Когда все вишни мы доели...

От душа Даня многого не ждал. Странно было полагать, что человек, довольствующийся немудреным уличным сортиром, оборудует в подвале джакузи с подсветкой и гидромассажем. Скорее уж это будет захудалая кабинка с бачком на крыше, вода из которого, в зависимости от погоды, льется либо ледяная, либо без малого кипяток.… А то и просто один бачок, без кабинки. И брошенный прямо на траву резиновый коврик в качестве завершающего штриха. Так оно, собственно, и вышло. Спрятанное в глубинах участка чудо сантехнической мысли представляло собой продолговатый голубенький бак, три синие стены из металлопрофиля и видавший виды черный резиновый коврик. Занавеской и не пахло, зато имелась трехногая табуреточка для мыльно-рыльного и крючок для полотенца. Как финальный аккорд, располагалось все великолепие в самых густых и колосистых зарослях крапивы. М-да, представление о комфорте у Коли было своеобразное… Впрочем, сейчас Даня согласился бы нырнуть хоть в водопойный желоб, хоть в канаву — так ему было жарко и тошно от самого себя. — Я быстро, подожди, попей пока. — Когда Коля умудрился сгонять за водой, Даня не заметил, но в принесенную им большую кружку вцепился клещом. — Только не залпом, а то плохо станет. Дане уже было плохо, хуже некуда, потому Колин совет он по большей части проигнорировал. К счастью, вода оказалась не ледяной, всего лишь прохладной, иначе валяться бы кое-кому в самом ближайшем времени с ангиной. Коротать время с булькающим от выпитого животом стало куда легче, и Даня без особых проблем дождался, пока Коля вернется — будто мул, нагруженный эмалированным тазиком, ковшом, полотенцами, раздутым пакетом и электрическим чайником, за которым волочился длинный белый хвост провода. А еще Коля был голый, как в день сотворения мира. Нет, ничего такого, подумаешь, человек тоже ополоснуться решил, да и сам Даня к этому времени успел с отвращением содрать трусы — те, кажется, восстановлению не подлежали, разве только сжечь. Но Даня, в отличие от Коли, прятался в укромном уголке, а не светил жопой (и всем остальным), бегая туда-сюда по участку, забор которого, пусть изрядно заплетенный какой-то вьющейся хренью, даже не пытался притворяться ни сплошным, ни двухметровым. С другой стороны, это были Колина жопа, Колин участок и Колины соседи. Имеет право. — Как водичка? — поинтересовался Коля. Он поставил тазик на табуретку и, весь в облаке пара, сосредоточенно лил туда содержимое чайника. Даня крутанул взвизгнувший кран. Как и следовало ожидать, вода, неровным дождиком побежавшая из ржавоватой лейки, за ночь остыла, а за утро, хоть и жаркое, нагреться не успела. — Бодрящая, — вздохнул Даня. — Я бы баню затопил, но это долго. — Опустошив чайник и шуганув Даню из кабинки, Коля набрал холодной воды и принялся разбавлять кипяток, то и дело пробуя воду запястьем. — Тем более яйца… и кровь тоже… надо смывать прохладной водой, особенно с волос, иначе белок сварится, и легче потом налысо, чем кашу вычесывать. Он поднял голову и быстро сверкнул зубами. — Жаль было бы такие кудряшки… — Ах, вот что случилось с твоими волосами, — нервно сострил Даня. Тазик, как он предполагал, предназначался для него, вернее, для его головы. В этом имелся резон: волосы у Дани были не особенно длинные, но и не короткие, и после питательной яично-кровавой маски помывка им предстояла более чем основательная. А бак тебе не центральное водоснабжение, обязательно опустеет в самый неподходящий момент. Правда, корячиться над тазиком в интересной позе, именуемой в народе «раком», Даня при Коле слегка… стеснялся. Тем более что высота, как он прикинул на глазок, получилась самая неудобная: если на колени встать, слишком высоко, если не вставать — сгибайся в три погибели и молись, чтобы поясницу не защемило. — Прошу, — закончив колдовать с температурой, Коля сделал приглашающий жест. Даня решительно шагнул к табуретке. Что он мнется, в самом деле, как девственница в первую брачную ночь… Ну, захочет Коля попялиться на его откляченную задницу, пускай себе пялится. Хер с ним. На этой мысли Даня невольно мазнул взглядом по вышеозначенной части Колиного тела и отвернулся. Член как член, не большой, не маленький, соразмерный… К счастью, уже спустя полминуты Дане стало не до стеснения и вообще не до посторонних мыслей. Неудобно было жуть: спина с готовностью заныла, по ногам щекотно ползали муравьи, вода казалась чересчур холодной, волосы словно не кровью полили, а цементом пополам с суперклеем. Хорошо хоть в пакете нашелся нормальный шампунь. Наверняка дешевый, но шампунь, а не кусок вонючего хозяйственного мыла, иначе действительно было бы проще сразу под ноль… Коля, естественно, за это время успел помыться раз десять — даже с учетом того, что ему пришлось несколько раз бегать в дом и греть новую порцию воды. Наконец, Даня счел свою шевелюру достаточно чистой для финального ополаскивания под душем и с кряхтением, будто столетний дед, разогнулся. Поясница явно вздумала его прикончить. Поясница и немного — попытка рухнуть в крапиву, потому что Даня, как идиот, в очередной раз запамятовал: изображать расправляющуюся пружину, особенно после долгой скрюченности и, вдобавок, в голодном взвинченном невыспавшемся состоянии, ему строго противопоказано. — И снова квиты, — выдохнул Коля, подхватывая его так, что Даня по крайней мере приземлился в жгучие крапивные объятия не свежевымытой башкой, а жопой. — Ты чего? Плохо? — В глазах поплыло, резко выпрямился, — пояснил Даня, смаргивая мушки. — Уже прошло… — Окей, прошло и прошло, — покладисто согласился Коля, но в кабинку зачем-то поперся тоже. Они даже вместились туда почти нормально, а не впритирку. Даня хотел сказать, что, конечно, благодарен за заботу, но страховать его на каждом шагу не обязательно, прожил же он больше двух десятков лет без свиты спасателей с сачками и батутами, однако Коля со словами: «Давай спину потру» — схватил колючую мочалку и принялся так старательно возить ей Дане между лопаток, что тот поперхнулся и промолчал. Зато Колиному языку за зубами не сиделось. — Танцуешь? — поинтересовался он. И, пока Даня соображал, приглашают ли его на тур вальса прямо здесь или можно будет хотя бы выйти наружу, добавил: — У тебя красивое тело. И просто умопомрачительные ноги. Я сразу подумал, что ты занимаешься хореографией. — Занимался, — неловко буркнул Даня, уставясь в рифленую стену, обсаженную насекомыми. — Раньше. Сейчас нет. К похвалам своему телосложению Даня привык и в меру гордился: генетика, то-се, это да, но все же и его вклад тут имелся, причем немалый. Только время и место для своих восторгов Коля выбрал не самые удачные. Впору подумать, что… Подумать Даня не успел. Вообще ничего успел — только громко выдохнуть сквозь зубы. — Спина закончилась на десять сантиметров выше, — ровно произнес он, как только справился с коротким острым искушением прописать локтем вслепую. Даня покривил бы душой, если бы заявил, что Коля в этом смысле ему совсем не интересен. Обсуждать его моральные качества Даня бы поостерегся, зато жаловаться на внешность Коле было грех. Да, его вряд ли бы кто назвал писаным красавцем, особенно по первому впечатлению, но все же Коля обладал правильными чертами лица, сильным гармоничным телом, а порой, несмотря на брутальную внешность и тяжёлый взгляд, сквозило в нем что-то отчетливо женственное. Сдобрить все убойной харизмой — и против получившегося коктейля не устоял бы и святой. Но о сексе — с Колей или кем-либо еще — Даня думал сейчас в самую последнюю очередь. Тем более что от Коли большую часть времени шли странно противоречивые сигналы. С одной стороны, он, несмотря на дикую тактильность и манеру беззастенчиво отвешивать комплименты, выглядел человеком, который, услышав слово «секс», вежливо спрашивает, что это и где продается. С другой же, Даня не сомневался: Коля вполне способен отыметь священника Александра прямо на церковном крыльце. Или его самого в крапиве. Хуже того, Даня понимал: захоти Коля по-настоящему, и Даня без долгих возражений сам закинет ему на плечи ноги, которые Коле так понравились, а уж стоило ли это делать, будет думать сильно позже. Если бы Даня его, ко всему прочему, не боялся… — Не хочешь? — спросил Коля вкрадчиво. — Нет, — отрезал Даня, продолжая сверлить взглядом то ли дохлого, то ли грамотно затаившегося паука. Он не счел нужным уточнять, какое это нет — вообще нет, или не-сейчас-я-устал-нет, или мне-ещё-надо-подумать-нет. Коля тоже не стал ничего уточнять. Спокойно убрал руку и, резко переключившись в модус восторженного семилетки, принялся выпытывать, что означает банан на Даниных рёбрах, сколько у Дани всего татушек, какую и когда он сделал первой и больно ли было бить. Колины штаны действительно были коротковаты и широковаты, как, впрочем, и расшитая розовыми пайетками кофта, а от созерцания носков и вовсе начинало нешуточно рябить в глазах. Но Даня не на подиум в этих шмотках собирался, так что огорчаться не спешил. Все лучше, чем морозиться в одних трусах: несмотря на очередной жаркий день, в комнатах тянуло холодком. Дом был небольшой: что-то вроде прихожки, объединенной с кухней — со столом, электрической плиткой, рычащим холодильником и парочкой кресел; гостиная со шкафом, диваном и старым телевизором, да крохотная узкая спальня, куда едва втиснулись тахта и тумбочка. Все потрепанное, усредненное и безликое: ни фотографий, ни безделушек. Спальню Даня узнал — именно тут его столь мучительно поднимали утром. Полы укрывали толстые, порядком вытертые ковры, на подоконниках печально загибалась герань. Имелась в доме и печь, куда ж без нее, причем находиться она умудрялась во всех комнатах сразу: прикрытое металлической дверцей отверстие для дров (Даня не помнил его точное название) — в прихожей, заваленная теплым тряпьем лежанка — в спальне, камин — в гостиной. — Летом топят редко, — сказал Коля, заметив, как Даня изучает замысловатые узоры на дверце. — Раза два в месяц и несильно. — Ты в ней не готовишь? — Даня покосился на выключенную плитку. Коля покачал головой: — Не привык, на плитке быстрее. Зато в печи вкуснее, если уметь, конечно. Меня иногда бабушки угощают кашей или блинами из печи, совсем другой вкус, правда. И топленым молоком. Пробовал когда-нибудь топленое в печи молоко? Отвечаю, вещь. Коля совершенно точно был не местный. Даня догадывался об этом и раньше, однако любопытствовать, давно ли тот здесь обретается и зачем решил сменить место жительства, не посмел. Меньше знаешь — лучше спишь. — Я бы предложил тебе омлет, — продолжал Коля, зарывшись в холодильник, — но подозреваю, что на сегодня хватит с тебя яиц. Даня, передернувшись, кивнул, пусть видеть его Коля сейчас не мог. С таким-то куриным поголовьем впору яйца на завтрак, обед и ужин трескать. И куда столько? Они, Даня помнил, еще и в магазине зачем-то продавались… Хотя вот сегодня на него перевели несколько десятков, не меньше. — Тогда пока заморим червячка, — постановил Коля, выныривая на свободу, — а к обеду я суп сварю. — Из той курицы суп? Если да, Даня не был уверен, что ему кусок в горло пойдет. Скорее наоборот, назад полезет… — Нет, из другой. — Коля выложил на стол круглый хлеб, пачку масла, сырокопченую колбасу и завернутый в пленку сыр — все привычного магазинного вида. — Когда режешь курицу, надо сразу выпустить кровь, иначе мясо испортится. А та слишком долго пролежала. Это объяснение вполне примирило Даню с грядущим супом, и вдвоем с Колей они быстро настрогали гору бутербродов. Пока Даня, едва не давясь от жадности, работал челюстями, закусывая свежими, с грядки, огурцами и запивая чаем, Коля взбивал что-то в чайной чашке, звеня ложечкой на весь дом. Дане стало любопытно: не кофе же он там мешает так энергично. — Что ты делаешь? — не выдержал Даня, расправившись с очередным бутербродом. — Гоголь-моголь. — Коля чуть наклонил чашку, демонстрируя скромную шапочку белой пены. Даня напряг память. — Это типа взбитые яйца? — Угу, с сахаром. Старый десерт, вкусный, и для голоса полезно. Туда много чего можно добавить, хоть молоко, хоть алкоголь, хоть ягоды — что угодно, а я по-простому люблю, без излишеств. Если хочешь, можешь как-нибудь попробовать, позже, когда… — Коля, отпустив ложечку, сделал невразумительный жест, — выветрится. Пить сырые яйца? Взращенный в определенной доле страха перед сальмонеллезом, Даня решил, что пробовать, пожалуй, не будет. Но инфекции инфекциями, а кое-что другое зацепило его гораздо сильнее — слово «позже». Он отодвинул тарелку, хотя секунду назад полагал, что в него влезет еще один бутерброд, а то и парочка, и как можно небрежнее спросил: — Когда я смогу отсюда уехать? Звон сделался резче и словно бы вдвое более металлическим, потом оборвался. Пересчитывая цветочки на клеенке, укрывающей столешницу, Даня убеждал себя, что открыл рот не зря. Вполне естественный в его положении вопрос, ничего подозрительного, так? — Ты куда-то торопишься? — мурлыкнул — по-другому не скажешь — Коля. — Тебя кто-то ждет? — Пока нет, просто катаюсь, но… Даня осекся, за долю секунды прочувствовав весь ужас детсадовца, который ляпнул мрачному силуэту в дверном глазке, что сидит один дома — вместо того чтобы соврать, будто папа-полицейский спит, мама моет ротвейлера, а трое старших братьев вот-вот вернутся из секции бокса. — Сегодня, боюсь, никак, — с не слишком искренним сожалением вздохнул Коля. — У нас вечером летний праздник, вроде местного фестиваля, знаешь, ярмарка, танцы, все такое. Сходишь, развеешься, тебе понравится. А завтра, на свежую голову, будем думать. От новости про фестиваль у Дани зашевелились подсохшие распушившиеся волосы — после церемонии «знакомства» здешним праздникам он не доверял. — Можно хотя бы позвонить? — взмолился он. — У меня совсем сигнал не ловит… Здесь какая-то аномалия, да? Телефон и бумажник — вот и все, что Даня вынес с собой из машины, когда сбил злосчастную курицу. Все это пришлось оставить в церкви вместе с одеждой, и все это Коля уже принес обратно. Одежду, правда, снова забрал, объяснив, что у него нет машинки, зато есть у соседей, освежат и вернут. А бумажник с телефоном Даня переложил в карманы позаимствованных штанов. От трубки, правда, проку было мало: сеть отсутствовала начисто и батарея почти села. Может, у Коли найдется запасная зарядка… — Аномалия? — Коля фыркнул. — Ага, есть такая. Называется особенности рельефа плюс плохая работа отдельных операторов. У тебя какой? Даня ответил, и Коля цокнул языком: — Bad luck. Этот здесь вообще не пашет. Держи мой, позвони. На клеенку лег мобильник в сколотом пластиковом чехле, разблокированный, с трещинкой на защитном стекле и спортивной тачкой на заставке. Даня сгреб его, поднялся было с табуретки, чтобы выйти за дверь, и тотчас тяжело плюхнулся обратно. Отстраненно разглядывая тачку, подумал: а кому он, собственно, собрался звонить? В полицию? Друзьям? Маме? И что говорить? Помогите, я застрял в стремной деревне, как называется, не в курсе, там «КоКоКо» на указателе, нет, никто меня силой не держит, просто возле указателя появился невидимый барьер, и я не могу выйти… Нет, не обижают, кормят, поят, разве что курицу резать заставили, про Куриного Бога втирали, яйцами забросали и кровью облили… О да, полиция пошлет его далеко и надолго еще на упоминании барьера. Друзья посоветуют проспаться и меньше бухать. А мама… Маму он этим грузить не станет, но она будет задавать вопросы, придется врать, а она обязательно почувствует, начнет волноваться и… Нетвердой рукой Даня отодвинул телефон на середину стола. — Я передумал, — пробормотал он, не поднимая глаз. — Может, потом… Я… Спасибо за еду, пойду еще посплю, ладно? Звон ложечки, громкий и мерный, возобновился. — Разумеется, — сказал Коля уже Дане в спину. — Хороших снов. Даня отчаянно, безумно надеялся, что ему ничего не приснится.