*
Ночь окутывает мягкой темнотой, слышны лишь шум цикад за окном и тихое журчание фонтана в саду. Сегодня немного прохладно, лёгкое дуновение ветра колышет ткани драпировки. В такую ночь выйти бы на крышу, раскидать подушки на лежанке и смотреть в чистое звёздное небо. Густоту ночи прорезает чистое пение азана, что льётся с минарета, призывая к полуночному намазу. Ясир тянет ладони к небу, раскрывая их для молитвы. О чём попросит у Всевышнего омега, чьё сердце исполосовано болью и разочарованием? О счастье для себя? О любви? Нет, лишь о милости и смирении, и вознесёт уверения в своей покорности перед Богом, и своей судьбе. Ниджат смотрит на своего супруга, застыв в дверном проёме — на его стройную, тонкую фигуру, на опущенную в молитве голову, покрытую платком, на нежные руки, сложенные смиренно пред собой — он прекрасен! Он невозможно прекрасен! Но так печален и бледен, что альфе кажется, не заболел ли он? — Господин?.. — тихий голос заставляет отмереть альфу от своих мыслей. — Мне не нравится, когда ты меня так называешь, — голос почему-то вновь прозвучал слишком строго, и альфа мысленно даёт себе сотни пощёчин. Ясир отворачивается, пряча испуг в глазах, и немного нервно стягивает платок с волос. Он вздрагивает легко, чувствуя альфу за спиной совсем близко, и застывает. — Мне больше нравится, когда ты называешь меня по имени, — голос мужа теперь глубокий и нежный, пускающий мурашки по коже. — Прошу, назови меня по-имени, Ясир, — руки мужчины обнимают плечи омеги, а губы шепчут у самого уха, опускаясь к изгибу шеи. Альфа вдыхает глубоко, и склоняется ещё ниже, упираясь лбом в плечо омеги. — Прости меня, Ясир! За всё прости! За то, что стал твоим мужем, за то, что лишил тебя счастья, что мучаю тебя одним своим присутствием. — Не нужно. Вы не виноваты. Это судьба, и я смирился… — Что-о?.. — Ниджат вздрагивает, сильнее сжимая пальцы на плечах супруга, а затем и вовсе разворачивает его к себе, впиваясь огненным взглядом. — Смирился, что ты мой супруг? — С самого дня свадьбы, мой господин, — тихо шепчет омега, смотря в глаза альфы, но Ниджат молчит, поэтому он продолжает: — В ту ночь… я был готов принять Вас. Я признал Вас своим мужем, произнёс судьбоносное слово, но всё сложилось так, как сложилось. Значит такова была воля Всевышнего. И я смирился. У альфы в голове взрываются атомы, разрывая сознание, разнося в крови дикую ярость: на самого себя, на свою невозможную тупость. В мозгу молнией проносится вся цепочка событий, последовавших после свадьбы, и ничего кроме ошибок, что шли одна за другой, он не может вспомнить. — Ты… был счастлив, когда я обещал тебе свободу, — хрипит альфа севшим голосом. — Да. Вы так решили, господин. — Ты хотел этого, — констатирует альфа. — Хотел. Но это было Ваше решение, мой господин, — голос омеги спокоен, словно он решил всё для себя. Ниджата лихорадит, трясёт невероятно, а в голове словно бомбы взрываются, превращая воспалённый мозг альфы в месиво. Сердце стучит так, что слышно омеге, которого он до сих пор сжимает в руках, не осознавая, что делает больно. Он прав… Ясир прав! Ни разу омега не проявил непокорности, не просил свободы, не хотел развода! Он сам… сам всё решил и сделал всё — отказался сам, обещал, практически отдал в руки другому! Сам! — Ты взял документы о разводе. Ты подписал их? — Взял, потому что Вы их принесли. Да, подписал. Мне больно, господин, — Ниджат смотрит непонимающе, как изламываются от боли брови омеги, и как Ясир закусывает нижнюю губу, чтобы не всхлипнуть. Он мгновенно отпускает юношу, и Ясир отшатывается, обхватывая себя руками. Альфа разворачивается стремительно, словно хочет убежать, дышит судорожно, руки дрожат, он не может осознать всего того, что сам натворил, но застывает у самых дверей и снова вздрагивает. Он поворачивается вполоборота, медленно, словно боится смотреть на омегу. — Тогда… в тот день, когда я отдал тебе документы… Ты ведь не о том хотел меня попросить. Правда? — альфа замер, не дышит, смотрит больными глазами, ждёт приговора. — Скажи!.. — Я хотел попросить не разводиться со мной, мой господин. Но… — Но я снова сделал всё сам! — буквально рычит альфа. — Да. И я снова смирился. Всё будет так, как Вы пожелали. Пусть земля разверзнется, поглотит его самое пекло Жихармы (Ад). И гореть ему в вечном огне греха, ибо нет ему прощения, хоть до конца своих дней стоя на коленях, отмаливая. Он во всём виноват, только он сам! Не тот презренный, что опозорил его, не этот прекрасный омега, что лишь покорялся его воле, а он грешный, что возомнил себя вершителем судеб. Кто он такой, чтобы решать, как и с кем должен жить Ясир? Почему решил, что может ставить условия, повелевать судьбами, диктовать правила? Как пришёл к такому, что отверг волю Всевышнего? Небеса вручили ему в руки этого омегу, столь дивный цветок, а он, вместо того, чтобы принять покорно и вознести благодарственную молитву, решил, что распорядится судьбой омеги лучше Всевышнего. Альфа выскакивает из дома, застывая посреди двора. Он оглядывается вокруг, словно в прострации, непонимающе. Смотрит на небо, что полно звёзд, желает, чтоб небеса обрушились на него, придавили к земле, словно пыль. Его раздирает от чувства собственной ничтожности. Что ему делать? Как принять всё это? — Салман!.. — голос альфы через динамики телефона, доносится до его друга. — Брат? Что случилось? — Я идиот, каких больше нет на земле! Я совершил большой грех, за который мне не расплатиться во все века! — Молю успокоиться, и рассказать, что случилось! — Я приеду к тебе… — Нет! В таком состоянии ты не сядешь за руль! К тому же я ещё в дороге, только отвёз Зейнала домой. Ниджат слышит, как Салман говорит водителю развернуться, сообщая о доме Гуламов. — Я скоро буду, брат мой! Не делай более ничего, что ещё больше навредит. Жди! Ниджат смотрит наверх, в окна их комнаты. Он видит лёгкую тень сквозь ткани штор. Омега стоит там, смотрит на него, и мужчина чувствует, что он снова плачет… плачет из-за него! Вернуться бы к нему, встать на колени перед ним, целуя руки нежные, просить… молить о прощении и о шансе, на которые у него нет права. Шум мотора, что заглох у ворот, суета тихих шагов охраны, и шейх буквально влетает во двор. — Ниджат? Что случилось?.. Дядя здоров? — Здоров, хвала Всевышнему! Да, видимо я болен, — горько усмехается альфа. — Идём, — спокойно и мягко говорит шейх. — Давно не видел мастерскую твоего покойного отца, да прибудет душа его в Раю! — Аминь. Салман ожидал чего угодно, но не того, что говорил ему сейчас его друг. Кровь сходит с его лица, и глаза, что изначально смотрят изумлённо, теперь горят огнём гнева. — Ниджат? — хрипит шейх. — Мои б уши да не слышали этого! Мои б глаза да не видели, что это ты мне говоришь! О, Всевышний! Ниджат, ты убиваешь меня! Ты отверг собственного супруга в первую брачную ночь! — Он был готов принять меня. Признал своим мужем, ждал меня на брачном ложе. Но всё, что я сделал, это сказал, что разведусь с ним, — голос альфы ломается от осознания собственной вины. Они молчат несколько минут, ибо одному нужно принять услышанное, а другому понять, что делать дальше. — Есть пословица — «Сначала спаси, а после ругай», — наконец заговорил шейх. — Я сделаю то же самое. Оставь всё, как есть, но откройся ему. Ты всё это время лишал его воли, теперь дай ему это. Не жди, что получишь ответ сразу, поэтому, ты дашь ему ещё и время. Возможно этот год всё и решит, — Салман смотрит на друга, что сидит сгорбившись, потирая устало ладонями лицо. — А то, что ты возомнил себя вершителем судеб, решая кто, с кем и когда должен жить, это ты пошёл против воли Всевышнего. Свой грех искупишь покаянием, раздашь милостыню нуждающимся и пожертвуешь мечети на благоустройство, — спокойно перечисляет альфа, смотря себе под ноги, а сидящий рядом мужчина согласно кивает головой. Салман оглядывает мастерскую — когда-то здесь они проводили довольно много времени, когда были помладше. В свете настольной лампы, что одиноко горит на станке краснодеревщика, комната кажется меньше, чем есть на самом деле. Глаза охватывают стены, увешанные заготовками и уже готовыми изделиями; инструменты, заботливо разложенные по местам, многие из которых, еще помнят тепло и силу рук отца Ниджата. Да и его друг сам умело справляется с ними. Он помнит слова деда Гулама — «В этом мире ты можешь потерять всё — богатство, деньги, счастье, любовь, родных людей. Но никогда не потеряешь умения работать руками. Помните, если альфа умеет что-то делать сам, его семья никогда не будет голодать!». Этому их учили и дед, и отец, и Салман уверен, что и Ниджат научит этому своего сына. Он снова смотрит на друга, что сам себя грызёт, сидя в углу, не поднимая глаз. — Что ты будешь делать, мой друг, когда у твоего супруга начнётся течка? Ниджат молчит несколько секунд, и Салман понимает, что о таком его друг даже не думал. — Увезу в свой дом в Хаббасе. — А что ты будешь делать, когда начнётся твой гон? В другую страну улетишь? Да твой зверь с ума тебя сведёт, заставит приползти к твоему омеге. — Я не знаю… могу ли я назвать его своим? Имею ли я право… — Что тебе говорит твоё сердце? — Что люблю его! — Что тебе говорит твой зверь? — Что он мой! — Ты себя услышал? Ниджат вскакивает, смотрит на друга такими глазами, в которых неверие сменяется решимостью, и которые горят огнём, словно он только что открыл для себя невероятно важное. — Да! Салман, брат мой!.. Я… я никому его не отдам! Порву эти бумаги о разводе к чертям… — Не порвёшь! Помни, что я сказал — ты оставишь всё, как есть! Не смей более ничего решать! Терпение и время, мой друг. Но покажи каков ты есть, дай понять ему, что рядом с тобой он найдёт покой, безопасность и счастье, что ты достоин стать отцом его детей, и омега примет тебя. — Я сделаю всё, как ты сказал… — Не как я сказал, — качает головой альфа, — а как подсказывает тебе твоё сердце. И прислушайся к своему зверю — он подскажет тебе, когда применить решительность, а когда отступить. Верю в тебя, мой брат. Из нас всех ты самый добрый и благородный, но порой даже эти благодетели играют с нами злую шутку, — горькая ухмылка на лице шейха, заставляет Ниджата задуматься. — Что у тебя случилось, Салман? Скажи, ведь это как-то связанно с Анхаром? Несколько секунд молчания, но мужчина всё же признаётся: — Я открыл ему своё сердце, — но, увидев шокированный взгляд друга, продолжает: — Он отказал мне. — Ах он мелкий паршивец! — хрипит альфа: — Почему не сказал мне? Как он мог отказать тебе? Надо было прислать сватов сразу! — Чтобы мы с Анхаром стали, как вы с твоим супругом? — и Ниджат умолкает сразу. — Я дал ему свободу выбора. Поверь, это самое ценное, что альфа может дать омеге — выбирать самому. Твой супруг был лишён этого, и к чему это привело? — Означает ли это, что тебе отказано из-за другого альфы? — лёгкий кивок друга заставляет вновь нахмуриться альфу. — Сабир? Ты просил отпустить его к нему. — Да. — Я не думаю, что это то чувство, способное воспламенить их сердца. Они с детства так играются. Они как младшие, у которых старшие братья дружат крепко. — Возможно. Не будем об этом, прошу. — Не теряй надежды. Амал? — чуть улыбается Ниджат. — Амал, — улыбается в ответ шейх. Первый золотой луч нового дня прорывается сквозь отступающий сумрак ночи. Снова мелодичный напев азана призывает правоверных на утреннюю молитву. А друзья всё так же сидят в старой мастерской, где всё напоминает им о детстве и юности, говорят о многом, вспоминают многое, и чаще о Зейнале. — Сегодня вы идёте на смотрины. Я рад этому. Возможно, для нашего брата, это было непростое решение. Да не покинет его благословение Всевышнего. — Аминь. Я поддержу его в любом случае. — Благодарю Всевышнего, что вы простили друг друга и поняли. — Мне стало его так жаль, Салман. Я понял всё ещё на свадьбе, — шейх вскидывает изумлённый взгляд, но молчит. — Как этого можно было не заметить? Альфу, что не контролирует своего зверя и смотрит так словно это его омега. — Ясир должен был стать супругом Зейнала ещё год назад, — теперь Ниджат смотрит непонимающим взглядом. — Наш брат сам отказался от него, ни разу не встретившись с ним. — Тогда мне его жаль вдвойне. В тот вечер, когда я застал его у проёма на омежью половину… он так смотрел на него! Какая-то часть меня воспротивилась этому, меня стала охватывать ярость. Но в тот момент я увидел в нём самого себя. Я понял — он такой же несчастный альфа, как и я. Не было в моём сердце обиды на брата, и никогда не будет. Сердце шейха объяла такая теплота, и впервые за последние дни, он улыбается широко и искренне. И кажется, что, действительно, надежда есть. Что новый день, поднимающийся над горизонтом, принесёт столь желаемый покой души и счастье. Так думает Ниджат, так хочет Салман, этого желает Зейнал, что тоже не спит всю ночь, весь в сомнениях и борьбе с самим собой.*
Солнце золотит воздух в рассветной дымке, когда Ниджат поднимается в комнату, где на самом краю кровати лежит спящий Ясир — уставший, измотанный, заплаканный и бледный. Его неспокойное дыхание заставляет сердце альфы сжиматься от боли. Но всё же любви больше, размером со всю Вселенную. Он садится на колени перед спящим омегой, обхватив его ладонь мягко, и склоняется, целуя его руку. — Моя дивная роза, мой прекрасный супруг, дарованный мне волей Всевышнего! Никогда в жизни не откажусь от тебя, не отрекусь от любви своей, мой нежный! — шёпот мужчины еле слышен, и губы у самой ладони, чуть касаются кожи, когда он говорит тихо: — Пусть я начал неправильно, сделал твоему сердцу больно, прости меня за это. Но отныне лишь ты мой свет, моя надежда, моя любовь, только ты! — и снова целует руку мягко, прижимаясь щекой легко, и вдыхает судорожно сладкий аромат. Лишь после альфа выпрямляется, всё так же держа руку омеги, и шепчет священную молитву, что не произнёс в ночь свадьбы над их брачным ложем: — О, Всевышний! Сделай нас благодатными друг для друга. Утверди между нами благо и при разлуке разлучи нас по-доброму! Защити от происков сатаны нас и потомство наше! Да сбудется воля твоя! Аминь. Альфа задерживает когда наклоняется медленно, губами припадая ко лбу омеги в невинном поцелуе. Ниджат скрывается за дверью гардеробной, и не видит, как открывает глаза омега, и выдыхает ошеломлённо, дрожащими пальчиками комкая тонкое одеяло. — Аминь! — тихий шёпот срывается с губ в рассветную тишину.***
С самого утра в доме Хади суета, беготня, шум, которого не было, наверное, со дня свадьбы Ясира — в доме ждут желанных гостей! И стоило лишь омеге Хади услышать по телефону от старшего сына, что с ними приедет господин Зейнал Ирфан, оба многозначно замолчали, но сразу же и поняли — смотрины Ясмина. А уж, что случилось с самим омегой, когда он услышал об этом, и говорить не нужно. Сердце бедного юноши то прыгало до горла, то падало в пятки от страха. Великая радость, что охватила его сначала, сменилась испугом — это ведь смотрины, и вполне возможно, он ему и не понравится. Почему-то Ясмин боится давать себе ложные надежды, хоть всем сердцем желает, чтобы альфа выбрал его, ибо он сам давно выбрал этого альфу — Зейнала Ирфана. Они увидятся-то в жизни лишь третий раз, и ни разу не разговаривали друг с другом. Но омеге хватило и этого. С первого взгляда на Зейнала, сердце Ясмина бьётся ритмом его имени. Днями и ночами он думает об альфе, смущаясь перед самим собой, мечтал о нём тайно, даже любимому брату не открылся. Но сейчас его мечты могут стать явью. Зейнал придёт к ним в дом… ради него. Омега Хади выложил самые дорогие наряды и украшения, вызвал стилиста, мастера по маникюру, визажиста, и все закружились вокруг Ясмина трудолюбивыми пчёлками. Весь дом сверкает, переливается в десятый раз протёртым хрусталём и серебром. Выставлены самые дорогие вазы и блюда, расстелены бесценные персидские ковры, на которые не то, что ходить — дышать боялись. Бассейн посыпан лепестками красных роз, фонтаны подсвечены диодами, дающими мягкий золотой свет. Всё готово. Ясмин стоит у зеркала, смотря на своё отражение, и не узнаёт себя. Сейчас это не Ясмин, а невероятно красивая, нарядная, драгоценная кукла, с белыми завитыми локонами, чёрными накладными ресницами, нежными румянами и розовым блеском на губах. Он слышит шум во дворе — гости прибыли! Слышит голоса родителей, Ясира, зятя, и среди всех этих радостных голосов, он слышит совсем тихий тембр чуть хриплого голоса, и сердце вновь прыгает — он здесь! Все уже расселись в гостиной, льётся оживлённая беседа, благопожелания и смех, а Ясмина начинает потряхивать от волнения. Его папа всё продумал — Ясмин в назначенный час должен к ним выйти, якобы принести чай гостям до ужина, и сразить своей неземной красотой альфу. Омега так и сделает, но… Он вновь смотрит на себя в зеркало. Кем он предстанет перед альфой? Красивой пустышкой? Нарядной куклой? Размалёванным омегой в ожидании удачной партии для замужества? Ясмин решительно идёт в ванную, спускает горячую воду, и смывает творение рук лучших визажистов Касабланки: снимает накладные ресницы, пенкой удаляет слои макияжа, до скрипа очищая лицо. После, снимает дорогой кафтан из шёлка цвета морской волны, расшитый золотыми нитями и камнями аквамарина, бирюзы и жемчуга. Он надевает простой, но нежный по цвету и крою кафтан из белого шёлка с розовыми и голубыми принтами цветов. Снимает тяжёлые золотые серьги с сапфирами, и надевает простые жемчужные капельки. — Ясмин, сынок! Попривет… ству-й гос-тей… — омега Хади аж давится воздухом, видя вошедшего в гостиную сына, но тут же делает восковое лицо с дежурной улыбкой. — Добро пожаловать! — скромно приветствует всех омега, ставя поднос с чашками на столик, а прислуга разливает ароматный чай. Он обнимается с братом тепло, снова садясь с ним рядом, тихо шепчась о том, как рады видеть друг друга. Зейнал впивается взглядом в братьев, что склонив голову близко, тихо переговариваются. Как же они похожи друг на друга: те же глаза, но у Ясира выразительнее, те же губы, но у Ясира больше и нежнее, те же волосы, но у Ясира словно спелая пшеница, те же черты, но у Ясира… О, Всевышний! Пощади, не дай выдать себя! Даруй силу противостоять соблазну! Альфа прячет взгляд в тот самый момент, когда Ясмин смотрит на него. Омега снова дрожит, сжимая руки брата. Он чуть бледнеет, но стоит альфе снова поднять свой взгляд, нежный румянец покрывает щеки юноши. Всех пригласили к столу, и Зейнал немного удивлён, когда понимает, что и омеги, и альфы будут сидеть за одним столом, на европейский манер. Он не знает, что здесь снова потрудился папа-омега, чтобы потенциальный жених смог как можно дольше видеть Ясмина. Но и тут прокол — братья сообщают, что не голодны и посидят в своей комнате, а позже спустятся к кофе. И уходят, тихо щебеча меж собой. Ясир кидает взгляд на мужа, перед тем, как скрыться за дверным проёмом, и сталкивается с чёрным огнём глаз, провожающих фигуру омеги вслед. Его охватывает лёгкое волнение, вспоминая, как они ехали сюда, сидя рядом в сумраке салона машины, так тихо и близко. Его аромат в замкнутом пространстве был столь глубок и сладок, что омега боялся вздохнуть глубоко, чтобы не задохнуться. Ладони омеги помнят теплоту рук альфы, когда он помогал усаживаться в машину, а после, сидя рядом, не выпускал до самого конца поездки так, что Ясир смущался водителя за рулём. Он не мог отрицать — альфа волнует его. — Ясир, как ты? Боюсь даже спрашивать про ваш развод. — Ясмин! Ты не представляешь! Я видел во сне, в предрассветное утро, как мой муж произносит слова клятвы перед супружеским ложем! Это было как наяву. Его голос звучал во мне глубоко и волнующе! Что это, если не знак Всевышнего! — Истинный знак! Да не станет пустым твой сон, мой прекрасный брат! — Аминь! Я не знаю как объяснить, что за чувство охватило меня с того утра. Но я… счастлив, что муж не презирает меня, не считает падшим или недостойным. — Он говорил о разводе? Не передумал? — Нет, не говорил, — опускает свой взгляд юноша — И, думаю, не передумал. Он… подготовил все документы, и даже… подписал. У Ясмина шокировано округляются глаза, и выдох какой-то хриплый получается, переходящий в кашель. — Что-о? Это ж до какого отчаяния ты довёл своего мужа, что он уже подписал бумаги на развод?! Всевышний, дай мне сил! Что ты с ним сделал, Ясир? — Ничего! — краснея, шепчет омега. — Вспоминай, что ты ему говорил? Не будет альфа в здравом уме отказываться от своего супруга просто так! Тем более, оформлять документы заранее. — Я… пару раз… — Что, пару раз?! Ясир, ты убиваешь меня! — Спросил, не передумает ли он разводиться со мной… Ясмин молчит так, что лучше бы ударил и старший снова теряется. — Ты получил, что хотел, мой дорогой братик. Он подарил тебе гарантию, что даже если он передумает, то сделать ничего не сможет. Ты не подписал их, надеюсь? Ясиру даже страшно отвечать, но лепечет еле слышно: — Да… — Видимо сегодня без убийства не обойтись! Держись, Ясир! — и омега резко набрасывается на старшего, опрокидывая на кровать и щекочет бока и подмышки. Лёгкий крик и возня, заканчиваются звонким смехом и вскриками «Пощади! Не надо! Ясмиинии!». Лишь через минуту таких «пыток», омеги пыхтя и отдуваясь, сползают на пол, обнявшись. — Ясир? А знаешь, что означает этот жест твоего мужа? — Что? — Что он не равнодушен к тебе. Может даже любит тебя, — он видит непонимающий взгляд брата и продолжает: — Только тот альфа, что признал своего омегу, может проявить такую заботу, думая прежде всего о его спокойствии и комфорте. Только он малость не учёл одного! — Чего же? — затих юноша, хотя знает ответ. — Что и ты неравнодушен к нему! Вспыхнувшее лицо старшего, говорит само за себя. — Я не знаю, когда это началось, — тихо шепчет Ясир, опустив голову на плечо брата. — Возможно, когда он сказал, что освободит меня. Я был так восхищён им, его добротой. Он самый благородный альфа из всех, кого я знаю! А возможно, когда я узнал о том, как он потерял родителей, почувствовал его боль. Мне так захотелось пожалеть его. — Ясир? Ты хочешь, чтобы Ниджат оставался твоим мужем и дальше? Юноша затихает. По правде говоря, он никогда не думал об этом — хочет ли он быть с альфой до конца своих дней. Всё это время он думал, что их брак временный, что всё это: жизнь в его доме, забота о муже — ненадолго. Но теперь… Ясир задумался — Зухра, Анхар — временно? Дядя Алим, вся эта чудесная семья — временно? Этот большой дом, полный любви и взаимопонимания — временно? Ниджат?.. — Я не знаю, Ясмин. Но я хочу остаться в его доме. — Значит и с ним хочешь остаться. Дом альфы — это его сердце. Полюбишь его дом — полюбишь и его! — улыбка младшего яркая и искренняя, вселяющая надежду. Ясир тоже улыбается смущённо и мягко, но не так уверенно. — Что мне делать, Ясмини? Как сделать так, чтобы альфа захотел оставить меня? — Бороться! — решительно заявляет младший. — Бороться? С кем и… как? — С собственным мужем! За своё счастье! За ваше счастье! А как, это не мне тебе рассказывать, — лукаво улыбается омега, щуря карие глазки. — Кто самый красивый омега Касабланки? Кто самый искусный танцовщик халиджи? Один твой томный взгляд из-под ресниц, колыхание золотистых волос, движение бёдер в танце — и он твой навеки! — Да! Я так и сделаю! Попытаюсь… Ради счастья. Ради нашего счастья! — и теперь улыбка омеги уверенная и нежная. — Молодец! Идём к гостям. Уверен, твой муж уже соскучился по тебе, — и снова Ясир смущается, но вспомнив, что там не один его муж сидит, обхватывает руку брата, судорожно. — Ясмини?.. Господин Ирфан… как он тебе? Нравится альфа? Теперь младший смущается, улыбка против воли растягивается на красивом лице, и омега выдыхает: — Очень. Очень нравится! — и видя, как удивлённо расширяются глаза брата, смеётся радостно. — Ещё со дня твоей свадьбы нравится! — Ясмииин!!! — теперь старший кидается на брата с объятиями и щекоткой. И снова звонкий смех проносится по комнате, тихим эхом разносясь по дому. Он отскакивает от богато отделанных стен, течёт по широким лестничным пролётам, отражается в больших стёклах окон, драпированных великолепными шторами, и касается ушей альфы, что жаждет этот смех… жаждет услышать его ещё раз. Ниджат узнает его голос из миллиона, узнает даже его дыхание. О, если бы этот нежный голос срывался лишь на звонкий смех, а губы раскрывались для улыбки… Или для поцелуя. Сердце альфы простреливает восторгом, когда он видит своего супруга, спускающегося по лестнице. Рядом с ним его младший брат. Оба улыбаются, оба сияют. Ниджат ловит нежный взгляд омеги и забывает обо всём — кто он и где! В это мгновение он в полной прострации, ибо нет на земле ничего, кроме этого омеги, кроме этих глаз, губ, рук, улыбки… Ничего! Несильный кашель господина Хади заставляет вздрогнуть Ниджата, а когда он видит чуть насмешливый взгляд тестя, улыбается смущённо. — Ясмини, ну что вы так долго? — чуть громче, чем нужно, говорит омега Хади. — Представляешь, господин Ирфан является геологом-экономистом. Думаю, вам будет о чём поговорить, — и, видя вопрошающий взгляд альфы, продолжает: — Ясмини является студентом Международного геммологического института. — Правда? Необычно для омеги, — заинтересованно улыбается альфа. — Правда, — спокойно улыбается Ясмин. — Только не ожидайте многого, я лишь на первом курсе. — Можно узнать направление? — теперь альфа смотрит заинтересованно. — Диагностическое. Мне больше нравится работа по характеристике драгоценных камней и их оценке. — Филиал, где обучается Ясмини, находится в Дубае — вновь встревает папа омеги. — Это наиболее удобный для нас вариант. Но раз в год он будет ездить в Бельгию, непосредственно в сам Институт. — Профессор Тэрпих мой хороший друг, — Зейнал теперь обращается прямо к Ясмину. — Правда?! Вы знаете профессора? — Я сам у него учился, — оживляется альфа, чуть характерно поводя пальцами в воздухе, что означало его заинтересованность. — Правда на другом направлении — оценки разработки природных ресурсов, — и оживлённая беседа льётся между ними, с редкими вставками папы-омеги. Аромат шафрана чуть усиливается, Зейнал становится азартным, когда речь заходит о его работе. Он и оглянуться не успевает, как оказывается главным рассказчиком за столом, вызывая своими историями смех и улыбки. Лишь раз Зейнал залип на улыбку Ясира, но вовремя упавшая ложка из рук Ниджата, заставила опомниться. Почему из всех омег, его сердце выбрало именно его, ведь рядом сидит не менее красивый омега? Почему его аромат кажется самым сладким, хоть рядом плывёт нежнейший аромат цветов франжипани? Почему Ясир кажется таким родным, близким, нужным, словно они были единым целым в какой-то другой, прошлой жизни? Ответ лишь один — потому что он любит его! А всё, что сейчас происходит: смотрины, чужой омега, попытки не думать о нём — это всё самообман, бегство от самого себя. Ясир сидит рядом с мужем, и когда приносят ароматный кофе, он тихо шепчет что-то прислуге. Через несколько секунд перед ним ставят сахарницу, и омега добавляет три маленькие ложки в кофе. Бесшумно перемешивает, и передаёт мужу, получая в ответ нежный взгляд и тёплую улыбку. Почему-то Зейнал, наблюдая эту картину с кофе, вспоминает о давней традиции некоторых племён Восточного Средиземноморья — омега, дабы показать степень своей благосклонности альфе на сватании, приносит ему кофе. Если горький, значит не нужен, если сладкий, то любит. Чем слаще кофе, тем сильнее любовь! И Зейнал горько улыбается про себя — знает ли Ясир об этой традиции? Гости уже прощались с хозяевами, когда Ниджат пригласил Ясмина к ним через неделю, и все поняли — смотрины продолжатся на «нейтральной» территории. Ясира охватило нетерпение, он страстно желал вновь оказаться в коконе салона машины, где будет концентрация запаха альфы. Путь до автомобиля длиною в несколько шагов, казалось, растянулся на километры. И вновь его ладонь обхватывают сильные руки альфы, двери захлопываются, и вот она — желанная тишина и аромат альфы. — Надеюсь, Вам понравилось в гостях у моих родителей, господин? — Очень. Да не оставит благословение Всевышнего этот дом! — Аминь! — Надеюсь, наш следующий визит в этот прекрасный дом станет сватовством моего друга. Мне показалось, что всё прошло удачно. — Мне тоже. Да сбудется воля Всевышнего, господин! Я буду рад за моего брата! — Аминь. Тишина вновь окутывает, и теперь омега дышит полной грудью, чуть откидываясь на спинку сидения, и сам не замечает, как слипаются глаза. Тихий гул машины, мерное покачивание, ненавязчивая плавная мелодия из динамиков, и омега засыпает, склонив голову к плечу альфы. Ниджат чуть сползает по спинке вниз, позволяя омеге удобнее прислониться, и жалеет, что не снял пиджак. Он чувствует, как пальчики юноши цепляются за его предплечье, как он чуть ёрзает, устраиваясь рядом с ним. Сердце альфы тает, и зверь его скулит восторженно, видя, что омега дышит его ароматом, интуитивно уткнувшись в изгиб шеи. От дыхания омеги по коже волной идут мурашки, и у самого оно чуть срывается от близости. О, как продлить эту сладость, это блаженство, эту эйфорию, что охватили его? Их аромат, что смешивается густыми, тягучими волнами, оседает в лёгких, волнует всё внутри, а сердце горит пламенем любви, сжигая все сомнения — Ясир только его омега! О, как непохожа эта ночь на ту, предыдущую, что разорвала их сердца, вымотала души, заставила пролить слёзы отчаяния. Пусть это будет последняя ночь в их жизни, ставшей такой тяжёлой, ибо все последующие альфа сделает незабываемыми, нежными, полными любви. — Сбавь скорость, — тихо передаёт альфа через датчик связи водителю, что сидит за поднятым непроницаемым стеклом. — Поедем медленнее. — «Господин, это небезопасно». — Поезжай медленнее, — более жёстким тоном ещё раз говорит альфа, и водитель притормаживает, передавая сообщение охране, едущей с ними. Пусть хоть так, пусть хоть на полчаса, но он продлит это счастье — держать в объятиях нежно любимого, прижимать его к себе, дышать с ним букетом их ароматов. Рука альфы мягко обвивает талию омеги, щекой он прижимается в золотистой макушке, а второй рукой он всё так же сжимает ладонь юноши: — «О, Всевышний, не оставь нас в своём благословении! Даруй смирение и милость свою, а прощение прекрасного омеги я заслужу, терпением и нежностью заслужу… и любовь его!»***
Неделю спустя в доме Гуламов снова праздник — маленький омежий праздник, в честь красивого гостя Ясмина Хади. Снова песни и танцы, веселый смех омег в ярких нарядах и сверкающих украшениях. Нет только Анхара, по которому Ясир откровенно скучает и ждёт возвращения с нетерпением. Ниджат подъезжает к воротам дома немного раньше, ближе к обеду, Зейнал должен приехать лишь час спустя, и видит альф из дома — прислугу и водителей — сидящих у ворот. Он непонимающе смотрит на мужчин, пока не подходит старший среди них — главный прислужник альфей стороны, Ахмет. — Омеги танцуют, господин, — склоняется перед ним мужчина. — Танцуют? — всё ещё недоумевает Ниджат, и действительно до него доносятся приглушённые звуки барабанов и скрипок. Он делает шаг неуверенно, но перед хозяином открывают входную дверь во двор. Звуки музыки, ритмичной и в тоже время плавной, накрывают альфу, едва он оказывается под арочным пролётом у ворот… И альфа застывает! Вокруг фонтана, среди пышной зелени и цветов, на расстеленных коврах и разбросанных подушках, сидели все омеги дома, что, оставив дела, предавались веселью. И каждый из них делал это от души, хлопая в ладоши в такт мелодии, покачиваясь под ритм, и громко улюлюкая на берберский манер. Взгляд их с восхищением и восторгом обращён на танцовщика, что порхает меж них прекрасной бабочкой. Сердце альфы останавливается, как и весь мир вокруг, когда он понимает, кто танцует! Запрыгнув на широкий бортик фонтана, раскинув широко руки, покачивая бёдрами, извиваясь всем телом, весь сияя невероятным светом, танцует Ясир! Ниджат не дышит, стоит в проёме незамеченный никем, и желает стать невидимкой, исчезнуть в воздухе, чтобы смотреть на невероятного омегу в танце. На Ясире бедлех, довольно простой, наверное единственный, что нашли в доме. Широкая сатиновая юбка красного цвета с глубокими разрезами, без украшений и монисто, плотно облегает бёдра и ягодицы омеги. Короткий топ на блестящих бретелях из шёлка чёрного цвета, скудно расшитый бисером, открывает живот и торс до середины груди. Ниджат неосознанно делает шаг к нему, но понимает, что выдаст себя, ещё глубже прячась в тени, и смотрит… смотрит не дыша, не отрываясь ни на секунду, и сам не верит, что возможна такая красота, такое совершенство! Руки порхают в изящных, плавных движениях, верхняя часть тела практически не движется, но бёдра… Невероятные, округлые, соблазнительные бёдра извиваются, трепещут в танце. Ясир поворачивается спиной, раскидывая руки, выставляя одну ногу в сторону, так что голень обнажается в разрезе юбки и встаёт на цыпочки. Волосы рассыпаются по спине и плечам, и золотым водопадом колышутся от каждого движения. Мелодия набирает обороты, заставляя дивного омегу быстро переставлять босые ступни по бортику фонтана. Ясир вскидывает руки вверх, сам смеётся звонко, откидывая голову и кружится вокруг искрящейся воды. Черпает ладонями струи, брызгает на визжащих омег, и всё также танцует. Но вот мгновение, и Ясир застывает — он чувствует альфу, своего мужа. Никто не замечает, а он чувствует. Он не знает где стоит альфа, не видит его, но ощущает всем своим существом. Ладонями пытается прикрыть себя, накрывая грудь и живот, затем подхватывает свой платок из рук Зухры, накидывая на плечи. Он убегает под смех и возгласы омег и взволнованный взгляд Зухры, но старшая всё понимает, когда видит, как проскользывает в дом Ниджат, скрываясь за спинами веселящихся. Ноги не чувствуют пола, руки дрожат, и сердце, что бешеная птица в груди, бьётся влюблённо, восхищённо! Альфа поднимается к ним в комнату, чувствует, как пульсирует аромат омеги — он тоже взволнован! Гостиная пройдена практически на ощупь — альфе приходится опираться на предметы — так трясёт его от охватившего чувства. В спальне омеги нет, и, как под гипнозом, его тянет в гардеробную. Ясир всё так же закутан в платок, и волосы не собраны, в руках сжимает кафтан, чтобы переодеться. Юноша оборачивается к мужу, прячет глаза, опустив голову, и шепчет сбивчиво: — Господин, я… Мне сказали… Зухра попросила станцевать для них. Она уверила, что в доме нет ни одного альфы… кроме дяди Алим! Я… я не знал, — и юноша смолкает бледнея, сильнее кутаясь в платок. — Простите. Я не буду больше делать такого. — Не будешь танцевать? — хрипит альфа, сглатывая, а омега лишь трясёт головой отрицательно. — Лишишь меня, и всех, той невероятной красоты, что я видел? Ясир вскидывает изумлённый взгляд: — Вам понравилось? — Ничего прекраснее я в своей жизни не видел! И желал бы увидеть ещё. — Вы не будете против, если я иногда буду танцевать для омег? — Нет. Всевышний благословил тебя этим талантом — ты несёшь радость людям. Делай это и дальше. — Благодарю, — омега улыбается, но всё ещё не поднимает глаз. Оба молчат, но дышат друг другом. Аромат альфы стал чуть острее, а у омеги глубже и слаще. Ниджат делает шаг ближе к нему, но Ясир отступает, пятясь назад, сильнее прижимая платок. — Не бойся меня, — голос альфы глубокий и мягкий, и сам он чуть опускает голову, словно смиренно склоняется перед ним. — Не боюсь, — тихо шепчет омега, но делает ещё шаг назад. — Позволь коснуться тебя, — Ниджат сам не верит, что говорит это, но сердце альфы замирает и падает вниз, когда он видит, как омега медленно спускает платок с плеч. Ясир смотрит на мужа, и полностью осознаёт, что не имеет права отказать ему — если альфа потребует близости, он должен подчиниться. Но ладонь альфы лишь накрывает тёплую щёку омеги, проводя нежно большим пальцем по скуле, и застывает, не смея двинуться дальше. — Мне нужно переодеться, господин, — робко просит омега. — Да, конечно. Прости, — Ниджат отстраняется, расправляя плечи, и выпрямляется во весь свой почти двухметровый рост. Ясир сжимается сильнее, ощущая физическое превосходство альфы, на фоне которого он чувствует себя крошечной пылинкой. — Не бойся меня, Ясир, прошу. Я последний, кто сможет причинить тебе хоть малейший вред. Верь мне. — Верю… и не боюсь, — пытается улыбнуться омега, всё так же сжимаясь. — Коснись меня, — хрипит альфа, и глаза горят огнём невозможного желания. Ясир распахивает глаза испуганно, но делает шаг к альфе, ступая босыми ногами по мягкому ворсу ковра. Он протягивает чуть подрагивающую руку к его лицу, понимая, что не совсем дотягивается и встаёт на цыпочки. Но альфа делает то, от чего юноша охает изумлённо — Ниджат встаёт на колени перед ним. — Господин?! — Коснись… прошу! — он глаз не сводит с прекрасного омеги и теперь, маленькая ладонь ложится на скулу альфы — неуверенно, но мягко. Ниджат сам прижимается к руке, прикрывая глаза, и выдыхает судорожно, опаляя горячим дыханием запястье омеги. Словно на пробу, Ясир движет пальчиками по лицу мужа, проводя по щеке, тянется к виску, касается уголка брови, лба… и замечает, что альфа не дышит. Он ластится к руке омеги, словно большой ручной волк к нежному цветку. — Ясир! Омега вздрагивает от голоса мужчины, убирая руку, и смотрит в глаза альфы, и только сейчас осознаёт, что платок упал к его ногам. Прямо перед взволнованным и жадным взглядом мужчины, обнажённая кожа живота, изгибы талии и бёдер, и юноша смущённо охает, неловко подбирая с пола платок, судорожно прижимая к телу. Ниджат, что сначала широко заулыбался от смущения омеги, тихо смеётся, смотря, как стремительно омега исчезает за дверью ванной комнаты. Ещё несколько минут он, как дурак, смотрит на закрытую дверь, а сердце волнительно замирало от одной мысли, что его омега там… без одежды. «О, Всевышний, благодарю тебя… за счастье!»*
Весь вечер, что шёл весёлый шумный праздник, они переглядывались друг с другом с замиранием сердца, смущённо, счастливо. Им казалось, что они впервые видят друг друга, впервые чувствуют друг друга, словно они не были женаты почти месяц. Ясир вспыхивает розовыми пятнами, когда через прислугу Ниджат передаёт ему сладости, хоть столы омег ломятся от разнообразия угощений, и все омеги хохочут с него — смущённого и довольного. Казалось, это их смотрины, а не Зейнала и Ясмина. И брат смотрел на юношу с лукавой улыбкой, подмигивая и тоже хохоча с его смущения. Сам Ясмин не смущается, сегодня он не скромным омегой у себя дома, а блестящий, красивый и дорогой цвет в гостях. Он смело смотрит на Зейнала, выдерживая его взгляд, загадочно улыбается, томно опуская взгляд карих глаз. Но сердце омеги сжимается тревожно — в чёрных глазах альфы он не может прочесть ничего. Они словно непроницаемые стёкла: в них нет огня, нет сияния. Кажется, даже нет интереса. Иногда Ясмин думает, что альфа смотрит на него только потому, чтобы не смотреть на кого-то другого. Лишь раз, он замечает, как вспыхивает взгляд Зейнала и брови его изламываются как от боли. Но понять причину, а тем более найти источник такой реакции альфы, он так и не может. С праздника омега уезжает с тревожными чувствами и неуверенный, что дальнейшие встречи с альфой ещё состоятся. Ночью Ясмин спит беспокойным сном. Ему снится Зейнал, что сидел на полу в тёмной комнате, среди белых цветочных лепестков. Альфа вдыхал их аромат, прижимал к груди. Но потом белые цветы стали чёрной водой, в которой стал тонуть альфа. Ясмин кричит, протягивает руки, зовёт альфу, но Зейнал не откликался, не сопротивлялся и вовсе не ищет спасения — сам опускался на дно смиренно. Ясмин проснулся в холодном поту, со сбитым дыханием и разрывающимся от волнения сердцем. Весь день омеги прошёл, как в тумане. О своём сне он молчит, боясь, что его толкование вовсе не понравится ему. Но ближе к вечеру, в дом Хади прибывают официальные глашатаи, которые сообщают, что после пятничного намаза к ним приедут сваты из дома Ирфан. И неважно, что в тот самый момент, на кухне кто-то разбил посуду, звеня на весь дом грохотом разлетающихся осколков — это на счастье… Только на счастье!