сидящего у него на коленях. — Я тоже очень рад этому искренне. Рад, что мой брат стал таким, и нам больше не нужно беспокоиться о его поведении.       Голоса друзей тонут в очередном радостном визге Анхара, и череде благодушных приветствий, когда в дом входит младшая чета Саиди.       Их двенадцатилетний сын Кабир, абсолютная копия своего дедушки — султана Саиди, полностью оправдывал своё имя «Большой», отличаясь столь несоответствующей его возрасту широтой плеч и высоким ростом. Лицо мальчика в обрамлении длинных чёрных кудрей, подёрнутое серьёзностью взгляда голубых глаз, чистое и красивое. Он степенно стоит позади отца, приветствуя хозяев и гостей, и мягко улыбается, видя своего младшего кузена Дима. Но всё же при всей своей серьёзности он ребёнок, которого быстро утягивают в водоворот шумных игр. — Добро пожаловать, Сабири, и тебе, Анхар, — Ниджат тепло приветствует своих новых гостей, пока Зухра и Ясир делают последние приготовления к столу. — Это благословенный день для меня — в моём доме соберутся все те, кто дорог мне безмерно. — Для нас, Ниджат. Этот день благословен для всех нас. Я счастлив вновь вернуться в этот дом, он и для меня как родной. Да не покинет милость Всевышнего всех его обитателей. — Аминь. — Зейнал ещё не подъехал? — Сабир присаживается вместе с альфами, а Анхар уходит к омегам, выразив желание помочь. — Его не было в городе. Он летал в Швейцарию, забирал Янала из университета, — живо отвечает Хосок. — Они только вчера вернулись. — Если с ним всё в порядке, то я согласен, — широко улыбается Сабир. — Сегодня всё равно его увижу, так ведь? — Ты лучше о себе побеспокойся, паршивец. Сидишь тут в присутствии старших братьев, развалившись на диване! И не стыдно? Совсем в своей Америке распоясался! Должного уважения к старшим не проявляешь! Харам и непотребство твоя Америка!       Сабир смеётся тихо, тянется вальяжно к брату обнимая его за плечи: — О, как я скучал по твоему ворчанию, Салман. Порой мне его так не хватает, что я готов бросить все дела, и примчаться обратно. — Вот знал я, что так и будет. Сколько я отговаривал отца не назначать тебя главой нью-йоркского филиала, но моим мнением пренебрегли, — артистично возмущается Салман, наигранно отпихивая руки брата, а после смеётся громко и сам тянется к младшему: — И я так рад этому, паршивец! Так рад! Хвала Всевышнему, что вижу тебя таким, Сабири. Ты полностью оправдал наше доверие и достоин всяческой похвалы. — Для меня лучшая похвала — твои слова, мой дорогой брат. Лучший пример достойного человека всегда у меня перед глазами. Это вы — мои старшие братья: ты, Ниджати, Зейнал…       Сабир, всё же попытался приманить синеглазого омежку с колен отца на свои — не получилось, но Салман тепло улыбнулся с неудачи младшего брата, и решает ему помочь. — Мне должны прийти важные документы по факсу. Могу я воспользоваться твоим кабинетом, Ниджат? — Да, конечно, он в твоём полном распоряжении, — Ниджат охотно поднимается с дивана. — Я провожу. Сабир, позаботься о наших прекрасных омегах. — Несомненно, — чересчур радостно откликается младший, заполучивший недоступного племянника в свои руки. Секунду спустя младший шейх забывает обо всём, кроме как о пятилетнем омежке с каштановыми кудряшками. — Анхари, дорогой! — кричит через весь зал Сабир. — Ты не мог бы выполнить одну мою просьбу? — Конечно, дорогой, — откликается голубоглазый омега с улыбкой на красивом лице. — Что пожелаешь. — Роди мне ещё ребёночка. Мне очень срочно захотелось второго ребёнка.       Смех и визги, раздавшиеся на другом конце зала, немного напугали пятилетнего Дима, и тот смотрит на своего дядю широко распахнутыми синими глазами. Сабир тоже смеётся, прижимая племянника, но хитро поглядывает на своего зардевшегося смущением супруга, и уж точно совсем не ожидает услышать в ответ уверенное: — Непременно, мой дорогой муж. Как пожелаешь.       Вот тут теперь у Сабира широко распахиваются глаза, а смех и визги становятся ещё громче. Сказанное да будет услышано, тем более в такую священную ночь. Мактуб!

*

      В доме снова всплеск радостной суеты, когда Ясир распахивает объятия для своего родного брата — Ясмина, влетевшего белокурым ураганчиком, а за ним степенно и скромно заходит Зейнал. Рядом с отцом стоит семнадцатилетний омега, стыдливо опустив свой кареглазый взгляд, чуть прячась за широкой спиной отца. — Идём, Янал, — альфа мягко подталкивает своего сына, подводя к хозяевам дома, и в его взгляде, как и во всей походке, сквозила некая гордость за своё чадо. — Добро пожаловать, сынок, — Зухра обнимает альфу крепко, еле обвивая его широкие плечи своими пухлыми руками, а после переводит свой восхищённо-изумлённый взгляд за его спину. — О, Всевышний! Янал, сыночек, ты вернулся! И в такой благодатный день. Всевышний благословил его, ознаменовав твоим возвращением.       Янал смущается ещё больше, когда отец выставляет его чуть вперёд, но мягко улыбается. — Моё почтение, достопочтенная Зухра, — тихо здоровается с пожилой женщиной юноша, боясь поднять глаза — вдруг столкнётся с горящим взглядом возлюбленного альфы. — Да продлит Всевышний Ваши дни. — Аминь. И ты будь счастлив, красавец наш, весь в папу пошёл. Доброго жениха тебе в суженые. — Аминь. Благодарю Вас. — Зейнал, я побуду с братом, — Ясмин уходит, оставляя отца с сыном на попечение пожилой женщины, кидая на мужа пристальный взгляд, и оставляя ему лёгкую улыбку.       Ясмин перестал ревновать не сразу, и полностью довериться любви Зейнала тоже получалось шаг за шагом. Но всё же они стали счастливыми супругами, нежно заботящимися друг о друге, и Ясмин оставил сомнения. Даже когда альфа решал иногда проводить свой гон один, даже когда он заставал мужчину, смотревшего остекленевшим взглядом на куст белых роз, — Ясмин любил его, а Зейнал любил его, и всё у них было хорошо. И то, что его муж дал имя их ребёнку, в котором подозрительно угадывались имена Зейнала и Ясира, это он тоже принял, и ни разу — ни словом, ни взглядом — не воспротивился его решению. Любовь многое терпит, особенно когда понимаешь, что любимый человек старается ради тебя, ради их семьи. И потому Ясмин, и так отличающийся невероятным терпением, на многое закрывал глаза.       Родить второго ребёнка у них почему-то не получалось, хоть омега и желал этого всем сердцем и молил Всевышнего о милости. Но Янал — их единственный и любимый сын, и надо ли говорить, насколько отец любит его, — Зейнал обожает его! Частная школа для омег в Париже, высшая школа математики, а потом политехнический университет в Лозанне, наряды, драгоценности, брендовые безделушки — всё для Янала. Но нужно отдать должное, омега нисколько не избалован и довольно спокойно относится к роскошной жизни, больше получая удовольствия от плодов собственных способностей и умений. Этим он похож на отца, а вот слабостью перед драгоценностями, видимо, пошёл в папу, потому что даже в этот вечер украшен золотом с ног до головы. Хоть ни в каких украшениях прекрасный омега и не нуждается, он сам как золото, с мягкими золотистыми прядями волос и нежно-карими глазами. Но в этот раз обильные украшения неспроста — Янал умело замаскировал сапфировую брошь, подаренную ему альфой. — Янал, сынок, что же ты стоишь, словно неродной? Проходи, — Ясир подплывает мягкой походкой, протягивая к юноше руки, а тот заливается краской смущения. — Здравствуй, мой мальчик. С возвращением тебя. Ты осветил своим светом наш дом, сынок. И тебе здравствуй, Зейнал. — Здравствуй, Ясир. Да будет благословенным для вашего дома этот священный день, — альфа улыбается мягко, целуя руку омеги. — Аминь. Пусть он будет благословенным для всех нас. — Где мои братья? Неужто не подъехали? — Все здесь, кроме Хэсана и Иса. Кажется, они ушли в кабинет. — Ни дня без дел не могут, — наигранно сокрушается альфа, уходя в другой конец зала, оставляя смущенного омегу наедине с Ясиром. — Здравствуйте, Ясири, — выдыхает юноша, глаз не смея поднять на старшего омегу. — Да продлит Всевышний Ваши дни, и одарит своей милостью Ваш дом. — Аминь, сынок. Идём, поприветствуешь старших, — Ясир мягко обхватывает его за локоть, уводя с собой, но в тот миг глаза его цепляются за переливы синих сапфиров, и сердце омеги пропускает удар — он узнал эту брошь! — Как твои успехи в учёбе, сынок? — Ясир пытается отвлечься от роя мыслей, ворвавшихся в его голову. — Ясмин всё время о тебе рассказывает, но, думаю, тебе есть о чём поведать и самому. — Всё хорошо, хвала Всевышнему. Лозанна — чудесный город с большими возможностями, но моё сердце всё же здесь, в Касабланке, и я очень по всем вам скучаю. Как Ваше самочувствие? — Янал деликатно смотрит на выпирающий живот беременного омеги, улыбаясь мягко. — Я чувствую себя замечательно, хвала Всевышнему, спасибо за заботу, Янал, — Ясир заметно расслабляется и улыбается в ответ. — Молю Всевышнего, чтобы Вы разродились крепким и здоровым малышом, и чтобы Вы почувствовали родительскую радость в очередной раз. — Аминь, мой светлый, спасибо тебе. — Я так завидую Вам, — неожиданно признаётся молодой омега, отчего Ясир смотрит непонимающе. — Завидую самой белой завистью вашей семье — у Идара трое прекрасных братьев, а скоро, с соизволения Всевышнего, будет и четвёртый. Я всегда мечтал о брате или сестре, о большой семье, но, к сожалению, Всевышний лишил нас этой милости. — Ну что ты, Янал? Они и твои братья тоже, — улыбается старший. — И ты в нашей семье как родной, как и мои дети в твоей. — Да, я рад этому, — смущение по новой затапливает юношу, когда перед ними возникает Идар. — Добро пожаловать, Янал. Ты осветил наш дом своим светом. — Д-доброго и благодатного вечера тебе, Идар, и всем обитателям этого дома, — юноша краснеет, как маков цвет, и с лёгким поклоном отходит поприветствовать других гостей.       Молодой альфа думал пойти вслед за ним, но удержан своим папой: — Сынок? Идар, посмотри на меня. Успокой моё сердце — скажи, что мне это показалось! — Что именно, папа?       Ясир утягивает за собой сына в угол зала, шепчет тихо, пытаясь заглянуть в его чёрные глаза. — Я видел сапфировую брошь на груди Янала. То ли это украшение, что я отдал тебе? — Он надел его! — слишком радостно вскрикивает молодой альфа, и Ясир шикает на сына недовольно. — Значит, принял меня! — Что значит «принял меня»? Сынок, умоляю, скажи, что это не то о чём я думаю! — Да, папа, это то, о чём ты подумал — я отдал Яналу это украшение… Как и своё сердце. — О, Всевышний! — Ясир в испуге закрывает лицо ладонями, чувствуя, как сильно забилось его сердце. Волнение омеги передаётся и ребёнку, и тот начинает пинаться, заставляя папу схватиться за живот.       Молодой альфа пугается не на шутку, обхватывает его за поясницу, бережно опуская в кресло, и зовёт громко старшую омегу. Зухра запричитала, прибежала, размахивая ручным полотенцем. От её криков все вокруг засуетились, повскакивали с мест, пугаясь ещё больше. Ниджат, вышедший на шум из кабинета, стремительно подходит к супругу, мягко расталкивая всех, и садится перед ним на колени. — Что с тобой, моя дивная роза? Где болит? — Н-ничего… ничего не болит, — слабо улыбается омега. — И вы все тоже успокойтесь, — обращается Ясир к обеспокоенным близким, — со мной всё хорошо. — И всё же, я позвоню врачу, — Ниджат решительно достаёт телефон из кармана, но омега останавливает его. — Скоро ифтар, дорогой. Прошу, не стоит волновать человека перед вечерней трапезой и намазом. Со мной всё в порядке. Наверное, я просто немного переоценил свои силы. — Я отнесу тебя наверх, полежишь немного… — Позволь посидеть со своими близкими сегодня, — Ясир обхватывает лицо мужа ладонями, взглядом показывая, что любит безмерно. — Со мной всё хорошо, уверяю тебя. — Если я почувствую твой хоть малейший дискомфорт, мы сразу поедем в больницу, — твёрдым глубоким голосом заявляет альфа. — Хорошо, родной мой, как скажешь, — омега мягко касается широких скул альфы, на миг забывая, что вокруг них полно людей, и, если бы не кряхтение Зухры, спешащей к ним со стаканом воды в руке, то они так и смотрели бы друг на друга. — Возвращайтесь к столу, пожалуйста, — Ясир улыбается широко, — скоро азан зазвучит. — Та-ак, что у нас тут случилось? — мягкий, и одновременно строгий голос, заставляет всех обернуться. — Искандер! — Иса!       Возгласы радостного приветствия вновь проносятся по залу, а перед хозяевами и гостями стоит великолепный омега, просто неотразимый в своей зрелой красоте. Искандер смотрит своим пытливым взглядом, вмиг изучая всю обстановку, и улыбаясь ослепительно. — Расступились все, — мягко приказывает омега, и его слушают абсолютно все. Он грациозной пружинистой походкой подходит к Ясиру. — Как ты себя чувствуешь, Ясири? — Лучше всех, — искренне улыбается тот, пока Иса измеряет его пульс на запястье. — Дети с тобой вернулись? — Да. Сейчас разгрузят вещи и зайдут. Я сказал им обработать руки антисептическими салфетками. Надеюсь, все остальные тоже соблюдали гигиеническую осторожность рядом с беременным? — Искандер строго смотрит на всех вокруг, сожалея, что не приехал раньше. — Я соскучился по ним, мои малыши, — глаза омеги горят нетерпеливым блеском, и сам он пытается вскочить с кресла, но Иса не даёт ему и рыпнуться, пока полностью не закончит визуальный осмотр.       Ещё с момента рождения близнецов Иса прошёл курсы оказания доврачебной помощи, совмещая должность монаршего телохранителя и медбрата в одном лице. А сейчас он является главой собственной компании по подготовке специалистов для частных охранных предприятий и водителей охранных кортежей. — Твои, как ты выразился «малыши» — победители первенства Объединённых Арабских Эмиратов по вольной борьбе. Чемпионы, а не малыши. — Чемпиончики мои, — ещё ярче улыбается Ясир. — Я так рад за них, а их отец будет непременно ими доволен, Зухра так совсем закатит праздник для них. — Праздник? — Иса смотрит скептично, но потом соглашается. — Хотя вполне допустимо — заслужили. — «Папа!», — доносится звонкое от входа в дом, и Ясир устремляет свой сияющий радостью взгляд на вошедшего мальчика — девятилетнего Кадира, златовласого альфу, невероятно похожего на собственного папу. На его груди, поверх его спортивной формы с эмблемой спортивной школы, сияла медаль на красной ленте — награда победителя, и мальчик чуть заметно выпячивал её, гордясь своим достижением вполне заслуженно.       Позади него возвышается одиннадцатилетний Назир в такой же спортивной униформе с эмблемой, но он скромно спрятал золотую медаль под ней. Лишь красная лента на шее показывала наличие награды. Назир мягко подталкивает брата вперёд, взглядом указывая на отца: сначала нужно поприветствовать старшего альфу, а потом и всех остальных. Ниджат и сам смотрит на своих сыновей, и в его взгляде тихая радость переплетается с гордостью.       Позади сыновей Ниджата появляются двое альф, невероятно похожих друг на друга — близнецы Ади и Аиш. Оба высокие и статные, с серыми ясными глазами, чёрными мягкими, коротко стриженными прядями — невероятно красивые юноши. Красивые и очень популярные. Их Инстаграм-аккаунт исчисляется сотнями тысяч подписчиков. Оба — спортсмены и оба студенты высшей спортивной школы Марокко. Но прославились они тем, что ведут обучающий блог по навыкам самообороны, выкладывая видео, набирающие тысячи лайков и миллионы просмотров. Близнецов даже приглашали сниматься в рекламе разных компаний и мировых брендов, начиная от производителей спортивной одежды, заканчивая парфюмом для мужчин-альф. — Чего застыли? Ну же, смелее, — Хэсан появляется позади своих сыновей, обнимая их за плечи. — На ковре были бесстрашными, а тут оробели? — тихо смеётся альфа, довольным взглядом оглядывая своих подопечных. — Идёмте же, поприветствуете старших.       Хэсан и сам с огромным удовольствием обнимает своих близких друзей, кланяется и целует руку почтенной Зухре, тепло приветствует всех омег и не может удержаться, чтобы не поцеловать руки своему прекрасному супругу. Уже много лет, как Хэсан оставил профессию телохранителя, неожиданно даже для себя перейдя в спортивную сферу деятельности, откуда когда-то он и пришёл в частную охрану. Альфа стал профессиональным тренером по вольной борьбе — виду спорта, в котором мужчина в молодости достиг больших высот, и теперь обучал юных альф. И так совпало, что двое сыновей Ниджата, являющиеся его учениками, именно сегодня вернулись домой из Шарджи, став абсолютными победителями в своих весовых категориях, чем Хэсан невероятно горд. — Ади? — близнец толкает брата в бок, глазами зыркая в сторону. — Твой будущий супруг здесь, — тихо смеётся Аиш, обхватив плечо брата и кивая на кудрявого омежку, что смотрел на них своими синими глазками. — Паршивец, ты как со старшим разговариваешь? Где твоё почтение? Не посмотрю, что брат, мигом получишь, — совершенно беззлобно журит близнеца Ади, а сам смущённо улыбается, опуская серый взгляд. Он старше брата на каких-то шестнадцать минут, а всё равно считает себя таковым и строго следит, чтобы Аиш проявлял должное уважение. А тот лишь смеётся да дразнит брата.       Семьи старшего шейха, Хэсана и Иса, очень близки, и дети их дружат с пелёнок. Но Дима, младший сын Салмана и Анхара, просто обожает Ади. Он единственный альфа, к которому ребёнок сам, по доброй воле, тянет руки. И что самое интересное, омежка безошибочно выбирает именно старшего, ни разу не перепутав близнецов. Ади и сам удивляется этому, считая это всего лишь детским интересом к их с братом схожести. Но время идёт, Дима подрастает, а «интереса» к Ади не теряет, лишь радостно распахивает свои синие глазки, едва завидев молодого альфу. Вот и повелось с тех пор, что Аиш дразнит брата, называя маленького омегу «женихом» для Ади. — Ади!.. — малыш спрыгивает с колен отца, устремляясь к донельзя смущённому альфе, застывшему перед старшими. Он не знает, что делать с обнявшим его правое колено ребёнком, смотрящим на него так преданно снизу вверх. Альфа боится поднять глаза на шейха Салмана, но тот лишь смеётся по-доброму, хитро посматривая на Хэсана. — Привет, малыш, — всё, что смог из себя выдавить молодой альфа, постеснявшись взять омежку на руки. И, на его облегчение, друзья утягивают его в свой уголок, где у молодых юношей свои разговоры, а расстроенного омежку забирает папа.       Ясир, наконец-то, обнял своих младших сыновей, шепча им, как гордится ими, как любит их, а те отвечали ему тем же. — Я отдам одну из своих медалей братику, когда он родится, — Кадир светится, как та золотая награда у него на груди. — Он должен завоёвывать свои, а не брать чужие, — Назир чуть строг с братом, но в глазах его, таких же нежно-карих, как у папы, теплота и мягкость. — Тогда я научу его! — живо откликается младший. — Мы научим, — одобряюще кивает Назир.

*

      За большим столом места хватило всем, и едва зазвучала мелодия азана, окутавшая весь город в этот закатный час, все застыли, вознося тихую молитву и благодаря Всевышнего за очередной день, прожитый ими.       Трапеза в пост всегда начинается с глотка воды и нескольких ягод сладких фиников. Вот и сейчас графины с прохладной водой проходят из рук в руки, наполняя хрустальные стаканы, а сушёные засахаренные плоды в прозрачных креманках стоят перед каждым. После первых слов во имя Всевышнего и душ усопших близких альфы и омеги расходятся в разные концы зала. Так уж повелось ещё с давних времён и завещано самим Пророком: разговение должно быть отдельным у альф и у омег, дабы не смущать друг друга, и каждый мог спокойно вкушать яства и напитки. И в доме Ниджата Гулама соблюдают все традиции. — Идар так вырос, Ясир, — Анхар умилённо улыбается с племянника, смотря на юношу, сидящего рядом со своими друзьями. — Как сейчас помню его рождение, как мы забирали вас из клиники. Вовек не забуду глаза Ниджата, когда врачи ему передали новость о рождении сына. — Да, кажется, будто всё это было только вчера, — соглашается Ясир, смотря на своего сына и на мальчиков рядом с ним. — Все так повзрослели. Вон Янал какой красивый омега, глаз невозможно отвести. Боюсь, моему брату скоро надо будет сватов ждать. — Если семья будет добропорядочной, а альфа благонадёжным, и его добродетели покорят моего Янали, то почему бы и нет? Я с удовольствием приму сватов в своём доме, — с мягкой улыбкой говорит Ясмин, смотря на своего вмиг покрасневшего сына.       В разговоре о детях и доме проходит неспешная трапеза, а альфы из-за стола вернулись на диванный уголок, попивая кофе. У них тоже свои разговоры, тоже о детях и семьях, но всё же больше о делах и бизнесе. И в этот момент Идар решает, что самое время сообщить отцу и всем старшим альфам о своих намерениях относительно Янала, и поднимается решительно. — Идар? — Ади и Кабир смотрят непонимающе, когда их друг уходит в сторону старших, замирая перед отцом.       Юноши взволнованно поднимаются вслед за ним, привлекая внимание уже всех, кто был в доме. — Что у них случилось? — Искандер смотрит пристально, профессиональным взглядом отмечая напряжённость молодого альфы и ошеломлённо вытягивающиеся лица старших альф. — Может, мальчики решили уехать в клуб или на пляж? — неуверенно предполагает Ясмин, не замечая, как побледнел его собственный сын. — Если только Идар не сообщил, что они будут курить кальян и вызовут танцовщиков. Что бы это ни было, мальчик явно их ошарашил.       Ясир смотрит с нарастающим волнением то на мужа, то на сына и не может понять реакции Зейнала с их разговора. Если в начале альфа явно удивлён, то теперь на лице Зейнала проскальзывают раздражение и гнев. Идар ещё раз с поклоном обращается к старшим, и громкий, весёлый хохот старшего шейха заставляет вздрогнуть Ясира. Он пытается привстать с сиденья кресла, но большой живот и явное волнение мешают сделать ему это быстро. Зейнал опережает его — вскакивает резко, хмурым взглядом уставившись на молодого альфу, а после переводя гневно сверкающие глаза на старшего Гулама. Ниджат тоже встаёт с подушек дивана, возвышаясь своим ростом и над всеми. — В кабинет, — коротко бросает Ниджат другу. — Здесь не о чем говорить! — Зейнал явно разозлён и, кажется, собирается уходить. — Зейнал, не дури, — Сабир подскакивает быстрее, чем старший успевает что-то сделать. — Мальчик проявил волю и мужество. Так прояви и ты тоже. — Я ещё раз повторю, здесь не может быть никакого разговора, — цедит сквозь зубы Зейнал. — Ясмин, мы уходим! Немедленно забери нашего сына отсюда!       На этих словах омеги явно переполошились, испугавшись не на шутку, а Ясир быстро семенит к альфам под тихие причитания Зухры. Ясмин застывает непонимающе, но когда смотрит на своего сына, сидящего с бледным лицом, по которому катятся капли слёз, кажется, что-то начинает понимать. — Эй-эй, братец, успокойся! — Салман поднимает руки вверх в примирительном жесте, медленно приближаясь к Зейналу. — Прояви должное уважение к хозяину дома, где ты находишься, и поговори с ним. Идар не сделал ничего такого, что оскорбило бы тебя и что шло в противоречие нашим традициям и законам Всевышнего. Ты должен уважать и это, Зейнал.       Видимо, слова шейха доходят до разума альфы, и тот, не поднимая глаз, всё так же испуская яростные феромоны гнева, молча направляется к дверям кабинета. За ним устремляется Ниджат, лишь раз кинув взгляд на своего супруга, взглядом прося не волноваться. — Что происходит? — не выдержал Ясир, опережая всех в вопросе. — О, Всевышний, что такого сказал мой мальчик, что вызвало такой гнев у старших? — Зухра придерживает Ясира за поясницу, чувствуя, как бешено бьётся его сердце. — Кажется, ваш мальчик таковым уже не является, — громко смеётся Салман, обнимая молодого альфу за поникшие плечи. — Выше голову, мой дорогой, — подбадривает он юношу. — Перед вами теперь настоящий мужчина — решительный и смелый, достойный имени своих предков. — Идар! Что ты сказал своему отцу и Зейналу? — в голосе Ясира проскальзывают истерические нотки, и омега порывается ближе к сыну, но всё также удерживается руками Зухры. — Ничего такого, за что тебе пришлось бы краснеть, Ясир, — Сабир хоть и посматривает тревожно на закрытую дверь кабинета, но тоже поддерживает молодого альфу. — Думаю, нам нужно готовиться к празднику, что пройдёт сразу в двух домах.       Ясир готов лопнуть от нетерпения, что явно читалось в его увлажнившемся от слёз взгляде, и он выкрикивает: — Какой к чёрту праздник?! — Идар сообщил своему отцу о намерении отправить сватов для заключения помолвки с омегой, избранным его сердцем, а у Зейнала попросил руки его сына, как своего возлюбленного, с которым хочет связать всю свою жизнь.       Голос Салмана тонет в нарастающем гуле, поднимающемся в доме, но у самого, как и у Сабира, на лице ширится довольная улыбка.       Зухра всплёскивает руками, то ли от радости, то ли от растерянности, выпуская из объятий беременного омегу, а тот медленно оседает на стул, инстинктивно обхватывая свой живот. Ясир испуганно смотрит на брата, пугаясь его серьёзного выражения лица, и, кажется, его испуг почувствовали все, тоже посмотрев на Ясмина. Тот молчит, замерев статуей на месте, несколько долгих секунд, а после смотрит на плачущего и бледного сына. — Что ж, — наконец выдыхает Ясмин немного устало, — твой отец прав, Янал, нам нечего здесь больше делать. Идём, сынок.       В полной тишине слышны лишь тихие всхлипы Янала, не осмелившегося поднять свой заплаканный взгляд на молодого альфу и послушно направившегося к выходу. От шока даже Анхар онемел, ошалело хлопая своими пышными ресницами, а бедная Зухра так и стоит, прижимая к груди полотенце. Но Ясмин направляется не к выходу, а к брату, мягко обхватывая его лицо, по которому уже катятся безмолвные слёзы. — Ясир, ну что же ты? — улыбается белокурый омега. — Я, надеюсь, это от счастья?       А Ясир и слова не может вымолвить, чуть сжимаясь от громких возгласов, доносившихся из кабинета. — Как я уже и сказал, — продолжает Ясмин, — я с удовольствием приму сватов в своём доме.       Дружный вздох облегчения громче и красноречивее любых слов радости.       Ясмин расцеловывает брата в обе щеки, шепча, что счастлив за их детей, и уходит, приобняв сына за плечи. Едва за Ясмином закрылась дверь, как голоса альф, горячо обсуждавших сватовство и помолвку, становятся ещё громче, показывая несдержанность обоих. Салман устремился туда, снова оставляя младшего брата позаботиться об омегах. При его появлении перепалка прекращается, но ненадолго.       Ясир, утерев слёзы, с тревогой смотрит на Зухру. Пожилая женщина сама перепугана не на шутку. А вот Анхар почему-то переполнен радостью, как и его сыновья: Наиль и Башар вовсю шутят над кузеном, с видимым азартом и удовольствием растягивая слова «жених», «помолвка», «свадьба». А Дима таки воспользовался всеобщей суматохой и добрался до объятий Ади, устроившись в его сильных руках не хуже, чем у отца. — Ясири, всё будет хорошо, — обнимает Анхар зятя. — Так быстро подкралась старость, — наигранно вздыхает он, кладя свою каштановую макушку на плечо Ясиру. — Наши дети так быстро повзрослели, скоро череда свадеб потянется. Я так рад этому!       Но в противовес радужным представлениям Анхара, шум из кабинета становится ещё громче, и слова разгорячённых альф доносятся до ушей всех остальных: — Я не желаю повторения той истории, что уже случилась с нами много лет назад! Ты не можешь противиться воле судьбы! Дай им шанс! — голос шейха в этот раз звучит несдержанно, видимо, потеряв остатки доводов. — Его отец когда-то лишил меня смысла жизни, а теперь и сын?! Этому не бывать никогда! Я не отдам Янала! — Позволь им решать самим! — Никогда!..       Зейнал стремительно покидает кабинет, столь грубо оборвав разговор, и устремляется к выходу. На миг опомнившись, он подходит к почтенной Зухре, целует ей руку, благодаря за гостеприимство, и кидает на Ясира столь красноречивый взгляд, от которого сердце омеги сжимается тревожно-сладко, как когда-то давно, много лет назад.       После его ухода в доме воцаряется гнетущая тишина.

*

— Папа? К тебе можно? — молодой альфа неуверенно стучится в дверь, виноватым взглядом выглядывая из-за него. — Конечно, сынок, проходи, — Ясир глубоко дышит, устало откинувшись на подушки, но всё же с улыбкой подзывает к себе сына. — Иди ко мне, Идар. Ложись рядом со мной.       Юноша послушно садится на постель, целует руку родителю, прежде чем и сам опирается спиной на подушки. — Папа, я что-то сделал не так? — голос альфы звучит с горечью и долей вины, и рука, сжимающая пальцы омеги, подрагивает от напряжения. — Нет, конечно, мой дорогой сын. Как ты мог так подумать? — Ясир улыбается и гладит его по коротким волосам. — Сегодня в нашем доме из-за меня произошла ссора. Я расстроил старших… Не оправдал их надежд. — Ссора была не из-за тебя, сынок, не думай так о себе. У твоего отца и Зейнала давняя история, которая всколыхнулась в их сердцах именно сегодня. И ты не можешь разочаровать никого, Идар. Ты лучший сын, которого только может пожелать любой родитель. — Тогда… из-за чего всё это произошло? Почему отец и Зейнал разговаривали на повышенных тонах? Что между ними?       Ясир молчит долгие секунды, в эти короткие мгновения уносясь далеко в своих воспоминаниях, а после выдыхает как-то обречённо: — Я… Я между ними.       Молодой альфа приподнимается с постели, и смотрит огромными глазами на омегу. — Папа? Как так?.. — За год до свадьбы с твоим отцом я был сосватан родителями Зейнала. Но он отказался, не хотел связывать себя узами брака в то время. Ослушался родителей и уехал из страны. А через год вернулся на свадьбу своего лучшего друга — на нашу с твоим отцом свадьбу, — мягко улыбается Ясир, хоть рассказ этот ему даётся нелегко. — Зейнал влюбился в меня. Очень сильно. Так влюбился, что с ума сходил. От отчаяния женился на моём брате, мучая и его, и меня. — О, Всевышний, что я слышу, — Идар обхватывает голову руками, склоняя её под тяжестью вины. — Вот почему Зейнал кричал, что теперь я отнимаю у него смысл его жизни! Получается… Отец тоже?.. — Нет, не тоже, сынок! Ниджат не отнимал меня у него, скорее… Всё было наоборот — это Зейнал вытворял страшное, забыв о гневе небес. За это он понёс наказание. Да смилуется над ним Всевышний, но он и сейчас снова противится воле судьбы. — Он не согласится на нашу помолвку, — обречённо выдыхает юноша. — Зейнал не отдаст за меня Янала. — Согласится, куда он денется, — Ясир улыбается широко, снова притягивая к своей груди сына. — Ясмини поговорит с ним, он остынет и сразу поймёт, что лучшего зятя ему нигде не найти. — Сегодня вечером он был другого мнения, папа, — горестно выдыхает юноша. — Потому что дурак, не видит счастья собственного сына, — тихо смеётся омега. — Но есть ещё кое-что, — Ясир смотрит в лицо своего первенца, своего дорогого ребёнка, что впервые прознал силу столь прекрасного чувства. — Тот подарок, что ты отдал Яналу… — Брошь с сапфирами и жемчугом? — Да, — Ясир снова улыбается, на этот раз печально. — Когда-то её мне подарил сам Зейнал как знак своего желания и чувства. Я хотел вернуть этот подарок ему, но он умолял оставить и выразил надежду, что когда-нибудь мой сын подарит эту брошь его сыну как знак первых пылких чувств. Зейнал должен помнить свои слова. И разве это не судьба, что теперь ты подарил это украшение Яналу? — Воистину, силы Всевышнего безграничны, — ошеломлённо выдыхает молодой альфа. — Эта история станет нашей семейной легендой, которую мои дети будут пересказывать своим внукам. — Это всего лишь жизнь, сынок, — снова тихо смеётся омега. — Жизнь со всеми её горестями и радостями. И таких легенд, дай Всевышний, у нас будет ещё очень много. Я молюсь о вашем счастье и милости для вас, мои родные. — Вы с отцом — лучшие родители, каких только можно пожелать. Всевышний уже благословил нас. И мы молимся, чтобы он даровал вам долгую жизнь на радость всем нам. — Аминь, сынок, — тепло улыбается растроганный омега. — А теперь позови-ка своих братьев, а то стоят за дверью, волнуются.       Идар с удивлением распахивает дверь родительской спальни и правда обнаруживая за ней всех троих. И он не в силах удержать их, сам ступая вслед за ними обратно к родителю. — Мои родные, идите ко мне, — Ясир тянет руки к ним, и тут же к нему устремляются все четверо, окружая его на постели со всех сторон. — Папа, не болей, пожалуйста, — Кадир жмётся к руке омеги. — Я подарю тебе свою медаль и все-все свои машинки, только не болей, пожалуйста. — Спасибо, мой малыш. Но эта медаль так идёт тебе, Кадири, что я просто не посмею взять её, — Ясир мягко привлекает к своей груди сына, улыбаясь ему в его золотистые пряди. — Обещаю, я не буду больше болеть. — Я привезу для тебя много-много таких медалей, папочка, — искренне обещает мальчик. — И Назир тоже. У него их даже больше, чем у меня.       А старшие просто смотрят на папу таким взглядом, в котором неприкрытое обожание и тревога, и эти детские глаза совсем как взрослые. В них та самая решительность и сила, что присуща лишь настоящим мужчинам с благородным и добрым сердцем. Омега знает: его сыновья будут друг за друга горой стоять и не предадут идеалов истинной веры. Но все его молитвы об одном — чтобы не поселилась в их сердцах зависть и ревность — пороки, что очерняют самое святое и светлое, живущее в человеке. — Папа, — Айман движется чуть ближе к родителю и смотрит своими синими глазами пронизывающе. — Не волнуйся ни о чём. Мы поговорим и с отцом, с дядей Зейналом, и мы поддержим нашего брата в его намерениях.       Мальчики облепили своего папу, словно он дивный цветок, которому нужно подарить тепло и заботу, защитить от всего плохого, от всех невзгод и бед. И сам омега, находясь в коконе такой теплоты и ауры защищённости, находит успокоение сердца и души. Именно такими их застаёт Ниджат и замирает в благоговейном трепете: его сыновья — опора и защита для их родителя, а это милость, подаренная самим Всевышним, и альфа тихо вознёс благодарственную молитву.       Идар первым чувствует отца, замечая его застывшую в дверном проёме мощную фигуру, и легко расталкивает своих братьев. Они смущённо поднимаются с родительской постели, ещё раз целуя руку папы, и, коротко кивнув отцу, уходят, желая им спокойной ночи. Ниджат, несмотря на неудавшийся разговор с Зейналом, счастлив: сегодня в его доме были самые родные и близкие для него люди, вкушая хлеб-соль, заботливо приготовленные Зухрой; его сын, соблюдая традиции веры, заговорил о сватовстве и помолвке, обрадовав сердца родителей и своих близких; у него совсем скоро родится сын, а любовь всей его жизни сейчас лежит на их постели и смотрит на него глазами, полными любви. — То, что я сейчас видел, даёт моему сердцу истинный покой и радость, — альфа присаживается рядом с омегой, ласково проводя по его руке от ладони к плечу. — Как отец — я безмерно доволен, а как альфа — счастлив невообразимо. — Хвала Всевышнему, они успокоили моё сердце своей заботой и любовью, — Ясир выдыхает устало, но с мягкой улыбкой на губах. — Аминь. Как ты себя чувствуешь, моя дивная роза? — Сейчас — хорошо, — признаётся омега, тем самым указывая, что до этого ему было тревожно. — Ты рядом со мной, а наши сыновья дома. Это истинное счастье для любого омеги.       Ниджат целует ему руки, лицом прижимаясь к его мягким, чуть пухлым ладоням: — Прости меня, — выдыхает альфа, всё так же пряча лицо в его ладонях. — За что, мой родной? — Ясир смотрит непонимающе, но голос сквозит нежностью. — Наш разговор с Зейналом: сегодня тебе пришлось всё это слышать и видеть, прости меня. Я ведь знаю, что тебе до сих пор неприятно вспоминать всё, а я невольно напомнил тебе. — Твоей вины здесь нет и не было никогда. Зейнал хоть и вспылил, не подумав, но он обязательно переменит своё решение, вот увидишь. — Я надеюсь на это. Я всё сделаю ради моих детей, поэтому не оставлю решение Зейнала таковым. Я поговорю с ним ещё раз, и ещё раз, и ещё много раз, если нужно будет. — Всё в руках Всевышнего. На всё Его воля, да сбудется она. — Аминь, — Ниджат притягивает к себе омегу, а Ясир и сам обвивает крепкую шею альфы своими руками, удобно устраиваясь у него на коленях. — Устал, мой дивный? — Нет, — хоть и сказано было тонким слабым голоском. — Устал, я знаю. Этот день был трудным и суматошным, тебе нужно отдохнуть как следует. Я искупаю тебя, моя дивная роза, позволишь?       Омега лишь кивает коротко, заранее соглашаясь на всё, что скажет его муж. Тот и не медлит, бережно берёт его на руки и несёт в ванную. Пока набирается тёплая вода, медленно стягивает с него одежду — мягкий кафтан и свободные шаровары, снимает украшения — столь любимые омегой изумруды, не переставая целовать лицо, руки и плечи, слегка массируя уставшие за день ступни.       Вода правильной тёплой температуры едва прикрывает бёдра омеги. Ниджат следил за комфортом своего беременного омеги. Он включает ручную лейку, орошая плечи, руки и спину, и Ясир заметно расслабляется, отдаваясь во власть тёплых упругих струй и сильных рук мужа. Не в силах сдержать стон, омега откидывается на бортик ванной, где у него под головой и шеей тут же оказывается мягкое полотенце.       Мужчина намыливает нейтральным гелем пушистую мочалку, проводя ею по нежной коже и массируя слегка. Он бережно обводит живот, явно замечая шевеление своего сына внутри, видимо, тоже получающего удовольствие от водных процедур папы. Аромат белой розы становится насыщенней, витая в нагретом воздухе помещения, слегка кружа голову альфе. Глаза мужчины загораются огнём, когда он замечает лёгкое возбуждение омеги.       Сильные руки сами разводят шире колени омеги, чуть сгибая их, и пенистая мочалка скользит по внутренней стороне бедра к паху, едва задевая уже явное возбуждение — короткий стон тому доказательство. Альфа и сам теперь словно под дурманом, садится на колени перед ванной, склоняясь над разнеженным омегой, своей ладонью проводя по телу любимого вместо мыла.       Ясир стал таким чувствительным, Ниджат замечает это с нескрываемым удовольствием. Омега с годами стал смелее в выражении чувств, более открытым в своих ласках, а в периоды беременности становился гиперчувствительным и раскрепощённым. И потому альфа не удивляется, когда омега сам направляет его руку к своей груди, прося ласки именно там. Пальцы мужчины легко проводят по набухшим соскам, ладонью накрывая грудь, заметно увеличившуюся от наполняющего его молока.       Но альфа не хочет подвергать своего беременного омегу малейшему дискомфорту. Всё-таки ванная, наполненная водой, — это не то место, где можно предаваться любовным ласкам. И потому Ниджат мягко подхватывает разомлевшего омегу, ставя на ноги, тут же укутывая в огромное пушистое полотенце.       Ясир распахивает глаза, помутневшим от подступающей страсти взглядом смотря на своего альфу. Губы просят поцелуя, который тут же получают, и альфа с силой сжимает края полотенца в кулаке, сдерживая себя от крепкого захвата бёдер любимого. Он сам уже дрожит от невероятного предвкушения — такой Ясир: разнеженный, мягкий, чуть уставший, но отзывчивый до мурашек, просто сводит его с ума.       Шаги мужчины неспешны — знает, что несёт две жизни в своих руках, и то, с какой бережностью альфа опускает их на мягкую постель, заставляет просто плакать омегу от нежности. — Ниджат… — лёгким шёпотом проносится по воздуху, а руки тянутся к альфе.       Мужчина спешно скидывает рубашку, давая маленьким ладоням желанную возможность провести по его груди, обхватить плечи, коснуться смуглой кожи живота и, чуть неловко, потянуть за ремень брюк. Ясир невероятно смущается сейчас, понимая, что ведёт себя немного развратно, совсем не так, как положено беременным, но ничего поделать с собой не может — он безумно любит своего альфу, любил и будет любить до скончания своих дней. И то, что его тело так трепещет и жаждет любовных ласк, естественно рядом с таким мужчиной.       Всё же Ясир отворачивается, медленно перекатываясь на бок, когда альфа стаскивает брюки вниз. Омега обхватывает себя руками, словно хочет спрятаться от смущения, будто это не он мгновения назад разводил колени, позволяя рукам мужчины коснуться его возбуждения, и не он раздевал своего альфу в нетерпении.       Все мысли и сомнения испаряются разом, когда Ясир чувствует жар тела за спиной, прижавшегося к нему. Сильные руки с широкими ладонями обхватывают поверх его собственных рук, прижимая ближе, крепче. Страсть новой волной затапливает омегу, когда горячий и колом стоящий член мужа упирается ему прямо в ягодицу, и сбивчивое дыхание мужчины опаляет его ухо. Бархатистая кожица члена приятно пульсирует, потираясь о ягодицу, а влажная, чуть прохладная головка оставляет липкий след смазки. Этот контраст и эти приглушённо-ритмичные движения заставляли тело омеги дрожать в ожидании и нетерпеливо приподнять ногу, призывно укладывая её на бедро мужа. Долгие ночи страсти за годы супружества отринули процесс подготовки омеги для соития, но всё же, несмотря на это и последствия четырёх родов, альфа заботится о растяжке. И потому мягко скользнувшие в нутро пальцы доводят омегу до несдержанного стона.       Их ароматы теперь неразделимы, и амбре белой розы и сандала расплывается в воздухе. У омеги чуть кружится голова от того, что сейчас происходит между ними, от сладости этого момента. Он чувствует, как ему под выпирающий живот кладётся маленькая пуховая подушка, что всегда хранится на их постели для удобства беременного. Это проявление заботы кроет не меньше, чем пыл и жар страсти, исходящий от альфы. Сильные руки мужчины опускаются на низ живота омеги, придерживая и фиксируя желанное тело так, чтобы было комфортно и ему, и ещё не родившемуся ребёнку.       Ниджат осторожен, проникает лишь на часть своего возбуждения, головкой проходя по уже набухшей простате омеги, заставляя того дрожать и стонать от разом нахлынувшего многократного наслаждения. Сейчас не тот момент, когда главенствуют глубина и сила толчков, сейчас в приоритете наслаждение омеги и безопасность ребёнка. Плавные непрекращающиеся движения альфы терпеливы и мягки, полны той нежности, что может испытывать истинно любящий мужчина. Он сам содрогается от удовольствия, от понимания того, насколько хорошо его омеге сейчас. Хриплый шёпот срывается с губ, затекая в розовое ушко омеги, заставляя того задрожать от ощутимых мурашек, и тем доводя до пика наслаждения. Признания в любви никогда не утратят того глубинного смысла и той нежности, что альфа испытывает к омеге. Каждое слово сотни раз было подтверждено поступками, тысячи раз доказано действиями, а всё равно словно по-новому, словно в первый раз звучит: «Я люблю тебя, моя дивная роза».

***

      Ясмин чувствует, как его муж зашёл в спальню. Он не спит, ожидая альфу, хоть и не тревожил Зейнал, пока тот скрывался в своём кабинете. Шикарный дорогостоящий матрас прогибается под телом альфы, и Ясмин скользит ближе к нему по шёлковой постели. Зейнал распахивает объятия, заключая любимого в тёплый кокон рук, и с наслаждением дышит сладким ароматом франжипани. — И что это сегодня было, мой дорогой? — тихо шепчет омега, растекаясь на груди мужа, обнимая его за плечи. — Видимо… страх, — признаётся Зейнал. Ему нечего скрывать перед собственным супругом, которого любит безмерно и которого просто боготворит. — И чего же испугался мой отважный и храбрый муж? — тихо смеётся Ясмин, щекоча своими волосами шею альфы. — Того, что останусь один, — совсем невесело выдаёт Зейнал, и Ясмин поднимает на него полный непонимания взгляд. — Почему? С чего ты так решил? — Гуламы заберут у нас Янала, и мы с тобой останемся одни в этом доме. А после и ты оставишь меня. — Что?! Как ты мог такое подумать, Зейнал? Родной, посмотри на меня. Разве я хоть раз давал повод усомниться в том, что никогда не оставлю тебя? — Да. Много лет назад, когда мы потеряли нашего первенца, ты хотел уйти от меня тогда. — Но ведь это совсем разные обстоятельства!.. — Да, я знаю, но не могу принять мысль, что потеряю своего единственного сына. — Ты никогда его не потеряешь, Зейнал! Он просто будет жить в другом доме, и, согласись, в лучшем доме, который только можно пожелать. В одной из самых уважаемых семей Касабланки! Разве это не повод для радости? Ни Ниджат, ни Ясир нам не чужие, а Идар почти что сын родной. Разве среди них нашему Яналу будет плохо? — Мне будет плохо, Ясмини. Мне будет очень плохо без него. — Это называется родительский эгоизм. Прошу, не будь таким. Янала ведь не завтра заберут, но тебе придётся, когда-нибудь отпустить его. — Не думаю, что я смогу это сделать… — Вспомни о том, как ты меня забирал из родительского дома, — голос омеги становится чуть громче, и сам он приподнимается над мужем, одной ладонью мягко проводя по его волосам. — Тогда отец и папа остались совсем одни в большом доме, но они нашли в себе силы проводить меня с радостными улыбками, потому что знали: рядом с тобой я обретаю истинное счастье, Зейнал. Попробуй и ты так подумать, просто представь, что наш сын будет невероятно счастлив рядом со своим альфой. — О, Всевышний, — Зейнал хватается за голову в каком-то отчаянном жесте. — Янал ещё слишком маленький! — Да неужто? Напомни-ка, сколько мне было лет, когда ты посватался в мой дом? — Боже Всевышний, восемнадцать! — А когда твоему, как ты выразился, «малышу» исполняется восемнадцать? — Через полгода, — обречённо выдыхает альфа.       Ясмин смеётся тихо, вновь падая на грудь мужа со счастливой улыбкой на губах. Ему так по-омежьи жаль этого сильного альфу, такого неожиданно растерявшегося, испуганного внезапным взрослением своего ребёнка, что ничего, кроме нежности и умиления, это у него не вызывает. — Поговори завтра с Янали, — шепчет омега. — Он очень переживает и волнуется: и за тебя, и за своего альфу. — «За своего альфу», — зло передразнивает супруга Зейнал. — Не ревнуй, мой родной. Это неизбежность, которая преследует всех родителей. И в то же время — это большое счастье для любого родителя — знать, что его ребёнок обретёт защиту, заботу и любовь. Только подумай, Зейнал, у нас будут внуки! — О-о-о, Всевышний боже!.. — снова этот жест отчаяния, вновь рассмешившее Ясмина. — Дай Бог, чтобы Идар пошёл в своего отца плодовитостью, и они подарили нам много-много внуков! — О, господь всемогущий!..       Омежий хохот ещё долго звучал из супружеской спальни, пока Зейнал не заставил замолчать своего прекрасного супруга страстным поцелуем, а после совсем другие звуки, приглушённые и тягучие, разносились по комнате.

*

      Утром Зейнал явно волнуется, ожидая своего сына к завтраку, и тот приходит с бледным лицом и заплаканными глазами. Мужчина испытывает глубокое сожаление, что заставил Янала пережить тревогу, но он остаётся твёрд в своём решении — откладывать помолвку как можно дольше или вовсе не допустить её.       Юноша сидит перед ним, опустив голову, не говоря ни слова — перечить отцу он не стал бы никогда и ни за что. Зейнал втянул было воздух в лёгкие, чтобы начать свою продуманную и местами отрепетированную речь, как взгляд его цепляет изысканное украшение на одежде сына — сапфировую брошь с жемчужной розой, и так и замирает, не в силах вымолвить и слова.       Альфу накрыло таким жаром с головы до ног, едва он взглянул на это украшение, что он стал задыхаться. Вмиг вспомнились моменты, хранимые его сердцем трепетно и глубоко. В сознании промелькнули калейдоскопом столько всего сразу: охапки белых роз, в которых утопал альфа, сходя с ума от любви, танец и мелодия, навсегда вошедшие в его сердце, и эта брошь — символ его желания, знак его отчаянной нежности. Зейнал вспомнил, как он был влюблён когда-то… Вспомнил свои же слова, сказанные им с невыразимой надеждой: «Когда-нибудь твой сын подарит его моему сыну в знак своих первых и пылких чувств». И, кажется, его надежда сбылась. И сидящий перед ним заплаканный Янал — тому доказательство.       Альфа молча достаёт свой телефон, набирая на нём знакомый контакт. — Ниджат? Мы будем ждать сватов в эту пятницу, после обеденного намаза. Для нас честь принимать их от столь уважаемой и достопочтенной семьи в Касабланке.       Видимо, на том конце провода что-то быстро и громко отвечают радостно, Яналу показалось, что даже слышит смех и крики, но на лице отца лишь мелькает слабая улыбка. — Да сбудется воля судьбы. Мактуб.

***

      Богатый дом знаменитого миллионера Зейнала Ирфана гудит и искрится огнями, а Касабланка, как и много лет назад, стоит на ушах — один из самых завидных женихов города сватается! А жених-омега — самый нежный и благоухающий цветок Касабланки — прекрасный Янал Ирфан! Многие семьи вновь приходят в уныние от досады — завидный жених упущен, а прекрасный омега достался другому. Восемнадцать лет назад родители женихов наделали много шума, устроив две грандиозные свадьбы в один год, а нынешняя намечающаяся «свадьба века» должна была состояться через два года. Никто и не сомневался в чувствах двух юных влюблённых, да и какие здесь могут быть раздумья, когда оба не могут скрыть огня своих глаз, а смущённые улыбки расплываются на их светлых лицах.       Идар стоит позади своего отца и своих сватов — Хэсана и двух близнецов, что наперебой восхваляют перед родителями жениха-омеги все добродетели жениха-альфы. Ниджат сдержан — не ему говорить о сыне, но то, что он гордится им, сквозит и во взгляде, и в позе широко расправленных плеч.       Зейнал тоже сдержан. Хоть свадьба ещё далеко, но он уже чувствует разлуку с сыном довольно остро. Но его прекрасный супруг смог убедить его: детей надо вовремя отпускать. Что ж, тогда Идар — лучший альфа, которого он пожелал бы в мужья своему единственному сыну, и потому слова согласия он озвучивает с улыбкой на губах.       Ни Ниджат, ни Ясир не хотели повторения своей первой женитьбы, и важным условием помолвки молодых было их общее согласие. И когда Янал своим чистым и нежным голосом выразил своё благорасположение, тогда сердца обоих родителей стали спокойны.       Всё в лучших традициях марокканских праздников — шумно, ярко, вкусно и ароматно. А ещё много радости, неприкрытого счастья, смущения, огненных взглядов и тихих перешёптываний. И не только между молодыми. И всё чинно, согласно традициям и обычаям веры и законам предков. Вот только притихший Ясир, замерший на мягких подушках, чуть бледный и растерянный, сразу привлекает внимание Ниджата. Вокруг танцы и музыка, веселье и смех, а омега незаметно обхватывает свой живот, пряча лёгкую панику в опущенном взгляде — прерывать веселье родных и близких и помолвку собственного сына не хотелось никак. Но, кажется, его сын не собирается спрашивать разрешения, когда ему появляться на свет. — Маленький, что же ты? — тихо шепчет омега своему сыну в утробе, мягко поглаживая свой живот. — Давай ещё чуть-чуть подождём, хорошо? Не будем портить праздник брату.       Но, кажется, уговоры не действуют, и очередной болючий позыв внизу живота заставляет омегу охнуть и искривить лицо от нарастающей схватки. Ясир знает, что дальше — не первый раз, как говорится, рожаем, и потому горячей волной отошедшие воды как сигнал к неизбежному: ребёнок торопится встретиться с папой.       Ниджат не мешкает ни секунды, не обращая внимания ни на кого, устремляется твёрдым шагом к супругу. Ясир словно пытается спрятаться, затихнуть, но понимает, что всё равно ничего у него не получится, и виновато смотрит на Ясмина. Его брат понимает всё сразу, также заспешив к нему. Но Ниджат оказывается проворнее, без слов подхватывает любимого на руки, тут же отдавая указания охране и водителю.       Вокруг все одновременно заохали, запричитали, лишь Анхар радостно хлопает в ладоши, а двое его сорванцов прыгают вокруг радостного папы, поддерживая его. Помолвка плавно перетекает в роды.

*

      Не только помолвка перетекла в роды, но и гости из дома Ирфан плавно переместились в клинику «Гус Хар», именно там лучшие специалисты акушеры и гинекологи, наблюдавшие беременность омеги, как и все четыре родов Ясира до этого. Бригада, состоящая из высококвалифицированных врача, акушера и медсестёр, в полной готовности принять роженика, которого снова на руках несёт Ниджат. — Я сам смогу дойти, мой родной, отпусти, смотрят все, — смущается омега, хоть схватки становились всё интенсивнее и глубже.       Альфа и слушать не захотел, отказавшись от подготовленной коляски. Лишь когда он опускает Ясира на переносную кушетку, выдыхает, словно и не дышал всё это время. Взглядом он просит у врача мгновение, тот кивает понимающе, терпеливо ожидая у входа в родильный бокс. — Всевышний посылает мне одну радость за другой, считая меня достойным этого, — Ниджат обхватывает руки любимого, припадая к ладоням нежными поцелуями. — Я благодарю Его за это и возношу хвалебную молитву. Да сбудется воля Его, да смилуется Он над нами и над сыном моим, что впервые узреет этот мир. Я буду ждать вас обоих с великим нетерпением и радостью. Аминь. — Аминь, — Ясир улыбается сквозь слёзы боли, обнимая своими ладонями лицо мужа. — С позволения Всевышнего, сегодня ты прижмёшь сына к своей груди.       Двери блока закрываются за омегой, а мужчина так и остаётся стоять на месте, не сводя глаз с закрытых дверей. Ему на плечо опускается знакомая рука, а через мгновение ещё одна — Зейнал и Салман стоят позади него с широченными улыбками. Теперь он оглядывается, видя столько родных и взволнованных лиц рядом, но в глазах каждого — радость и надежда. Ниджат и не заметил, как все они приехали сюда вслед за ними. Он почтительно кланяется Зухре, это пожилой, но невероятно сильной и преданной женщине, что стоит среди его четверых сыновей. Он смотрит на Ясмина, на Анхара и Искандера, которые в не меньшем нетерпении, чем он сам, ждут появления на свет нового человека. Сабир, Хэсан, Аиш и безапелляционно атакованный и захваченный кудрявым синеглазым омежкой Ади — все они родные для него и для Ясира люди, сейчас и всегда рядом с ними.       Полтора часа пролетели одним сном, когда двери блока распахиваются, выпуская чуть уставшего, но радостного врача. Слова поздравления отцу тонут в радостном гуле, и все наперебой обнимают и целуют Ниджата, а он хочет лишь одного — увидеть своего любимого и новорожденного сына. Медсестра проводит его в люксовую палату, где всё готово для младенца и его папы. Пришлось набраться ещё несколько минут терпения, пока мужчине проводят антисептическую обработку и надевают одноразовый халат, впуская затем в палату.       Они лежат рядом — папа и сын, на широкой и мягкой медицинской кушетке, — оба отдыхая после «тяжких трудов». Палата наполнена ароматом новорожденного и омеги, и альфа чувствует поднимающийся из самого сердца трепет, из-за которого наворачиваются слёзы на глаза. Вовек ему не выразить, не высказать глубины того чувства к этому омеге, что живёт и горит в его сердце. И десяти жизней не хватит, чтобы высказать слова любви, и десяти миров не хватит, чтобы насытиться этим чувством — безграничной нежности и преданности. Но всё же он говорит и плачет, совсем не стесняясь своих слёз. — Спасибо… Спасибо, моя дивная роза! Спасибо, мой прекрасный! — Это тебе спасибо! — О, нет! Не мне. Нет… — Тебе, мой родной. Всё это происходит сейчас, и всё это есть у нас, потому что ты не отказался от судьбы когда-то, принял её, смирился перед волей Всевышнего, произнёс судьбоносное слово. — Потому что моя жизнь без тебя никак и незачем. Мне вовек не расплатиться за это счастье. Нет такой драгоценности и такого подарка, чтобы выразить хоть часть моей благодарности к тебе. Но всё же я рискну: скажи, мой прекрасный, чего бы тебе хотелось больше всего? Я землю переверну, опущусь на дно океана, взойду на самую высокую гору, но принесу для тебя то, чего ты желаешь, моя дивная роза!       Усталая улыбка ширится на бледном лице, а глаза горят невиданным счастьем. Ясир протягивает руку, обхватывая лицо мужа, большим пальцем смахивая слезу с его щеки: — Ничего не надо, — выдыхает омега, смотря в любимые глаза. — И я тебя точно никуда не отпущу — ни за океан, ни в горы. Хотя… есть кое-что, о чём я мечтаю. — Одно твоё слово!.. Только скажи! — мужчина опускается на колени перед омегой, прямо на пол. — Подарю всё, чего пожелаешь.       Ясир тянется ближе, обнимая за шею, шепча совсем тихо прямо в ухо альфы, словно признаётся в тайном желании: — Я безумно, невероятно… мечтаю о дочке. Подаришь мне?       О, сердце забившееся в миг признания! О, душа взлетевшая крыльями счастья! О, нежность растворившаяся в воздухе этой ночи! Разве не вы свидетели этого невероятного момента, этого волшебства единения и желания двух любящих людей? Это действительно волшебная ночь! Ночь сокровения, ночь определения, ночь любви. Сказанное да будет услышано! Мактуб!