22 мая, 2022 год.
Республика Интар, Кальярра.
«Привет, Асия. Можем поговорить?». Четыре слова. Я в оцепенении перечитываю четыре гребанных слова и пытаюсь сделать хотя бы маленький вдох. Эта комната, стены, голос бабушки и Гора, доносящийся с кухни… От болезненного покалывания в груди я прижимаю ладонь к сердцу. Начинаю чувствовать, как частые толчки жестко вколачиваются в руку. Невыносимо. Боль и напряжение усиливается, перекидывается на шею. Поднимаю голову к потолку, в попытке сдержать слезы. В горле застревает не то скулеж, не то вой. — Нет, это не реальность… — шепчу я. — Это сон, Асия… Это все нереально. Внутри все перемешивается в такой невообразимый ком, что если я останусь в этих стенах дольше минуты, то просто не выдержу. Стараясь привести разум в порядок и выровнять дыхание, я накидываю поверх домашней одежды большую рубашку и выхожу из комнаты. От бабушки это не остается незамеченным. — Куда?! Я нагибаюсь к кроссовкам, развязывая шнурки. Распущенные волосы закрывают мое лицо. Холод сменяется жаром. Несколько секунд и меня вновь кидает в обратное состояние. Стискиваю зубы и выдаю короткое: — На улицу. Скоро вернусь. — Я тебя не отпускала! — крик болезненно бьет по обостренному слуху. Гор, привлеченный шумом, выходит в коридор. — Я ненадолго… — сбиваюсь с мысли от того что голос начинает хрипеть. Резким движением слишком сильно затягиваю шнурки. Выдох. — Ко мне Рене подъехала. Мы будем около дома. Снова истерический выкрик бабушки. Снова я кривлюсь и радуюсь тому, что мое лицо не видно. Влажная дорожка сбегает по носу. Картинка перед глазами становится расплывчатой. Промаргиваюсь и вижу, как слеза падает на носок обуви. — Ниса, отпусти ее. Пусть погуляет, — вступается Гор. Ком в горле наполняется едкой горечью. Ну спасибо, незваный папаша. Если бы не твоя личная выгода втереться ко мне доверие, заслужив искреннее общение далеко не для целей установления теплых родительских отношений, то ты бы даже не вышел. Тусклый огонек раздражения на отчима помогает немного отстраниться от той бури, что вновь вызывает во мне Маркус. Однако этого хватает ненадолго. Перед глазами снова стоит уведомление. «Привет, Асия. Можем поговорить?». — Асия, если что звони, — добавляет Гор. — Хорошо. Я хватаю ключи с комода и, не оборачиваясь к онемевшей бабушке, вылетаю из квартиры. Подступающие всхлипы снова душат уже по ощущениям разодранную глотку. Это все сон, Асия. Просто кошмар. Несколько раз до упора вжимаю кнопку вызова лифта. Кабина трогается на мой этаж не сразу, остается лишь расхаживать из стороны в сторону и крепко сжимать телефон в руках, который больше не вибрирует от новых сообщений. Я так и не ответила ему. Даже не прочитала сообщение. Потому что это все не по-настоящему. «Если это иллюзия, то почему так сильно болит?», — шепчет гадкий внутренний голос. Двери лифта распахиваются. На ослабевающих ногах я делаю шаг в кабину и тону в острой вспышке воспоминания. Тогда, перед заходом в номер отеля… — Как ты? Я раскрываю рот, позволяя ему очертить не только край моих губ. Смотрю открыто, немного затуманено. Состояние, схожее с опьянением, позволяет снять все блокировки в голове. — Маркус… — растягиваю его имя, не скрывая своего возбуждения. Не скрывая, что больше невыносимо терпеть трепетную ласку. Три гулких удара сердца. Три секунды. Он ловит раскрытыми губами мой вдох и прижимается ко мне в настойчивом поцелуе. Без раздумий отвечаю ему. Вкладываю весь контраст смешанных эмоций. Бессильное отчаяние, вожделение, ужас, страсть… В висках начинает болезненно пульсировать. Я зажмуриваюсь, чувствуя как необоснованная тревога, преследующая меня с самого утра, пронзает сердце раскаленным прутом. От воспаленной вспышки в сознании кривлюсь и в дрожащем безмолвии раскрываю рот. Сон, который не удавалось вспомнить, наконец по маленьким кусочкам начинает всплывать. — Маркус?.. — растерянно шепчу я. В полный голос почему-то окликнуть его не получается. Он оборачивается ко мне. Мир приобретает четкость. Мы находимся на той самой поляне с видом на Кальярру. Красота — в глазах смотрящего. Яркие и живые звезды, отражающиеся в его пустых голубых. Луна, освещающая строгий профиль, дает надежду на лучшее, но это все не по-настоящему. Мои мечты давно умерли в собственных же глазах. Как и все в округе. Как и сама я. Свет необъятной вселенной позволяет задержаться взглядом на жесткой линии сжатых губ. Его безмолвие делает лишь громче голос в моей голове. Я обесточена. Разбита. Пусть и прошло много времени. Пусть то, что болит уже не так сильно разрывает меня на части. Человек, ставший когда-то близким, никогда не окажется после полностью чужим. Его плавное движение руки посреди затаенной тишины разрезает пространство. Ладонь Маркуса тянется прямиком ко мне, приглашая ступить с ним на одну тропинку. Он смотрит на меня так, будто бы между нами ничего не произошло. Будто бы он не отказался от меня, когда я больше всего нуждалась в нем. — Пойдем, — настаивает Маркус. Разум теряет связь с телом. Шаг навстречу ему. Теплые и шероховатые пальцы переплетаются с моими. Чувство фальшивости граничит с готовностью раствориться в краткосрочном моменте. Он чувствует недоверие, исходящее из моих нервных движений, и крепче сжимает мою руку. Отпусти меня, Маркус. Сделай это ради нас. — Что-то не так? — спрашивает он, останавливаясь на том месте, где мы в тот проклятый вечер пили кофе и обсуждали брачный договор. — Я… Я не могу… — отступаю на несколько шагов и усиленно мотаю головой, выдавливая из себя давно озвученный приговор. — Больше я ту же ошибку не совершу. Я не хочу прожить свою дальнейшую жизнь, тоскуя по тебе и думая о том, что могло бы случиться если… Воспоминание обрывается. Двери лифта раскрываются. С мерзким ощущением внутри выбираюсь на балкон. Вдыхаю свежий воздух и понимаю. Лучше не становится. Помимо того, что Маркус когда-то был моим главным желанием, он до сих пор остается сильным страхом на подкорке сознания. В тяжелые эпизоды этого проклятого периода без него я даже просила все возможные силы помочь забыть его. И при этом боялась каждого мутнеющего момента в памяти. Это была моя личная битва длинною почти в год. Битва, в которой потерялся смысл и цель. Битва, в которой наконец-то нашелся тусклый отблеск надежды, обнаружилась едва приоткрытая дверь на выход, к концу нашей истории… Я должна была окончательно попрощаться с ним, когда последняя глава в книге будет дописана. Сейчас мне мерзко от самой себя, потому что я понимаю, что мой покой нарушили еще утром. Когда пришлось с трудом распахнуть глаза, растерянно вдыхая спертый воздух в спальне и содрогаясь от нарастающей тревоги. Я чувствовала, что сегодня не простой день. Снова чувствовала эту необъяснимую связь, которая объединяла нас раньше. Снова безмолвно задавалась вопросом: «Как он там?». Мне мерзко от себя, потому что я позволила этому случиться. Позволила маленькому росточку засесть в груди. Сейчас я, тонущая словно в иле посреди бескрайнего океана, опускаю голову на шероховатую и слегка влажную кирпичную кладку. Лбом веду по царапающей поверхности, прижимаюсь сильнее. Зажмуриваюсь до звездочек в глазах и позволяю себе совсем тихонько заскулить: — Зачем ты снова появился в моей жизни?.. Дрожащий шепот. Свистящий ветер в ушах. Телефон, не издающий более ни звука. Хлопок дверной машины где-то там внизу. Кто-то возвращается домой после очередного наверняка обыденного дня. Кто-то не осознает сейчас насколько ценны стабильность и постоянство… Это все не по-настоящему. Этого не может быть. Маркус не станет писать первым. Пролетают долгие минуты, пока у меня получается взять себя под контроль. Кажется, что уже все — душа полностью вывернута наизнанку и слез не осталось… Но стоит поддаться очередной иллюзии прошлого и все начинается по кругу. Потом пытаешься успокоиться, понимаешь, что это бесполезно и даешь волю эмоциям. И где-то там внутри в очередной раз обрывается что-то тонкое и чувствительное. Сейчас, докуривая сигарету до середины, я уже не испытываю ничего. Заплаканными глазами медленно оглядываю закатный горизонт и слабо кривлюсь порыву ветра, что холодом облизывает мокрые щеки. Очередной взгляд в телефон не вызывает в груди больше ничего. Мысль, что все еще не получается мгновенно брать себя под контроль в любой ситуации, начинает выходить на первый план вместе с осуждением за свою слабость. «Привет, Асия. Можем поговорить?». С момента отправки сообщения прошло всего лишь двадцать минут. Ничто по сравнению с тем, какой временной путь я преодолела. Несправедливо, что весь труд так легко перечеркнуть. Что так легко можно поддаться страху. Не стоит медлить с ответом. Чтобы не случилось ты выдержишь, Асия. — Ты сможешь, — подкрепляю я свою уверенность вслух. «Привет. Да», — мобильный интернет будто противится вместе с моим сердцем и отправляет сообщение с задержкой. Ответ приходит мгновенно и искусно будит во мне остатки эмоций. Однако это не то прежнее влияние Маркуса на меня. Голова пухнет от переменчивого состояния, большого количества мыслей и отказывается функционировать осознанно. Кажется, я на него зла… Читая короткое сообщение, начинаю едко улыбаться. «Надеюсь память негативом не отдается? У меня серьезная просьба». «Не отдается. Я слушаю». Тебя нет нигде, Маркус. Кроме сотни заметок, тех самых песен и в конце концов моих мыслей. Тебя нет нигде, кроме моего текста, который до твоего появления так свободно складывался в главы, очищая меня от ненужных эмоций. «Перед просьбой обязан спросить как ты». Желание выкинуть телефон с двадцать пятого этажа мгновенно возрастает. К чему все эти прелюдии, которые он к слову сам не любит?.. Снова усмехаюсь. Я до сих пор помню мелкие детали о нем. В очередном сне мне как-то снилось, что мы просто переписываемся как раньше. Чувство, что знаешь человека практически наизусть и одновременно с этим не можешь предугадать дальнейшие его действия, проявляется также остро как и в сонной иллюзии. «Все отлично. Ты как?». «Терпимо. Работаю. Ты сейчас только учишься?». Так тебе все и скажи, ага. «Только учусь. Не работаю», — немного подумав, я поддаюсь одной маленькой азартной идее. — «В творчество ушла. В будущем возможно превращу в работу». Диалог на короткое время прерывается. Маркус читает сообщение и около минуты ничего не пишет в ответ. В голове зарождается вопрос о том, как он в свое время пришел к творчеству. Стал ли Маркус писать стихи после какого-то сильного эмоционального потрясения или решение попробовать пришло более спокойно? Когда появляется иконка «печатает…» я выхожу из сети, боясь сразу прочесть его ответ. Через уведомление как-то надежнее. Мало ли, что ему от меня нужно, я хотя бы смогу выиграть время на размышления, не выдав свое замешательство. Может что-то по поводу матери? Документов? Или же нашего прошлого?.. Я отрицательно мотаю головой. Нет, хватит. Не думай об этом. Не вселяй в себя надежду, Асия. «Неожиданно… Что пишешь? Если не секрет». Пишу о том насколько могут быть двуличны люди, Маркус… А вообще для его самооценки будет слишком вредно знать об этом! Снова усмехаюсь. Забавно получается, я предсказала один из сюжетных поворотов в своей по-настоящему "реальной реальности". Он вернулся в мою жизнь, когда это ожидалось в самую последнюю очередь. Ни я, ни Маркус не из той категории людей, которые станут писать людям из неприятного прошлого. Вся эта трагикомедия под названием «сошлись-разошлись и по кругу», конечно, присуща моему поколению. Однако, обрубать на корню — наша общая с ним черта. Книжная глава с его возвращением должна была стать лишь вымыслом, который помог бы убить в себе малейшее желание на его реальное проявление. «У меня только ближний круг видит, что я пишу», — не позволяя себе дальше уходить в размышления, печатаю первое, что приходит на ум. «Я могу нагло и необоснованно претендовать на этот круг?». Настает мой черед молчать. Что-то горькое обволакивает меня всю изнутри. Я облизываю сухие губы, что отдаются сладостью от фильтра сигарет, делаю медленный глубокий вдох. Выбор ответить уклончиво или же отшить напрямую на момент вводит меня в ступор. Грубо вести себя точно нельзя. Его цели еще не ясны. Однако Маркус оценит прямолинейность. Надеюсь, он действительно осознает уровень наглости и необоснованности такой просьбы. Надеюсь, что это все не для того, чтобы раскачать меня на эмоции. «Если бы мы общались, то да. А сейчас нет». «Окей», — он слишком просто реагирует и переводит тему. — «Асия, во-первых, прости за то, что стоит или не стоит. Если это возможно… Не сказать я это не могу. Так как ты и я из вменяемых — ответ приму любой». Я прикрываю глаза, сжимая до скрипа зубы. Он не понимает, что такими словами делает мне только больнее? — Хватит, Маркус… Через силу сглатываю подступающий ком, ощущая сухость во рту, и приказываю себе не думать. Не искать в каждом его сообщении какой-то мотив или подвох. Пусть пишет, что хочет. Меня это не должно трогать. «Ты меня пугаешь», — играясь с правдой, начинаю чувствовать, как подгибаются колени от его простого «извини». Взгляд каждый раз цепляется за эту часть переписки. Что же ему нужно?.. — «Я на тебя не обижена». Обиды отнимают слишком много энергии. Как и чувства. Сейчас их практически нет. Преобладает только страх вернуться к прошлой себе. Его можно легко воспринять за моменты, когда может показаться, что наша связь еще жива. «Моральные долги, ничего пугающего». Сомневаюсь, что ты истязал себя больше, чем я, Маркус. Ничего не отвечаю на его противоречивое сообщение. Банально боюсь услышать скрытую за красивой формулировкой правду. Он, тоже чувствуя завершение нелепой прелюдии, начинает печатать следующее сообщение. Долго печатать. Слишком ему несвойственно. Прежний Маркус расписал бы свою просьбу на много-много сообщений, состоящих от силы из нескольких слов. Очередная сигарета размещается между моими пальцами. В горле першит, поэтому от первой затяжки становится больше мерзко. Желание наконец расслабиться и сопутствующая неудача в этом вызывает клокочущее чувство внутри. Хочется что-нибудь разнести. Телефон вибрирует. Я просматриваю сначала уведомление. «Хочу попросить о помощи с ардаланским языком. Могу, как писателю, возмещать трудны за потраченное время». Несколько раз перечитываю этот абсурд и не верю. — Ты издеваешься?.. — вырывается из меня. Он издевается надо мной?! Всего лишь ардаланский язык? Которому я его учила от силы пару часов, а потом мы благополучно забыли об этом. Да у меня даже не получается нормально на нем говорить, и он это знает. В чем проблема нанять репетитора? Это больше звучит как очень хреновое прикрытие истинных мотивов. Я тебе не верю, Маркус. Ты не сможешь меня одурачить. Не сможешь натянуть на мой мир прежнюю розовую пелену. «Из меня плохой учитель. Ты же знаешь», — отвечаю я, четко ощущая как внутри укрепляется новый страх. «Мне этого достаточно. Ты единственный человек, которому можно довериться в этом сейчас». Мотаю головой из стороны в сторону. Тише, Асия, спокойнее. Ты не должна бояться его. Тебя пугает лишь непредсказуемость. Не он. — Иди ты к черту! Бросаю недокуренную сигарету на пол и размазываю ее носком кроссовка. Шаг до левого края балкона. Судорожное перемещение на правую сторону. Я начинаю расхаживать из одного угла в другой, лихорадочно размышляя. Он наверняка знает, что таким построением сообщений вызывает меня на эмоции. Видите ли, мне можно довериться… Смешно просто! В чем проблема напрямую заявить обо всем нужном? Что ему от меня надо?! В памяти мелькает начало весны, задержание, драка в школе… Период, когда присутствие Маркуса ощущалось слишком остро, слишком по-настоящему, хотя мы и не виделись напрямую. У него точно какая-то другая цель, которую я либо не услышу никогда, либо он прощупывает и подготавливает почву для открытого контакта. Внутри пробуждается тот самый гадкий голос, который безустанно кричит: «Беги! Тебе это не нужно. Будет снова больно». Сердце определенно не на стороне Маркуса, однако разум… Пусть это будет моей проверкой. Я поднимаю голову к небесам и безмолвно даю себе очередное обещание. Как только во мне проявится намек на возникновение былой зависимости — общение с Маркусом необходимо будет оборвать. Я смогла отказаться от него тогда, значит, у меня получится и во второй раз. Нет ничего невозможного. Все лишь в моей голове, в восприятии. Это как с болью. Если воспринимать ее как за нейтральное чувство, то переносить неприятные ощущения становится легче. Так и с жизнью. Люди легко отказываются от чего-то или кого-то, что не несет в себе личную ценность. Все зависит лишь от меня… «Хорошо», — печатаю я в ответ. — «Тебе все еще базу?». Нужно мыслить холодно и понять, что в действительности ему нужно от меня. А еще спуститься обратно домой. Плечи уже начинают мелко дрожать, то ли от того, что я слишком чувствительна сейчас к окружающему миру, то ли вечер выдается действительно холодным. Квартира встречает меня непривычной тишиной. Обычно на кухне всегда включен телевизор, который смотрит бабушка. Но сейчас все обитатели этого дурдома видимо разошлись по комнатам. Отлично, с обиженными разговаривать желания подавно нет. Я раздеваюсь, стараясь сохранить внешнее спокойствие. Ощущение, что за мной наблюдают нарастает тревогой, окутывающей шею. Будто у этих стен тысяча глаз и распущенные волосы недостаточно прикрывают мое заплаканное лицо. Параллельно с этим день все еще кажется самым обычным. Вот телефон вибрирует снова, а я на автомате думаю, что это написала Рене. Вовсе не Маркус. Желание что-нибудь перекусить, а затем сесть редактировать главу создает иллюзию самого обыденного вечера. Словно я не разговаривала на балконе с человеком, который умудрился за короткий срок вывернуть меня наизнанку. «Мне по разному. Можем начать с базы», — читаю его ответ, в задумчивости пережевывая виноград. Микроволновка громко пищит, оповещая о том, что еда разогрета. Не поднимая взгляд с телефона, наощупь открываю дверцу и щупаю тарелку. Еще недостаточно горячая. Я ставлю разогреваться еду дальше и с слабой улыбкой на губах печатаю сообщение. «Могу нагло поинтересоваться, чем вызвана такая серьезная просьба?)». Немного в открытую позеркалим тебя, Маркус. Посмотрим насколько ты эмпатичен спустя столько времени. «На мою наглость ты отказала. Но я добрее) У меня слишком частый контакт с ардаланцами. Настолько частый, что грех не использовать маленький козырь в виде отсутствия языкового барьера». Я хмыкаю. Какие элегантные методы у него, конечно. По-моему достаточно его увидеть вживую, посмотреть в глаза напрямую несколько секунд и больше никаких приемчиков не надо. Захочется сразу все выложить на стол… Или же обделаться под него. «Принято. Мне нужно будет время на подготовиться и освежить память». «Чем могу благодарить за труды?». Своим исчезновением, Маркус. Это было бы лучшей благодарностью. Я достаю горячую тарелку, столовые приборы и ухожу в комнату. Может действительно с него что-то потребовать? Хотя… Будет рациональнее сделать немного по другому. Да и не смогу я с ним все-таки на материально-выгодные отношения перейти. Абсурдно это как-то. «Ничем. Считай моя душевная доброта», — нажимаю на иконку отправки сообщения и всем естеством желаю, чтобы он почувствовал такое же стеснение в груди. Пусть не думает, что темы прошлого забыты. Раз уж мы снова общаемся, значит, к этому рано или поздно мы придем. Лучше уж сразу. В ожидании ответа, я медленно пережевываю рис с курицей. Без всякого удовольствия отмечаю, что мясо приготовлено вкусно, однако сейчас все теряет краски. «Я слишком много работаю с людьми. На таком долго не вывезти». — Оставь свои нравоучения, Маркус, — цыкаю я. «Это не обобщается на всех людей», — печатаю совершенно другое. — «Считай дань прошлому». Он замолкает, хотя сообщение читает сразу. Хочется надеяться, что причина такой тишины кроется в моем успехе. Маловероятно, но может быть у меня действительно получилось подбить почву из-под его ног. Правда совсем немного. Потому что его ответ вгоняет в короткий ступор уже меня. «Это и напрягает». Специально написал так, чтобы в откровения ударилась я? Ну что же, хорошо. Поиграем в перебрасывание мяча. «В плане?». «Если бы я не знал какая ты», — вилка звонко шлепается об край тарелки. Я прикусываю щеку и продолжаю читать. — «То такие поступки противоположны к ожидаемым. Сошлемся на то, что ты не как все. Как и раньше». — А ты, видимо, не поменялся, — издевательский укор слетает с языка. Разговаривать с неодушевленным телефоном, конечно, странновато, но так получается хотя бы не сильно злиться. — Не такая как все, видите ли… Остынь, Асия. Придерживайся плана. «Все уже прошло», — писать напрямую о своих чувствах как-то неловко, поэтому я надеюсь, что такую формулировку он поймет. — «Я лишь отплачиваю за то, что помог тогда. Очень много выводов сделала, переоценка себя, все такое… Так что отказывать тебе в ответной помощи мне не хочется». Искренность всегда является моим оружием. Врать Маркусу смысла нет. Достаточно лишь скрыть тот факт, что сейчас я настроена больше негативно, чем нейтрально или же вовсе положительно. «Надеюсь поделишься», — отвечает он на сообщение про переоценку себя. «Если сжато, то твои слова про мой потенциал. В целом оценка себя». Ты действительно не поменялся, Маркус. Либо ты для меня слишком хорошо узнаваем, потому что построение диалога идет на удивление легко. Словно… Я теперь могу играться с ним наравне. «А обязательно сжато?». Мясо встает поперек горла. «Да нет… Просто сразу так и не описать». «Мы никуда не торопимся. Я не планировал обрывать общение сегодня. Оставим тему открытой». Тут, наверное, стоит уже давиться. Однако я спокойно проглатываю еду и склоняю голову набок, задумчиво хмыкая. Ему точно что-то необходимо. Он не боится, что я за это время в теории могла и не поменяться? Не боится снова стать причиной новой-старой зависимости? Кажется, Маркус к таким вещам чувствителен, если он действительно не врал тогда, рассказывая о личном прошлом. Или же он нагло решил переложить всю ответственность на меня. Самый крайний вариант — существует что-то такое, что вопреки всему делает контакт неизбежным. Так в чем же причина, Маркус? «Интересно. Тогда хорошо, что нового в жизни?», — пишу снова первую мысль, пришедшую на ум. Не стоит особо стараться в разнообразие диалога. — Может я планировала не общаться с тобой, гадкий змей, — я начинаю ковырять вилкой рис. — Конечно, зачем спрашивать хочу ли я. Можно же решить за меня! Кто же мог вообразить… Мы действительно общаемся. Просто общаемся. И былого восторга даже нет. Он, наверное, тоже чувствует, что я поменялась… «Очень плотно работаю. Особо ничего нового. Ты все еще планируешь в органы?». — Если ты не посадишь меня и мою семью, то очень хочется надеяться, — бубню я вслух свои фантазии, которые обычно изливаются в книгу. «Планирую. Нервишки не шалят от работы?». «Не шалят. Тяжело, но я буквально живу этим». Точно, я забыла, что Маркус у нас особого мазохистического склада ума. «Я могу помочь с органами», — продолжает он писать, пока я удивленно выгибаю бровь. А где нотации? — «Но всегда всех, кто просит помощи в этом, отговариваю. Ты не исключение. С отличием лишь, что тут никто не просил)». «Пока сама не обожгусь — не отступлю». «Помни о сложности найма», — намекает он на мать. Помню, конечно, дорогой Маркус, как уж не забыть, когда новая статья в составе ОПГ маячит на горизонте. «Помню)». «Умница». Я кривлюсь на это сообщение, на миг допускаю мысль о том, что он мне действительно может помочь. Интересно, какова будет цена? Не от доброй души же Маркус пропустит меня в органы с такой родословной. «Как дела с родными? Тотальный контроль продолжается?», — добавляет он, пока я терзаюсь сомнениями. Воспоминание на миг обволакивает меня, закрывая от реального мира. Когда-то я фантазировала, что рано или поздно смогу рассказать Маркусу о своих достижениях. Смогу показать, что не сдалась и постепенно, шаг за шагом, вырываюсь из родительской клетки. И вот, этот момент настал. Но я уже ничего не чувствую. Лишь в короткие секунды мгновенно вплетаю в обыденный диалог необходимые детали. «Попроще, пробую всякие методы. Плюс сейчас мать в Ардалане. И, скорее всего, я на две недели буду полностью свободна, ибо буду с Рене жить, пока бабушка полетит к матери отдыхать». Скрывать то, что мать не в Интаре бессмысленно. А вот посмотреть на реакцию полезно. «Гордость берет». …И все? Как-то скучно. Ну ладно, я не ожидаю, что будет легко. Это только начало. Ты сам захотел, Маркус. «Спасибо, учитель», — ностальгия пытается сбить меня леденящей волной. Я стойко выдерживаю собственную же пытку и продолжаю надеяться, что у него те же всплески чувств. Иначе все эти фразочки из прошлого бесполезны. В диалоге наступает тишина. По идее он как раньше должен прислать какой-нибудь улыбчивый смайлик. Однако перед глазами всплывает совсем другое сообщение. «Без ранжиров. Мы все ученики». — Интере-е-есно, — тяну я, делая глоток молочного коктейля прямо из двухлитровой бутылки. Сладкий клубничный вкус немного скрашивает гадкий день. Внезапный эмоциональный подъем сбивает меня с толку, невольно наталкивая на тревогу о нестабильности состояния, но я это списываю просто на пережитый стресс. Надо заканчивать с этим. Завтра рано вставать. «Ты все еще сидишь в приложении для знакомств? Видел твою анкету пару недель назад», — Маркус не планирует так просто отпускать меня, поэтому приходится идти в ванную чистить зубы, одновременно печатая ему ответ. «Сижу. Но не особо интересуюсь. У меня теперь это приложение для других целей». А вот он не изменяет старым привычкам. Раз наткнулся на меня, значит, сам в поисках чего-то. «Интригующе. И какие же у тебя цели?». «Все ради писательства. Иногда всплывают темы, в которых я не разбираюсь и о них сложно найти что-то в интернете. Поэтому пару раз выстраивала анкету специально под определенную категорию людей. Потом общение, аккуратное выведывание деталей и всякое такое. С некоторых даже приходится тянуть слова, но нет ничего невозможного)». Я выдавливаю на щетку зубную пасту и прохожусь по переднему ряду зубов. Когда вижу его ответ жесткие щетинки болезненно впиваются в десна. Осматриваю рот. Кровоточит. «Ты становишься опасной». От уровня пафосности сообщения хочется сплюнуть зубную пасту в раковину, а телефон смыть в унитазе. «Надеюсь, ты шутишь». «Не шучу. Я про то, что ты начинаешь отказываться от того, что ограничивает твой существенный потенциал». Это он сейчас про попытки найти кого-то через знакомства? Желание прилечь поспать все сильнее давит на сознание, обрубая все попытки адекватно мыслить и анализировать. Холодная вода помогает немного прийти в себя. Я отвечаю Маркусу только после того, как завершаю все косметические процедуры. «Уже просто переболела этим всем. Ничего более», — для полноты картины стоит это записать в голосовое старческим голосом, но шутить с ним переписке не хочется. Не тот настрой. «Не буду отвечать на это каким-то выводом. На данном этапе я предпочту наблюдать». «Наблюдать полезно, согласна». — Не ты один такой смотрящий, — недовольно бурчу я себе под нос. Понаблюдать он видите ли решил. Что мешает это делать издалека? Не трогая и не беспокоя меня. «Не потеряй этот подход из-за эмоций», — добавляет он. «Только расчет. В этой части у меня нет никаких эмоций». Дверь в ванную слишком шумно закрывается из-за моего резкого движения. Я цыкаю на несчастную деревяшку и ухожу обратно в спальню. Надо ложиться спать. Но сначала задать последний вопрос, который действительно интересует меня. Да и из всего надо извлекать выгоду. А Маркус наверняка разбирается в этом побольше меня и всяких новостных каналов. «Что ты думаешь по поводу ситуации в Ардалане? Очень и очень интересно послушать». «Это напрямую связано с моей работой. Так что по сети я это не могу обсуждать. И это надолго». «Ну раз надолго, то не настаиваю». Хочется съязвить, что он и так много времени потратил на переписку со мной. То ли на работе нет завала, то ли отсутствие сторонних пассий и всяких сомнительных девок освобождают его драгоценное время. Хочется, вот только адекватное и хладнокровное поведение должно стоять выше. «Я наоборот за разговор. Но не по сети». Хмыкаю. Времени зря не теряет. Завуалированное предложение о встрече спустя несколько часов диалога. Круто. Пожалуй, откажусь. «Ага. Как-нибудь обсудим», — пишу я и выключаю свет в комнате, желая только одного. Вырубиться к чертям так, чтобы даже ничего не снилось. Чтобы я завтра проснулась, а все произошедшее оказалось сном.23 мая, 2022 год.
Республика Интар, Кальярра.
— Что же мне с тобой делать, девочка… — бабушка в который раз хватается за голову. — Ты меня скоро с ума сведешь! Выйти из роли надзирателя, понять и смириться. — Я ничего сверхъестественного не сказала. Могу повторить: ты улетаешь к маме в Гюмри на две недели, а я это время живу у Рене. Хотя могу спокойно остаться и тут… — Нет! — категорично перебивает она. Я в заинтересованности склоняю голову набок. Уже не в первый раз вижу такую реакцию… — Почему? — Ты одна с Гором жить не будешь. Вспоминаю почти ежедневные расспросы о том, что дома ли мой незваный отчим. Если да, то что делает и не достает ли меня своими приказными просьбами. Волнение в ее голосе, просачивающееся в такие моменты, всегда удивляло меня. Похоже, настало время конкретно докопаться до этой темы. — Почему? — с нажимом повторяю я, допивая остывший чай. Время начало седьмого. Через час кадетское построение, через два первый урок. Наверное, на метро добраться не успею, придется вызывать такси. Разговор с бабушкой немного затянулся, а отступать будет наивысшей глупостью. — Потому что, — обрубает она. — Ты мне адекватные аргументы приведи, и тогда я к тебе прислушаюсь. В чем проблема? Она мнется, ковыряет вилкой яичницу в тарелке и в конце концов тихо выдает то, о чем я предполагала в последнюю очередь: — Лейла думает, что он может к тебе приставать… — Вы совсем больные что ли? — мгновенно вылетает из меня. Следом внутри разгорается возмущение. Потом понимание. Гадкое понимание. Бабушка продолжает что-то говорить, а я начинаю медленно осознавать откуда растут ноги. Дражайшая мамочка не поверила в то, что Абрахам действительно мог домогаться до меня. Однако может ли это быть лишь внешним фактором? Возможно, в глубине души она сама это поняла. Иначе это никак не объяснить… От Гора ни разу не было подобного проявления. Такую паранойю от матери можно обосновать лишь тем, что она поехала головушкой на теме с Абрахамом и теперь проецирует это все на своего нового мужика. — Говорю первый и последний раз, Гор ко мне не пристает. И я буду жить у Рене две недели, ты меня не переубедишь, — холодным голосом перебиваю бабушку, не желая больше как-либо развивать тему домогательств. — Либо так, либо не лети к маме на отдых. — Асия, ты совсем по ней не соскучилась? — предпринимает она последнюю попытку. — Я в Ардалан не полечу. Она снова пытается выведать причину и мне приходится повторять четко выдуманные аргументы о подготовке к экзаменам. То, что там мне довольно трудно будет усваивать информацию. — …Ну и по документам заодно помогу, — добавляю я в завершение. Никуда ты не денешься, бабушка. Уже и ослу понятно, что самый действенный способ склонить тебя к какому-то решению — это поставить перед фактом и бросить меж двух огней. Точнее, между мной и матерью. — В кого ты такая упрямая… — устало бормочет она. Я в ответ лишь победно улыбаюсь. Это можно воспринять как за ее капитуляцию. Остается последний этап. Бабушка поговорит с матерью и выбьет разрешение.***
Перемена после второго урока является самой большой, а также это обеденный перерыв для кадетов. Для виду поковыряв еду в столовой, я искусно сбежала из-под пристального внимания куратора. Добравшись до еще пустого кабинета у входа обнаружила Рене и жестом подозвала ее к окну в широком коридоре. — У меня для тебя две новости: одна хорошая, другая плохая. С какой начать? — загадочно приветствую я пропустившую два урока подругу. Попутно проверяю телефон на наличие новых сообщений. Странно, что Маркус не пишет. Не то чтобы хочется получать подобные весточки, но как-то ожидалось, что он будет меня активнее обрабатывать… — Надеюсь, хорошая — это то, что ты мне принесла еды из столовой, — с надеждой говорит Ирене. — Ну кто придумал такой идиотский устав?! Кажется, подруга таким образом возмущается каждый учебный день. Рано или поздно, возможно, она совершит революцию и сломает железное правило о том, что вход гражданским на второй перемене в столовую запрещен. — Значит, начну с хорошей, — я подпрыгиваю и усаживаюсь на подоконник, бросая огромный кадетский рюкзак к ногам. — Меня отпустили жить к тебе на две недели. Позвонила мама, выписала мне тысячу предупреждений и все-таки отпустила. Реакция у меня выходит довольной сдержанной, потому что весь спектр эмоций прошел через меня еще на перемене после первого урока алгебры, когда бабушка написала, что нужно позвонить внезапно обозленному церберу. Разговор был тяжелый. Но нет ничего невозможного. Даже под самыми страшными угрозами в Ардалан меня не заставить полететь. Возможность попасть в ловушку из интриг матери и навсегда остаться в этой стране пугает меня больше всего. — Круть, — равнодушно реагирует Рене. Я приподнимаю бровь в немой претензии. — У меня голова просто болит, — начинает она оправдываться, — Ась, правда, я рада… А что там с плохой новостью? Вот тут все мое актерское мастерство вылезает наружу. Я скрещиваю руки на груди, выпрямляю осанку, разворачивая плечи. Широкая улыбка наползает на мое лицо, а боковым зрением на всякий случай отмечаю, что окно закрыто и мне не придется летать с третьего этажа. По крайней мере, пока она будет разворачивать ручку и распахивать портал на ту сторону света, будет время сбежать подальше от слетевшей с катушек подруги. — Аууу… — Рене начинает махать рукой перед моим лицом. Я набираю больше воздуха и в грудь и на одном дыхании выдаю емкий заголовок подступающей катастрофы: — Мы снова начали общаться с Маркусом. Раз. Два. Три. — Что?! — крик проносится эхом по заполненному коридору. Остальные школьники оборачиваются на нас. — Тише! — я прикладываю палец к губам, отслеживая каждое движение подруги. Судя по тому, как она постепенно теряет контроль, Ирене точно, как минимум, может болезненно мне двинуть кулаком. — Как… Почему ты мне сразу не сказала? — Сама не ожидала потому что. Мне пришлось сначала поистерить, чтобы остыть, потом осторожно выстраивать с ним диалог, а уже после я совсем не соображала, — аккуратно начинаю я. — Он первый написал вчера, наплел всякой чуши, чтобы расположить меня и самое нелепое… Знаешь о чем Маркус попросил? Рене молча хмурит брови в ответ. — Научить его ардаланскому, — я напрягаю ноги, готовая в любой момент спрыгнуть с подоконника. Подруга сначала тихо хихикает. Следом она переходит в легкий истерический смех. Мне лишь остается ждать, когда она переживет шок. Пожалуй, больше всего именно она не любит Маркуса. На ее месте я бы его тоже возненавидела. Просто потому что слушать нытье о нем на протяжении всей осени — невыносимо тяжкий труд, который Ирене вынесла с достоинством. Стоит, наверное, ей вручить золотую медаль. — И ты согласилась? — спрашивает она, наконец просмеявшись с плохой новости. — Ага, — я пожимаю плечами. — Ты же сама знаешь всю ситуацию. Мне нужно понять, что ему нужно. — Где-то я уже это слышала, — она имитирует задумчивость, обхватывает пальцами свой подбородок. Несколько секунд Рене буравит потолок, а уже в следующий миг горящий взгляд зеленых глаз упирается в меня. Пошла жара. — Ась, ты долбанулась?! Тебе в прикол что ли играть в подобные игры? Зачем?! Просто прими тот факт, что ты согласилась с ним общаться, потому что до сих пор хочешь его в своей жизни. — Нет, — уверенно отрицаю я, чувствуя что в голове ни единого сомнения. На этот раз никакого самообмана. — Как только во мне что-то появится — я все оборву. Ничего страшного не произойдет. Мне важнее узнать его цели, — опускаю голову, пальцем начинаю выводить узоры на камуфляжных штанах. — Рене, пойми… На этот раз все по-другому… Я в общении с ним теперь чувствую себя равной. Понимаешь? — Не хочу понимать! — она садится рядом со мной на подоконник. — Я отказываюсь верить в то, что ты можешь совершить такую глупость. — Ну посмотри по ка-а-артам своим, — заискивающе начинаю я. — Увидишь, что все сложится хорошо. — Нет, — упирается она. — Мне хватило одного раза. Маркус просто черт и тогда таро выдали о нем неверную информацию. — И что же они выдали? Помнится, что в прошлый раз Рене не ответила на этот вопрос. А ведь до сих пор интересно… — То, что он научит тебя безусловно доверять. То, что ваши души соединяет нечто большее, выходящее за пределы пространства… — Типа связь на уровне кармы? — я старательно вытаскиваю из себя крупицы знаний, лишь бы хоть немного разговорить Ирене. — Типа, — медленно соглашается она. — Он должен был научить тебя чувствовать, жить полноценно. Он должен был стать твоим стержнем, движущим к необходимым изменениям, — подруга поднимает на меня посерьезневший взгляд, а мне становится неуютно. — Асия, это все очень сомнительно… Интересно, почему она не сказала об этом мне раньше? Путь к изменениям должен состоять из неведения? Или она просто захотела повредничать и ничего положительного не упоминать о Маркусе? В успокаивающем жесте я беру подругу за руку и повторяю то, что говорила ей, когда только-только начинала писать книгу: — Ты же знаешь, что я больше в этом не нуждаюсь. Мне не нужно, чтобы кто-то дополнял меня, был рядом… В этом плане, — спокойная улыбка сама по себе наползает на мое лицо. — Я не хочу кого-то в своей жизни. Мне комфортно одной. Все будет хорошо, поверь. — Снова поспорим? — угрюмо отвечает она на мое откровение, понимая, что я права. — На этот раз ты проиграешь. — Посмотрим, — она вытаскивает свою ладонь из моей руки и спрыгивает с подоконника. — И на что мы спорим? — нарочито весело я бросаю ей в спину. Рене останавливается. Не оборачиваясь, она мрачно отвечает: — Боюсь, что когда подойдет момент икс — тебе уже будет все равно на спор. — Так говоришь, будто я умру. Вопреки внутренним усилиям, эмоции все-таки маленькими всплесками начинают пробуждаться. Ну почему она такая упрямая?! — Во второй раз будет труднее отказываться от него, Асия… Если ты вообще это сможешь сделать, — подруга игнорирует мою неловкую шутку и выносит неутешительный вердикт. Я молча пожимаю плечами, когда она оборачивается на меня. От ее слов становится не по себе. А еще не стоит воспринимать сказанное всерьез. В любом случае, даже она не сможет понять меня до конца. Аргумент, что интуиция, подкрепленная холодным разумом, движет мною сейчас — не аргумент. Рене просто злится. Я бы тоже бесилась на ее месте… Беспокоиться пока не о чем. В груди даже нет восторженного ожидания, что вот-вот Маркус мне должен написать. Только тягостное предчувствие чего-то нехорошего. Слишком мне дорого собственное же обещание больше не терять себя ради кого-то. Я уже давно не тянусь к этому человеку.