Когда все вишни мы доели...

Никто не будил его на обед, но Даня проснулся сам — выполз сомнамбулой на аппетитный запах. Полусонно наведавшись в сортир, съел суп, действительно очень вкусный, и, хоть вроде бы разгулялся, пока бегал до домика с петушком, снова ощутил, как веки наливаются свинцом. Заняться, в общем, было нечем, поэтому Даня без угрызений совести лег спать дальше. А когда проснулся, солнце уже село, зато на подоконнике и противоположной окну стене играли весьма характерные отблески. Пипец, только этого не хватало… Совсем же караул — в деревне-то… Подхватившись, как на пожар (хотя почему как?), Даня дернулся к окну, на бегу понимая две вещи. Первое — на той стороне, куда выходило окно спальни, никаких построек не было, ни на участке, ни за его пределами, только калитка и забор. Не рабица же там полыхает. И второе — он снова очень странно себя чувствовал. Это не походило ни на головокружение от резкой побудки, ни на мутную пришибленность после долгого дневного сна. Нет, все вышеперечисленное тоже цвело пышным цветом, но дополнялось чем-то еще, незнакомым и оттого особенно тревожным. За окном — за забором — стояли люди с горящими факелами. В подобные ситуации Даня, ясное дело, никогда не попадал, однако в кино навидался достаточно, чтобы догадываться: ничего хорошего такие визиты не сулят. Вряд ли жители явились за Колей, и глупо было бы верить, что этим горячим эскортом его хотят сопроводить на праздник. Вернее, сопроводить, может, и хотят, но точно ли для того, чтобы Даня там повеселился и развеялся? И не грозит ли ему развеяться в буквальном смысле? Сажей… или пеплом… чем там обычно развеиваются… Мысли путались просто зверски. Так, окно однозначно не вариант. Придержавшись за тахту, Даня не с первого раза вдел ноги в кроссовки и, пошатываясь, вывалился в прихожку. Коля и священник Александр, сидящие за столом, совершенно синхронно повернули головы, глядя на него с одинаково каменными лицами. — А… это… — Жалко улыбнувшись, Даня начал медленно, бочком, пробираться к выходу. — Фестиваль прямо здесь, что ли, будет? Они скрутили его в два счета. Ну, как скрутили — просто встали с обеих сторон, взяли под локти и придержали, когда он начал дергаться. От резких движений в глазах почти сразу потемнело, и Даня обмяк. — Ты в него сколько влил, дебилушка? — сердито спросили под правым ухом. — Если не сможет идти, сам понесешь. — Обычную дозу, — ответили под левым ухом. — Саш, не нуди, ну. Индивидуальную чувствительность никто не отменял. Зато нервничать меньше будет. Даня возмущенно замычал. Обычную дозу? Выходит, они не впервые так развлекаются? И какое им дело до того, будет ли он нервничать и насколько сильно? Затейливыми ассоциациями в голову принесло где-то вычитанное или услышанное о том, что животное, предназначенное на убой, не должно испытывать страха, иначе мясо будет невкусное, и Даня замычал еще громче. — Извини, — сказали под левым ухом. — Так надо. В туалет не хочешь, пока не ушли? Даня так и не понял, на полном серьезе это было сказано или с издевкой. Где-то с полпути Коле и Александру действительно пришлось практически тащить его на себе, но потом мышцы перестали напоминать студень, а в голове чуток прояснилось. Даня думал скрыть это, дабы в гипотетический подходящий момент попробовать вырваться и убежать, однако после того, как его чуть не уронили, нечаянно выдал себя, самостоятельно удержавшись на ногах, и шанс был упущен. Небольшая пустынная площадка перед церковью изменилась: по краям встали несколько металлических бочек, из которых вырывалось пламя; посреди громоздилась деревянная колода самого подозрительного вида и простой стул с высокой спинкой. Среди пучков травы перекатывались на ветерке разноцветные перья. Пока толпа, оживленно гудя, занимала места по периметру площадки, Даню усадили на стул и напялили на голову венок из говна и палок. Точнее, из перьев и прутьев. Руки связывать не стали, да и вообще никак не зафиксировали, но Даня, озираясь, понимал, что пробиться на волю будет трудновато. Выряженные селяне стояли сплошной стеной, а на то, чтобы косить под шар для боулинга, Даня все еще не чувствовал достаточно сил. Ну где, где этот хваленый адреналин на пару со вторым дыханием, когда они так нужны? Ладно, пусть он вырвется из оцепления, что дальше? Долго ли получится играть в догонялки с целой деревней? Опять же, схлопотать факелом в морду не хотелось… Потом Даня заметил на земле рядом с колодой топор, и перспектива отхватить факелом заиграла не такими уж мрачными красками. После секундного раздумья он попытался подгрести топор ногой — сам не зная толком, зачем: в своей способности ударить топором человека Даня сомневался даже больше, чем в способности зарубить курицу. Но курицу же он в итоге зарубил… «Я знаю, что при определенных обстоятельствах убить может каждый». Сейчас Даня был как никогда близок к тому, чтобы проверить эту цитату на практике. Не срослось — Александр заметил его возню и с отчетливым осуждающим вздохом, словно урезонивая в сотый раз за день расшалившегося карапуза, убрал топор за пределы Даниной досягаемости. Небось еще и глаза закатил, однако Даня этого уже не видел — его внимание, как, впрочем, и внимание толпы, полностью поглотил Коля. Коля не пел, только плясал, и его танец нисколько не походил на давешнее томное виляние тазом. Медленно продвигаясь по большому кругу, Коля крупно, будто в сильных судорогах, трясся, дергался, маршировал, приседал, подпрыгивал, вертелся волчком, бросался на землю, катался по ней, бился в корчах, вставал, опять вертелся… Наверное, он как никогда сильно походил на вошедшего в исступленный транс шамана, но Дане на ум приходило сравнение с подхваченным горной рекой древесным листом. Или идиотом, по дурости ухватившимся за оголенный провод. Дерганый, несуразный, не особенно эстетичный, танец в темноте и огненных отблесках приковывал взгляд с надежностью якорной цепи, а толпа хлопала и глухо, ритмично выкрикивала что-то неразборчивое. Очнулся Даня лишь тогда, когда пляшущий Коля одолел полкруга и выворачивать шею стало неудобно. Переведя растерянный взгляд на Александра, он тяжело сглотнул: вот и время топора пришло… Священник зашел ему за спину, прихватил за волосы и плавно, сильно потянул. Даня мог бы заорать, забиться, но вместо этого покорно позволил уложить себя щекой на теплую, будто простоявшую весь день на солнце колоду. Прямо напротив стояла одна из бочек, и Даня, весь сжавшийся, неловко согнутый, уставился на огонь. В глазах плыло не то от выступивших слез, не то от яркого пламени, и в какой-то момент в красно-черно-оранжевом пятне возникла белая курица с пародийной иконы. Она посмотрела на Даню очень укоризненно, качнула пышным гребешком и превратилась в другую белую курицу, похожую. Эта, правда, не смотрела никак — по той простой причине, что глаз у нее не было, да и головы тоже. «Это твое искупление» — прозвучало в ушах Колиным голосом. Даня зажмурился и всхлипнул, от души надеясь, что все будет быстро и он ничего не успеет понять. Правда, топор был какой-то… обычный, плотницкий, у палачей из исторических фильмов они выглядели совсем иначе. Вряд ли не слишком крепкий с виду Александр сумеет перерубить шею с одного удара. Пожалуй, на легкую смерть рассчитывать не стоило… Интересно, он тоже будет нелепо корчиться, орошая землю горячим красным фонтанчиком? — Не реви, — тихо, но отчетливо сказали сверху. — Это символически, цела будет твоя шея. Не успел Даня как следует осознать услышанное, к шее сбоку прижалось холодное лезвие. Толпа экстатически взвыла. Лезвие тут же исчезло, и Даню за плечо дернули в прежнее сидячее положение. Переводя дыхание и облизывая вусмерть пересохшие губы, он сгорбился на стуле. Ноги снова сделались ватными, по вискам стекал пот. Наверное, сердце давно бы выскочило из груди, но дрянь, которой его опоил Коля, очевидно, еще действовала — сердцебиение, хоть здорово частило, оставалось терпимым. — Ты правша? — деловито осведомился Александр. И сам же ответил: — Да, правша. Давай левую. Не дожидаясь, пока Даня выполнит приказ, Александр взял его за руку (его собственные руки оказались в медицинских перчатках), закатал рукав Колиной кофты и принялся возить ваткой по запястью. В запах гари вплелась острая нотка спирта. Стоило Дане моргнуть, ватка сменилась скальпелем. Ой. Кажется, рано он обрадовался… — Не смотри, — буркнул Александр. — Мне тут обмороков не надо. Даня, который был вовсе не прочь сбежать с этого праздника жизни если не телом, то хотя бы сознанием, послушно отвернул лицо. Рука вспыхнула короткой горячей болью, и Даня все-таки посмотрел — удостовериться, что ему не распахали предплечье от локтя до ладони. Разрез оказался небольшой и поперек, но приятного все равно было мало. Особенно когда Александр на пару секунд вскинул его раненую руку вверх (толпа откликнулась ревом), и горячие капли покатились к плечу. Затем в дело пошел обычный пластиковый стаканчик. Как только кровь закрыла дно, возле стула плюхнулся на колени задыхающийся Коля. — Разливай, — бросил он едва разборчиво. — Я перевяжу. Стаканчик вместе с Александром исчезли из виду. Коля был весь мокрый. Не просто слегка вспотевший, а реально мокрый как мышь, аж с носа капало. Грудь под тканью безрукавки ходила ходуном, кожа на лице и бритом черепе стеклянисто блестела, дыхание с шумом вырывалось через приоткрытый рот. В расширенных глазах пылало нечто дикое, запредельное. Коля выглядел так, будто вот-вот рухнет загнанной лошадью, но в то же время от него физически ощутимо перло нерастраченной энергией, и находиться с ним рядом было столь же приятно и спокойно, как с отсчитывающим последние секунды взрывным механизмом. Уцепив Даню за пальцы, Коля оскалился и, глядя снизу вверх, словно на неурочный новогодний подарок, прильнул губами к порезу. Да ладно… Даня втиснулся в спинку стула, гадая, когда к этой куриной истории успели присоединиться вампиры. К счастью, ни кусать, ни высасывать кровь Коля не стал, просто поцеловал, плеснул на ранку спиртом, отчего Даня с шипением подпрыгнул вместе со стулом и, мелко облизываясь, принялся накладывать повязку. Руки у него вздрагивали, дело шло небыстро, и Даня осторожно нашел глазами Александра. Различить, чем тот занят, в неверном свете было не так-то просто — вроде бы священник обходил толпу с большой кастрюлей и что-то наливал половником в одноразовые стаканчики, двойники того, в который отправилась Данина кровь. Зачем им вообще понадобилась его кровь? На ум тут же пришел вероятный ответ, и Дане он не очень понравился. К тому времени, как Коля худо-бедно справился с перевязкой, Александр успел всех обойти, вернулся к Дане и ткнул стаканчиком ему в губы. Пахло не противно, чем-то типа травяного сбора. С четверть минуты Даня изображал кота, не желающего принимать таблетку, затем понял, что с ним вот-вот сделают то же, что со строптивым котом, а так, вообще-то, и захлебнуться недолго. Пришлось пить — благо в стаканчике плескалось на один глоток, не больше — и на рот сразу плотно легла рука, не давая сплюнуть. Не то чтобы Даня собирался плеваться… Вкусом неведомое варево напоминало горьковатый зеленый чай. Если Данина теория насчет использования собственной крови и была верна, учуять такую концентрацию смогла бы, наверное, разве белая акула. Занятый насильственной дегустацией, он не сразу понял, что на площадь опустилась тишина — странная, тяжелая, выжидательная. А потом случился первый, слабый еще, но отчетливый подземный толчок.