1 марта, 2022 год.
Республика Интар, Кальярра.
Стол, два стула и еле слышимый треск лампы. Эти темные и холодные стены уже осточертели мне. Я откидываюсь на жесткую спинку и автоматом тянусь в карман камуфляжных штанов за телефоном. Смартфона там не оказывается, раздраженное цыканье срывается с губ. Даже время не могу посмотреть. По внутреннему подсчету я сижу совершенно одна в допросной уже больше двадцати минут. Руки до сих пор болят от того, что их слишком сильно заломили, когда я бабушке при задержании сказала на ардаланском молчать. Гор так вообще послушно уткнулся лицом в пол. Не впервые ему обжиматься с такими ребятами. Несправедливо. Дражайшая бабуля даже не удивилась тому, что ее внучка впервые за двенадцать лет заговорила на родном языке. Грустное упущение. Считаю, я заслужила, как минимум, поздравительного тортика за преодоление психологического барьера. Сладкое сейчас точно не помешает… Но надо было, конечно, видеть лица спецназа… Точнее лишь их выражение глаз, так как лица были скрыты. Я захожусь в немного истеричном хихиканье, вспоминая свой приход. К счастью, эмоции в тот момент испарились. У меня получилось спокойно зайти в квартиру, я даже успела положить рюкзак, когда в следующий момент меня приперли к стене, отдавая базовый приказ: «Руки за спину». Интересно, если бы нас подняли ранним утром, когда я например только-только вышла из душа в одном полотенце — мне бы дали одеться? Сейчас на мне вообще кадетская форма, что обидно. Хоть бы дали нарядиться, а то мало ли произойдет встреча с недобывшим. Бабушку, к примеру, увезли прямо в тапочках… Господи, главное, чтобы эта женщина не наболтала ничего лишнего с паники. Она слишком чувствительна, да и уже в возрасте. Надеюсь, ей не стало там плохо. Слишком хорошо я помню ее метания, когда мать перед своим вылетом в Ардалан возилась с Миграционной Службой. А тут еще и безопасники… Интересно, Маркус действительно работает тут? Когда я множество раз проходила мимо здания СБ, ни разу не видела его черный мустанг… Хотя нас завезли через ворота, может он паркуется внутри? В любом случае, его машины сегодня точно нет. А другие идеи, кем же он все-таки работает, у меня отсутствуют. Безопасник — самое высоковероятное. Я разворачиваюсь на стуле, лицом к черному стеклу. Стоит ли там кто-то напротив? Снова невольно расплываюсь в улыбке. А может помахать ручкой? Или поприветствовать ребят в камеры, которые понатыканы в каждый угол этой душной коробки? Курить хочется. И кофе. …А у нас вообще что-то типа адвоката будет? Тому же Гору точно не помешало бы. Девочек не трогают, мне покапризничать можно. А вот ему двинут разок по и так больной ноге, и окажется он в знаменитом СИЗО, где безопасники содержат особо важных задержанных. Надо будет посоветовать безопасникам присмотреться к его левой руке. После перелома в области локтя у Гора там очень чувствительное место. Не эрогенная зона, конечно, но садисткое удовлетворение точно можно получить. Особенно, когда он слишком упрямо лезет с желанием затискать меня. Двинуть по локтю — довольно действенный способ избежать физического контакта. Вот приду домой и сделаю кофе с банановым сиропом. Твою же мать, это что, тактика такая? Я люблю, конечно, одиночество, только предпочитаю проводить его в комфорте. Ой… Мать в этих стенах упоминать не стоит. Даже мысленно. Слово не воробей, вылетит — сядешь. Ну просто универсальная фразочка! Обожаю ее. Сейчас, в этой гребанной тишине, я слишком отчетливо слышу свое учащенное сердцебиение. Даже футболка на мне колыхается в такт сильным толчкам. Хорошо, что руки не трясутся, внешне по мне практически не видно волнение… Взамен из меня прет только наитупейший бред. Даже не знаю, что хуже. Главное самой на допросе не потопить себя и остальных. Знать бы еще причину задержания. «Майор… Службы Безопасности отдела по борьбе с терроризмом», — вспоминается мне жесткий голос серьезного дядечки, который невозмутимо тыкал своим удостоверением мне в лицо, после просьбы представиться… Блин, как же его звали? Пора решать проблему с плохой памятью на имена. Зато его рожа точно запомнилась мне на всю жизнь. Сухой и черствый. Вот теперь сижу гадаю. Прилетело так из-за папани или из-за документов. Миграцию так-то контролирует этот же отдел. Да и квартиру всю перевернули в поисках непонятно чего. Интереса ради я лезу под стол, рассматриваю гладкую поверхность и испускаю протяжный выдох. Что ты вообще ожидала тут увидеть, Асия? — Развлекаетесь, Кая? Я с трудом удерживаю себя на стуле, возвращаюсь в вертикальное положение, сохраняя свои движения плавными и спокойными. Да ну, у них дверь даже не скрипучая? — Здравствуйте, — дружелюбно лепечу я и поднимаю голову на вошедшего мужчину. Он кивает мне в молчаливом приветствии. Миг. Прокушенный язык пронзает боль, проглоченная, но почти вырвавшаяся, глупая шутка застревает где-то в горле. От складывающихся событий моя ирония грозит превратиться в реальность… Сейчас я действительно готова сгрызть стол. Но уже не от ожидания. От интереса. Это что же получается?.. — Мы с вами уже виделись? — я склоняю голову набок, сдержанно улыбаясь. — У вас до жути знакомое лицо. Януш. Если я не ошибаюсь. Эта худощавая высокая фигура мне хорошо запомнилась, потому что его собака чуть не сожрала меня. Спустя время он успел измениться. Выглядит более уставшим и угрюмым. Януш, который захаживал в гости к Виктории Савицкой, которая служит в СБ, которая продавала дом моей матери и имела какие-то дела с ней. А еще с такой же фамилией существует походу все еще живой Дамиан Савицкий. И его брат, устраивающий в былые года сущий кошмар боевикам, Януш Савицкий. Не думаю, что у семейки Савицких существует два Януша, так что все очевидно. Неразгаданным остается только некая Владислава, по словам самой Виктории ее дочь, и связь Маркуса с ними всеми. Точнее, по поводу последнего пока нет доказательств родства, быть убежденной в чем-то — сомнительное увлечение. Разведку гражданскими способами я провела еще осенью. Хотя это честнее было бы назвать помешательством после резкого обрыва общения с Маркусом. Мне необходимо было узнать про него хоть что-нибудь с целью понять случайно ли он пошел со мной на такой близкий контакт или же нет… Так вот, в шпионские игры я наигралась полгода назад. А итог подводится только сейчас. И возникает соответствующий вопрос. Какого хрена меня допрашивает наемник? Так вообще можно? Он сам должен сидеть на моем месте, подписывая чистосердечное о незаконной наемнической деятельности. — Не думаю. Вряд ли мы знакомы, — Януш садится напротив меня и отвечает на мой взгляд. Кажется, будто в его глазах играет отражение моих собственных бесенят, которые не перестают шептать на ушко нести всякую чушь и строить из себя максимальную идиотку. Стоп, дядя, хватит меня зеркалить. Януш быстрым движением вытаскивает из кармана черного пиджака удостоверение и раскрывает корочку передо мной. Приходится оторваться от его непробиваемого выражения лица. Все равно камень камнем. Хоть плюй да пинай, побоку будет. В горле застревает смешок. Ага, как же. Следователь какого-то там отдела, совершенно другое имя и фамилия и слишком низкое звание для таких цепких глаз. Зато эту поддельную бумажку он научился правильно вытаскивать и показывать. На момент я действительно подумала, что возможно он и безопасник. Настолько его движения расслаблены и словно воспроизводятся естественно, на автомате. — Асия Кая, — в ответ на «знакомство» я протягиваю ладонь. Неприятно познакомиться, Януш Савицкий. — У вас пальцы в краске, — он копирует мою мимику, не отвечает на рукопожатие. У-у-у, какой недружелюбный. Конечно, они будут в краске. Ты попробуй столько бумаг подделать за прошлый вечер. Я держу ладонь еще несколько секунд, мысленно позволяя обезьянке в голове хорошенько отколотить меня своими тарелками. Затем плавно убираю руку, коротко оглядывая светло-синие пятна на пальцах и раздраженно цыкая. — Принтер заправляли? — абсолютно серьезным голосом предполагает Януш. — Ага. Не отмывается теперь, представляете? Не ударяйся в объяснения, Асия, иначе вызовешь только больше подозрений. Итак, этот мужик уже издевается, хоть и остается серьезным. — Что с бровью? Я касаюсь края пластыря, морщусь от неприятных воспоминаний. — Подралась в школе. — Хулиганите? Я тебе что, оборванка что ли? — Нет. Одна дама оказалась по ту сторону мировой ситуации, — усмехаюсь в ответ на то, как Януш начинает хмуриться и продолжаю уже без кривляний. Возможно смогу заранее предугадать причину такой заинтересованности безопасников, а то от неизвестности больше страшно, чем от самого задержания. — С целью спровоцировать она заговорила про моего отца. И террористов. Явно поддерживает их действия, кстати. — И вы повелись на провокацию? — День насыщенный. Так что да, — страдальческая маска наползает на мое лицо. — Вы не испытываете вины, — Савицкий начинает отстукивать пальцами по столу непонятный ритм. Тук-тук. Я через силу расслабляю напряженные ноги. Тук-тук-тук. Желание повторно выбить до хруста кому-нибудь нос возрастает с двойной силой. Тук-тук. Интересно, я той ассирийке что-нибудь сломала? Надо бы извиниться. Для вида естественно. Точнее, для утешения своей совести, которая до сих пор бесится от несправедливого решения конфликта. Тук-тук… — А вы в одном лице дознаватель и психолог, да? — через секунду я осознаю, что ляпнула и невольно замолкаю. Обезьянка в голове с размаху прописывает мне подзатыльник. Глупый вопрос. Они же тут все, а-ля, профессионалы. — Несовершеннолетним, вроде, по закону положена моральная поддержка в таких… Ситуациях. Мне еще не исполнилось восемнадцать. Януш опускает руки под стол, расслабленно откидываясь на спинку стула. Не спешит с ответом, все смотрит-смотрит да не наглядится. — Мы просто побеседуем, Асия Кая, — наконец произносит он. Ага, знаю я ваши разговорчики. Будто в тупой сериал про полицейских попала. Побеседуем, видите ли. Надо мной что, издеваются? Так… Спокойно, Асия. — Окей, — я пожимаю плечами, мысленно забираясь в окончательный тупик. Это не с Гором играться или бабушкой. Цель допроса до сих пор непонятна. Кажется, следующим вопросом будет: «Ты что-нибудь кушала сегодня? Выглядишь не очень, исхудала». Словно мы действительно ведем бытовой разговор. — Ита-а-к, — Януш проводит ладонью по гладкому столу. Отец или документы? Документы или отец? Мне, вероятно, конец. — …Когда вы в последний раз виделись с Геворгом Демиром? Облегчение топит мощнейшей волной. Дрожь проходит по всему телу. Я поджимаю пальцы на ногах, стараясь сохранить то же выражение лица. План в голове складывается мгновенно. Итак, главное не попасться на теме с документами и матерью. Во всем остальном я могу говорить честно. Самый простой и эффективный способ — аккуратно смешивать ложь с большим процентом правды. Так смогу показать, что расположена к беседе и мне не придется одновременно прикладывать слишком много усилий для того, чтобы выглядеть естественной. Да и бесполезно это. Такой прожженный мужик не только с семнадцатилетними девчонками возится. — Точно не помню… Вроде, в девятом классе. Я тогда впервые летала в Ардалан… Получается три года назад. — И больше вы не появлялись на родине? Я вздыхаю. Паспорт у меня изъяли. В чем проблема посмотреть печати выезда и въезда в Интар? На момент желание поумничать почти возобладает над разумом. Успеваю себя одернуть и вернуть в прежний образ. Обычная школьница не додумается до таких бюрократических деталей… М-да, документы потихоньку оставляют свою деформацию. — Нет. Больше, к счастью, не летала. — К счастью… — подмечает Януш. — Хорошо, замечали ли от Геворга Демира что-нибудь подозрительное? — Подозрительное?.. — Склонность к той самой мировой ситуации, — он подмигивает мне. Воспоминания топят сознание горькой ностальгией. Сквозь тонкую ткань футболки касаюсь кулона, морды волка. От Януша это действие не остается незамеченным. Пусть видит, сейчас можно. Я отпускаю контроль над голосом и позволяю эмоциям прорваться в интонации. — Нет. Он был патриотом Ардалана от костей до мозга. И семья у него соответствующая, раньше при администрации Гюмри была. — О чем вы в основном беседовали с отцом? — Ну… На военную тематику болтали вечно, — гениальная идея резко пронзает мое сознание, сбивая меня с искреннего и душевного образа. Я тяну задумчивое «хм-м…», прикидываясь, что стараюсь вспомнить что-то важное и с восклицанием выдаю маленькую провокацию. — О, вот! Припомнила… Мы с ним постоянно обсуждали наемников. Он меня даже учил их жестам, — я демонстрирую Янушу свои способности, показывая базовые движения. — Папа имел с ними дело в последней войне… Точнее, уже предпоследней. Отзывался очень хорошо, правда говорил, что они там чутка ку-ку на голову. Ну вы понимаете, короче, — довольная собой, расплываюсь в широкой улыбке и начинаю часто-часто моргать. Сталь в его взгляде тяжелеет. Ой… — Не смотрите на меня так. Мне папа тоже говорил, что такие темы не для девочек. Но что поделать… Вся в него. Точнее, в прошлого него. Его карие глаза темнеют только больше. Он что, шуток не понимает? Душный. — Сколько вы с ним провели времени вместе? Геворг мог резко выехать по неизвестным делам? — Почти два месяца я была с бабушкой в Гюмри. Каждые выходные меня забирал отец, и все два дня пролетали в кругу его семьи. Так что на последний вопрос не могу ответить, при мне точно такого не было. Либо я не помню. Совсем расслабившись, я поудобнее усаживаюсь на стуле, чувствуя как онемела пятая точка. Следующий его вопрос встречаю, увлеченно щелкая пальцами. — Как вы проводили время? — Катались по всяким храмам. Ездили на озеро, оно там очень красивое. Купались, жарили шашлыки. Просто проводили время дома, смотрели фильмы… Один раз он меня провел на военную базу. — Вы совсем не общались с ним до первой поездки в Ардалан? Ну все, пошли по второму кругу вопросы. И так тяжело вспоминать, а он тут приемчики свои банальные использует. — Нет… В осознанном возрасте нет. Я и не горела желанием с ним знакомиться. Это была инициатива бабушки… «Сюрприз». — Почему? Ему действительно интересно о таком слушать? Я-то скажу, что необходимо… Только вот в чем подвох? С какой целью он сейчас потянулся к уху? У него там наушник? Значит, за темным стеклом все-таки кто-то есть. — Мои родители не очень хорошо расстались. Но бабушка, видимо, захотела закрыть моральный долг и свести меня с отцом. И не предусмотрела последствий. Маму и бабушку напрягало, что я настолько сблизилась с папой. Я решила выбрать между родителями. Итог очевиден, думаю. Даже не останавливаясь на обработке сказанного, что Януш делал до этого, он внезапно меняет тему: — Где сейчас находится Лейла Кая? — В Ардалане. — Ее род деятельности в Кальярре? — Раньше был ресторанный бизнес. Черт. Черт, черт, черт. Я поняла. Не стоило так подробно распинаться в ответ на вопросы об отце. Если сейчас начну говорить коротко, то мгновенно станет все понятно. И даже образ дурочки меня не спасет. Думай, думай, думай, Асия… — Причина резкой продажи в одно время ресторана и дома? — не останавливается Януш. — Без понятия. Это ее третий ресторан, на удивление существовал он довольно долго. И мы всегда часто переезжаем. — Ваш мотоцикл был продан в этот же период. Футболка начинает противно липнуть к спине. — Да, — я медленно киваю, уверенно отвечаю на зрительный контакт. — Меня очень хорошо попросили. Не вникаю в финансовые махинации мамы. Просто сделала, что нужно. — Помимо бизнеса у нее имеются еще способы заработка? — Юридические консультации по гражданским вопросам. — А точнее? — Я не юрист. Что у него есть на меня? В квартире обыск с вероятностью в сто процентов ничего не дал. Все вещественные доказательства я каждый вечер отношу в общий склад в тамбуре. Из соседей никто туда не лезет, а спецназ не осматривал кладовку. — Причины ваших частых похождений в Миграционную Службу осенью? — Савицкий отрывает меня от попытки обнадежить себя и кидает в ледяную прорубь. Точно… Как я могла этого не предусмотреть? — Бабушка оформляла вид на жительство, — мгновенно нахожусь в ответе. — У нее больные ноги, а у мамы в тот период не хватало времени. Я помогала. — Ниса Кая получила вид на жительство в январе, верно? — я киваю, зная уже следующий вопрос. — Теперь кому Вы помогаете оформлять документы? Последний визит в МС был совершен вчера. — Никому. Заскочила для вида, там работает один очень симпатичный мальчик. Звучит невероятно глупо. Но лучше, чем ничего. Пока не доказано — не волнует, что сказано. За походы в МС еще никого не сажали. Януш приподнимает бровь, прочищает горло и деликатно интересуется: — Часто вы интересуетесь госслужащими? — Нет. Хотелось бы чаще, — я расплываюсь в ухмылке, сдерживаясь от желания повернуться к одностороннему стеклу в допросной. На этот раз он делает паузу, испытующе разглядывая меня. Какое-то время мы играем в гляделки. Когда я начинаю уже конкретно скучать, с его тонких губ слетает очередной вопрос: — Цель поездки Лейлы в Ардалан знаете? — Отдых. — Отдых? В нынешней ситуации? — В январе там было теплее, чем в Кальярре. Она улетела еще зимой. А сейчас так вообще жаришка. Во всех смыслах. — Она не планирует возвращаться? Так я тебе и скажу, ага. — Без понятия. — Вы с ней не общаетесь? — Мы с ней не очень хорошо ладим. Поэтому я действительно не знаю, когда она планирует возвращаться. Мне лично и так хорошо. Спросите лучше у бабушки. Януш дергается, в задумчивости отводит взгляд. Решив быть со мной честным, он аккуратно признается: — Ваша бабушка… Скажу так, пребывает в излишне ярком эмоциональном состоянии. Так что, Асия, я очень надеюсь ты нам поможешь. Отлично, настолько сильная паника лучше. У нее была такая же реакция на людей из МС, которые приходили к матери. Она просто стояла и с трудом формулировала мысли. Значит, бабушка ничего лишнего не наболтает. Теперь главное, чтобы ей плохо не стало. А за Гора волноваться точно не стоит. Этот кадр поуспешнее меня будет бесить Януша. …Кстати, мы уже перешли с ним на ты? Какое быстрое развитие. — С радостью помогу, насколько смогу. Последние новости, честно говоря, повергли меня в шок… — Не особо заметно, — Януш отвешивает то ли комплимент, то ли подколку. Я развожу руки в сторону. — Выучка дедушки и отца. Самодисциплина. — Дедушка тоже был военным? Разве ты не успел порыться во всей моей родословной? Я обхватываю себя за плечи, прохожусь пальцами по коже, покрытой крупными мурашками. Прохладу помещения замечаю только сейчас и жалею об этом. Физический дискомфорт затруднит удержание самоконтроля. Нужно абстрагироваться. — Нет. Он состоял в какой-то там криминальной цепочке. Отголоски девяностых. — А бабушка? — Домохозяйка. — Часто она летает в Ардалан? — После смерти дедушки каждое лето. Когда он был жив — бабушка дальше Кальярры никогда не выезжала. — Почему? — Без понятия. Супружеские замашки, наверное. Деда не очень любил родину. Причины этого я тоже не знаю. Я терпеливо отражаю все вопросы Януша. После он снова возвращается к отцу, прогоняет меня по уже проговоренным моментам и просит перечислить на бумаге имена и фамилии его семьи в Гюмри, примерное место жительства и вообще все, что я знаю. Мне остается лишь послушно вытаскивать из памяти даже самое запыленное и радоваться тому, что беседа на короткий миг прекратилась. Жуткий дядя. В каких-то моментах спрашивает мягко и располагающе, так, что у меня получается рассказывать без проблем. А уже в следующий миг он незаметно перевоплощается, резко переходит на скользкие темы и пытается подловить на том, о чем я как раз должна умалчивать. От такого штурма даже моя обезьянка в голове поднимает лапки и трусливо уползает подальше. Ребячество внезапно испаряется, оставляя за собой сырой холод, от которого хочется сжаться всем телом. Осознание серьезности всей ситуации начинает будить лишний в моем положении страх. Провоцировать Януша становится боязно. Затрагивать тему наемников, наверное, не стоило… Меня держат в допросной еще бесчисленное количество времени. Может час или два. Или минут тридцать. С таким собеседником время то ускоряется, то тянется противно долго. Все, чего Януш смог от меня добиться — это максимально честный рассказ об отце и абсолютно ничего на тему миграции и документов. Последнее он затрагивает вскользь, больше не наседая так сильно. Потом на ватных ногах я подписываю все необходимые бумаги, в том числе о неразглашении, и наконец-то выхожу из этих стен. Проходя через комнату наблюдения, улавливаю запах соснового леса. Желание вдохнуть поглубже острой иглой впивается в шею. Порыв сменяется готовностью разнести к черту стоящий на столе компьютер с трансляцией картинки с камер видеонаблюдения в допросной. Слишком часто Маркус стал напоминать о себе. Два месяца его не было нигде в моей жизни. Я с легкостью в сердце отпустила его в новый год. После кучи пролитых слез, внезапных срывов и ошибок, которые успела совершить осенью достаточное количество. После моего отчаянного неверия, что у нас действительно все закончилось, и он точно первым не напишет. Теперь реальность вновь подталкивает меня вспомнить о нем. Былых чувств определенно нет. Есть только страх вернуться к ним. Вернуться в то состояние, которое деструктивно влияло на меня. От которого я неосознанно сама испытывала удовольствие. Когда привыкаешь жить в нездоровой обстановке — адекватная реальность не воспринимается за норму. И при выборе своего пути человек зачастую выбирает то, что ему уже знакомо. Слишком четко ощущается то хрупкое равновесие, с трудом построенное за короткий промежуток. Хватит ли мне сил бороться с самой собой же?***
Под нескончаемый бубнеж бабушки мы заходим в квартиру. — Все перевернули! Все! — восклицают сзади меня. Я скидываю обувь и бегом мчусь в свою комнату. Бардак на столе вызывает ощущение тревожности в животе. Даже кровать всю вывернули. Мои опасения развеиваются, как только убеждаюсь, что из разбросанных бумажек самое важное — подготовленные доклады по учебе. Вчера я действительно ничего не забыла и все убрала в общую кладовку тамбура. Слава Вселенной… Чисто из-за лени я любила так оставлять вещи в комнате, откладывая необходимые действия для безопасности на потом. Вот же все-таки черти… Доклад, с таким трудом подготовленный для куратора, распотрошен и разброшен по всей поверхности стола. Один листок вообще валяется на полу и красуется грязным отпечатком от ботинка. Придется печатать заново… Мой взгляд цепляется за принтер. «У вас пальцы в краске. Принтер заправляли?». Поднимать крышку не приходится. Я с нехорошим предчувствием беспрепятственно лезу внутрь техники. — Блять… Пальцы нащупывают лишь пустоту в специальном разъеме для краски. Память подло подкидывает, что вчера я только вытащила пустые картриджи и заказала новые. Доболталась. Ничего я не заправляла. И принтер раскрытым не оставляла. — Асия! — сквозь тонкие стены слышится бабушкин крик. — Позвони Лейле! Она от меня не берет трубки! Спокойно. Тихо. Януш мог всего лишь предположить. Держи себя в руках. Я отхожу от стола, снимаю с себя кадетскую форму и переодеваюсь в повседневную одежду. Достаю из тайника сигареты с зажигалкой и прячу все добро в маленькую сумочку. Несколько успокаивающих вдохов-выдохов, и ноги несут меня на кухню. — Ба, успокойся. Все прошло. — Говорила я Лейле! Говорила, что нужно прекращать с этой работой! Дура! Кажется, она меня не слышит. Судорожно убирается на полках и одновременно выглядит так, будто повторно тут все разнесет. — Ты им что-то сказала на допросе? — холод окутывает мой голос. На этот раз она обращает внимание и медленно поворачивается в мою сторону. — Девочка, ты глупая? — бабушка копирует мои интонации. — Нет, конечно. Я иронично приподнимаю бровь. — Удивительно. А чего тогда сейчас паникуешь? Успокойся. — Лейла не берет трубки! — она снова взрывается. Мама не берет трубки, потому что даже она не в состоянии выносить твое неразумное, подверженное эмоциям, поведение. — Сама с ней поговорю. Потом. Ты ей ничего не пиши, — я поправляю сумочку на плече. — Пойду прогуляюсь, скоро буду. Не успеваю развернуться в сторону входной двери, как мне вслед прилетает очередное восклицание. — Куда?! Ты время видела?! Вдох. Чувствую, как контроль начинает опять сбоить. Если сейчас не выйду, не подышу свежим воздухом, выкурив несколько сигарет, то начну сама вести себя подобно истеричке. — Тебе вообще все равно?! Нас задержали, а она гулять идет! Выдох. Мне не все равно. Просто эмоции не имеют никакой пользы. Хорошо, что Гора нет, этот экземпляр еще более громкий. …Странно, почему его не отпустили вместе с нами? — Время полдевятого. Я еще могу полчаса погулять. Или позвони матери, спроси разрешения, — издевка невольно слетает с языка. Дрожь прокатывается по телу, заставляя сжать пальцы и впиться ногтями во внутреннюю часть ладони… Столько недосказанных слов крутится на языке. В очередной раз я их проглочу и сосредоточусь на том, что необходимо держать себя в руках. Бабушка всегда такая. Сейчас она от бессилия прибегнет к избитому вопросу. Это не мать, которая за доли секунды может вогнать меня в страх. Бабушка многословна и иногда смешно угрожает, но не более. Раз. Два. Три. — С кем ты идешь гулять? — Одна. — Не верю. Скучно. Не интересно. — Не верь. Я выхожу из квартиры и захлопываю за собой дверь. Пока закрываю ключами замок, улавливаю неразборчивые ругательства. Комок в груди, появившийся с момента выхода из здания СБ, все продолжает нарастать, а руки мелко подрагивать то ли от агрессии, то ли от желания хорошенько порыдать. Лифт поднимает меня на последний этаж дома. Я выхожу на балкон, который успел за короткий срок стать самым комфортным местом для меня. Горизонт встречает очередным безумно красивым закатом. Однако на этот раз внутри ничего не шевелится. Не реагирует. Совсем. Мысли находятся в совершенно другом месте, такое ощущение, что восприятие реальности и вовсе притуплено. Позволяю себе на короткий миг хотя бы попытаться насладиться моментом, подставив лицо под сильный ветер. Проникнуться не получается, живот начинает крутить от внутренних противоречий. Пока силы все еще остаются, я включаю телефон. Раздраженно смахиваю пропущенные звонки от Тома и пишу ему смс-ку: «Потом поговорим. Извини». Объявился пропащий. Всю учебную неделю молчал, а сегодня с утра начал кидать новости об Ардалане, потом уже названивая. Знает же, что разговаривать мне зачастую неудобно и вообще это меня раздражают… С чувством вины я смотрю на непрочитанные сообщения от Рене. Мы с ней и в столовой-то не успели встретиться… Потом, все потом. Нужно решить сейчас самое важное. Я записываю длинное голосовое матери с полным рассказом, утаивая лишь то, что знаю Януша. Приходится напрячься и из памяти достать его поддельное имя и фамилию, которое было прописано в удостоверении. Мать читает практически сразу. Через десять минут неподвижного ожидания и расфокусированного взгляда в тусклый экран телефона мне приходит короткий ответ. «Поняла. Молодец, что не проговорилась. Отдыхай, завтра надо утром встать, забрать документы из одного места». Я раскрываю рот. В немом ступоре закрываю его обратно. Она издевается?! «Мам, ты совсем бесстрашная? Я же сказала, что не хочу больше этим заниматься. Не хочу, чтобы и ты занималась». «Асия, я все понимаю. Но сейчас нет другого выхода. Как только я прилечу — все прекратится, мы начнем новую жизнь. А сейчас потерпи немного. Нам нужны деньги». — Как всегда. Один и тот же аргумент, — обреченно шепчу я. «Ок». Я убираю телефон в сумку, вытаскиваю сигареты и поджигаю одну. Сквозь клубы горького дыма пробегаюсь по тонким линиям кровавых всполохов заката. Затяжка. Еще одна поглубже. Ком в горле немного ослабевает. От ветра длинная челка лезет в глаза и мне приходится закрыть их. Несколько слез скатываются по щекам. Я и не поняла, когда начала плакать… Такой далекий сентябрь прошлого года начинает мелькать в сознании. Кажется, что в нынешнем режиме я живу всю жизнь. Но тогда… Первая инструкция матери, страх напортачить, заработок, который был несомненно больше, чем в магазине. Моя слепая вера в слова матери о том, что все законно. А потом я начала сама разбираться и понимать суть. Начала понимать, что Маркус с высокой вероятностью не просто так интересовался моей родительницей. В конце концов я поняла, что влезла не туда. Однако было слишком поздно. Губы, раскрытые в улыбке, начинают дрожать. Меня душит смех. — Идиотка… — хрипло шепчу я. Под конец сентября, когда привезли большой пакет с различными печатями, меня начали аккуратно обрабатывать сначала на самое безобидное из предложенного: подделка медицинских анализов для сдачи документов на вид на жительство. До сих пор с отвращением вспоминаю эти бумажки. Долгое и нудное заполнение, а оплата ниже ожидаемого за потраченное время. Еще и стоит постараться подделать пять подписей разных врачей и выставить верно столько же печатей, не запутавшись от бесконечного количества экземпляров. В тот момент я впервые услышала обнадеживающее: «Асия, потерпи, это временно», когда на моем лице проявились проблески сомнения. Отказаться возможности не представлялось. Мать оперативно по непонятным мне причинам сократила рабочий круг. Оставшаяся пара человек и так имела кучу обязанностей. Да и я понимала, что мой категоричный отказ, когда мать вверила мне важную работу, плохо повлияет на наши отношения и шаткий мир, установленный в семье. Без последствий не обошлось бы. По крайней мере, один способ все-таки был испытан. Одна маленькая и одновременно важная ошибка в заполнении, криво поставленная печать, промедление там, где необходим быстрый результат — попытка выставить себя не таким ценным работником, быстро схватывающим информацию, провалилась. Косяки вызывали гневные вспышки у матери, однако работы все прибавлялось. После того как мать влезла в большие долги и мы спешно продали все имущество, спокойный Новый год показался настоящим подарком. Тогда отошла и моя апатия, появилось желание жить, а не существовать, автоматически выполняя все необходимое. Новогодняя неделя даже прошла скучновато. Но стабильность в моей семье — фактор сказочный, и с начала рабочих дней я поняла, что новый год такой же, как и старый. Случайно подслушав разговор бабушки с двумя мужчинами в тамбуре, я узнала позже, что они приходили за матерью. В тот момент дома ее не оказалось. А на следующей неделе дверь им открыла уже сама разыскиваемая Лейла. Я не особо интересовалась происходящим, мало ли клиенты? Со слов матери выяснилось, что Миграционная служба проводила классическую проверку по спискам мигрантов, а эти двое мужчин вовсе ее знакомые с местного отдела. После того как мать вышла из тюрьмы, срок ее законного пребывания в Интаре давно подошел к концу. Через несколько лет истечения срока была аннулирована ее судимость, благодаря чему можно было начать налаживать уже свои собственные документы. Всего лишь стоило сходить в суд и заплатить необходимый штраф. Лейла Кая не Лейла Кая, если бы не соврала. В суд она, якобы, сходила. А после пропала на несколько дней. Прямиком в тот момент, когда к нам уже постучался оперативник полиции. Следующей ночью мы с бабушкой провожали мать с чемоданом на самолет. Тогда я поняла, что «скоро» ничего не закончится. Поняла, что практически все ее обязанности перешли на меня. Страх перед резкой навалившейся ответственностью душил меня несколько дней, доводил до срывов и такого состояния, что у меня отсутствовало желание банально помыться. Даже хотелось, чтобы мать вернулась поскорее, несмотря на то, что я четко понимала представшие передо мной возможности о завоевании хотя бы маленького клочка свободы. Главная истина доходит до меня только сейчас. План моей не начатой книги, над которым я сижу практически каждый вечер с трепетом в груди, может начать сбываться в жизни. «Но мне больше интересны ощущения самого писателя. Что думаешь по этому поводу, волчонок?». «Хмм… Думаю, если бы я была писателем, то перенесла бы все свои переживания и эмоции в книгу». Возможно, это моя творческая фантазия?.. Наверняка да. В любом случае все, что я взяла из жизни — деформировалось уже на начальных стадиях создания отдельного мира, моей маленькой истории. «Потерпи еще немного, Асия», — с виду утешение, но когда слышишь такое не в первый раз — порыв просто выключить трубку и перестать работать возобладает над разумом. Ветер завывает в ушах. В унисон, тихо-тихо, я растворяюсь в протяжном всхлипе. Сколько еще придется внимать вечным обещаниям матери? Сколько еще мне стараться не реагировать на необоснованный контроль от бабушки, который проявляется даже, когда мне надо уехать по работе, а не просто погулять? Или Гора, который чувствует себя в нашей семье главой, хотя живет на деньги матери? Мне стоит спокойно учиться, готовиться к экзаменам и пребывать в легком мандраже перед каждым занятием со строгим куратором. Мне стоит бояться обычных подростковых моментов, жить самой обыкновенной жизнью. Однако все это со временем обесценилось, потеряло краски и всякий смысл. Какой толк готовиться к экзаменам, если я уже понимаю, что мать мне не поможет поступить на уголовное направление? А если за меня кто-то не договорится и не попросит закрыть глаза на не чистую историю семьи — мне туда не попасть. Надежда умирает последней, я до сих пор утверждаю в мыслях и на словах, что поступлю туда. И каждый раз, как сейчас, разбиваюсь об осколки собственной реальности и осознанности. Мне светит юриспруденция только с гражданско-правовым направлением. И мать это прекрасно понимает, пользуясь преимуществом. Я забираюсь онемевшей от холодного ветра рукой под кофту. Очерчиваю левое ребро, касаюсь участка кожи под грудью. Прикрываю глаза, в памяти мысленно вновь воспроизвожу сентябрь. Насыщенный. Болючий. Контрастный. Именно таким был сентябрь. Солнечная тату-студия, крупная дрожь в руках и молоденькая девушка, на несколько лет старше меня, с лучистой улыбкой удивляется моему первому выбору. Татуировка — маленький бунт против родителей. Очередной секрет. Большой шаг к тому, чтобы научиться самостоятельно находить в себе силы. Там, где сердце сейчас с каждой секундой вбивается в ребра все сильнее, мастер набила две заветные строчки, которые несли в себе сплетение нашей маленькой истории, становление на пути осознанности. Она набила мое безмолвное обещание. Обещание себе и Маркусу. Ты сомневаешься в себе, в то время как другие боятся твоего потенциала. И сейчас, вытирая рукавом мокрые щеки, я все еще не теряю надежды выбраться. Выбраться из этого вечного круговорота лжи, притворства и непредсказуемости. Каждое касание к татуировке исключительно. Когда не остается сил для дальнейшей борьбы. Когда кажется, что вот-вот мрак отчаяния поглотит меня окончательно… Каждое касание вытаскивает из той бездны, в которую я когда-то прыгнула добровольно.