*
Утром за завтраком, на который приехали Салман и Анхар, мужчина всё же сообщает, скрепя сердце и кулаки: — Зейнал… попросил о встрече с тобой. Наедине. Ясир заметно нервно сглатывает, взволнованно смотря на Анхара, а после на мужа непонимающе. — Чем он это объяснил? — настороженно спрашивает Салман. — Он просил поговорить. Сказал, что хочет попросить прощения… Что для него это важно. — Может, и правда это важно для Зейнала, — мягко встревает в разговор альф Анхар. — Да к тому же они не могут избегать друг друга вечно. Им действительно надо встретиться и поговорить, — робко умолкает юноша под хмурым взглядом брата. — Почему не при тебе? — не унимается Салман. — Зачем наедине? — Он сказал, что я могу присутствовать, но не рядом. — Да неужели? — ухмыляется шейх. — Присутствовать? Пока твой супруг сидит наедине с чужим альфой, пусть даже с твоим братом? — Зухра будет рядом с Ясиром, только так, — стальным голосом говорит Ниджат, отводя хмурый взгляд в сторону. — А вы не хотите спросить, хочет ли этого сам Ясир? — дерзко встревает Анхар: быть послушным и кротким у него получается ненадолго. И лишь потом альфы смотрят на притихшего юношу. Ясир смотрит неуверенно на мужа, нервно теребя салфетку в руках — ему всё ещё страшно, но если не сейчас, то потом он точно не решится. Встретиться с Зейналом, сидеть рядом, смотреть в глаза… Страшно и волнительно одновременно. Но ради Ясмина он должен это сделать — пора расставить все точки над «i» между ними. — Я встречусь с ним, — спокойно говорит юноша и смотрит на мужа, улыбаясь ему мягко. — Мы поговорим. Анхар прав, когда-нибудь придётся это сделать. И… я хотел бы ему вернуть кое-что, — но вопросительный взгляд мужа он оставил без ответа. Лишь позднее, когда они остались одни, Ясир достаёт из самого дальнего уголка резного комода драгоценную брошь — жемчужную розу, увитую шафраном. Юноша чувствует напряжение, исходящее от мужчины, стоящего у него за спиной. Аромат сандала стал настолько горьким, что Ясир морщится, всё ещё не оборачиваясь. — Прошу, не ревнуй. Я не знал, что этот подарок столь драгоценен и столь… символичен. Он подарил мне его, когда ещё ухаживал за моим братом, я не мог подозревать о его чувствах. Ниджат? — юноша всё же смотрит ему в глаза, что темнее грозовой тучи, казалось, молнии из них вспыхнут сейчас. — Он посмел делать подарки замужнему омеге! Всевышний, дай мне сил! Если бы тогда я узнал об этом, я бы точно убил его! Он посмел намекнуть тебе о своём желании! — Он открыто сказал мне о своей любви, Ниджат! Даже если он предал собственные клятвы верности, он был честен со мной. Признай, такая любовь достойна хоть малого, но уважения. Ты бы отступился от меня, если бы по воле судьбы я был сосватан за Зейнала? — Да! Отступил бы! И никогда в жизни ты не узнал бы о моих чувствах! Ясир вздрагивает от этих слов, и глаза распахиваются от тревожного испуга, вмиг осознавая, что это действительно могло быть так: Ясир мог быть супругом Зейнала и никогда в жизни не знать Ниджата! Не знать его глаз, рук, объятий, голоса!.. Его сердца, самого прекрасного и доброго сердца на земле! Его собственное сердце сжимается и взрывается в следующее мгновение от одной только этой мысли. Дрожащие руки тянутся друг к другу, судорожный вздох срывается с губ, и слёзы выступают на глазах, когда юноша крепко обхватывает мужа, и его самого чуть не душат в сильных объятиях. — Никогда! Никогда, никогда! — отчаянно шепчет Ясир, до онемения пальцев сжимая плечи мужа. — Никогда не говори, что отказался бы от меня, мой родной. Мне страшно от одной только мысли, что тебя могло не быть в моей жизни! — Прости!.. Прости, мой прекрасный. Не хочу жизни без тебя! Ясир, любовь моя! Юноша покрывает быстрыми поцелуями лицо мужа, оплетая ногами его поясницу, пока мужчина несёт его к постели, и обоим впервые неважно, что день за окном, что впереди встреча с Зейналом — сейчас для них важна только их любовь, вмиг ставшая такой жадной, ищущей, требующей. Впервые Ясир проявляет столь пылкую инициативу, снимая одежду с мужа, губами припадая к горячей коже, седлая его бёдра, извиваясь, пока насаживается на крепкий член, протяжным стоном оглашая тишину комнаты. Они не дают друг другу ни секунды, чтобы привыкнуть, двигаясь судорожными движениями навстречу, поцелуями кусая разгорячённую кожу, шепча безостановочно такие откровенные слова, что даже через безумие страсти Ясир краснеет от стыда. Вмиг его переворачивают, разложив на белоснежной постели. Ясир и сам раскладывается, шире разводя ноги, раскидывая руки, улыбаясь сладко от сотрясающих его тело толчков. Короткие стоны распаляют мужчину ещё сильнее, что почти не выходя из нутра омеги, методично вбивается, глаз не спуская с искажённого страстью лица юноши, находя его самым прекрасным, что есть на земле. И с каждой секундой он убеждается в этом всё больше — Ясир совершенство, принадлежащее лишь ему, пахнущее только им, носящее его метку на запястье, а прямо сейчас он сделает и ребёнка, которого выносит прекрасный омега. Горячие капли семени прозрачными струями брызжут на живот омеги, а альфа делает любовные толчки длинными, тягучими, более размашистыми, продлевая оргазм любимого, стонущего невероятно сладко от неги пережитой страсти. От увиденной под ним картины, пребывающего в эйфории лица омеги, мужчина сам кончает густо и продолжительно, от понимания, что это он довёл любимого до невероятного наслаждения. И только потом они могут дышать, прижимаясь потными телами, сталкиваясь губами, хоть лёгкие всё ещё горят от нехватки воздуха. Долгие секунды спустя Ниджат осознаёт, что узла нет, и выдыхает, осторожно выходя из нутра омеги. Ясир чувствует тёплую липкость, текущую по его бёдрам, и стонет горестно, понимая, что сцепки не было, но нежно обнимает мужа, целуя в изгиб шеи. — Моя дивная роза, — хрипло шепчет мужчина, смотря в нежные глаза, всё ещё подёрнутые поволокой страсти. — Никакие силы не заставили бы меня отказаться от тебя. — Я люблю тебя, мой альфа. Они ещё долго лежат, прижавшись друг к другу, потираясь о кожу любимого и вдыхая аромат, вновь сгущающийся меж них. Ниджат, плохо спавший ночью, уснул, а Ясир любуется его мужественными чертами, мягко проводя по его волосам. Мысли всё равно лезут в голову: как он встретится с Зейналом, что он скажет ему? Юноша смущается от собственных мыслей: всё равно Зейнал волнует его. Он не хочет думать об этом, лёжа рядом с мужем, со всё ещё сильно бьющимся сердцем после пережитой любовной схватки. Не хочет думать о другом мужчине, но всё же… Что решило его судьбу? Их судьбу? Зейнал сам от него отказался, Ниджат не выбрал его сам, за него решил дядя Алим. А Ясир ничего и не выбирал: покорился, смирился, позволил решать за себя. Что было бы, будь он решительней? Прояви он настойчивость к Зейналу и омежьими уловками добившись встречи с ним? Или воспротивившись решению родителей и отказавшись от свадьбы — выгодной свадьбы? Зависел ли выбор его судьбы от него самого или от какой-то иной силы? Вряд ли Ясир сможет дать ответ хотя бы на один вопрос. Да и не хочет искать их, смотря в спящее, умиротворённое лицо мужа, своего любимого, невероятного, доброго мужа. — Ниджат, — тихим, лёгким шёпотом опускается на щёку мужчины, превращаясь в невесомый поцелуй. И абсолютно неважно, что или кто привёл юношу к тому, что он имеет: любящую семью и покой в душе, когда он может вот так смотреть в любимое лицо, просто лежать рядом… Быть счастливым!***
Ясмин что-то замечает… Начал замечать ещё пару дней назад. Его муж явно нервничает, застывает взглядом на каком-то одном предмете, сознанием уходя в думы, сидит подолгу один в кабинете и явно принимает какое-то важное решение. Вот только касаемо ли это работы альфы или их отношений, омега не знает. Нет, мужчина не отдаляется от него, всё также нежен и заботлив, обнимает крепко по ночам и целует, но всё чаще юноша видит, как Зейналу трудно — его движения к нему стали какими-то заторможенными, и говорит он с ним всё чаще невпопад, словно не слышит Ясмина. В тот день явно всё началось не так, хотя было самое обычное тёплое утро. — Сегодня папа снова даёт благотворительный ужин для состоятельных омег Марокко, — спокойно, но всё же немного настороженно начал юноша, смотря на вновь задумчивого мужа. — Он попросил помочь ему, ты не будешь против, если я проведу там вечер? — Да, Ясир, конечно, можешь поехать. Лишь секунды спустя Зейнал понимает, что он сказал, испуганно смотря на супруга. — Я… не то хотел… сказать. Прости… Прости, Ясмин. Это… — Ты всё это время думал о нём, — тихо говорит вмиг побледневший омега, — поэтому назвал меня его именем? — Да, — обречённо признаётся альфа, опуская взгляд. — Но это совсем не то, о чём ты думаешь, Ясмини. Пожалуйста, прости. — Ничего, не извиняйся. Возможно, я даже ожидал этого… когда-нибудь. Никто не говорил, что всё будет просто. — Прости, поезжай к папе, развеешься, — мягко целует руку юноши мужчина. — Я уеду по работе. Весь вечер, сидя среди наряженных и накрашенных омег, беззаботно проводящих время в пустых разговорах, Ясмина не отпускает мысль, что всё кончено, что всё это время было сном, что альфа бросает его. Домой он вернулся разбитым и уставшим, а, не обнаружив Зейнала, впервые за долгое время заплакал: всё начиналось по-новой?*
Два дня Ясмин сходит с ума, наблюдая за мужчиной, за его тихими метаниями. Застывшим от выступающих слёз взглядом смотря на отдалённую, чуть сгорбленную фигуру мужа. Хотелось подойти к нему, обнять со спины и укачивать в своих руках, как ребёнка, шепча нежные слова, но юноша так и не решился. — Я отъеду ненадолго, — мужчина говорит как-то несмело, не смотря в глаза юноше. — Ясмин, не нужно думать о плохом, — Зейнал всё же поднимает взгляд, в котором вина смешана с решимостью. — Мне нужно проверить кое-что, но я вернусь скоро. Почему-то в этот момент омеге показалось, что Зейнал не вернётся, а если и вернётся, то попросит его уйти от него. Неужели действительно всё кончено? И этот месяц был миражом, а Ясмин, как жаждущий в пустыне путник, принял всё это за реальность? Страсть прошла, и Зейнал понял, что больше не имеет смысла обманывать себя? Но как же эти слова, эта нежность, поцелуи и ласка, идущая из сердца? От этих мыслей юноша просто сел на пол и заплакал, и что ему делать теперь, он не понимает. Всё же через час тихих рыданий он встаёт, приводит себя в порядок и попросит прислугу собрать все его вещи к его возвращению. Телохранитель везёт его в то место, куда уехал Зейнал. Альфа не пытался скрывать — хозяин поехал на встречу с омегой Гулам. И вот Ясмин сам видит собственными глазами то, что навечно останется в его памяти — Зейнал и Ясир сидят друг напротив друга, улыбаясь и тихо, чуть смущённо разговаривая. Это не уединённое место, хоть они и сидят в отдельной беседке — в огромном торговом центре всегда многолюдно и шумно. Сердце юноши стучит под горлом, и слёзы горькой пеленой застилают глаза, иначе он заметил бы тихо сидящую в углу Зухру, а если бы посмотрел в сторону от них — увидел бы Ниджата, безотрывно следящего за ними. Но бедный юноша ничего не видит, лишь то, как его муж смотрит на Ясира — он никогда не посмотрит так на него самого. Видит лишь, как мягко слетают с губ альфы слова, и он даже кивает в подтверждение своих слов, держа руки так близко к рукам Ясира. Ясмин уверен — Зейнал объясняется в любви юноше. Слёзы безмолвно катятся по щекам — Ясмин проиграл, и у него больше нет сил. Он принял свою капитуляцию и сам поднимает беспомощно руки, сдаваясь судьбе. Закончился фарс под названием «любовь» — не было у Ясмина никогда любви… И не будет. Карие глаза моргают, вытапливая очередной поток слёз, и теперь юноша видит раскрытый футляр в руках Ясира, в котором сверкает драгоценность — подарок от Зейнала. Ясир пытается протянуть футляр обратно, но Зейнал обхватывает руки омеги, видимо, умоляет принять. Всё, всё… Хватит! Хватит смотреть и терзать своё сердце, вернее, то, что от него осталось. Достаточно доказательств тому, что всё действительно кончено. Ясмин не помнит, как уходил из торгового центра, мысленно приказывая самому себе держаться, не плакать, не спотыкаться… Больно! На мгновение он останавливается от пронзившей грудь острой боли, так что дышать трудно. Но он идёт дальше, взяв себя в руки. — Домой, — ломаным голосом говорит он телохранителю, но секунды спустя понимает, что не то сказал, — нет у него больше дома. — В дом к моим родителям, пожалуйста. Мужчина посмотрел вопросительно, но ничего не произнёс, направляясь по указанному маршруту. А юноше казалось, что его увозят из мира его грёз, его обманчивого миража — он не смог обмануть судьбу.***
Ясир неуверенно стоит за спиной Зухры, пока Зейнал тепло здоровается со старшей омегой. И всё же он садится перед ним, глаз не поднимая. Если бы не Ниджат, стоявший в другом конце уютного кафе, юноша не решился бы даже зайти сюда. И всё же… Они здесь, рядом, и Ясир чувствует сладость шафрана. Нет, аромат не обволакивает его, не пульсирует взволнованно, а стелется мягко меж них — альфа спокоен и говорит не волноваться омеге. — Здравствуй, Ясир. — Добрый день, господин Ирфан. — Не бойся меня. — Вы мне это уже говорили, но делали всё, чтобы я боялся Вас. Зейнал улыбается широко, чуть опуская голову: — Было такое, — всё также улыбается мужчина. — Прости меня за это. Я был уверен, что делаю всё правильно. — А сейчас? Зачем Вам встречаться со мной наедине? — юноша не разделяет ни его радости, ни его настроя. — Хочу, чтобы ты действительно перестал меня бояться, и я тоже… перестал бояться своего чувства к тебе, — Ясир вскидывает умоляющий взгляд: «Не надо», но мужчина продолжает: — Позволь в последний раз сказать, как я безумно люблю тебя! Больше в своей жизни я этого не произнесу ни мыслями, ни сердцем. — А как же мой брат? У вас всё же было хорошо? — И сейчас есть. Я люблю его. — Тоже? — странно смотрит юноша, чуть склонив голову. — Нет. Только, — уверенность в словах Зейнала сбивает с толку юношу, ещё раз задаваясь немым вопросом: — Только его. Теперь Ясир смотрит, не отрываясь, от лица мужчины, хоть знает, как напряжён Ниджат, следящий за каждым их движением. — Правда? Правда ведь любите Ясмина? — Очень люблю, — мягко улыбается Зейнал, но всё же выдыхает, словно сбросил камень с души. — Не так, как тебя… Не так болезненно. Его любить легко, моё чувство к нему столь невесомое, нежное, правильное… Самое нужное, что есть в моей жизни. Он и есть моя жизнь, моя судьба, дарованная мне небесами. Но даже и здесь я должен благодарить тебя, Ясир. Если бы не ты… Не это разъедающее чувство к тебе, я бы никогда не понял, как я люблю его. — Мне кажется я понимаю о чём Вы говорите. Потому что я сам не сразу осознал, как сильно люблю своего мужа, — Ясир снова улыбается мужчине, кидая нежный взгляд в сторону альфы, чьи сжатые кулаки спрятаны в карманах брюк. — Наверное, это было нашим испытанием, что в конечном итоге привёло нас к тому, что мы имеем сейчас… — К любви и счастью. К семье. — Да, — спокойно соглашается Зейнал, но почему-то прячет взгляд. — Я… не могу сказать, что ради этого смог бы пройти всё заново, потому что будь у меня второй шанс всё точно было бы по-другому, — и так пронзительно смотрит на юношу, у которого улыбка гаснет на лице. — Я не хотел пугать тебя, прости, — и поворачивает голову в сторону, смотря в огромное панорамное окно, за которым вечернее солнце медленно садится к горизонту. Зейнал вспомнил о своей клятве — «Пусть в этой жизни мы не будем вместе, но клянусь, во всех моих перерождениях, во всех Вселенных и мирах, я найду тебя! И никому не отдам — ни другу, ни брату, ни врагу, никому!». Зейнал понимает — от этих слов он не откажется никогда. Но повторять их он не будет. — Прости меня за всё, Ясир. Я не прошу забыть всё, что между нами было, если хочешь помни, или сделай вид будто ничего и не было. Я очень хочу, чтобы мы, если и не станем друзьями, то хотя бы были добрыми родственниками. Чтобы ты мог приезжать в наш дом, видеть своего брата, приводить к нам своих детей. — Я тоже этого хочу, поэтому сделаю всё, чтобы так и случилось. Не хочу чтобы в вашей с Ниджатом дружбе вновь появилась трещина, а мой брат снова страдал из-за меня. — Страдания принёс ему я, а не ты. Мне за всю жизнь не искупить своей вины перед ним. Но всё же он меня любит, и я не понимаю чем его заслужил, за что меня Всевышний наградил его любовью. — Значит чем-то и заслужили, — снова улыбается юноша, смотря на мужчину. — Если Ясмин Вас так любит, значит в Вас есть, что любить. И поэтому я с удовольствием буду Вашим другом. Правда, давайте забудем обо всём, что было. — Согласен, — мягко кивает головой мужчина, улыбаясь ещё шире, — и спасибо тебе. Ясир смущён, но всё же признаёт, что испытал облегчение и некую радость от их разговора. Теперь он спокоен, и без страха может смотреть в глаза Зейналу. — Я хотел бы вернуть Вам, — юноша поспешно достаёт футляр, раскрывая его и протягивая мужчине. — Ваш подарок… — Прошу оставь, — Зейнал неожиданно, но мягко обхватывает руки юноши, не позволяя протянуть драгоценность. — Пожалуйста, я дарил его тебе с таким трепетом, с таким чувством, которое я никогда не испытывал. Пусть он останется у тебя, не как символ моего чувства, а как просто… дружеский подарок. Я… Я всё же надеюсь, что когда-нибудь, через много лет, твой сын подарит его моему… в знак своих чувств. — Ох… Хорошо, я оставлю его, спасибо, — Ясир смущён донельзя, но Зейнал вдруг настораживается, странно посмотрев в сторону. Ему кажется, что он улавливает аромат Ясмина, и сердце странно забилось, словно волнуется о чём-то. — Ты не обидишься, если я покину тебя? — Зейнал почему-то заспешил. — Нет конечно, идите. И я тоже пойду к своему мужу, а то мне кажется, что наш столик сейчас сгорит от огня его взгляда, — и оба тихо смеются, смущаясь. — Спасибо тебе за всё, Ясир. Пусть Всевышний продлит ваше с Ниджатом счастье в ваших детях. — Аминь. И вам с Ясмином такого же счастья. Зейнал уходит немного поспешно, а Ясир видит, как медленно идёт к нему его муж. Он смотрит на него с улыбкой, чуть откинувшись на спинку удобного кресла, смотря в потемневшие глаза с такой любовью. — Как вы поговорили? Всё хорошо? — Да, мой родной, всё хорошо. Он сказал, что любит моего брата, и что они счастливы. — Надо же, так и сказал? — немного шутливо спрашивает мужчина, присаживаясь на место, где ранее сидел Зейнал, и Ясир чувствует, как ощутимо облегчённо выдыхает его муж. — Да, — улыбается ещё шире юноша. — А ещё просил прощения, и чтобы мы могли забыть обо всём, что было. — Ты согласился? — Ради Ясмина, — тихо говорит Ясир, смотря прямо в глаза мужчине. — И ради вас с ним, Ниджат. Я не хочу, чтобы между вами были вражда и непонимание. Вы же братья друг другу, такими и должны оставаться всегда. Ниджат лишь кивает медленно, также смотря в глаза любимого, и сердце его заходится от осознания, что всё позади. Зейнал больше не будет страдать — он обрёл душевный покой. — Поужинаешь? Мы можем поехать в ресторан. — Только если тобой, — тихо и вкрадчиво говорит юноша, и глаза его блестят огнями, влекущими альфу. — Чего бы тебе хотелось? Что-нибудь горячее? — Жара твоих нежных ласк, — Ясир глаз с мужчины не сводит, а пальцы чуть подрагивают от волнения. — А чего больше всего тебе хочется? — голос альфы низкий, а взгляд тёмный, и полностью согласен подыгрывать своему прекрасному супругу. — Сладости твоих губ, властности твоих рук, шёпота твоей любви. — Всё будет так, как ты захочешь, моя дивная роза. — Знаю, мой альфа, и жду этого с замиранием сердца, — шепчет совсем тихо омега, вкладывая свою ладонь в протянутую к нему руку.***
Зейнал вбегает в дом с дико бьющимся сердцем, которое тряслось в непонятном волнении всю дорогу до дома. Он сам не понимает, но чувствует, что что-то случилось. — Ясмин? — слишком громко и взволнованно проносится по дому. — Его нет, господин Ирфан, — экономка скромно стоит у входа в дом. — Когда он вернётся? Он сообщал? — Господин Ясмин просил собрать его вещи, а после увезти их в дом к его родителям. Сердце Зейнала падает в бездну — Ясмин знает!.. Знает о встрече, а может даже и видел их вместе, и понял всё не так! Он сам садится за руль, набирая бешеную скорость, в считанные минуты оказываясь у шикарного дома Хади. Уже на пороге гостиной его встречает папа Ясмина, мечущий молнии из глаз, и гневные тирады изо рта. — Не смей приближаться к моему ребёнку, презренный! Ты и близко не подойдёшь к нему! Я не пущу! — Ясмин! — мужчина зовёт на весь дом. — Мой маленький, выйди ко мне! Ясмин, умоляю! — альфа полностью игнорирует крики омеги Хади, зовя любимого. — Ничего не выйдет, хватит! Хватит издеваться над моим сыном! Если бы не ваши достойные родители, я приказал бы охране вышвырнуть Вас на улицу, так что убирайтесь сами! — Дайте мне с ним поговорить, чёрт побери! — Что-о? Да как Вы смеете?! Сейчас вернётся отец Ясмини… — Ясмин! Я выломаю все двери, если ты не выйдешь ко мне! Ты не так всё понял. Это не то, что ты подумал! Дверь стремительно распахивается и входит господин Хади, который одним только взглядом понимает, что случилось. Он смотрит на взволнованного зятя и разгневанного супруга, но немало удивляет обоих говоря: — Иди к нему. Никто не имеет права удерживать законного мужа от встречи с супругом. Иди. Я уверен — вы всё решите. — Но… — омега Хади хотел воспротивиться вновь, но его останавливают решительным жестом руки, а Зейнал уже несется по лестнице вверх к любимому. Альфа даже не стучится в дверь — входит стремительно, и замечает плачущего омегу на постели. Он устремляется к нему, сразу забираясь на кровать в одежде и обуви, ползёт к нему на четвереньках, сгребая белокурого омегу в объятия со спины, прижимая к себе крепко и нежно. — Малыш, что же ты?.. Зачем ты так? Мой маленький, мой хороший. Ясмин не сопротивляется совсем, лишь плачет сильнее, пряча лицо в ладонях. — То, что ты видел, мой нежный, это совсем не то… Не так. Надо было сразу сказать тебе, а ещё лучше отвезти с собой. Прости меня, Ясмини. — Ты… говорил с ним о любви, я знаю, не ври мне, — хрупкие плечи сотрясаются в тихих рыданиях. — Признавался в любви. — Да, — горячо выдыхает мужчина, руками и ногами оплетая любимого, губами касаясь мокрой щеки. — Говорил о любви к тебе, мой маленький. Признавался, как я люблю тебя, мой прекрасный супруг. Люблю! Юноша в его руках замирает и выдыхает, отнимая руки от лица. Зейнал ослабляет хватку объятия, понимая, что омега хочет повернуться к нему, и он видит бледное, заплаканное лицо. Сколько раз он видел его таким — разбитым, плачущим, несчастным из-за него? Когда же он перестанет делать ему больно? — Ясмин, — выдыхает альфа, с нежностью смотря на своего омегу. — Прости меня, любимый. В который раз я делаю тебе больно, мой нежный. — Это жестоко, Зейнал, — жмурится юноша, вытапливая скопившиеся слёзы из глаз. — Жестоко называть меня любимым из жалости. Жестоко говорить мне, что любишь, думая о другом. — Нет никакого другого, Ясмин, лишь ты любовь моя. Я люблю тебя. Омега снова всхлипывает, кривя лицо от рыдания, пальцами цепляясь за плечи лежащего рядом мужа. — Тогда почему? Почему ушёл к нему не сказав мне? Зачем встречаться тайно, наедине? — Маленький мой, — Зейнал вновь прижимает несопротивляющегося омегу к себе, укладывая его белокурую голову на грудь, и сам жмётся подбородком к макушке. — Ты верно был взволнован, и не заметил стоявшего неподалёку Ниджата, и Зухры, сидевшей в углу. Мы не прятались ни от кого. Я и сам не знаю, почему не сказал тебе. Наверное, испугался, что ты поймёшь всё не так, и как оказалось — был прав. — Что он сказал тебе? — совсем тихо шепчет юноша, мягко обнимая мужа и выдыхая горячо. — Что постарается стать для меня хорошим другом, — также тихо ответил мужчина, целуя волосы юноши. — Ради тебя, Ясмин, ради нас с Ниджатом. Твой брат очень добрый. Зейнал чувствует, как сжимается юноша весь, и пальцы сильнее комкают его одежду, и он ещё раз шепчет: — Прости меня, малыш. — Только если ещё раз скажешь, что любишь меня, — тихо прошептали ему, уткнувшись в его грудь. — Я люблю тебя, Ясмин, — и юноша чувствует, как широко и счастливо улыбается его муж, а после подтягивает его ближе к себе, смотря в заплаканные глаза. — Детка, больше никогда я не дам тебе повода усомниться в моём чувстве к тебе. — Тогда начни прямо сейчас, — шепчет нежно прямо в губы юноша, медленно касаясь лица мужчины. — Поцелуй меня, Зейнал. И он целует его — мягко и страстно, долго и вкусно, с тихими стонами и горячими вздохами, сминая пухлые губы, нежно обхватывая зубами алые половинки, но не душит, даёт вздохнуть между поцелуями, зная, что у любимого и так сбито дыхание от рыданий. — Зейнал, я люблю тебя, мой дорогой муж. — Знаю, малыш. Твоя любовь меня спасла, подарила мне надежду, подарила семью, — мужчина целует руки супруга, вновь коротко припадая к его губам. Секунды тишины между ними, а столько громкой любви в глазах, в прикосновениях, во вздохах с припухших губ. Но обоим хочется большего. — Поехали домой, детка, — шепчет мужчина, целуя щёки супруга. — Да, домой, — улыбка омеги сквозь пролитые слёзы, как солнце сквозь летний дождь. Зейнал выносит его на руках, под изумлённый взгляд омеги Хади, и одобрительный главы семейства. И также на руках вносит в их дом. И с этого дня больше никогда Зейнал не позволял пролиться ни одной слезинке омеги, только от невозможного счастья.***
Ниджат не спит все последние ночи, задумчив и слегка раздражён днями. Всю работу оставил на плечи заместителей и Зейнала. Но в то же время, он молчалив и малоподвижен. Сидит подолгу в темноте, скрывая свет за плотными шторами, не зажигая лампы. Он много и без аппетита ест, предпочитая слабо прожаренное мясо и воду, часами стоит под холодным душем, а ночами сжимает своего супруга, совсем легко целуя в волосы и руки, и просто дышит им. Ясиру не нужно объяснять, что с его мужем происходит — он всё чувствует и понимает — у Ниджата начинается гон. Аромат сандала заполнил весь дом. Их спальня мечена феромонами альфы, и всё чаще омега просыпается в странном коконе из одеяла и подушек, которыми обкладывал его альфа. В то утро Ниджат сообщает, что они с Ясиром улетают, и чтобы он брал немного вещей с собой. — Мы полетим за границу? — поинтересовался юноша тогда. — Н-нет… Я не могу увезти тебя за пределы мусульманского государства. Там мы… — Не являемся супругами, — завершил слова мужа юноша, хоть и не хотел их произносить. Ниджат молчит, и глаз не поднимает. Уже в самолёте Ясир видит, как нервничает мужчина, словно боится, но чего именно боится его муж он так и не смог понять. Юноша вспомнил свой разговор с Зухрой перед вылетом, как, давясь воздухом от смущения, спрашивал, возможно ли забеременеть во время гона альфы, и как выдыхал судорожно-разочарованно, получая отрицательный ответ. «Альфы слишком горячи в этот период», — объясняла ему пожилая омега, — «В буквальном смысле, Ясир. Температура тела во время гона альфы, гораздо больше, чем у омег, и им трудно контролировать количество сцепок. А многие просто «кормят» своим семенем омегу, что тоже плохо для зачатия. Если бы Ниджати меня послушался, я бы посоветовала ему не брать тебя с собой, ведь вы даже течку не провели вместе, а тут сразу в огонь его природной страсти». Ясир сквозь ткань сумки ощупывает склянки со снадобьями и таблетками от Зухры — «Они помогут тебе, придадут сил твоему телу, а Всевышний не оставит вас, будет милостив к вам». — Аминь, — тихо шепчет юноша в сумрак салона самолёта, что уносит их на юг, и смотрит на мужа, странно застывшего в кресле.*
Когда из окна машины Ясир увидит сияющую вершину Тубкаля, он не верит своим глазам. — Мы едем в ущелье? — восторженно спрашивает он у мужа. — Нет, мы поднимемся выше, к самому подножью ледника. Ясир смотрит непонимающе, но ничего не возражает, соглашаясь со словами мужа — если Ниджат так решил, что им будет лучше у подножья ледника, значит так действительно лучше. Небольшой деревянный домик посреди снегов и хвойных деревьев манит взгляд каким-то зимним уютом. Окошки, прорубленные в бревенчатых срубах, низкий вход и сизоватый дым из трубы, навевают романтичное настроение. Вот только альфа совсем неромантичен. Голос его низок и груб, когда он сообщает юноше располагаться, и сам не смотрит на него, поспешно скрываясь в душевой. Вечером, когда омега ждёт его на ужин, мужчина приходит в одной тонкой футболке и тёмных спортивных штанах, в то время как Ясир кутается в пушистый кардиган. — Ясир, — начал мужчина тихо, своим низким и хриплым голосом, так и не притронувшись к еде, как и сам Ясир, — Зухра была права — не нужно было брать тебя, хоть я и не понимаю, как бы выдержал без тебя. Наверное, с ума бы сошёл, — усмехается невесело мужчина. — Всё хорошо, Ниджати. Я сам хочу разделить с тобой твой гон, я твой супруг, — мягко утешает его юноша, пытаясь дотянуться до руки мужчины. Ниджат обхватывает его запястье, притягивая омегу к себе на колени, приобнимая крепко, судорожно вдыхая его аромат по линии плеч. — Пока я окончательно не утонул в дурмане, пока я могу думать о том, что собираюсь сделать… Я должен сказать… Через две недели я развожусь с тобой. Ниджат замирает, и кажется не дышит. Ясир чувствует, как дрожат руки альфы, когда утыкается лбом ему между лопаток. — Значит такова воля Всевышнего. Я приму это, всё будет так, как ты скажешь, — тихо отвечает юноша, хоть голос ломается от подступающих слёз. — Это ещё не всё, — мужчина снова вдыхает судорожно, сжимая руки на талии омеги. — В день развода я… отдам тебя другому. Хватка на талии становится болезненной, но юноша молчит — гораздо больнее в сердце сейчас. — Я не хочу к другому. Не хочу к нему, — Ясир понимает о ком речь. — Я вынужден отдать тебя замуж… — Отдай за кого угодно, хоть за прислужника в доме, хоть за бродягу в порту, но не за него, — Ясир всё же плачет тихо, и слёзы капают ему на колени, впитываясь в шерстяную ткань брюк. — Договор был подписан год назад. Мы сами его подписали. — Ты можешь его уничтожить, — не спрашивает, а утверждает юноша, тихо всхлипывая в руках мужа. — Уничтожить всё так, что и следа не останется. Даже его ты можешь убрать из нашей жизни. Почему не сделаешь этого? — Потому что такова была последняя воля умирающего, — голос мужчины ломается на этих словах, и он щекой жмётся к золотистой макушке. — Я не могу идти против его воли. — Это несправедливо. — Прости меня. — И ты меня. Они обнимают друг друга, замирая на долгие секунды, пока мужчина шепчет тихо: — Поспи пока, отдыхай. Потому что потом я тебе не дам отдыха, — и по интонации в голосе, мужчина не шутит, — Ясир, я буду немного… Кхм… напорист, несдержан и требователен. Но ты уже здесь, сам приехал со мной, поэтому отсюда я тебя уже не отпущу. Ясир молчит в ответ, покрываясь удушливой волной смущения. Он не смог понять, понравилось ли ему то, что он услышал, или нет.*
Глубокой ночью омега чувствует, как с него стягивают одеяло, и он недовольно ворчит, пытаясь дотянуться до покрывала в попытке укрыть себя чем-нибудь и продолжить свой сон. Жар от тела мужчины такой сильный, что юноша просыпается моментально: Ниджат горит огнём страсти в крови. Его взгляд в полной темноте комнаты сияет диким огнём, странными синими всполохами, превращая чёрный взгляд в практически синий. В первые секунды Ясир пугается и ожидает немедленного вторжения, но альфа лишь снимает с него пижаму и обнюхивает всего его, то медленно водя носом по обнажённой коже, то судорожно прижимаясь и шумно втягивая воздух в изгибах локтей, коленей, щиколоток. — Ниджат? — тихо зовёт его юноша, но мужчина не реагирует, продолжая исследовать его тело руками. — Я вылижу тебя, — глухо говорит альфа, рывком переворачивая омегу на живот, снова проводя носом по пылающей коже. Ясир дрожит, когда руки альфы подтягивают его колени вперёд, заставляя прижать их к животу, и неприлично оттопыренные ягодицы упираются прямо в лицо мужчине. Задыхающийся от стыда юноша чувствует, как сжимают его белеющие в темноте полушария, раздвигая их, большим пальцем надавливая на сморщенный, розовый анус, где уже собралась ароматная смазка от возбуждения. Шершавый язык мажет горячо, выбивая тихий крик из омеги, и Ясир от стыда прячет лицо. Он слышит вибрирующий рокот из горла альфы, пробующего его смазку на вкус, а когда Ясир попытался сдвинуть колени, тот зарычал недовольно, больно впиваясь в ягодицы. Язык альфы спускается по шву мошонки, добираясь до маленьких яичек, целиком заглатывая их в рот, а Ясир сильнее утыкается в подушку, не смея упоминать в мыслях Всевышнего в такой развратный момент. Остаётся только шептать имя мужа, широкими мазками слизывающего его смазку, вмиг ставшую такой обильной и текущей по его бёдрам. — Ниджат!.. Снова рокот из горла альфы, довольного тем, как в стоне произносят его имя. Губы и язык мужчины проходят по всему телу омеги, превращая его в мягкое, податливое, безвольное существо, практически в желе, из-за постоянного вылизывания и ощутимого покусывания. В изгибе шеи его кусают сильно, оставляя заметный след, и странное мычание с горловым рокотом говорит о том, что альфа невероятно доволен, но хочет большего. Язык снова ощущается у ануса, настойчиво врывающимся в нутро, а сильные пальцы раздвигают ягодицы немного больно. Но даже так омеге очень хорошо от мокрого языка, и он сам расслабляет мышцы, сильнее раздвигаясь для альфы. И всё же, несмотря на вылизывание и достаточное сексуальное раскрепощение, для омеги член альфы становится неожиданным. Ниджат сидит на коленях, когда поднимает за таз лежащего на животе омегу, укладывая на свои бёдра, всё так же спиной к себе, а после входит сразу, заставляя кричать юношу под собой. Их поза неудобна для омеги, но он приноравливается, опираясь руками на матрас, согнув колени и сидя на члене мужа. Толчки слишком сильны, Ясира трясёт, и он понимает, что долго не продержится, падая на постель, только потом угол проникновения таранящего его крепкого члена становится ещё более глубоким и чуть болезненным, но он терпит. Альфа замирает, склоняясь над ним. Рука альфы властно нагибает его сильнее, заставляя уткнуться лицом в матрас, а дрожащие руки развести в стороны. Каждый его медленный и глубокий толчок сопровождался громким хрипом. Пальцы мужчины сжимают загривок юноши, а пальцы Ясира до скрежета комкают простыни. Несколько раз Ясир чувствует горячие струи спермы на спине и животе, не понимая, почему муж не кончает в него. Понял лишь потом, когда началась сцепка после очередного оргазма. Такой боли омега не испытывал никогда, даже во время течки. Его распирает, разрывает, выкручивает от невероятной наполненности, а взгляд альфы — тяжёлый и тёмный — впивался в него, смотря, как извивается от боли омега под ним. А дальше Ясир не помнит ничего. Эта ночь была долгой.*
Ясир просыпается оттого, что Ниджат трахает его меж сомкнутых бёдер, сложив прижатые друг к другу колени на своё плечо, и то, что он не проник в его припухшее нутро, вызывает некоторое облегчение. Семя альфы густо льётся на его задранные вверх бёдра, а сам мужчина падает рядом с ним. Ясир хочет обнять его, но под пальцами вместо привычного жара — холодные мурашки, словно Ниджат был… в холодильнике? Второй день гона отличается большей терпимостью и некой заботой, да и настойки Зухры помогают юноше пережить страшную ломоту в теле и головокружение. Иногда мужчина выпускает успокаивающие феромоны, заставляя чуть ли не спать омегу во время секса, давая ему отдохнуть. Ни в тот день, ни в последующий альфа не пускает омегу в душ, запрещая смывать свой запах и своё семя. Ни грязь, ни пот не мешают альфе вылизывать юношу снова и снова, целовать жадно и мокро и брать сильно. Но теперь всё это сопровождается не рыком и хрипом, а страстным, но пошлым шёпотом. — Моему омеге хорошо от моего члена внутри? — громко шепчет альфа, а Ясир в очередной раз давится воздухом и задыхается от оргазма. — Д-да… Хорошо, — еле скулит юноша в ответ. — Ты такой тесный для меня, мой омега! Ты прекрасен! Ты невероятно прекрасен! Сумбурные, хаотичные признания вперемешку с ласками доводят юношу до исступления, когда невероятно стыдно за всю непристойность и одновременно невозможно хорошо. Мужчина входит в него со спины медленно и размеренно, перевернув на бок, задрав ногу омеги на своё бедро. Носом зарывается в его слипшиеся волосы, языком вылизывает шею и впадинку за ухом, кусает мочку и так долго держит меж зубов кожу в изгибе шеи. — Мой омега! Мой самый прекрасный! Всё сделаю для тебя, что хочешь, шепчет прямо в ухо низким, глубоким голосом, рукой надрачивая член омеги медленно-лениво. — Хочу узел, — неожиданно выдыхает юноша, находясь на грани подступающей эйфории. Глухой рык срывается с губ альфы, лицом утыкаясь в загривок юноши и ещё больше замедляя движение. — Тебе будет больно, я знаю. Это наш с тобой первый гон, мой прекрасный. Ты такой сильный, хочешь меня всего, но тебе будет снова больно. — Пожалуйста… Хочу узел, хочу чувствовать тебя внутри. И альфа не отказывает, изливаясь тёплым семенем в омежье нутро, замирая в нём глубоко. Он медленно соединяет ноги юноши, по влажному телу которого проходят мягкие волны оргазма, заставляя вздыхать судорожно-тихо. Им сейчас до одури хорошо: ощущение невероятно нежного и щекочущего тепла распространяется от низа живота и заполняет их стремительно доверху, словно омега — тонкий, хрупкий бокал, а альфа наполняет его этим теплом. Но всё же узел альфы набухает внутри, а стенки нутра омеги судорожно сжимаются, острой болью распространяясь по телу омеги. Тихий скулёж в предплечье альфы говорит о том, что юноша терпит неимоверную боль. — Дыши, мой прекрасный, — хрипит мужчина, обхватывая своего супруга нежными объятиями. — Расслабься и откинься на мою грудь, станет легче. Ясир слушается мужа, выдыхая сквозь слёзы, откидывает голову на плечо мужчины и дышит глубоко. — Ниджат… — Что, мой прекрасный? — всё также ласкает его мужчина. — Хочу родить тебе сына, — и юноша снова плачет, сильнее сжимая руки мужа, лежащие у него на животе чуть ниже пупка. — Очень хочу и не одного… Много. Ниджат довольно усмехается, жмурясь от мурашек, вызванных таким заявлением супруга. — И сколько же детей хочет мой прекрасный супруг? — хрипит глубоким голосом альфа, целуя за ухом любимого. — П-пятерых, — юноша жмурится от боли, ему трудно говорить, но он терпит, хочет пережить этот момент единения со своим альфой до конца. Он слышит хриплый, тихий смех мужа, что чуть трясётся от вибрации в груди. — Пятерых? — почему-то переспрашивает мужчина невероятно довольным голосом. — Д-да… Хочу, — казалось, юноша еле дышит, заметно выгибаясь от вновь пронзившей боли, но внезапно спазм прекращается, полностью расслабляя тело, так что Ясир выдыхает глубоко: — Ох… Ниджат! — Всё хорошо, мой прекрасный, сейчас всё закончится, потерпи чуть-чуть. — Хорошо! Мне очень хорошо сейчас, — и юноша снова выгибается, но уже от внезапного разливающегося по телу наслаждения, когда мышцы расслабляются в оргазме. Ниджат жалеет, что он не видит лица омеги в этот момент, пытаясь мягко повернуть его к себе и припасть к распахнутым губам. Ясир сам тянется, поворачивая голову, жмётся губами, словно от этого поцелуя зависит его жизнь. И осознание того, что они пережили это вместе, что познали друг с другом доселе неизвестное им обоим, чувствовали момент сцепки, слипшись телами, приводит их в невероятный восторг, равный по силе пережитому оргазму. — Я люблю тебя! — звучит одинаково из уст обоих глубоко и нежно, и сердца бьются бешено в абсолютный унисон. В тот вечер Ниджат сам несёт его в ванную, ставя ослабевшими ногами на холодную плитку душевой. Сам смывает под горячими струями следы своей страсти. Ясир чувствует, что альфа хочет взять его здесь — горячий и болезненно стоящий колом член, всё время мажущий по его бёдрам, говорит об этом. Но Ниджат почему-то сдерживает себя. Омега сам подставляет ягодицы, своей рукой направляя его в себя. Стоя под упругими струями воды, омега отдаётся со всей страстью, стонами оглашая весь дом, пальцами цепляясь за стальные бёдра мужа, словно хочет прижать его к себе ближе, глубже. Альфа берёт его и сзади, прогнув в спине, и спереди, закинув его колени на свою поясницу, а вытянутые над головой руки прижимая к кафелю. Но потом разомлевшего, распаренного и растраханного Ясира на руках относит в спальню, укладывая на развороченную постель и накрывая одеялом до подбородка. — Спи, любовь моя, — мужчина мягко целует его в щёки, смотря, как засыпает его омега.*
Ясир просыпается один с ощущением, что он выспался. Тело всё также ломит. Казалось, его избили хорошо и оставили отходить от этого. С оханьем юноша плетётся из комнаты на поиски мужа — он немного недоволен, что проснулся один и его не разбудили ни настойчивые поцелуи, ни недвусмысленные покачивания. Но когда Ясир видит через окно, где находится его муж, забывает обо всём и с взволнованным вскриком выбегает из дома. — Ниджат! — Ясир кутается в пушистое покрывало, подрагивая от холода, подбегая к сидящему прямо на снегу мужу: — Ниджат? Почему ты здесь? Идём в дом. Замёрзнешь же! — он тормошит мужчину, обнаженного по пояс, а кожа его горит поверхностным холодом. — Проснулся, — мягко улыбается мужчина, сильнее кутая в одеяло юношу. — Иди в дом, я сейчас приду. — Почему ты здесь? Почему не со мной рядом? Мужчина молчит некоторое время, с нежностью смотря на любимого. — Мне так легче, то есть так ты можешь отдохнуть от меня. Ясир изумлённо распахивает глаза, застывая перед сидящим мужчиной, и сам падает на колени в снег. Ниджат подхватывает его, сажая к себе на бёдра, и также улыбается нежно. — И сколько раз ты так давал мне отдохнуть? — Каждый день по нескольку часов. Я не мог… Я не хотел выматывать тебя. Я слишком горячий сейчас, особенно сейчас, рядом с тобой. — О, Ниджат, ты... Но как же так? Здесь так холодно, пойдём со мной, я согрею тебя, — шепчет юноша, а мужчина усмехается наивности своего супруга: он сам так горяч, что может просто сжечь юношу своей страстью. — Идём, моя дивная роза. И это я тебя согрею. Пока юноша в душе, Ниджат разогревает камин жарко, расстелив одеяло прямо перед ним на ворсистом ковре. Ясир быстро перестилает постель, хоть и не хотелось лишать себя этого невероятного аромата от их тел, пота и семени, и приходит к мужу, кутаясь в тонкое покрывало, от которого его тут же избавляют, усаживая на крепкие бёдра. — Знаю, я, наверное, был груб с тобой, — тихо начинает мужчина. — Не наверное, а был. — Всё хорошо, мой родной. Я хотел этого. — Если я оскорбил тебя чем-то, прости меня. — О, Ниджати, чем ты можешь оскорбить меня? Своей страстью? Своей любовью? Не говори так никогда. — В дурмане гона альфа может говорить непристойности. Это неконтролируемо. — Как и омега. Твои слова волновали меня по-особенному. Мне нравится твоя сила, твоя власть. Мужчина улыбается, но прячет лицо в изгибе шеи омеги, не показывая, как он доволен его словами, чуть прикусывая уже довольно заметный след от его зубов. — Мы можем здесь остаться ещё какое-то время? — тихо спрашивает юноша, прижимаясь к обнажённой груди мужа. — На сколько бы ты хотел? — Навсегда. Молчание — знак согласия. Молчание сильнее любого слова. Молчание между ними сейчас — любовь… и бессилие. Мактуб