*
Марракеш — город столь контрастный, столь же и живописный; место, где сочетаются берберские традиции, французский язык и испанская архитектура, всё это щедро приправленное арабским колоритом. Автомобили проезжают через пригород и углубляются в его улочки и площади, мимо шумных базаров и пестрых рабочих районов. Но, в отличие от Касабланки, что в последнее время стала более европеизированной, Марракеш хранит налёт древности, столетиями не меняя ни облика, ни ритма жизни — всё также кипит и бурлит, зазывая всех и вся ароматами, красками, вкусами. Достопочтенную Зухру Ниджат отправляет отдыхать в отель, в уютный номер под прохладой кондиционера, а юношей увозит в сторону Джемаа-эль-Фна, многолюдной улицы, полной торговцев. Они подъезжают к небольшой деревянной двери, которая оказывается входом в большое двухэтажное кафе. Их уже ждут и приветливо провожают на открытую террасу. Юноши немного удивлены, когда понимают, что это не просто кафе, а школа искусства хны, где посетители могут наблюдать за работой мастеров и даже сделать рисунок на своей руке. Пока они ожидают заказ, мастерицы окружают их, предлагая выбрать рисунки. Ясир немного смущается и не может выбрать сам, поэтому решает довериться вкусу самой мастерицы. Та с улыбкой принимается за работу. Вскоре на крохотном бугорке под большим пальцем ладони «расцветает» ветка сандала с рыжими цветками-звездами. Ясир взволнованно улыбается, увидев узор на своей руке. Ниджат медленно разворачивает свою руку, показывая белый бутон розы, который «расцвел» на его ладони под большим пальцем. Омега охает от изумления, не в силах скрыть счастливого сияния своих глаз. — Как дети малые, — тяжкий, наигранный вздох рядом сидящего юноши заставляет супругов спуститься на землю. — Да поцелуйтесь уже! — и смотрит взглядом глубоко страдающего человека. — Готово, господин, — голос юной мастерицы привлекает внимание Анхара. — Надеюсь, Вам понравится выбранный мной рисунок. — Что это? — удивлённо вытягивается лицо юноши, смотря на птицу в белом оперении с крохотной короной на голове. — Это белый кречет, господин, — поясняет девушка, чуть раскрывая ладонь омеги. — Я вывела его белой хной, чтобы подчеркнуть благородный белый цвет оперения, а корона на холке — в знак его высокой цены среди пернатых. — Это?.. — Сокол, мой господин, — терпеливо и с улыбкой рассказывает мастерица. — Почему ты нарисовала именно этот рисунок? — Анхар пытливо смотрит на девушку. — Не знаю. Я как посмотрела на вас, сразу эта прекрасная птица перед глазами встала. Вам не нравится? — огорчённо смотрит мастерица. — Я могу свести рисунок. — Нравится. Оставь, спасибо, — сухо отвечает юноша, быстро спрятав руку под столом. — Что у тебя, Анхари? — с улыбкой спрашивает Ясир. — Кобыла. С короной на голове, — чуть раздражённо отвечает юноша. Ясир не знает, смеяться ему или волноваться за деверя. Но вскоре он заулыбался ещё больше, когда муж стал кормить его карамелизированной тыквой, сладкой-пресладкой, подливая ему прохладный мятный чай. В кафе они провели не так много времени. Ниджат уводит их, говоря, что всё только начинается. Они идут пешком, и охрана плотно окружает их, хотя альфа и попросил расслабиться. Но Хэсан не думает об этом. Он уже давно ни о чем не думает, кроме работы. Никогда. Ни о чем и ни о ком. Только о работе. И об омеге, который сидит в его сознании 24/7, стоит перед его глазами и днем, и ночью, живет в его сердце, кажется, навсегда. И место, куда они направляются, является для альфы настоящим адом — местом, где его любовь была жестоко предана и растоптана. Там находится Иса, чье имя он больше не произносил с того дня. И там Джибейд, альфа, которому лучше не появляться перед ним. — Хэсан? Всё в порядке? — тихо спрашивает Ниджат, смотря на внешне спокойного альфу, но глаза которого горят странным блеском. — Да. Всё под контролем. Не волнуйтесь ни о чём, господин. — Я не об этом, ты ведь понимаешь, о чём я? — А с этим тем более всё в порядке. Обо мне не стоит волноваться, Ниджат. — А я беспокоюсь. И ты для меня не просто начальник охраны, а хороший друг. Не скрывай от меня свои переживания, мы можем разрешить их вместе, — альфа пожимает плечо Хэсана, поддерживая и показывая, что он не один. — Благодарю. Я ценю Ваше расположение, — улыбается одними губами альфа, кивая в ответ. Хэсан помнит и всё ещё немного удивлен разговором, который произошел между ними, когда Ниджат предложил забрать его омегу из Оазиса Саиди и сам был готов выступить в роли свата. Но это уже не имело значения — Иса с другим. Он много думал о том, почему так произошло. Почему его омега предпочел другого? Почему их любовь, а в том, что между ними была именно любовь, альфа не сомневался, умерла так быстро? И сейчас, на полпути к Оазису, сердце альфы нет-нет да пронзает волнение: он всё ещё любит… Невозможно сильно любит. Но Всевышний поможет, даст сил и решимости не упасть снова на колени перед омегой и вновь умолять о любви. Нет! Этого больше не случится. Хватит с него унижений и признаний.*
Базар Талаа шумит своим привычным ритмом, пестря витринами и лавками, а бойкие продавцы громко рассказывают о достоинствах именно их товаров, приглашая покупателей. Столько цветов и ароматов сразу в одном месте Ясир не видел давно. С легкой улыбкой он осматривает всё вокруг, медленно идя позади своего мужа. Но и его самого рассматривают: продавцы и покупатели восхищенными глазами провожают на всем пути, и только то, что рядом с ним его муж, сдерживает от откровенных восторгов. Сам муж тоже смотрит с улыбкой, и все восхищенные взгляды на его красивого супруга вызывают в нем чувство гордости: это его омега, его любовь, его Ясир! Аппетитный аромат жареных на гриле бараньих отбивных и горячих лепёшек, которые предлагает «Месье Фромаж», разносится по всей округе. И речь не о роскошном французском ресторане, а о бородатом и улыбчивом поваре в небольшой лавке. Но очередь к нему не меньше, чем в именитый ресторан. Ради божественного вкуса этих сочных, поджаристых отбивных на пышной лепёшке стоит отстоять хоть три очереди. Ниджат угощает всех: и охрану, и водителей, и, глядя на их довольные лица, сам жуёт с огромным удовольствием. Ясир и Анхар затихли в углу лавки, перешёптываясь о чём-то и пальчиками вытаскивая друг у друга куски мяса, смеясь тихо. А затем, буквально через два шага, следующий гастрономический рай — «Чез Хассан». Ясир думал, что лопнет, но нет — не лопнул, а съел-таки великолепный суп из знаменитых марокканских помидоров, нута, лимона и чечевицы. Не отказывается и от хрустящего шашлыка из индейки, рыбы и курицы. Анхар не отстаёт ни капли, с наслаждением поедает всё, и настроение его улучшается значительно — довольная улыбка не сходит с лица. Неведомо какие силы поддерживают их, но аромат таджина влечёт их дальше. Тут уже все сидят за большим кругом, где перед ними стоят глиняные плоские горшочки с тушёным мясом и овощами в собственном соку. С час они наслаждаются невероятно вкусной едой и непринуждённым общением, к вечеру возвращаясь в отель.*
— Ниджат, мне совсем не нравится Анхар, он чем-то очень обеспокоен, — тихо шепчет Ясир, сидя рядом с мужем на широком балконе номера, пока альфа работает за ноутбуком. — Я знаю, но это у него пройдёт скоро, — мягко обнимает его альфа, отстраняясь от компьютера. — Может, он недоволен чем-то? Я поговорю с ним, хорошо? — Поговори, но я тебе скажу — он просто бесится, — и увидев вопрошающий взгляд омеги, продолжает с улыбкой: — Бесится, что его везут на смотрины. Ему это всё, ох как не нравится. — Но ведь так заведено столетиями, это традиция, которой следуют все… Почти все, — с укором говорит юноша, сверкая глазами лукаво. — Да, — виновато опускает голову мужчина, — меня не было на смотринах. Это была невероятно большая ошибка с моей стороны. Я жалею об этом очень. Ясир смеётся звонко, прижимаясь к мужу: — Мы всё равно встретились тогда, — смущается юноша, выдыхая взволнованно. — Мы? — Я и твоя фотография, — сильнее смущается юноша. — Ох, Ясмин мне тогда все уши про тебя прожужжал. Весь интернет перерыл, расхваливал тебя. Распечатки с твоими фото раскладывал повсюду в моей комнате. — Что? — открыто смеётся мужчина. — Так он наш сводник, получается? Мне стоит его поблагодарить. И каковы были его успехи? Я произвёл на тебя впечатление? Ясир затихает, и улыбка его гаснет. Альфа понимает, что, возможно, всколыхнул неприятные для омеги воспоминания. — Прости. Ясир лишь сильнее обнимает, вздыхая совсем тихо, обхватывая его руку мягко. — Ты долго будешь ещё работать? — Час, не больше. А ты отдохни, поспи. Завтра пораньше выезжаем в ущелье, тебе там понравится. — Ты ведь знаешь — без тебя я не усну, — шепчет омега, совсем легко целуя в губы. — И мне понравится любое место, где будешь ты. Понадобилось чуть больше часа, чтобы уладить все дела и завершить переговоры, но мужчина и так очень торопился к любимому. Ясир действительно не спит и протягивает нежные руки к только что вышедшему из душа мужчине. Его просто сгребают в объятия, обхватывая, как ребёнка, и шепчут: — Спи, мой любимый. — Ниджат… — омега затихает в нерешительности. — Что, мой нежный? — Спокойной ночи, — вздыхает юноша, прижимаясь щекой к груди мужчины.*
Утреннее солнце окрашивает в розовый цвет скалы ущелья Тодра. Сами по себе они имеют необычайный желтый цвет. Невероятно мощная горная река в течение сотен лет прорезала в хребте это красивейшее ущелье, дав ему не только свое название, но и желтоватый глиняный цвет скалам. Еще издалека Ясир видит высокие пики Игиль-Мгун и Аяши, сияющие таким же розоватым светом. Ущелье встречает их сумраком узкой каменистой дороги и отвесными скалами, словно сжимающими небо. Но через несколько минут люксовый внедорожник подъезжает к обзорной тропе, с которой открывается вид на всю долину ущелья. Анхар снова, как и в Италии, требует фотографий на каждом шагу, и Ниджат снова не может отказать ему. И они снова растягивают время, любуясь каждым изгибом каменных троп. За новым поворотом начинается ледник. Склоны гор на высоте трех тысяч метров над уровнем моря укрыты снегами, сияющими на солнце, как бриллианты, а величественная вершина Тубкаля мерцает голубым светом. Белые облака плавают под их ногами в вечнозеленой мгле ущелья. За последним поворотом Тодры открываются широкие холмы Уарзазата. Ясиру кажется, что они пересекли какую-то границу или побывали в машине времени, потому что то, что они видят, словно из древности: огромные дома из красной глины, возвышающиеся по склонам холмов; одинокие пальмы у небольших грязных прудов и куцые деревья на каменистых тропинках; вокруг — необъятное синее небо без единого облака. Ясир подумал, что это место необитаемо, но вскоре видит несколько погонщиков на деревянных арбах, запряженных мулами. За этой, как оказалось, небольшой деревней стоит настоящая крепость — величественные стены из красной обожженной глины с зубчатым частоколом и узкими бойницами. Прямоугольные башни возвышаются над всей крепостью, и кажется, там стоят воины в доспехах, но, как оказалось, в древнем городе нет ни единой души. — Это всё декорации, — без особого интереса рассказывает Хэсан, пока Ниджат работает с ноутбуком, а Ясир с интересом смотрит в окно. — Это место очень популярно среди киношников. Здесь снимали много фильмов, от «Лоуренса Аравийского» и «Александра Македонского» до «Гладиатора». — Это мой любимый фильм! — восторженно кричит юноша, всматриваясь в очертания крепости и вспоминая кадры из знаменитого фильма. — О, это невероятно! Можем ли мы заехать туда? — Нас ждут у въезда в Оазис, и по времени мы немного… — Хэсан не успевает закончить фразу, как Ниджат прерывает его. — Хэсан, давай заедем. Это не займет много времени. Салман подождет. Сообщи ему, что мы немного задержимся. — О, не надо. Мы потом посмотрим, — виновато шепчет юноша, но альфа лишь улыбается и приказывает заезжать в крепость. Площадь древнего дворца, выложенная рыжим камнем, нагрета солнцем. Внутри крепости всё кажется ещё более впечатляющим. Толстые балки между домами напоминают решетчатый потолок, с некоторых из них свисают полотна красной ткани. Деревянные ставни в окнах, каменные лестницы, красная глина слегка крошится под пальцами юноши, оставляя охристую пыль. В сердце Ясира возникает непонятное волнение, когда он идёт по безжизненным улочкам. За ним следует его муж и охрана. Анхар отказался идти, сказав: «В эти пыль и грязь я не пойду». Но разве это пыль? Это вечность, застывшая в рыжих стенах, в тёплом камне, в потрескавшемся дереве. Юноша с восхищением смотрит вокруг. Ему кажется, что он попал в легенду, которая началась ещё в ущелье Тодра, и что скоро обязательно произойдёт что-то по-настоящему волшебное. — Ты знаешь, что этой крепости уже триста лет? — тихо говорит Ниджат, обнимая юношу сзади. Тот отрицательно качает золотистой макушкой. — Она принадлежала падишахам Марракеша, и последний из них покинул дворец в начале прошлого века, уступив его французским легионам. — Оставить такую красоту, наверное, трудно. Жалко падишаха, — тихо смеется юноша. — Он расстался с величайшей драгоценностью. — Нет, Ясир, ему не было жалко этих стен. Он легко покинул их, оставив дворец иностранцам, — так же тихо говорит мужчина. И, видя вопросительный взгляд омеги, продолжает: — В обмен на крепость падишах получил право беспрепятственно вывезти всех её обитателей — он спас сотни людей от смерти и плена. — Тогда это действительно самая большая ценность.*
Оазис возник как мираж среди голой каменистой земли. Эта красота из буйства зелени и цветов появилась благодаря озеру и нескольким небольшим рекам, вытекающим из него и дарящим жизнь всей долине. Пышные пальмы с изумрудной кроной листьев тянутся ввысь, а цветущие кусты дикого жасмина и душистого черного перца дурманят голову. Миндаль зреет на тонких ветвях, и о чудо, в оазисе есть яблони! Великолепные яблоневые деревья со зреющими плодами, и аромат стоит густой и сладкий. Ясир замечает группу всадников в темных берберских нарядах с тюрбанами на голове. Среди них он сразу видит шейха Саиди. Салман улыбается так, словно увидел желанное сокровище, когда Анхар выходит из машины. Сам омега более чем сдержан. — Ниджат, добро пожаловать в Оазис, — шире улыбается шейх, обнимая друга. — Добро пожаловать и вам, достопочтенная Зухра. — Благодарим за приглашение. Мы рады вновь посетить Оазис, а Ясир и Анхар впервые увидят его. — Ниджат тепло обнимает друга. — Я тоже рада вернуться сюда, сынок, — старшая омега обнимает шейха. — Надеюсь, вам понравится дворец Саиди. Добро пожаловать, — Салман говорит это чуть ли не с придыханием, глядя на Анхара, который даже не поднимает глаз. — Конечно, понравится! — Ясир восторженно улыбается и пожимает руку шейху. — Мне уже здесь нравится! Эта дорога… Этот путь сюда словно путешествие в сказку. Правда, Анхари? — Пылище, жара и камень, что в этом волшебного? — недовольно бурчит омега, пряча взволнованный синий взгляд. — Здравствуй, Салман. Необязательно было тащить нас на вашу соколиную охоту. Шейх чуть вздрагивает, и улыбка его гаснет. — Дорога утомила тебя? Я бы выслал самолёт за вами… — Всё в порядке, мой дорогой брат, мы не утомлены, дорога доставила нам удовольствие. Я давно так не отдыхал, — с улыбкой и уверенно перебивает его Ниджат, приобнимая за талию вмиг покрасневшего Ясира. — А этот омега, — смотрит на синеглазого юношу Зухра, — и так вечно ворчит. Вот если бы нашёлся альфа, что приструнил бы его, отдали бы замуж, не раздумывая. Ясир чуть воздухом не давится, смотря то на вновь заулыбавшегося шейха, то на покрасневшего Анхара, и чувствует, как тихо смеётся с них его муж и старшая омега. — Предатели, — ворчит обиженно омега, направляясь обратно к машинам. Оказавшись вновь внутри машины, Ниджат неожиданно притягивает к себе супруга, целуя нежно, но напористо. — Ниджат? — взволнованно шепчет омега, стыдливо кося глазами в сторону водителя, но мужчина лишь улыбается, горящим взглядом смотря на своего прекрасного супруга, и снова целует в уголки губ, в щёки, в носик, прижимая к себе судорожно. Разомлевший от всей этой нежности юноша не сразу понимает, что они приехали во дворец, а когда выходят из машины — ноги дрожат от нахлынувших чувств. — О-о-о! — только и смог выдохнуть Ясир, увидев мраморную площадь перед самим дворцом. Теперь юноша точно уверен, что попал в сказку, ибо то, что предстало его взору, не иначе как волшебством не назовёшь. Белый мрамор устилает весь двор, наполненный каскадными фонтанами, искусственными водопадами и прудами, вокруг которых пышным цветом цветут и зеленеют всевозможные цветы и декоративные деревья. В садах расхаживают павлины и цесарки, в вольерах свободно вышагивают, важно потягивая спины, пятнистые гепарды, рычат тигры, с голых ветвей свисают, покачивая длинными хвостами, леопарды. Ясир чуть жмётся к мужу, но охает и ахает восторженно, крутя головой вокруг. Сам дворец возвышается в четыре яруса, украшенный резными колоннами, широкими арками, куполами и шпилями башен, — и всё из того же белого мрамора. — Оазис Саиди называют жемчужиной пустыни, — наклонившись, шепчет Ниджат восторженному юноше. — В утреннем и закатном свете он сияет перламутровым светом. Они поднимаются по широким ступеням, а вокруг них почтительно кланяются прислуга и обитатели дворца. Ясир ищет глазами Анхара и Зухру, идущих в сопровождении Салмана. Он шепчет мужу, что пойдёт к омегам, и застывает, когда альфа останавливает его, чтобы пометить запястья омеги, как будто мало его аромата. Ясир смеётся тихо, находя жест альфы лишним, но когда мужчина прямо на ступенях, средь бела дня, на глазах у всех снова целует юношу, обхватив его дивное лицо ладонями, он не знает, как реагировать на столь открытое внимание собственного мужа. На негнущихся ногах Ясир идёт к широко улыбающейся Зухре и обессиленно закатывающему глаза Анхару. Он настолько смущён, что не знает, как поднять глаза, но идёт вверх по ступеням, попадая на огромную террасу, где также шумят фонтаны и повсюду расставлены лежанки с яркими шёлковыми подушками и кофейные столики меж пышных кустов хамедореи. Через огромные кованые двери они попадают в столь же огромную гостиную, обставленную в традиционном марокканском стиле, с яркой драпировкой и резными колоннами. И посреди этого великолепия, в окружении своей свиты, стоит султанша Лалла Сальма. Правительница одета скромно — в бледно-зелёный кафтан без вышивки и камней, но шёлк одеяния сам по себе невероятно красив, а массивные драгоценности из жёлтого золота изящны, несмотря на размеры. При виде неё Ясир сразу смотрит на Анхара, замечая, что у юноши выпрямляется сильнее спина и подбородок чуть вздёргивается вверх. Султанша тепло приветствует гостей, обнимая и Ниджата, и Зухру. Ясир не был ей представлен, хоть правительница и присутствовала на его свадьбе, и теперь смущённо застыл позади старшей омеги. — Познакомь меня со своим супругом, сынок, — спокойно и мягко просит султанша Ниджата, а тот с заметным удовольствием протягивает руку к супругу. — Ваше Высочество, это Ясир — мой супруг. Ясир, это султанша ибн Саиди, Лалла Сальма. — О, Всевышний, Ниджати, оставь весь этот церемониал, — с мягким укором, но улыбкой на губах говорит женщина, — ты мне сейчас ребёнка напугаешь. Подойди, дитя моё, — тянет омегу в свои объятия женщина, и юноша чувствует слабый, но нежный аромат мускатного ореха, столь схожего с ароматом Салмана. Султанша смотрит так пристально, что Ясир тушуется под её испытывающим взглядом. — Я помню тебя на твоей собственной свадьбе. Тогда ты показался мне невероятно красивым омегой, но я ошибалась — ты самый прекрасный омега, что я когда-либо видела в своей жизни. А видела я многих, поверь мне. Один гарем моего Салмана чего только стоит. И Ясир замирает, затылком ощущая пульсацию, исходящую от Анхара. Он видит, как сузились глаза Салмана, смотря на свою мать, и немного напрягся Ниджат, но султанша громко обращается к побледневшему юноше: — Анхар? Даже не заметила тебя. Добро пожаловать. — Благодарю, Ваше Высочество. Рад вновь видеть Вас, — вежливо отзывается омега, но с таким отчуждённым лицом, словно он здесь оказался совершенно случайно. — Чувствуйте себя как дома, — чуть тише продолжает приветствие Лалла, обращаясь ко всем, но изучающе смотря лишь на Анхара. — Благодарим, Ваше Высочество, — отзывается Зухра. — Вознесём молитвы Всевышнему о благословении и за удачную охоту, да не иссякнет источник радости и достатка в вашем доме, достопочтенная Лалла. — Аминь, — вторят голоса стоящих рядом. — Вечером званый ужин для всех приглашённых на праздник… — Мы не одни приглашены? — резко спрашивает Анхар, смотря немного удивлённо на Салмана. — Конечно же нет, — мягко, но насмешливо отвечает Лалла. — На соколиную охоту в Оазисе съезжаются многие родовитые семьи королевства, но только по нашему особому приглашению, — чуть ли не смеётся султанша, смотря на вспыхнувшего юношу. — А пока отдохните с дороги. Вас проводят в покои. Ещё раз добро пожаловать, — и женщина тепло смотрит на супругов и Зухру, жестом руки давая указания. Анхар столь стремительно разворачивается на каблуках, что опешившая прислуга устремляется бегом за ним, а Ясир растерянно смотрит то на мужа, то на султаншу, розовея от стыда. — Иди к Анхару, мой золотой. Потом тебя сопроводят в ваши с Ниджатом покои, а затем я жду тебя на ужине, — столь мягко обращается Лалла к уже бледнеющему юноше. Ясир взволнованно кидает взгляд на мужа, получая нежный взгляд, полный обожания, и уверенный кивок в знак согласия, и лишь потом он удаляется, поклонившись султанше. Едва Ясир и Зухра отходят к сверкающему позолотой лифту, Лалла выдыхает встревоженно: — Всевышний, во что вы меня втянули? Мне кажется, я перегнула палку, мой бедный мальчик и так взволнован этими смотринами, а вы ещё заставляете меня играть роль злой и сварливой свекрови, которая против собственной невестки, — причитает страдальчески женщина, смотря на тихо смеющихся мужчин. — Салман, сынок, может, не надо? Ты мне его даже обнять не позволил, мой прекрасный мальчик… — Всё так и надо, достопочтенная Лалла, — отвечает за друга Ниджат, — моему брату это будет полезно. Пусть побесится сильнее, для него чувства до сих пор игра, забава. Я знаю, мой брат думает, что любовь — это когда играешь в кошки-мышки. Но нет, пусть поймёт наконец, что чувства надо не просто заслужить, но и самому иметь мужество завоёвывать сердце альфы. Так что придерживаемся плана, все это поняли? — на что получает обречённые взгляды матери и сына. — Всё будет хорошо, Салман, — улыбается мужчина, сияя ямочками на щеках. — Ниджати, твой супруг — просто ангел во плоти. У него нет ещё одного брата для моего Сабири? — шутливо спрашивает султанша, но тут же грустнеет. — Мне не хватает Зейнала, мои дорогие. Он же как мой четвёртый сын! Как же так, мои хорошие? Неужели нельзя ничего исправить? Оба мужчины вмиг мрачнеют, но Ниджат всё же выдыхает горестно: — Я признаю — мне самому его очень не хватает. Зейнал — часть меня, часть моей души, моя кровь, но… Как мне принять и простить предательство? Ведь дело даже не в том, что он потребовал моего супруга, а больше в том, что он требовал этого прилюдно, призывая в свидетели наших близких людей. Я молчу про его отношение к собственному супругу, что привело в конечном итоге к трагедии, которой я и врагу не пожелаю. — Но сынок… — Только отчаянное обстоятельство заставит меня вновь заговорить с Зейналом и принять его в моём доме. Я всё сказал, — отрезает мужчина, отворачивая взгляд от опечаленной женщины, в чёрных глазах которой стоит влага, — прости, Лалла. Что может сказать женщина, почти что мать для этих мужчин, остающихся для неё всё ещё мальчиками? Для Лаллы и Зейнал, и Ниджат равны, обоих она любит как собственных сыновей, и здесь она не может кого-то из них оправдать, а кого-то обвинять. — Всевышний, не оставь их в своей помощи и освети им сердца прозрением. Пусть найдут они покой души и счастье в сердце. Всевышний, благослови моих детей. — Аминь, — шепчет Салман, а после обнимает мать тепло. — Они обязательно помирятся, но не скоро, всему своё время, мама. — Я надеюсь, что как можно скорее. А сейчас иди к отцу, он ждёт тебя. — Сабир здесь? — настороженно спрашивает мужчина, но видит вновь опечаленные глаза матери и тихое покачивание головы. Салман ничего не говорит, лишь целует руку женщины и уходит. Едва султанша скрылась из вида, шейх быстро набирает брата. — Где тебя черти носят, бестолочь? — «Ты прекрасно знаешь где я нахожусь. На мне твой жучок и я у тебя как на ладони, брат!» — Я не имею в виду место, где ты находишься, паршивец. Чтобы в ближайшие часы покинул свой Бахрейн и вернулся в Оазис. Если тебя не будет к утру дома, я вышлю Джибейда, и тебя приволокут, как собаку. Мать не видела тебя два месяца, хотя тебе с твоим чёрствым сердцем не понять, что значит тоска по любимому человеку. Ты меня понял, Сабир? — «Да понял я! Хватит на меня орать!» — младший шейх закипает на том конце провода, но не бросает трубку, а после совсем тихо спрашивает: — «Анхар… там, в Оазисе?» — Да. Я жду тебя, — строго говорит старший, но после тоже смягчается. — Мы все тебя ждём, Сабир. Не заставляй маму страдать ожиданием. — «Вылетаю», — после некоторой паузы говорит младший, и звонок сбрасывают, а в сердце Салмана боль — его младший брат страдает и совсем одинок.***
Анхара трясёт, хоть он и пытается сдерживаться. Зухра, пыхтя, быстро заходит за ним в комнату, когда юноша с силой швыряет небесно-голубую накидку от Gucci на великолепную резную кушетку и буквально рычит: — А-а-а! Я задушу этого альфу, пусть только попадётся мне! К чёрту эти смотрины, к чёрту Салмана и всю его семейку! — Замолчи сейчас же, негодный ты омега! Да как ты смеешь говорить так про достопочтенную династию? — Я смею? Как они смеют выставлять меня как… — Анхар давится, не в силах подобрать сравнение, но всё же выкрикивает довольно громко: — Как кобылу! Так они ещё смотреть будут, разглядывать, кто породистей, родовитей и больше подходит их ненаглядному шейху! — Анхари? — Ясир заходит с взволнованным лицом, сжимая нервно пальцы. — Что случилось? Прошу, потише. — И ты туда же?! — шипит омега, но быстро замолкает, не желая обидеть затя. — Всё, умолкаю, иначе и я, и все пожалеем об этом. — Вот и правильно, — строго заключает Зухра, ещё строже смотря на Анхара. — И чтоб через два часа спустился к ужину в кафтане. Понял меня? — Я не взял с собой ничего такого… — Я сама тебе положила, паршивец такой. Думаешь, я не знаю твои проделки?! Чёрта с два! — ругается пожилая женщина, вызывая искреннее изумление у обоих юношей. — Чтобы вёл себя как омега, воспитанный в добропорядочной семье! — но потом добавляет чуть мягче: — Анхар, не позорь своего дядю и брата. Будь благоразумен, — а после Зухра покидает их. Ясир выглядит ещё взволнованней, когда смотрит на побледневшего деверя и подходит к нему, обнимая мягко. — Анхари, мой хороший, не расстраивайся так, прошу. Салман любит тебя, и семья его примет тебя с большой радостью, вот увидишь. — Я спокоен, Ясир. Всё хорошо. — Я так не думаю. Ты расстроен тем, как приняла тебя султанша? Или тем, что ты… не единственный претендент? — осторожно спрашивает юноша, пытаясь заглянуть в глаза Анхару. Анхар молчит некоторое время, отворачивая бледное лицо, но всё же отвечает, так и не поворачиваясь к юноше, да так тихо, что Ясир еле слышит: — Что Салман выберет не меня. — Скорее луна и солнце поменяются местами, чем шейх хоть посмотрит на кого-то другого. Этого тебе точно не стоит опасаться, Анхари. Твой альфа любит тебя, это чувствуется сразу. Ты в его родном доме, скоро станешь частью его семьи, не думай ни о чём плохом. Чтобы успокоиться, Анхар стал раскладывать вещи, действительно доставая нарядные кафтаны, что положила заботливая Зухра. Юношу разрывают сомнения, что одолели его ещё с самого начала поездки, и признаться в них даже самому себе сложно. В голове у омеги засела мысль, что он не пара шейху, что не достоин его любви и откуда у него такая неуверенность, он и сам не понимает. Ведь он же Анхар Гулам! Единственный брат Ниджата Гулама, баловень судьбы, невероятно эффектный омега, мечта любого альфы, но почему-то рядом с Салманом чувствует себя ничтожным, жалким, неуверенным в себе мальчишкой. Да, он чувствует любовь и желание альфы, видит его взгляд, полный обожания, его заботу, но какого чёрта у него в мозгу растерянность, что всего этого он не заслуживает?! Ясир беспокойно наблюдает за нервными движениями Анхара, сидя на низкой кушетке, когда слышит тихий кошачий писк, а в следующую секунду к нему на колени прыгает грациозное существо с невероятной рыжей шёрсткой. Кошка мгновенно притирается к удивлённо охающему юноше. Ясир от неожиданности поднимает руки к груди, не смея трогать гибкое животное, а рыжеватое чудо всё сильнее изгибается, трётся, мурлычет, и он решается потрогать ласковое существо на своих коленях. — Откуда ты, рыжая киса? Какой ты красивый, — шепчет юноша, поглаживая короткую блестящую шёрстку и длинные острые ушки. — Анхар, смотри, кто к нам пришёл. Какое рыжее чудо, — улыбается юноша, смотря на деверя, всё ещё нервозно раскладывающего, вернее, разбрасывающего, одежду. — О, кошка, — не глядя отвечает он. — Ну, учитывая, сколько кошачьих мы видели в вольерах дворца, свободно разгуливающий рыжий кот — ещё ничего. В комнату вбегает молоденькая прислужница, кланяясь в три погибели и извиняясь за вторжение незваного гостя, но когда вслед за ней входит омега, Ясир теряет дар речи — таких крутых бёдер и тонкой талии юноша не видел ни у кого. Походка омеги столь же грациозна, как у рыжей кошки, узкие плечи горделиво развёрнуты, тонкие руки вдоль стройного тела не шелохнутся, как у моделей на подиуме. Длинные рыжие волосы мягкими волнами струятся по спине и плечам, синие глаза светятся улыбкой, как и пухлые, идеально очерченные губы. Вместо традиционного кафтана на омеге набедренная повязка из вышитого алого шёлка и короткий жилет пыльно-розового цвета, расшитый золотым орнаментом. Оголённая кожа живота и спины сияет плотным золотистым загаром. Стройные ноги с соблазнительными икрами обуты в сандалии с заострёнными носками. Тонкие запястья в золотых браслетах, массивные серьги в мочках ушей, проколотый пупок с сияющим бриллиантовым пусетом — омега просто невероятен! Всю комнату обволакивает приторным запахом жасмина — ароматом незнакомого омеги. — Барбареско, вот ты где! Ох, простите, мой кот любит иногда убегать к чужим людям, — улыбается красивый омега, подходя к Ясиру и протягивая руку, но кот ни в какую не отходит от юноши, всё притираясь к его рукам. — Изменщик, — беззлобно шипит незнакомый омега, всё также улыбаясь. — Ну да ладно, я всё равно шёл именно к тебе, — пристально смотря на юношу, говорит омега и без приглашения садится перед Ясиром в глубокое кресло, полностью игнорируя Анхара, застывшего у чемоданов с одеждой в руках. Ясир смотрит недоумённо, чуть склонив голову вбок. — Простите? Я… — Я Шейл, — тут же протягивает руку для пожатия рыжеволосый омега, и Ясир чувствует столь крепкий обхват ладони, что снова замирает, смотря на вошедшего. — Всевышний, ты невероятно красив! Я так и знал! Знал, что господин не мог выбрать менее красивого омегу. Силы небесные, ты как малиик (ангел). — Ох, нет, — выдыхает с улыбкой Ясир, — я не… — Нет, что ты, не извиняйся. Я, как только увидел тебя, сразу понял: ты избранник нашего господина, омега Гулам. Ничего, что я при твоём прислужнике говорю такое? Хотя это уже всем во дворце известно. — О нет, это не… — и Ясир смотрит на деверя в попытке обозначить его правильно, но Анхар быстро прикладывает палец к губам, призывая юношу молчать, глазами зыркая строго. Ясир почему-то принимает эту игру и продолжает, уже смотря на Шейла: — Ничего страшного, всё нормально. — О, Всевышний, мы все были так взбудоражены, когда объявили о смотринах, — театрально возводит руки омега. — Я слышал, что избранник старшего господина — дурной и невоспитанный омега, страшный, как сын шайтана. Говорили даже, что у омеги плохая репутация и он был в некоторых… щекотливых ситуациях. Я так переживал за нашего любимого господина, что он, такой сильный и красивый мужчина, попал в сети какого-то недостойного. Но, смотря на тебя, все мои сомнения развеялись — ты невероятен. Да как можно было говорить про тебя, что ты некрасив?! Хотя, помнится, что рассказывали о каштановых патлах и выпученных глазах. Ясир смотрит на своего подозрительно спокойного деверя, снова переводя взгляд на Шейла, и не понимает, почему Анхар до сих пор не вцепился в рыжие волосы сидящего перед ним омеги. — Завтра утром мы выезжаем в пустыню, где и пройдёт сама соколиная охота. Кроме молодых наследных принцев также приглашены некоторые знатные семьи из Саудовской Аравии — родины нашей прекрасной госпожи Лаллы Сальмы. Но ты затмишь всех омег в этом дворце, — с такой же широкой улыбкой говорит Шейл. — Вы так меня расхваливаете, хоть и красивы не меньше меня. А кем Вы приходитесь семье Саиди, простите за любопытство? Омега смеётся звонко и громко, откидывая голову, расплёскивая руками от хохота. — Скажем так, — чуть успокаивается омега, — я скорее из «семьи» старшего шейха, господина Салмана. Я его фаворит, первый омега в его гареме, — затихает Шейл, пристально смотря на Ясира, лицо которого буквально превратилось в непроницаемую маску. Ясир медленно смотрит на Анхара, понимая, что фарс затягивается и он больше не будет притворяться и смотреть, как его деверь сам себе делает больно. Он открыл было рот, чтобы поставить на место этого «фаворита», как его опережают. — Ты что здесь делаешь? — высокий и строгий голос Искандера, стоявшего в дверях, заставляет вздрогнуть всех. — А ну пошёл отсюда быстро. И забери своего блохастого. — Это Барбареско, — возмущается Шейл в упор смотря на вошедшего телохранителя. — Его мне сама султанша подарила. — Чтоб духу твоего здесь не было, — столь же спокойно заявляет Иса, и «фаворит» мгновенно ретируется, на прощание быстро обнимая опешившего Ясира: «Увидимся за ужином», тихо шепчет он юноше. — Там тебя не будет, Шейл, — категорично заявляет Иса, строгим взглядом провожая омегу. — Искандер, — Анхар буквально бежит к нему, бросаясь в объятия, и Ясиру кажется, что он сейчас заплачет: — Иса, как хорошо, что ты здесь. — Ну куда я денусь, дорогуша? Оазис теперь место моего постоянного обитания, пока контракт не закончится. Здравствуй Анхар, я скучал по тебе, — мягко шепчет рослый омега, всё также обнимая юношу. — И я… И я очень скучал по тебе, Иса, — задушенно пищит Анхар. — Ты ведь не собираешься плакать, маленький омега? Правда ведь? — чуть смеётся старший, отодвигая от себя юношу и смотря в его блестящие от слёз глаза. — Собираюсь, — плаксиво ворчит Анхар, морща нос и поджимая губы. — Э, нет. Сначала ты познакомишь меня со своим красивым зятем, — улыбается мужчина, переводя взгляд на притихшего и растроганного от увиденной картины юношу. — Я Искандер, — протягивает руку мужчина, — друг этого взбалмошного омеги. И как только вы его терпите?! — за что получает тык локтем в бок. — Я Ясир, — улыбается юноша, пожимая руку мужчине, — и Анхар самый замечательный деверь на свете. Я его очень люблю, — шепчет юноша, получая в награду добрую улыбку Анхара. — Это взаимно, — также шепчет синеглазый омега, всё ещё держа за руку Искандера. — Надеюсь, Шейл не наговорил вам ничего, что могло бы тебя расстроить? — обращается он к Анхару. — Скажем так, он старался, но мы на такое не ведёмся, правда, Анхари? Но тот снова молчит, а синие глаза снова подозрительно заблестели. Ясир понимает: Анхар не хочет плакать при нём. — Я оставлю вас, поговорите друг с другом. Я проведаю, как там Зухра устроилась. Едва Ясир скрылся за дверью, слёзы неконтролируемо начинают течь из синих глаз, и он всхлипывает, снова падая в объятия Искандера. — Я не нужен ему! — тихо рыдает омега. — Он также меня бросит, как и Сабир! Я никому не нужен! — Э-ээ, тихо, тихо! А ну, быстро успокоился. Кто тебе такое сказал? Да старший шейх от тебя без ума. По всему миру за тобой таскается. Кобылу для тебя купил в Испании, андалузской породы. Ну чего ты, Анхар? А Анхар ещё громче от этих слов плачет. — Да это я как кобыла на базаре. Меня привезли как товар на рынок, и все родственники будут рассматривать меня: взвешивать, зубы осматривать, шкурку трогать… Противно. Но ещё противнее, что меня ещё будут выбирать из остальных претендентов! — Каких других претендентов? Нет никаких других. Ты один приглашённый омега, в смысле незамужний. Да откуда такие мысли, в конце концов? — Я чувствую. — Да вы посмотрите, чувствует он! — показушно сокрушается Иса, посмеиваясь над плачущим юношей. — Ты всё себе напридумывал, дорогуша. Нет никого в жизни старшего шейха, кроме тебя. — Но этот Шейл… — Гарем положен наследному принцу по закону, и он альфа с альфими потребностями, — чуть строже говорит мужчина, приводя в чувство омегу. — А вот ты имеешь полное право потребовать распустить гарем после объявления помолвки. — Но султанша… — снова пытается протестовать юноша. — Она его мать. Это абсолютно естественная материнская ревность. Пойми, нашёлся омега, которого сын будет любить больше её самой. Но она примет тебя, потому что видит, как любит тебя господин Салман. — Правда? — тише спрашивает Анхар, вытирая слёзы и смотря глазами, полными надежды, на мужчину. — Правда, — улыбается тот, но после снова говорит строго. — Никогда не сравнивай господина Салмана и младшего шейха. Это абсолютно разные люди и характеры, хоть оба и не способны на предательство. И господин Сабир не бросал тебя, он просто не принял тебя, ты ведь помнишь это? — спрашивает Иса, получая в ответ молчаливый кивок. — Неужели ты думаешь, что после того, как господин Салман наконец-то получил твоё согласие и надежду, что ты сможешь полюбить его, он откажется от тебя? — Я уже не знаю, что и думать, Иса, — обречённо выдыхает юноша. — Помнишь, я как-то хвастался тебе, что он будет у меня на поводке, что помучаю его немного? Всевышний, как я ошибался! Это я у него на поводке и довольно коротком. Помани меня, Салман, побегу, как собачонка. И это он мучает меня — я ревную, Иса! Ревную его ко всем! Всем, кто был до меня, есть сейчас вокруг него… Ко всем! Мне кажется, что я самый недостойный из всех омег мира. — Немедленно прекрати это! Ты ли это, Анхар? Где тот омега, чью гордую осанку и вздёрнутый подбородок я помню? Где твоя уверенность в собственной неотразимости? Где Анхар Гулам, которого я знаю? — Я опустошён этими чувствами, Иса. Я знал, что от любви ничего хорошего ждать нельзя, всеми силами противился этому, а в итоге всё равно полюбил. — И это очень хорошо, Анхари. Потому что и тебя любят сильно. А то, что ты страдаешь от любви, это тоже хорошо, — и юноша смотрит на мужчину удивлёнными глазами. — Теперь ты можешь понять, что чувствовал шейх, безответно любя тебя, поймёшь его сердечные муки. — Не напоминай, Иса… — Нет, напомню и буду напоминать каждый раз, когда в твоей дурной голове снова возникнет хоть малейшее сомнение относительно чувств старшего шейха. Никогда в жизни не забуду, как он плакал посреди барханов той ночью, когда ты, паршивец, отказал ему. Не забуду его глаза, когда ты оставил его у трапа самолёта в Абу-Даби, послав его чувства куда подальше. — Плакал? Из-за меня? — Анхар не может поверить в услышанное. — Из-за тебя он много чего делал: срывал переговоры, отменял встречи, пролетал полмира, круглосуточно контролировал твоё местонахождение и твоё состояние, и при этом ни разу не пытался контролировать тебя, а… — Заботился обо мне, — тихо договаривает за друга юноша. — Да. И теперь ты ноешь, как дитя малое, что ты не нужен, что тебя бросят и не любят. И тебе не стыдно? — О, Иса, ты послан мне небесами, — крепко обнимает друга юноша. — Прости меня, я идиот. — Да уж, — смеётся старший, обхватывая лицо юноши, и смотрит так серьёзно: — До ужина меньше часа, а ты заплаканный, с опухшим носом, с красными глазами, чёрт знает как выглядишь. И вот так ты собрался завоёвывать свою будущую свекровь и заткнуть за пояс этого… фаворита? Глаза юноши в миг загораются и широкая улыбка освещает его лицо. — Это мы ещё посмотрим, кто кого заткнёт! — Вот это мой Анхар, вот это я тебя узнаю. За дело, дорогуша. — Иса, — снова обнимает его юноша и сипит, уткнувшись в его плечо, — спасибо, — а после, немного опомнившись, смотрит на него взволнованно и шепчет быстро: — Ох, я такой нехороший, даже не спросил, как ты. Ты видел Хэсана? Вы поговорили? Иса, я ведь и за тебя волнуюсь. Мужчина замирает на несколько секунд с застывшей улыбкой, а затем смотрит тепло: — Всё хорошо, Анхар, обо мне не нужно беспокоиться. — Так вы виделись? — Нет, — снова после некоторой паузы отвечает мужчина. — Но Иса… — Я сказал — всё в порядке. Мы давно поговорили и всё выяснили. Ни к чему другие разговоры. — Но Хэсан… — Готовься к ужину, маленький омега, — и, чмокнув его в щёку, мужчина уходит. Да, не нужны им никакие разговоры, всё давно между ними кончено. Не нужно им видеться, по нему точно не скучают. И аромат альфы, который он чувствует даже через все стены дворца, ему не надо так жадно вдыхать. И уж точно не нужно озвучивать, как сердце омеги замерло, едва он ощутил сладкий и любимый аромат лимона, как сознание помутилось от близости альфы и колени задрожали от нахлынувшего чувства — он всё ещё невозможно любит Хэсана! И, кажется, будет любить до конца своих дней. Чувство, что сейчас он отдал бы всё за один только взгляд серых глаз, накатывает на омегу, и он понимает: если Хэсан заговорит с ним, то у него не будет сил и дальше притворяться равнодушным. Сотни раз Иса вспоминал момент их расставания: глаза альфы, полные боли, а после — полные ненависти. Хэсан уверен, что Иса теперь с Джибейдом, пусть и дальше так думает. У него было время подумать над своим поступком, и каждый раз омега приходил к одному и тому же выводу: он поступил правильно. Только вот слёзы в подушку и омежий скулёж в сжатый кулак от бессилия перед своей любовью говорили об обратном. Аромат альфы ударил в нос слишком сильно. Иса поднимает голову в недоумении и осознаёт, что находится на террасе перед служебным входом, а во дворе снуют туда-сюда альфы и беты из охраны султана, старшего шейха и господина Гулама. Иса не должен здесь находиться, ему положено быть на омежьей стороне дворца, и он не понимает, как он оказался в этом месте. Видимо, ноги сами принесли его, и он, ведомый ароматом альфы, не понимал, куда идёт. — Вам что-то нужно? — интересуется один из мужчин охраны шейха. — Что-то случилось? Иса, застывший взглядом на Хэсане, стоящем в группе своих людей, видимо, обсуждая предстоящую охоту, не сразу понимает, что разговаривают с ним. Лишь со второго обращения омега растерянно смотрит на говорившего альфу. — Н-нет, ничего не нужно… Всё в порядке, — он снова бегло смотрит на Хэсана, на лице которого не дрогнул ни один мускул, а после разворачивается и уходит с террасы. Сердце стучит бешено, пытаясь пробить грудную клетку. Кровь схлынула с лица омеги. Колени дрожат, как у больного, и дыхание сбилось вмиг — Хэсан, Хэсан… Хэсан пульсирует в голове, горит в крови, разрывает сердце, и отчаяние, наворачиваются глупые слёзы на глаза — альфа даже не посмотрел в его сторону!***
Ясир едва направился к лестнице, ведущей на этаж выше, как чьи-то цепкие пальцы хватают его за локоть и тянут к арочному проёму окна, пряча за бархатные шторы. Юноша охает изумлённо, когда видит перед собой Шейла: — Ты? — громко шипит юноша, а рыжеволосый омега прикладывает ладонь к его губам. — Тише. Я только хочу узнать. Ясир, он поверил? Я смог его убедить? Скажи, он приревновал? — Что? — изумлённо таращит глаза юноша. — Ты знал кто я? — Конечно, ты прекрасный супруг Ниджата Гулама. Так омега господина поверил в то, что слышал? Прошу, скажи мне. — Я не понимаю. Ты знал, кто я, знал Анхара, тогда зачем весь этот цирк? — заслуженно сердится юноша, с укором смотря на Шейла. — Я знаю, омега Гулам не принимает господина, отталкивает его, мучает отказом. Я решил, что, если заставлю его ревновать, если скажу, что он может потерять шейха из-за своего упрямства, то, может, омега Гулам посмотрит на моего господина по-другому, примет его? — Шейл затихает, с надеждой смотря на Ясира, а тот смотрит ещё подозрительней. — Зачем тебе это? — строго спрашивает Ясир. — Ты же фаворит господина Салмана и потеряешь его внимание после женитьбы. Твои желания немного странные для гаремного омеги. Шейл молчит несколько секунд, нервно покусывая губу, опустив синий взгляд в пол, но потом всё же отвечает тихо: — Если господин шейх женится, его супруг может потребовать распустить гарем, и нас отпустят: кого к родителям, с большими почестями и приданым, а кого замуж… по желанию. Я решил… если омега Гулам приревнует меня к господину, то, может, захочет избавиться от меня, и тогда… я смогу уйти. — Тебе плохо с господином Салманом? Тебя… обижают в гареме? — осторожно спрашивает Ясир. — Ох, что ты? Нет, конечно. Господин очень заботливый и ласковый альфа. Он великолепный любовник и… — О, без подробностей! — поднимает руки в протесте юноша. — Я люблю другого альфу, — выпаливает Шейл, испуганно смотря на Ясира, — очень люблю. И хочу принадлежать лишь ему. Ясир изумленно распахивает глаза, открывает рот, но закрывает, не зная, что сказать. — Пусть омега Гулам согласится стать супругом господина, убеди его, а уж я ещё подолью масла в огонь, да так, что меня ещё до свадьбы вышвырнут. Убеди его, прошу, помоги мне, прекрасный Ясир. — Ты так любишь своего альфу, что покинешь этот великолепный дворец, оставишь сытую жизнь в достатке, живя, не зная проблем до конца своих дней? — восторженно шепчет юноша. — Да! Не раздумывая ни секунды! Лучше день в хибаре рядом с моим альфой, чем вечность в этом дворце без него, — проникновенно шепчет рыжеволосый омега, ближе склоняясь к юноше. — Твой альфа здесь, во дворце? — совсем тихо шепчет Ясир, словно боится, что их подслушают. — Да, — после некоторого молчания говорит Шейл, окончательно доверяясь юноше, — его зовут Джибейд. Он альфа, которого я люблю бесконечно. — Что ж, — улыбается довольно юноша, пожимая руки Шейлу, — тебе не нужно ни о чём беспокоиться. Анхар принял свою судьбу, а уж шейх его точно не отпустит. И ты будешь со своим альфой, обещаю тебе.***
Ниджат ждёт своего омегу в отведённых для них покоях. Когда Ясир видит своего альфу, застывает, смотря широко распахнутыми глазами на… принца из сказки. На мужчине расшитая жемчугами и серебряными нитями туника из чёрного шёлка и шаровары серого цвета, открывающие щиколотки сильных длинных ног. Алая накидка перекинута через плечо и завязана на боку крупной завязкой. Сандалии из чёрной кожи с серебряными узорами, массивные браслеты на предплечье и запястьях, длинные серебряные цепи на шее — Ясир не узнаёт своего мужа. — Иди ко мне, моя дивная роза, — тихо зовёт его мужчина, и юноша шагает, как под дурманом. А дальше — сумасшествие рук альфы, сумасшествие его прикосновений. Мурашки проходят по телу омеги табунами от голоса мужчины: «Я помогу тебе переодеться», и юноша ничего после этого не соображает. Его белый кафтан отправляется в полёт, приземляясь на широкую кровать, а пальцы мужа невесомо блуждают по груди омеги, скользят по тонкой шее, зарываются в волосы. Ясир дрожит от этих лёгких касаний и непонимающе хлопает ресницами, смотря на альфу. А мужчина улыбается так сдержанно, словно скрывает какой-то секрет, и медленно заправляет руки юноши в рукава шёлкового кафтана, такого же, как и на нём самом, но с золотым цветочным орнаментом, и также медленно натягивает на плечи, тянет ткань вслед за ладонями, заставляя омегу дрожать сильнее. Мужчина улыбается также мягко, когда скользит горячими ладонями по животу юноши вниз, к завязкам штанов, и, замечая, как напрягся Ясир, шепчет столь страстно: «Надо надеть шаровары», что юноша чуть не падает от задрожавших вмиг коленей. Странный полувсхлип-полустон сорвался с губ омеги, когда он, запрокинув голову, цепляется за плечи мужчины. Он охает столь испуганно-изумлённо, когда альфа медленно садится на колени, глаз не спуская с лица омеги, и тянет брюки вниз — медленно, крепко обхватив пальцами края ткани. Мужчина видит, как расширяются зрачки в нежных глазах омеги, как распахиваются пухлые губы в судорожном выдохе, чувствует, как маленькие пальчики сильнее сжимают его плечи. Дрожь проходит по телу и самого мужчины, когда он отпускает ткань брюк, падающих к ногам юноши, и раскрытыми ладонями проводит медленно по обнажённой задней части бедра, ныряя в изгиб коленных чашечек, спускаясь по голени, обхватывая тонкие щиколотки. — Ниджат… — стонет омега, когда большие ладони мужчины тянутся вверх в обратном направлении от щиколоток до тазовых косточек. — Ниджат… прошу… — чего он просит, он сам не знает, но облизывает вмиг пересохшие губы. А мужчине не нужно ничего объяснять — он приподнимается над дрожащим юношей, обхватывая его лицо ладонями. Все мысли исчезают вмиг, и мир перестаёт существовать, когда губы мужчины накрывают его в чувственном влажном поцелуе, но таком коротком, что омега хнычет разочарованно. — Ты об этом просил? — хриплый шёпот прямо в пылающее ушко омеги заставляет сбиться его дыхание. — Да… — признаётся юноша, не в силах смотреть в глаза мужчине. — Ты ведь помнишь, моя дивная роза, — волнующий шёпот теперь на другое ушко: -Я сделаю всё, о чём бы ты ни попросил. Только скажи, мой нежный омега, всё будет так, как ты захочешь. — Да, — юноша забыл все остальные слова, он хочет только соглашаться со своим альфой, с каждым его словом, с каждым его движением. Но он слышал главное: о чём бы он ни попросил, будет исполнено. — Поцелуй меня! Мгновенно его губы снова накрывают и целуют до потемнения в глазах. Руки переплетаются, а альфа смотрит ожидающе — он ждёт… ждёт, когда омега снова попросит, позовёт. Ясир дышит судорожно и почти готов сказать то, от чего уже краснеет и пылает стыдом, но крошечная часть здравого смысла, что ещё не утонула в страсти, говорит, что они во дворце Саиди, что их ждут на званом ужине и то, что сейчас происходит, почему-то называется переодеванием. — Нас… ждут на… ужине, — юноша ожидал чего угодно: напора, разочарования, даже того, что его могут заставить, но абсолютно не ожидал улыбки мужчины и лёгкого чмока в щёку. Ниджат спокойно и медленно продолжил одевать его, в то время как юноша всё не может успокоиться, вздрагивая и тихо постанывая от каждого прикосновения. Он дрожит, когда мужчина надевает на него драгоценности, склонившись к его шее, пальцами скользя по длинным серьгам в ушах, по тонким запястьям, цепляя браслеты и кольца на пальчиках. И даже то, что мужчина, сияя ямочками на щеках, расчёсывает волосы супруга, приводит бедного юношу в такой трепет, что пальцы на ногах поджимаются от невероятной неги. Они под руку проходят в огромную роскошную столовую, где уже собрались с два десятка гостей — и альф, и омег, и все с особым интересом смотрят на юношу. Ниджат знакомит его со всеми, начиная с самого султана Саиди и принцев Сафара и Мукрина, наследников короля Саудовской Аравии. Юноша не особо запомнил их лица и имена, как и других именитых гостей, находясь в лёгкой прострации из-за того, что произошло в спальне. Он сидит тихо, почти не разговаривает, изредка отвечая на редкие вопросы султанши и некоторых гостей, практически не прикасается к еде, великолепной и вкусно пахнущей — кусок в горло не лезет от волнения. А муж снова кормит его на глазах у всех присутствующих, не стесняясь и не стыдясь, он ухаживает за своим омегой, шепча на ушко попробовать то или иное блюдо и запить его сладким малиновым шербетом или мятным чаем. Ясир понятия не имеет, как он выглядит — его одевал и наряжал его собственный муж, он не знает, насколько красив с зацелованными розовыми губами, сияющими от возбуждения потемневшими глазами, лихорадочным румянцем на скулах и небрежно уложенными волосами, золотой волной струящихся по плечам. Грудь его мягко вздымается, пальчики чуть подрагивают от вибрации в голосе мужа, абсолютно спокойно общающегося со всеми, и вид его никак не напоминает о том, чем они занимались в спальне. И всё же взволнованный взгляд юноши падает на Анхара, что сам на себя не похож: тих, скромен и немногословен в общении, не смеётся, хоть и Ниджат, и сам султан порой шутят и рассказывают смешные истории из жизни, а лишь сдержанно улыбается. Анхар сидит прямо, держа осанку, словно за спиной стоит Зухра с веником, готовая понадавать, если он опустит плечи хоть на сантиметр или согнёт локти чуть сильнее. Но довольная внешним видом Анхара Зухра сидит рядом, добродушно улыбаясь и тепло общаясь с другими гостями, бросая одобряющие взгляды на синеглазого юношу. Анхар правда очень старается выглядеть приличным и воспитанным омегой, сдерживая себя и свои порывы, поджимая губы, чтобы не засмеяться от души, и всё чаще ловит какой-то недовольный взгляд Салмана, хмурящего брови всё сильнее. Да что ещё нужно этому альфе?! На юноше расшитый кафтан, золотые украшения и даже браслет, подаренный им самим. Он тих, и весь его вид выражает полное смирение, а альфа смотрит, словно ему не нравится, как ведёт себя омега. Анхар призывает Всевышнего дать ему терпения и сил не вцепиться в нахмуренное лицо Салмана прямо сейчас.*
Ясир не помнит, как они возвращаются в комнату, как золочённый лифт поднимает их, как их шаги утопают в пышном ворсе бесценных ковров. Он ловит каждый вздох мужа, каждый огненный взгляд, вздрагивает от каждого лёгкого пожатия ладони. Сознание возвращает в реальность, когда он оказывается перед разложенной постелью, медленно снимая украшения с себя. Ясир огромными глазами смотрит на мужа, что всё так же спокойно улыбается. Глаза альфы излучают желание, но в них нет нетерпения, вожделения, а лишь любовь. Невероятным усилием воли Ясир отворачивается и направляется в ванную комнату, но у самых дверей застывает и чуть в обморок не падает от собственного бесстыдства, когда говорит уверенно: — Я бы хотел принять душ вместе с тобой. О, Всевышний! Он это сказал, глядя ему в глаза! Но падать в обморок некогда — мужчина медленно направляется к нему, словно ждал этих слов. Ниджат, на ходу снимая кафтан с плеч, сам заводит его в душевую комнату. Назвать это просто душевой язык не поворачивается — она полностью отделана самым редким и дорогим видом мрамора небесно-голубого цвета, а душевая система под тропический дождь хлещет сверху из огромной прямоугольной стойки. Упругие струи воды падают на широкие плечи мужчины, шагнувшего под воду, глаз не спуская с раздевающегося омеги. Картина обнажённого по пояс альфы, стоящего под потоками горячей воды, лишает юношу последних остатков разума. Глаза отказываются воспринимать что-либо ещё, кроме голого торса, крепких мышц груди, бугрящихся бицепсов и длинных пальцев, зарывающихся в мокрые волосы, оттягивая их назад со лба. Ясир выдыхает судорожно, полностью снимая с себя одежду, и дрожит, когда спускает вниз тонкое кружевное бельё, смело перешагивая через него и направляясь к ожидающему его мужчине. Спина сразу чувствует холод голубого мрамора, когда он оказывается прижат к нему крепко, а руки мужчины обхватывают его под бёдрами, заставляя оплести ногами его поясницу. Ясир откидывает голову, открывая шею — он хочет прикосновения губ именно туда, где бешено бьётся жилка пульса, а потом вниз, к ключицам, к груди, к сердцу, и абсолютно не удивляется, когда альфа, словно прочитав его мысли, делает всё это с ним. Теперь они оба под струями, мягким дождём, падающим на них, а поцелуи под непрерывным потоком так волнующи. Ясир окончательно сходит с ума, опуская ладони на талию мужчины и скользя вниз к ягодицам, оглаживая их через мокрую ткань брюк. — Хочу трогать тебя везде, мой альфа. О, Всевышний, он последний бесстыдник на земле! Что он только что сказал своему мужчине? Как он посмел сказать такое вслух? Только глубокий и охрипший голос Ниджата заставляет желать ещё большего. — Всё будет так, как ты пожелаешь, мой прекрасный, — разрывая узел шнуровки и стягивая мокрую ткань вниз сразу с бельём. Ясир жмурится сильно — всё-таки он ещё не настолько смелый, но его руки словно живут отдельной жизнью, и некому их остановить, последние остатки стыда и здравого смысла утекли с потоками воды далеко и надолго. И всё же он распахивает глаза, когда Ниджат поднимает руки вверх, цепляя пальцами душевую стойку, вытягиваясь для своего омеги, открывая всего себя, втягивая живот, напрягая мышцы. Ясир так благодарен за исполнение своего желания, так нежно и в то же время решительно трогает идеальное тело мужчины: косые мышцы живота, кубики пресса, гладкие бока, напряжённую спину, упругие ягодицы, крепкие бёдра. Он целует загорелую кожу, ластится щекой, просто сходит с ума от охватившей его страсти, прикусывая тёмные бусинки сосков, чуть зализывая горячим языком, чувствуя, что, наконец-то, и мужчина задрожал от его ласк, и эта маленькая «победа» воодушевляет его ещё больше. Ладонь омеги тянется к паху мужчины, где напряжённое возбуждение мужа зажато меж их тел. Пальчики зарываются в лобковые волосы — короткие и жёсткие, мизинец цепляет колом стоящий член альфы, чуть проведя по нему вверх, и громкий выдох с судорожным сокращением мышц живота говорит о том, что мужчине очень хорошо. — Ясир… Посмотри на меня, — голос мужчины низок от напряжения, и сильные руки опускаются на потемневшие от воды волосы, заставляя юношу поднять голову вверх. Он нависает над ним, закрывая от прямых потоков воды, пальцами цепляет подбородок, прижимая к себе за талию крепко, — взгляни на меня, мой нежный. Ясир всё же находит в себе силы открыть глаза, тут же сталкиваясь с обжигающим огнём чёрных глаз. — Не стыдись своих желаний. — Похоже, уже нет, — шепчет юноша, обнимая его за шею. — Хочу твоих поцелуев… твоих объятий, рук, прикосновений… Потому что люблю. Очень люблю тебя, Ниджат. — Ты ведь помнишь… — Я получу всё, что я захочу, — продолжает за него Ясир, улыбаясь в его крепких объятиях. — И сейчас я хочу тебя. Мягкая перина прогибается под ними, когда мужчина опускает его, придерживая за спину. Ясир сам его целует, сам трётся о тело альфы, горя весь от ожидания. Шёлк подушки темнеет от влажных волос, а между ног — от выступающей смазки. Ясир ожидает немедленного проникновения, ведь альфа возбуждён не меньше, но его лишь раскладывают на постели, нежно лаская внутреннюю сторону бёдер. Мурашки вновь щекочут всё тело, когда Ясир слышит глухой стон альфы, а палец проникает в его истекающее смазкой нутро. Он не осознаёт своих действий, но омежья сущность подсказывает всё безошибочно, требуя прижаться к груди альфы и медленно заставляет лечь его на спину. Он прогибается в спине, выпячивая ягодицы, ощущая волнующие поглаживания широких ладоней на упругих полушариях, и разводит колени, седлая мужчину, открывая доступ к сжимающемуся анусу, смазкой пачкая живот альфы. Ясир больше не стыдится своих стонов, не стыдится своего пылающего страстью лица, своего подрагивающего в сладких волнах удовольствия обнажённого тела — всё это только для одного мужчины, для его альфы. Он только ещё шире разводит колени, когда альфа переворачивает его на спину, убирая пальцы, чтобы снова вставить, теперь под другим углом, мгновенно вызывая судорожную волну удовольствия по всему телу от пяток до кончиков волос. — Хочу, чтобы и тебе было так же хорошо со мной, прошу… — руками юноша тянется к бёдрам мужчины, заставляя прижаться, и сжимает член, жмурясь от смущения, но бесстыдно лаская. Рука мужчины обхватывает оба члена, и юноша несдержанно стонет от прикосновения к горячей тонкой коже плоти. Ниджат не проникает сразу, водит медленно у самого нутра, размазывая смазку омеги на своём члене, ласкает соски нежными поглаживаниями и поцелуями, чтобы смазки стало как можно больше и его прекрасному супругу не было больно. Проникновение друг в друга мягкое, плавное, столь трепетное, и альфа дрожит, сдерживая себя; не дышит, смотрит горящим взглядом, подмечая каждое изменение в лице любимого. Ясир принимает его, невозможно хорошо принимает его полностью, до конца, обволакивает его своей бархатистостью, влажной теснотой и жаром нутра. Мягкий толчок, и юноша под ним чуть вздрагивает. Второй, столь же плавно и нежно, но до конца. Они друг с друга глаз не сводят, и внутри жар лишь сильнее разгорается от сияния и счастья в любимом взгляде. Но когда искрящаяся слезинка скатывается по виску юноши, утопая в волосах, Ниджат останавливается, взволнованно обхватывая лицо омеги. — Тебе больно, любовь моя? Ясир? Но юноша лишь жмурится, пытаясь мотнуть головой отрицательно, из-за чего бриллиантовая слезинка скатывается по щеке. — Мне хорошо… Мне невыносимо хорошо. Люби меня, мой альфа… Люби. Альфа исполнит желание своего омеги и будет любить его долго и сладко, пока их страсть не выплеснется полностью и не заставит обессиленно рухнуть на постель.***
Во дворце шумно проходит званый ужин, все устроены на своих местах, все моменты завтрашней забавы под названием «соколиная охота» обговорены, его ребята подготовлены, и Хэсан может выдохнуть… Не может. Ибо грудь так стянута тоской по омеге, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Сегодня, когда он появился на террасе, такой прекрасный и растерянный, каких сил ему стоило не обернуться к любимому, не подойти к нему и, наплевав на всё и вся, обнять его, прижать к сердцу… Чёрт! Не надо было ему приезжать сюда. Отправил бы заместителя, притворился бы больным, хотя он и так болен… своим омегой, своим любимым, хоть для него теперь чужим. Джибейд! Всевышний уберёг его от встречи с ним, иначе Хэсан не удержался бы, не выдержал и набросился на него. Да, видимо, везение на этом и закончилось, потому что прямо сейчас за своей спиной альфа чувствует именно его. — Не стоило тебе приходить ко мне, — цедит сквозь зубы Хэсан, медленно оборачиваясь к массивной фигуре альфы в дверном проёме. — А я думаю, стоило сделать это давно. Пора заканчивать весь этот цирк… — и Джибейд решительно направляется к напрягшемуся альфе.*
Сна ни в одном глазу, хоть время позднее. Искандер вообще плохо спит с того самого времени, а сейчас, зная, что Хэсан здесь, под одной с ним крышей, не уснёт тем более. Он знает: его мучения продлятся ещё три дня, пока закончится охота, а после… Снова пустота и мрак без желанного аромата, без сияния серых глаз, без любимого голоса, без любимого альфы. Омеге кажется, что сладкий лимон пропитал весь дворец, или у него обонятельные галлюцинации. Аромат обволакивает его, волнует сердце, волнует всё его существо, и Иса не сразу понимает, что в комнате ещё кто-то есть, а когда осознаёт — в панике оборачивается. — Хэсан? Что… — голос дрожит, как и он сам, и мысли путаются от нахлынувших одновременно счастья и страха. — Как ты сюда попал? — Джибейд провёл, — спокойным голосом отвечает альфа. — Тебе нельзя здесь быть. Это омежья сторона, здесь гарем… — Иса пытается спастись от наваждения, держать лицо, не выдать себя, но всё летит к чертям, когда слышит: — Джэнэт, я пришёл к тебе, — и альфа медленно идёт к нему, сразу же захватывая оцепеневшего омегу в плен своих рук. — Маленький мой, зачем ты так? — Маленький? У меня рост сто семьдесят девять… — Мой нежный, мой хрупкий омега! — Я… Я могу скрутить тебя в бараний рог… — Мой любимый! Моя райская гурия! — Хэсан, — стон как крик, и нет больше никаких сил сдержать слёзы, бросаясь в объятия любимому. — Прости меня, прости… Я такой глупый! Прости! — Это ты прости меня, Джэнэт. Я не должен был оставлять тебя, — шепчет альфа, и омега сильнее плачет от нежности и доброты в голосе мужчины — на него больше не сердятся, его всё ещё любят! — Надо было мне сразу забрать тебя с собой, и нам не пришлось бы страдать друг без друга столько времени. — Ты бы не смог. Я бы сопротивлялся, — задушенно счастливо шепчет омега, уткнувшись в изгиб шеи альфы. — Да? — тихо смеётся мужчина, нежнее сжимая омегу в руках. — Я знаю болевые приёмы, — сипит омега со счастливой улыбкой, — нажал бы на триггерные зоны в твоём теле, и ты сразу бы обмяк. — Я тоже знаю один приём, — шепчет альфа, отодвигая от себя любимого, смотря прямо в нежные ореховые глаза. — Поцеловал бы тебя, и ты бы сразу обмяк, — а больше никакие слова не нужны, когда оба тянутся друг к другу за поцелуем. О, нежность, что обнимает их, о счастье, что накрывает их в эту волшебную ночь!.. Ночь, когда они лежат рядом, прижавшись друг к другу, тихим шёпотом признаваясь в любви, в сотый раз прося прощения за боль и в сотый раз прощая. — Я… подписал контракт только на этот год, — тихо признаётся омега, нежась в руках своего альфы. — Хотел вернуться в Штаты. Если ты ещё не передумал и захочешь видеть меня… Я перееду к тебе сразу же, — робко заглядывает в столь любимые серые глаза омега, словно всё ещё не верит, что он здесь — рядом, так близко. — Джэнэт, мой райский цветок, я бы хотел забрать тебя сразу. — Позволь мне отработать до конца срока, прошу. А после — я весь твой… Навеки. — Хорошо. Мне сейчас так хорошо, любовь моя. Как я теперь засну без тебя? Мой дом кажется пустым и холодным, в нём всё замерло с того момента, когда ты сбежал от меня. — О, Хэсан!.. — Не нужно, мой прекрасный, забудь, — альфа неожиданно приподнимается на постели, увлекая за собой заплаканного омегу, а затем и вовсе поднимается с кровати, опускаясь на одно колено перед недоумевающим мужчиной. — Я ни за что не смогу объяснить, почему ношу его с собой всё это время, каждый день храня в кармане у сердца, ведь десятки раз мог потерять, забыть… Но оно грело и дарило непонятную надежду, что всё ещё может быть, — в руках Хэсана черный футляр, который он медленно раскрывает перед своим омегой, и сияние розового бриллианта отражается в ореховых глазах, вмиг заплывших слезами. — Я хотел надеть его тебе на пальчик той горькой ночью, когда ты ушёл от меня, но сделаю это сейчас. Искандер Реза, выходи за меня, будь моим супругом. Я смиренно склоняю свою голову перед твоим решением, но да будет свидетелем мне сам Всевышний — ты сделаешь меня счастливейшим из смертных, согласившись стать моим! — Да, — шепчет сквозь слёзы омега, — я стану твоим супругом, Хэсан! Буду твоим до конца своих дней. — Не плачь, — широко и счастливо улыбается альфа, сердце которого выпрыгивает из груди, целуя руку с кольцом, щекой прижимаясь, смотря в любимые глаза. — Я от счастья, мой ясноглазый…***
Ночь нежным покрывалом опускается на дворец Саиди, заставляя затихнуть звуки суеты и важных разговоров, оставляя лишь успокаивающий шум фонтанов и пение ночных цикад. Луна светит серебром в полную круглую силу, даря волшебное сияние, превращая всё вокруг в невероятные декорации для любовных свиданий. Джибейд проходит по освещённой золотистыми фонариками террасе, ведущей от гарема к внутреннему двору дворца, с лёгкой усмешкой на губах — какими же всё-таки глупыми могут быть влюблённые, — и Иса с Хэсаном этому доказательство. Альфа мысленно возносит молитву небесам образумить этих глубоко любящих друг друга людей и одарить их душевным покоем и счастьем. Гибкой стрелой к его ногам кидается рыжий кот, мгновенно когтистыми лапами цепляясь за одежду мужчины и карабкаясь вверх к широким плечам. Джибейд лишь охает от наглости маленького существа, что трётся о руки мужчины. — Барбареско, ты чего, сбежал? Нельзя ночью разгуливать по двору, тут есть кошки покрупнее и поопаснее тебя, — тихо смеётся мужчина. О, он знает, чей это кот, знает аромат омеги, которому принадлежит Барбареско — нежный жасмин, сладкий цветок, дивный, как и его обладатель — прекрасный Шейл, чьи синие глаза навсегда в его сердце. Эти смотрины поселили в сердце мужчины призрачную надежду, что, возможно… Может быть… Но она столь хрупка, что альфа даже сам себе не посмеет озвучить. Он так давно мечтает об этом, но отсутствие какой-либо надежды не даёт укорениться этой безнадёжной любви… Любви в образе рыжеволосого и синеглазого омеги, прекраснее которого нет на земле. — Барбареско, противный котик, где ты, чёрт бы тебя побрал! — и сердце альфы останавливается, когда перед ним предстаёт запыхавшийся Шейл. Тот замирает, испуганно смотря на мужчину. Долгие секунды они просто смотрят друг на друга, не в силах поверить, что встретились посреди этой волшебной ночи, когда тишина вокруг и сияние луны. Мягкий свет фонарей освещает их взволнованные лица, когда они смотрят в глаза друг другу, столь давно любимые, и вдыхают аромат — пряный коктейль дикого миндаля и сладкого жасмина. — Я… — омега всё же заговорил первым. — Простите, мой кот сегодня он совсем от рук отбился. — Ничего страшного, — мягко улыбается альфа, пытаясь протянуть сопротивляющегося кота хозяину, — но тебе нельзя быть здесь. — Как и Вам, — так же улыбается омега, и начинает тихо смеяться, когда кот отчаянно цепляется за одежду альфы. — И всё же Вы здесь, и мы с Вами встретились. Вам не кажется, что это судьба? Альфа замирает, как и кот у него на плече. Оба смотрят на омегу, прикусившего свой наглый язычок — как можно говорить такое в лицо чужому альфе?! — Возможно, — тихо говорит альфа, не отрывая глаз от прекрасного омеги. — Потому что я думал о тебе… этим вечером, как и все предыдущие. У Шейла изумлённо округляются глаза, и судорожный выдох слетает с губ, а альфа продолжает: — За то, что мы с тобой разговариваем сейчас наедине посреди ночи на омежьей части дворца, нас могут высечь плетьми или наградить десятью ударами палками. Но я готов вынести хоть сто ударов и день простоять у позорного столба за один твой взгляд. Омега тихо вскрикивает, закрывая лицо ладонями, и сердце бешено бьётся от признания альфы — о таком он даже и не мечтал! — Мне нельзя прикасаться к тебе, нельзя дотронуться, подойти близко. Но если… старший шейх распустит гарем, я хочу попросить твоей руки у господина. — Всевышний! О, Джибейд! — омега взволнованно всхлипывает, сильнее сжимаясь, закрывая выступившие слёзы рыжими прядями длинных волос. — Скажи сейчас, луна моего мрака, нежный цветок райского сада… — Джибейд! — Скажи, есть ли у меня хоть малая надежда, что моё столь давнее и глубокое чувство будет взаимным? Омега молчит, не в силах поверить в то, что услышал из уст альфы: его любят! Джибейд любит его! И альфа ждёт от него ответа. — Да, — это всё, что может произнести омега, смотря взволнованным синим взглядом на мужчину. О, как часто он тайком наблюдал за альфой, скрываясь за драпировкой балкона или резными колоннами омежьей террасы. Как ласкал взглядом его высокую, мощную фигуру, любовался его сильными руками, крепкой грудью и широкими плечами. Смотрел на мужчину и мечтал стать ветром, треплющим его чёрные пряди, солнцем, касающимся своими лучами его мужественного лица, луной, что любовалась телом альфы по ночам. — Да! Моё чувство к вам столь же сильное и глубокое. Вмиг ошалевший от счастья мужчина неосознанно делает шаг к омеге, да только вцепившийся когтями в плечо кот приводит его в чувство. Джибейд улыбается белозубо, не смея больше приблизиться, но протягивает руку, по которой мягкой поступью, грациозным шагом идёт рыжий кот, а омега тоже протягивает изящную руку, кончиками пальцев едва касаясь руки мужчины. Но даже этого было достаточно, чтобы между ними прошла искра, пуская мурашки по коже. Кот мягко цепляется за предплечье омеги, вибрирует моторчиком, мурлыкая и прижимаясь гибко к своему прекрасному хозяину. Они желают друг другу спокойной ночи, хоть знают, что не будет им больше покоя ни днём, ни тем более ночью… Мактуб.