Когда все вишни мы доели...

— Данила, подъем! Надо идти. Быстро. Словами Коля не ограничился: взгромоздившись на постель гигантским котом, он попеременно похлопывал Даню по щекам и тряс за плечи. Разве что за нос не кусал и лапы в рот не совал… Даня, выкарабкивающийся из сна трудно, как неумелый альпинист из ущелья, едва не разрыдался. Мало того, что мозг услужливо прокрутил ему события вчерашнего дня, не дав и секунды милосердного забытья, так еще гостеприимный хозяин оказался жаворонком-садистом. То, что на дворе дикая срань, Даня знал даже без часов. Биологический хронометр никогда его не подводил: ни в джетлаг, ни с перепою. Поэтому конкретно сейчас Даня не хотел никуда идти. Быть там, где он был, он, правда, тоже не слишком хотел, но кто его спрашивал? — Отстань, — проворчал Даня, тщетно пытаясь увернуться. — Я спать хочу. — Сходим кое-куда, и будешь спать хоть до вечера, — с интонациями змея-искусителя пообещал Коля. — Поднимайся, нам надо успеть к восходу. Ну вот, говорил же — срань… Дополнительный вес пропал с постели, и Даня кое-как, с матом и стонами, отскреб себя от божественно удобного лежбища. Самочувствие было кошмарное. В гудящей голове назревала мигрень; мир перед глазами, и без того расплывчатый из-за царившего в комнате полумрака, то темнел, то кружился; сочетание пересохшего от жажды языка и нечищеных зубов играло во рту неповторимыми нотками разложения; желудок, которому кола и батончик никак не могли заменить нормальный ужин, с жалобным ворчанием пожирал самого себя. От собственного тяжелого запаха подташнивало. А еще Даня понял, что мочевой пузырь, не рассчитанный на такие перегрузки, вот-вот доведет его до конфуза. В лежачем положении этого не чувствовалось, зато теперь прижало конкретно. — Встал? — обрадовался Коля. — Умница! Идем! — Щас… — пробормотал Даня, хватаясь то за подоконник, то за тумбочку. Ознакомиться с интерьером подробнее он, всецело сосредоточенный на неприятных ощущениях, покуда не мог. — Где тут сортир? — Потом, — отмахнулся Коля, хватая его за руку. — Восход скоро! Идем! Это был уже перебор. Едва не загремев на пол от собственного рывка, Даня вырвался из цепких Колиных пальцев и рявкнул с отчаянием собаки, которую вооруженный палкой хозяин тянет к себе за цепь: — Хуетом! Потом, бля, будешь шорты мне от ссанины отстирывать! Так его! Не он один тут резкий и дерзкий, Даня тоже не лыком шит! Правда, в данный момент не лыком шитый Даня втихую радовался, что из-за мушиного роя перед глазами почти ничего не видит. Иначе пришлось бы смотреть на Колю. От которого зафонило такой ласковостью, что Даня, если бы вдобавок на него смотрел, неиллюзорно рисковал воплотить свою угрозу в жизнь прямо здесь и сейчас. — Хорошо, ты прав, — с неожиданной кротостью согласился Коля. — Давай покажу, только быстро. В прозрачных предутренних сумерках, звенящих от дружного петушиного ора, Коля бодрой трусцой провел спотыкающегося Даню через заросший, как джунгли, участок к симпатичному деревянному домику с петушком на двери. Удобства во дворе — в двадцать первом-то веке. Кто бы сомневался… — Быстро, — напомнил Коля, откидывая простенький засов. Внутри, впрочем, оказалось вполне культурно, насколько это возможно для деревенского сортира модели «дыра в полу». Ну, не прямо в полу — в высоком приступке, а еще здесь имелся поросячье-розовый стульчак, лимонный аэрозоль, «Плейбой» десятилетней давности и отвратная, недалеко ушедшая от наждачки туалетная бумага. Сбросив балласт, чуть оживший Даня вывалился на воздух, где даже успел, вздрагивая от утреннего холода и недосыпа, воспользоваться еще одним благом цивилизации в виде висящего тут же умывальника, в облике которого, под аляповато намалеванными ромашками, угадывалось самое обычное ведро. А затем Коля схватил его за ледяную ладонь и потащил… ну, очевидно, туда, куда им следовало успеть к гребаному восходу. У самой калитки под ноги бросилась белая курица. Коля, лишь слегка притормозив, сгреб ее свободной рукой, и под возмущенное кудахтанье они втроем на крейсерской скорости понеслись через деревню, почему-то по-прежнему пустынную. Разве в деревнях не принято вставать ни свет ни заря? Печь доить, коров топить… Опять же, даже собачьего лая не было слышно. Только петухи голосили, как в последний раз. Пунктом назначения оказался все тот же чертов указатель. Бэха, лоснящаяся от росы, преданно ждала на старом месте, и Даня, воспользовавшись тем, что Коля его отпустил, рванул к ней. Но, как и вчера, врезался в невидимый барьер и со всхлипом осел на мокрую траву. — Данила, — позвал Коля за его сгорбленной вздрагивающей спиной. — Иди сюда. Будем пробовать, должно помочь. «Что, нахер, пробовать и с чем помочь?» — собирался спросить Даня, но обернулся и разом растерял все слова. Коля стоял возле широкого и высокого, ровного, будто стол, пня. С неподвижной, словно загипнотизированной курицей в руках. И со здоровым блестящим тесаком. — Умеешь? — спросил он как ни в чем не бывало. — Умею что? — полуобморочно пробормотал Даня. Колени ослабли, в ушах с готовностью зашумело. — Жаль, — вздохнул Коля. — Ладно, не переживай, на самом деле это несложно: главное — бить сильно и решительно. Минимизирует мучения — и ее, и твои. — Зачем? Вскочив, Даня хотел попятиться, однако ноги уже сами несли его вперед, к колоде и терпеливо ждущему Коле. Вокруг заметно посветлело. Наверное, начинался тот самый, не раз поминаемый, для чего-то нужный им восход. — Ну-у-у, — протянул Коля, — если тебе так будет легче, считай, это твое искупление за курицу, которую ты вчера задавил. Даня потряс несчастной, болящей, окончательно переставшей что-либо понимать головой. Искупление? Что за… — Искупать убийство еще одним убийством? — неверяще переспросил он. — Слушай, не знаю, какая хрень у вас творится, но это совсем лажа, не? Я не буду никого убивать! Нечаянно переехать — одно, а специально, прямо топором… — Я знаю, что при определенных обстоятельствах убить может каждый, — произнес Коля столь глубокомысленным тоном, что над его лысиной буквально наяву повисли цитатные кавычки. — По Аристотелю шпаришь? Или по Черчиллю? — Даню подхватило волной паники и тащило по бездорожью, нещадно занося на крутых виражах. — Давай проще, я тупенький, у меня даже вышки нет. — По сериалу про Шерлока Холмса, американскому, тому, где доктор Ватсон — женщина, — вздохнул Коля. Бережно пристроил пребывающую в трансе курицу на пень и покачал тесаком. — Данила, я не буду утверждать, что со стопроцентной вероятностью выгорит, но вот это — твой шанс прямо сейчас сесть в машину и отсюда уехать. Кровь создала барьер, кровь, возможно, его уберет. Надо попробовать. Это не убийство… Вернее, убийство, но в натуральном хозяйстве без кровопролития никак. Я бы все равно ее рано или поздно на суп зарезал. Пойми, мне нет резона тебя мучить, я бы сам все провернул, но нельзя, нужно, чтобы это сделал ты. Даня молчал. Сомнения по поводу Колиных слов про мучительство, как и вялое удивление из-за мистических аспектов происходящего, он временно задвинул куда подальше — его волновало другое. Всколыхнувшаяся внутри надежда боролась с отвращением и невесть откуда вылезшей жалостью. Вчерашнюю курицу Даня почему-то не жалел. Досадовал, конечно, было неприятно, однако не более того. А сейчас… Но это ведь курица. Не человек. Всего лишь деревенская курица, у которой судьба такая куриная — однажды превратиться в суп или шашлык. Днем раньше, днем позже… Сглотнув наполнившую рот кислую слюну, Даня протянул взмокшую, дрожащую руку за тесаком. Полный провал своей кровавой затеи Коля воспринял с легкой досадой, но без особого удивления. Даня тоже не сильно огорчился — слишком был занят попытками вывернуться наизнанку в ближайших кустах. Успехом попытки не увенчались по причине давно и прочно пустого желудка, но Даня смутно надеялся выблевать хотя бы мозги, запечатлевшие наглядное подтверждение теоретического ранее знания о том, что курица действительно может какое-то время бегать без головы. Эта даже взлететь пыталась. Сколько все длилось и чем закончилось, Даня не досмотрел — зов кустов оказался сильнее научного любопытства. Когда гостеприимство флоры себя исчерпало, Даня осторожно высунулся наружу. Курица с тесаком исчезли — видать, в пакете у Коли под мышкой. В сторону пня Даня старался не смотреть. — Что теперь? — вяло спросил он, отвернувшись от бэхи, чтобы не рвать сердце понапрасну. — Спать? — Почти, — елейным голосом сказал Коля. — Только зайдем кое-куда, и сразу спать. Даня покорно кивнул. Наверное, он должен был стыдиться, что его, взрослого мужика, нафиг растаращило от такой мелочи. Но Даня не стыдился. Внутри будто выключателем щелкнули, оставив бодрствовать малый кусочек сознания, позволяющий пялиться Коле в спину и переставлять ноги. Если бы Коля шагнул с обрыва, Даня бестолково, без раздумий и сомнений, последовал бы за ним. Но они пришли не к обрыву, а к знакомой уже церкви, и тут Даня вдруг понял, чем смутили его вчера очертания креста. Это был не крест. На потемневшем до черноты куполе красовался флюгер с петухом. Фрагменты медленно, неохотно складывались в единое, пусть и дырявенькое полотно: Колин перформанс среди сосисок, обильное куриное поголовье, жертвоприношение на рассвете, петух вместо креста… — Коль, — протянул Даня озадаченно, — вы не христиане, да? Язычники? Какие-нибудь зверопоклонники? Тупо секта, боготворящая кур? Правда, некоторые факты в стройную теорию все же не вписывались. Например, слова вроде «Одной больше, одной меньше», намерение Коли сварить куриный суп и тот факт, что Даню за злостно расплющенную несушку не линчевали прямо в магазине. Разве так относятся к священным животным? Коля, успевший подняться на крыльцо, небрежно сунул пакет в угол и поманил его пальцем. — Пойдем, нас все ждут. — Мы опять к Александру? — спросил Даня, а затем сказанное дошло до мозга, а не только до ушей. — В смысле все? — В прямом, — Коля изобразил всеобъемлющий жест. — Все местные жители. Надо их с тобой познакомить, раз уж тебе придется у нас задержаться. — З-зачем знакомить? — выдавил Даня. — Так надо, — пожал плечами Коля и радостно оскалился. — По религиозным соображениям. — Погоди, — забормотал Даня, судорожно изобретая отговорки, благо что это было нетрудно, — я… я не могу прямо сейчас. Я ж выгляжу как лох, мне бы… ну, в душ хотя бы. Я со вчерашнего не евши, не пивши, грязный, вонючий… На башке мочалка… — Это не имеет совершенно никакого значения, — «успокоил» Коля. — У нас очень терпимые и понимающие люди. К тому же мы ненадолго, вернемся домой, и я тебя сразу накормлю. А мыться заранее бессмысленно, все равно потом снова придется. — Ч-что? — Да-ни-ла, — чеканно, на октаву выше своего обычного голоса повторил Коля. — Нас ждут. Данины ноги превратились в две свинцовые, совершенно неподъемные колонны. Впрочем, оторваться от земли, когда Коля уже привычно потянул его за руку, это им ничуть не помешало.