Вылазка в Париж

Вороной по кличке Буцефал, названный так в честь коня Александра Македонского, едва заметив Филиппа, радостно заржал и загарцевал на месте. Месье просунул ногу в стремя и оказался в седле так стремительно, будто невидимый механизм сначала подкинул его вверх, а потом мягко и точно опустил на кожаное сиденье. Знакомый вес, наклон туловища и даже то, как Филипп сжимал ногами бока коня — все это представляло собой как бы недостающие кусочки чего-то целого в воображении лошади, и теперь, когда всадник снова был на своем месте, пазл сложился. Животное танцевало на месте, не понимая, почему же хозяин медлит, когда можно вот прямо так, с места в карьер рвануть вперед, оставив позади словно рваные веревки все заграждения, загоны, докучливых конюхов и просто бежать не зная куда, наслаждаясь ветром и свободой. Месье снял с руки длинную перчатку и запустил пальцы в гриву, ощутив одновременно их жесткость и шелковистость. Такое же удовольствие испытываешь, когда запускаешь разгоряченную, онемевшую от долгой езды верхом ладонь в прохладную траву, чувствуя, как колючая и одновременно ласкающая поверхность тут же отзывается по всему телу миллиардом нервных окончаний. Мелкие приятные мурашки, пробежавшие вверх по руке, стали ответом на прикосновение к волосам коня и вызвали желание еще более тесного контакта. Филипп наклонился к шее лошади и поцеловал живой шелк, крепко, с сильным нажимом, утрированно издав губами звонкий звук, и тут же ощутил ответную волну мелкой дрожи. Месье был в своей стихии. Шевалье, не желающий уступать приятелю в эффектности попадания в седло, но не обладающий его резвостью и тренированностью, замешкался, даже несмотря на поддержку стремени лакеем. Он посмотрел на слугу с таким выражением лица, с каким человек разглядывает подошву своего ботинка, когда на идеально чистой дороге вдруг наступает на что-то мокрое, скользкое, к тому же еще и хрустнувшее под ногой. Лакей, про себя решивший, что не заслуживает всей этой глубины презрения и брезгливости, на всякий случай все-таки низко поклонился и так остался стоять, уставившись взглядом в землю. Пробормотав одними губами грязное ругательство, Лоррен взобрался в седло, тут же продемонстрировав идеально ровную осанку и гордую позу. Месье насмешливо наблюдал за разыгравшейся перед его глазами немой сценой. Нет, положительно, в умении делать хорошую мину при плохой игре Лоррену не было равных. Даже в таких незначительных обстоятельствах он оставался верен себе. Но все же, если быть честным, шевалье не был плохим наездником. Скорее, наоборот, он держался в седле получше многих дворян, но куда ему было до Филиппа, с одержимостью того скоростью и ветром. Конным прогулкам верхом Лоррен предпочитал комфортную поездку в карете, удобно оснащенной и на хороших рессорах. Ведь тогда можно просто глазеть в окно на пробегающий пейзаж, позволять не слишком навязчивому ветерку обдувать лицо и думать о чем-то приятном или интригующем. На дворе стояла осень, но не та ее мерзкая пора, когда все вокруг превращается в непролазную грязь от непрекращающихся дождей, стучащими в окно навязчивыми ледяными каплями, словно колотушка сторожа. Осень, овладевшая окрестностями, была более милостивой госпожой к своей новой вотчине с ее лесами, полями, оврагами, королевскими садами и вычурными парками. Времена ласки прошли, но суровые дни еще не наступили. Все вокруг было серо, безлистно и сухо, словно в казенных покоях для не очень ценных гостей — тоскливо, но жить можно. От Сен-Клу до Парижа — десять миль — смешное расстояние для тех, кто так долго киснул взаперти. В спешке можно домчаться минут за сорок, но времени в запасе еще навалом, до темноты — часа два с половиной, да и разве может она напугать тех, кому ночь — лучшее время суток. Месье и шевалье ехали прогулочным шагом, часто останавливаясь, чтобы поделиться пришедшей на ум мыслью или вспомнив что-то, связанное с этим местом, и всего пару-тройку раз пускались наперегонки во весь опор, дурачась и давая лошадям выплеснуть накопившуюся энергию. По мере приближения к городу в поле зрения все чаще стали попадаться ветхие покосившиеся лачуги, сливающиеся с серым пейзажем, а на дороге стали встречаться люди, не менее унылые в своей крайней нужде. В лохмотьях или сильно потертой залатанной одежде, с потухшими, подозрительными, а порой мрачными, ощупывающими взглядами, примеряющих встречных на предмет поживиться. Глядя на эти невыразительные недобрые лица, шевалье поежился, подумав об остром с зазубринами ноже, спрятанный за голенищем у кого-нибудь из этих тихих прохожих. Он представил, как этот кусок ржавого железа вонзается в тело, разрывая плоть, и чьи-то грубые мозолистые пальцы с грязными ногтями обшаривают его одежду, хищно касаясь его зловонным дыханием с запахом голода и нечищенных гнилых зубов. Лоррену стало не по себе. Он догнал Филиппа и тронул его за рукав. — В чем дело? — Месье приостановил коня и вопросительно посмотрел на шевалье, пытаясь понять причину заминки. Шевалье снял перчатки и полез в складки плаща, что-то ища в карманах одежды. Некоторое время он возился с драпировкой, и Филипп уже начал терять терпение. Наконец, Лоррен выудил две маски, закрывающие большую половину лица. — Надень это. После твоего триумфального похода твое лицо стало слишком хорошо известно для всякого грязного сброда, бродящего по окрестностям. Это небезопасно. Мне не хотелось бы, чтобы кому-то из них пришла в голову лихая идея поправить свое положение за счет брата короля. — Ты называешь моих солдат грязным сбродом? — Филипп нахмурился. Безапелляционный цинизм, так привлекающий его в шевалье в определенных обстоятельствах, теперь показался Месье неуместным в своей вопиющей пошлости и оскорбительной беспардонности, словно полуголая продажная девка, забежавшая прямо с улицы в помещение, где шла церковная служба. Уловив в интонации Филиппа тот невозмутимый блеклый оттенок, за которым обычно следует прямая отдача непосредственно в лоб, пусть даже в самом фигуральном смысле, шевалье понял, что благополучно выйти из этой ситуации позволит или откровенное валяние дурака или еще более жесткая тирада, которая послужит как бы оправданием или ширмой вынужденному хамству. Лоррен выбрал второе, так как к первому Месье с недавних пор стал менее чувствителен. — Я называю грязным сбродом тех несчастных, которые попадаются нам на дороге. Они могут быть бывшими солдатами, а могут быть теми, кому на тебя просто показали пальцем. Ты так веришь в воинское братство, но не слишком ли ты много ждешь от тех, кто вернулся с поля боя не к банкетам и охоте, а к голодным детям и долгам? Знаешь ли, среда очень влияет на людей. На войне он — храбрый воин, а вот он вернулся домой — и это уже совсем другой человек. Он может впасть в отчаяние, озлобиться, не получив по заслугам от тех, ради кого он рисковал жизнью. Да есть еще куча разных причин! Беспечность может дорого стоить. Вспомни хотя бы, как недавнее желание славы чудотворца едва не вышло боком твоему братцу. Люди озлоблены и захвачены инстинктами выживания, а ты такая соблазнительная добыча! — последнюю фразу шевалье произнес с улыбкой, которая своей двусмысленностью должна была снизить общий градус негатива, но тут же опять посерьезнел, глядя Филиппу прямо в глаза. — Ты в самом деле, думаешь, что я так наивен, что не понимаю очевидных вещей? — Нет, но не мешает лишний раз напомнить. Впрочем, согласен, я говорю банальности. Надевай. Несмотря на некоторые раздражающие нюансы, в целом, слова шевалье звучали разумно, и Месье не видел причины продолжать спор. К тому же, ему нравилось видеть Лоррена таким: без привычной личины насмешника и балагура, которую он носил при дворе большую часть времени. Обманчивое впечатление для тех, кто не очень хорошо знал шевалье или для откровенных простаков. Месье не относился ни к тем, ни к другим. И сейчас он, видя перед собой серьезное лицо в отсутствие даже подобия улыбки, строго сжатые губы и внимательный беспокойный взгляд, тайком залюбовался им, но тут же прогнал от себя этот порыв сентиментальности, как добрый хозяин отшвыривает прочь навязчиво ласкового котенка. — Позволь, я помогу, — Лоррен подъехал вплотную к Филиппу, забирая из его пальцев запутавшиеся завязки. — Еще один штрих, — Шевалье оторвал кожаный шнурок, украшающий его перчатку, подхватил локоны Месье, отведя их от лица, и туго перевязал их шнурком. — Твои волосы выглядят слишком хорошо для здешнего пейзажа, за милю видно знатного вельможу. — После этих слов он одним движением натянул капюшон на лицо Филиппа до самого подбородка, расхохотавшись над тем, как мгновенно лишившийся обзора Месье стаскивает его обратно. — Сегодня я отвечаю за тебя, и должен вернуть его Высочество домой в целости и сохранности. — Что? — Филипп так старался выглядеть возмущенным, что получилось комично. — Я и сам могу о себе позаботится, — он добавил в голос высокопарности, поджал губы и выдвинул вперед подбородок. — О, да! Отпиздить ты можешь так, что мама не горюй. Не приведи господь попасть тебе под горячую руку, — шевалье весело фыркнул, прикрыв лицо запястьем в кружевном манжете, но тут же картинно приосанился, словно жених на смотринах. — Но ты мог бы хотя бы потрафить моему чувству собственной значимости. Спорить при такой формулировке было делом неблагодарным, и Месье, улыбаясь, в очередной раз отметил, как легко шевалье жонглирует словами и сомнительными смыслами. На улице уже начинало смеркаться, и хоть до города было рукой подать, мешкать совершенно не стоило. На подступах к Парижу пейзаж становился менее унылым, дома поглядывали веселее, а люди, встречающиеся на дороге зачастую уже не выглядели настолько измотанными и убогими. Въехав в ворота, шевалье уточнил дорогу у дежурного охранника и махнул Филиппу рукой, указывая направление. Быстро темнело. Мгла рассредотачивалась по улицам, делая все ярче и ярче свет уличных фонарей — гордость Луи, его величественный подарок этому городу. Но к тем улочкам, по которым ехали Месье и шевалье, еще не дотянулась рука цивилизации. Вокруг было безлюдно, Лоррен что-то бормотал под нос, крутя головой по сторонам, видимо, вычисляя нужный им пункт назначения. Цокот подков их лошадей как-то совсем одиноко и жалобно разносился по улице на фоне полного затишья, рождая чувство тревоги. — Долго еще? — нарушил молчание Филипп, устав прислушиваться к бормотанию своего спутника. Близоруко всматриваясь во все более и более расплывающиеся силуэты домов, он инстинктивно сжал ладонью рукоять шпаги, хотя, на улице не было никакого движения, если не считать двух котов, решивших разыграть территорию. — Немного терпения, и мы на месте, — эхом донесся голос шевалье. Он по-прежнему озирался по сторонам, и, глядя на него, Филипп, не знавший о конечной цели предприятия, все больше и больше сомневался в том, что эта цель, какой бы она не была, будет достигнута. — Верится с трудом, — буркнул Месье, мысленно прикидывая, в какой ближайший кабак они могут завалиться в случае провала плана «А». — Если экскурсия по трущобам была твоим планом, то могу поздравить — у тебя все получилось. — Не все то золото, что блестит, милый, — Лоррен натянул поводья, направляя коня к одному из строений. — Не суди о внутреннем содержании по внешней оболочке. — Он въехал в ворота, Филипп, скептически хмыкнув, последовал за ним. Здание ничем не отличалось от других домов на этой улице. Оно было не лучше и не хуже. Около ворот не горело ни одного фонаря, и на фасаде не было никакой указывающей вывески. Все ставни были плотно закрыты, а из недр дома доносились приглушенные звуки музыки, слишком слабые, чтобы нарушить общественное спокойствие. Во дворе шевалье спешился, бросил поводья стоящему в ожидании гостей человеку, махнул рукой Филиппу и направился в сторону крыльца, на ходу стаскивая с головы капюшон и развязывая шнурки маски. На пороге он притормозил, пропуская Филиппа вперед и распахивая перед ним дверь широким жестом. — Прошу! Месье шагнул внутрь и первым делом поразился тому, насколько разное впечатление оказывал дом своими размерами снаружи и внутри. Внутри все казалось гораздо более просторным, было ощущение даже некого размаха. Свечи. Их было много. Не так много, чтобы лишать помещение атмосферы интимности, но достаточно много для того, чтобы можно было разглядеть рисунки на стенах и интерьер. Рисунки — это первое, что бросилось Филиппу в глаза. Они были написаны мастерской рукой или, скорее всего, руками нескольких художников, и некоторые из них отличались таким непристойным содержанием, будто были взяты из секретных брошюрок, распространяемых из-под полы и тщательно скрываемых от жен и любовниц. Эти стены были совершенно непохожи на стены других подобных заведений, где они с шевалье в компании близких друзей чаще всего бывали. Филиппу уже начинало здесь нравиться. Хозяин явно заморочился эстетикой, желая произвести впечатление на гостей и настроить их на соответствующий лад. Около стены было какое-то подобие сцены, также окруженное плошками с горящими низенькими свечами, но сама сцена пустовала. Музыканты, расположившись вдоль сцены, играли что-то ненавязчивое и приятное. Столы с диванами были размещены так, что представляли собой что-то похожее на театральные ложи или отдельные кабинеты, но не изолированные друг от друга наглухо, а создающие иллюзию уединения невысокими узорными перегородками, позволяющие наблюдать то, что происходит вокруг и на сцене. Диваны, покрытые цветными коврами, давали ощущение уюта множеством вышитых подушек, небрежно раскиданных по сиденьям. Был еще второй этаж, где располагались комнатки для более приватного общения, но интерес Месье туда пока не распространялся. Лоррен направился к одной из таких лож, расположенных подальше от центра. Швырнув плащ в угол дивана и с шумом падая на подушки, он успел крикнуть хозяину, чтобы тот поторапливался. Филипп, так же скинув верхнюю одежду и усевшись напротив приятеля, с интересом крутил головой по сторонам, разглядывая на этот раз местное общество. Он все правильно понял с самого начала — это было что-то типа клуба для избранных, сборищем местной тусовки определенного свойства, что-то типа секретной ложи или таинственного братства, куда нет входа посторонним. Здесь правили бал мужчины. Мужчины были разных возрастов, разных статусов и званий. Единственное, что роднило их всех, так это определенный денежный достаток и следование правилам игры. Сюда не допускались случайные прохожие с улицы, нищеброды или простые прожигатели жизни. Владельцу хотелось, чтобы все было культурно, камерно и без ненужных скандалов. Поэтому новенькие попадали сюда «через кого-то». Во всем остальном общество было пестрым и демократичным. Светские господа и военные, несколько человек, похожих на купцов, гуляющих с размахом и сорящих деньгами, компания молодых балбесов, обращающих на себя внимание слишком шумным и вызывающим поведением. Один из молодых людей, держа бутылку с шампанским, лил напиток в рот другому, который стоял, запрокинув голову. Прозрачные пенистые струи стекали по подбородку на уже промокшую рубашку. Тот первый, разойдясь не на шутку, вдруг стал лить шампанское приятелю на голову. Второй парень отстранился, расхохотавшись, и резко затряс головой. Взметнувшиеся светлые волосы окатили каскадом далеко разлетающихся брызг посетителей за соседними столиками, чем вызвали их возмущенное ворчание. Филипп не смог удержать улыбки, вспомнив себя в двадцать лет. — Какое несравнимое счастье видеть вас у нас! — Хозяин заведения, румяный тучный мужчина с черными усиками и кокетливой мушкой, приклеенной над ярко-красной полной губой, подлетев к гостям, вывел Месье из созерцательного настроения, сразу внеся в атмосферу чувство раскованности и любви ко всему живому. — Ах, а какое сегодня жаркое! — он звонко чмокнул, поднеся щепотку пальцев к своим губам и бросая в воздух воздушный поцелуй, — можно лишиться рассудка от удовольствия. А рыба! Видели бы вы этих жирных блестящих негодяев! Их привезли всего несколько часов назад! Совсем недавно они еще плескались в тазу! А какие сегодня напитки! Ручаюсь, вы скорее забудете, как вас зовут, чем этот восхитительный вкус! — Я уже начинаю чувствовать свой желудок от твоих слов, — рассмеялся шевалье, — тащи все что есть! Сегодняшний вечер должен стать волшебным! — Не терпится поразить вас и вашего друга! — Тогда вперед! И ни в чем себе не отказывай! А для начала подай что-нибудь закусить и выпить. — Сию минуту, господа! — хозяин выскочил из их закутка, на ходу подзывая к себе слуг и давая им распоряжения с усиливающейся экспрессией. Он догадывался, что за друга привел с собой шевалье, но правила игры на то и правила игры. Гости не должны чувствовать ни малейшей скованности и быть связанными условностями своих статусов и званий. Филипп, освободившийся от плаща, расслабленно откинулся на подушки, с наслаждением вытягивая ноги и расслабляя галстук на шее. Ему определенно нравилось здесь все больше и больше. Взглядом он выделил несколько юношей, прислуживающих посетителям. Они отличались друг от друга нарядом, цветом волос и кожи, но одно у них было общее — возраст примерно восемнадцать-двадцать с небольшим, гибкие, подвижные, с быстрым внимательным взглядом и некоторой томностью в движениях. Совершенно очевидным было то, что их функция заключалась не только в подаче угощений, но и том, чтобы приятно скрасить гостю его времяпровождение в данном месте. Кто-то из них ловко лавировал с подносом по залу, виртуозно обходя преграды, кто-то подливал вина в опустевшие бокалы, кто-то сидел на коленях, позволяя ласкать себя с большей или меньшей степенью откровенности, а его поза говорила о том, что он может позволить проделать с собой гораздо больше. Все юноши были одеты так, что больше производили впечатление раздетости, будоража воображение посетителей то голым торсом, то распахнутой рубашкой, камзолом на голое тело или беззащитным галстуком на шее. Тела некоторых были украшены татуировками, на ком-то были надеты бусы и браслеты, кожаные шнурки на тонких или более мужественных запястьях. Один из таких молодых людей впорхнул во владения Филиппа и шевалье, неся тяжелый поднос с бутылками, тарелки с сыром, фруктами и тонкими кусочками холодного вяленого мяса с такой легкостью, будто это был воздушный зефир на одном из королевских пикников. Он проворно разлил вино по бокалам, обольстительно и вкрадчиво улыбнулся и замер в ожидании дальнейших распоряжений. Шевалье смерил его взглядом сверху донизу, многообещающе улыбнулся в ответ и сделал легкий жест в сторону прохода, давая понять, что пока все. Юноша коротко кивнул и также невесомо выскользнул из ложи. — За что пьем? — За то единственное, что имеет значение в этом бренном мире и вокруг чего крутится все существование человечества… — Не знал, что ты поэт, — Филипп прищурился, глядя на Лоррена пристальным и насмешливым взглядом. — За это и выпьем, за поэзию! — шевалье рассмеялся, видя по выражению лица Месье, что тот ожидал другой концовки. Он поднес свой бокал к бокалу Филиппа, продублировав звон игривым «дзинь» и, не отрываясь, осушил его до дна. Месье последовал его примеру, выпив вина лишь до половины, и с жадностью набрасываясь на аппетитные кусочки холодного мяса. Первоначальный голод был слегка утолен и уже не отвлекал от дальнейшего созерцания окружающего пространства и беседы. Филипп рассеянным взглядом продолжал следить за тем, что происходило вокруг. Его внимание вдруг привлекла красивая молодая дама с богатой прической и глубоким декольте. Она выглядела эксцентрично даже для такого, совсем неподходящего для женщин места. Чувства, которые она вызывала своим внешним видом и осанкой сложно было отнести к какой-то определенной гамме. Они конфликтовали между собой, набрасываясь друг на друга словно две торговки, предлагающие совершенно разный товар, но вцепившиеся в покупателя зная, что денег ему хватит только на что-то одно. Прелести женщины были выставлены напоказ и, одновременно казались неприступными. Она распространяла вокруг себя флюиды порочного достоинства, а её взгляд одновременно ласкал и удерживал на расстоянии. Перед ней хотелось преклонить колено на манер старинного рыцаря в своём святом служении прекрасной даме и одновременно желать грубо завалить ее, не обращая внимания на протесты и мольбы. В ней было что-то такое, чему Филипп не мог подобрать слов. Странные ощущения. Пока Месье пытался понять, почему незнакомка так долго удерживает его внимание, когда кругом так много всего, за что можно было зацепиться взглядом, шевалье был поглощен сценой, разыгравшейся в дальнем конце зала и по накалу страстей не уступающая некоторым пьесам Шекспира. Выяснение отношений между тремя мужчинами очень скоро могло перерасти в вооруженную потасовку или хотя бы во вполне приличный мордобой, и Лоррен не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за развитием событий. Два участника назревающего скандала были в достаточно зрелом возрасте. Третий — молодой человек, видимо, пришедшим с кем то из этих двух. В воображении шевалье ситуация была ясна как день: молодой человек, пользуясь своей привлекательностью и обладая в нужной мере наличием авантюризма и отсутствием совести, завел роман сразу с двумя состоятельными буржуа, получая подарки с той и с другой стороны. Как часто бывает, человек, наслаждаясь двойными возможностями, быстро теряет бдительность. Жадный до светского времяпровождения юноша отправился с одним из поклонников в публичное место, где пара и была застигнута врасплох вторым любовником. Мысленно Лоррен уже делал ставки, прикидывая, кто же из этой ситуации выйдет победителем, а кто уберется восвояси, поджав хвост, уступив молодого альфонса победителю. Или же они как-то договорятся, и молодой человек проявит благосклонность к обоим престарелым ловеласам? — Интересно, по каким критериям сюда пускают женщин? — вопрос Филиппа отвлек шевалье от взвешивания шансов каждого из ухажеров, заставив отвести взгляд от дальнего угла, где первый влюбленный уже махал перед вторым зажатым в кулаке кружевным платком, тыча ему им в нос. — Женщины? — с лица Лоррена еще не спала рассеянная полуулыбка. Искоса он продолжал следить за мизансценой. — Ты ошибаешься, милый. Никаких женщин! Это исключительно мир мужчин во всей его красе и многообразии избранности. — Видимо, у тебя неполная информация. Как насчет той дамы? Лоррен повернул голову туда, куда указывал ему Филипп и улыбнулся одним уголком рта, — Мадемуазель Сибилла не женщина, — шевалье многозначительно посмотрел на Месье, окончательно отвлекшись от троицы, где пожилой джентльмен уже притянул другого за борт камзола, а молодой человек с растерянным видом пытался влезть между ними, хватая первого за руки. Лоррен переключил свое внимание на Филиппа — недоумение, которое проступало на его лице было куда ценнее страстей любовного треугольника. — Мадемуазель Сибилла — мужчина. — Но…. — Филипп выразительно описал руками полукруг на уровне груди. — Если бы заглянул ей под юбку, ты бы убедился в том, что я прав. — Шевалье заговорчески приблизил свое лицо к приятелю. В дальнем углу уже раздался грохот ломающейся мебели и разбитой посуды, туда же метнулись тени прислуги, но шевалье уже потерял к той сцене всякий интерес. — Ты-то откуда знаешь? — Месье посмотрел на друга несколько охреневшим взглядом, будто только что открыл для себя какие-то новые грани его натуры. Лоррен прыснул, не выдержав выражения лица Филиппа, и замахал руками. — Неееет… Тебе что сейчас пришло в голову? Давай определимся. Я ценю красоту мужского тела, так сказать в его классическом варианте, без дополнительных призов в виде женских грудей или чего-то еще. Наверное, у меня не столь изысканный, можно даже сказать, слишком примитивный вкус, чтобы в полной мере оценить этот экзотический деликатес. Хотя, судя по всему, мадемуазель пользуется спросом. Видишь того типа в коричневом костюме? Он же просто слюной исходит. Судя по его выправке и манере держаться — определенно бывший военный. Может, даже один из твоих военачальников. Последнее предположение было произнесено в качестве шутки, но когда Филипп присмотрелся к человеку с длинными, словно у сома, усами и глубокими шрамами от оспы на лице, то с изумлением узнал одного из своих генералов, сражавшегося с ним бок о бок. — Напрасно ерничаешь, — лицо Месье было абсолютно серьёзно. — Этого человека зовут господин Динтье, он храбрый и достойный воин. И однажды он практически спас мне жизнь, когда пробился к моей группе и помог нам выйти из окружения. Может быть, если бы не он, я сейчас бы не стоял тут рядом с тобой, слушая весь твой словесный фонтан. — Тогда я, пожалуй, проникнусь к нему мысленной благодарностью и пошлю ему лучи добра, дорогой. Ну так иди, поздоровайся с ним. Не думаю, что он сильно смутится твоим присутствием здесь. Странно, почему я не знаю его? — Генерал попал в немилость к брату после одного опрометчивого замечания и был отлучен от двора. Ему от этого не жарко не холодно, а вот его жена и дочери оказались в печальной ситуации, тем более, что обе девицы на выданье. Надо будет поговорить с Луи. — Я буду тебя ждать здесь, но не слишком увлекайся, а то пропустишь самое интересное, — шевалье отколол брошь, спрятав её в карман, развязал галстук, бросив его в кучу, где лежали их Филиппом плащи, расстегнул верхние пуговицы рубашки и потянулся за бутылкой. Увидев подошедшего Филиппа, генерал сначала побагровел, потом замычал что-то неразборчивое. Он, как и все при дворе и за его пределами, знал вкусы Месье, но ему было крайне неловко от того, что Месье узнал его вкусы. Но выражение лица его Высочества было настолько обезоруживающим, улыбка искренней, а объятия крепкими, что уже через пару минут старый воин испытал облегчение, проникаясь будто бы духом секретного братства, где все участники были связаны друг с другом обрядом таинственного посвящения. Филипп не стал ходить вокруг да около. Он прямо заявил господину Динтье, что давно догадывался о его предпочтениях, и что он рад, что тот является его единомышленником не только на ратном поле, но и в других более тонких сферах человеческого бытия. Барьер неловкости был окончательно разрушен, когда оба мужчин, усевшись на диване в дальнем углу, куда меньше долетал шум богемной жизни, забыв на время и о мадемуазель Сибилле, и о шевалье, погрузились в воспоминания. И звуки боевых труб там были лучшей музыкой, чем нежные наигрыши здешних музыкантов. Хорошее вино — лучший помощник в беседе, и через некоторое время Филипп уже ожесточенно стучал кулаком по столешнице, перегнувшись через стол, чтобы быть ближе к собеседнику. Разрумянившийся, в запале он доказывал генералу, как Луи, ничего не смыслящий в военной стратегии, загубил его, Филиппа, верную победу. Генерал согласно качал головой и, положив ладонь Филиппу на плечо, с чувством говорил ему о том, как любят его солдаты, как ценят военачальники его полководческий талант и хорошее отношение к подчиненным. Разговор грозил перейти в сферу взаимного «я тебя уважаю», и Месье вспомнил про брошенного в одиночестве шевалье. Прощаясь, он пообещал замолвить словечко перед братом. Генерал был расстроган. Они обнялись, и Филипп отправился к своей ложе, настраиваясь выслушивать обиженные упрёки. Он вдруг осознал, что не очень-то вежливо так надолго оставлять человека, с которым ты пришел. Шевалье был вполне способен развлечь себя сам — и это Филипп быстро вспомнил, остановившись в проходе и некоторое время молча оценивая обстановку. Слегка захмелевший Лоррен уже качал на своих коленях юношу, на котором из одежды был только длинный легкий платок, повязанный вокруг бедер, браслеты на тонких запястьях и нитка крупных бус. Его светлые волосы подобно ползучим гадам в сентябрьский сезон для змей шевелились и отливали золотом в мерцающем дрожании свечей на его спине и печах каждый раз, когда тот делал какое-либо движение. Глаза юноши были щедро обведены сурьмой, а губы не очень аккуратно покрыты толстым слоем помады, кое-где размазавшейся и вышедшей за край, производя эффект зацелованных губ. Филипп, всегда замечающий малейшие огрехи в макияже, презрительно скривил губы, с любопытством разглядывая эту небезупречную картинку. «Он что, красил губы, не имея под руками зеркала?» — Месье мысленно хмыкнул, замечая и другие мелкие недостатки на лице парня и ловя себя на мысли, что, если быть честным, юноша был немилосердно привлекателен, а все придирки Филиппа лишь выдают в нем некий внутренний дискомфорт, который он испытывает, глядя на этих двоих, чья поза чуть более интимная, чем того требовала атмосфера данного места, хоть и вполне справедливая в степени своей фривольности. Юноша обвивал руками шею шевалье, хрустально смеялся, манерно запрокидывая голову и демонстрировал открытый участок шеи, словно зачарованная жертва, предлагающая ее вампиру для укуса. Он всем телом льнул к своему знакомому. Лоррен поднес к его губам бокал вина, юноша сделал глоток, но опять рассмеялся в ответ на его шутку, фыркнув и выплеснув немного вина изо рта. Рубиновая струйка побежала по подбородку, капнула на его голую безволосую грудь, и Лоррен губами подхватил эту каплю, потом также губами снял каплю с подбородка, после чего привлек юношу к себе, сочно целуя того в накрашенные губы и долго не отнимая от него своего рта. Когда шевалье, наконец, оторвался от парня, в его собственных уголках рта остались частички яркой помады, словно они были струйками крови. В этом завораживающем бесстыдстве было столько не скрываемого вожделения, что казалось, что-то темное и неконтролируемое поднималось из самой глубины человеческой сущности и выплескивалось наружу, заполняя всю площадь небольшой ложи таким образом, что становилось трудно дышать. Месье вдруг почувствовал, что это самое «нечто» вдруг заставило его напрячься в паху, одновременно царапнув ревностью. Он подошел к ним в тот самый момент, когда бессовестная рука парня блуждала где-то внизу, а другая продолжала нежно обнимать шевалье за шею, запустив тонкие пальцы в его волосы. Юноша что-то тихо лепетал, наверняка, нес какую-то бессмыслицу, не сводя с шевалье влажного взгляда, Лоррен же одной рукой по-прежнему держал бокал с вином, а второй ласково водил по оголившемуся бедру, сминая ткань платка, задерживаясь на заднице и нежно сжимая ее. Филипп сжал рукой дверной косяк, почувствовав, что стало больно ногтям, встряхнул волосами, отгоняя от себя наваждение. — Я тебе уже говорил, что твоя самовлюбленность превосходит все допустимые границы? — Месье приблизился вплотную, уставившись на Лоррена самым что ни на есть бесстыдным образом. — Мне кажется, ты бы трахнул самого себя, если бы мог. Шевалье вопросительно поднял на Месье слегка осоловевшие глаза, в которых прыгали и кувыркались веселые похотливые чертики. Как же хорошо Филипп знал этот взгляд, не предвещающий ничего хорошего в плане скромности и целомудрия. — Я до сих пор не могу привыкнуть к полету вашей фантазии, сир, хоть и знаю вас хуеву тучу лет. — Лоррен улыбнулся, а юноша спрятал голову у него на плече, исподтишка поглядывая на подошедшего Месье и изображая смущение. Чувствуя некую агрессию, исходящую от Филиппа, он инстинктивно искал защиты, растекаясь по шевалье беззащитным каскадом светлых кудрей. Рука Лоррена теперь была на пояснице парня, прижимая его и как бы опекая. — Может, объяснишь? — Изволь. Вот этих, — Филипп указал глазами на молодого человека, — тут на любой вкус и цвет, но ты почему-то выбираешь это чудо в золотых кудряшках. — Я тебе говорил, что вредно читать так много трактатов о закоулках человеческой души, дорогой? Ты начинаешь находить связи там, где их нет. — Лоррен изобразил на моем лице участливое беспокойство, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. — И кто-то еще меня называет извращенцем! Мне такое бы даже в голову бы не пришло. Трахнуть самого себя! Как мне теперь это развидеть? — шевалье задорно рассмеялся, сбрасывая юношу с колен и звонко хлопая его по заднице, когда тот обиженно последовал прочь от их стола. — Обожаю, когда ты ревнуешь, — он сделал взгляд, направленный на Месье еще более выразительным. Но Филипп хорошо знал, что этот сияющий взгляд в данный момент означает только то, что шевалье, распаленный жаром юного тела, растревоженный ерзаньем его задницы на своих на коленях и его блудливыми руками, просто жутко хочет трахаться, и, видимо, ему уже все равно с кем. — Ревную? Еще чего! Просто этот… Гиацинт слишком много на себя берет. Он ведет себя так, будто ты его собственность. — Легенда о Гиацинте не слишком веселая, а намёк слишком прозрачен. И вообще, что за вздор! Тебе отлично известно, что если я и собственность, то только одного единственного человека. Ты его знаешь. Его зовут Филиппом, и он брат короля. Ты совершенно напрасно напугал мальчика. Лучше иди сюда, садись. Эй, хозяин, твой выход! И вина, ну, своего фирменного, ты знаешь, — Лоррен сделал жест рукой, Филипп не понял этого тайного знака, но понял что ему предстоит испытать необычные ощущения. Уже другой юноша принес дымящийся благоухающий напиток в небольшом чугунке. В нем плавали какие-то специи, кусочки апельсина, гвоздика, лепестки каких-то цветов и запах сложно было передать. Это была смесь знакомого запаха винограда, фруктов и каких-то незнакомых специй, скорее всего индийского происхождения. — Что это такое? — Филипп подозрительно заглянул в кружку, разглядывая весь этот плавающий набор. — Первый раз вижу, чтобы так извращались над вином. — Говорят, это секретный напиток древних римлян. Живительный нектар для настоящего воина, как раз для тебя, милый. Но наш замечательный хозяин немного усовершенствовал рецепт, добавив туда кое-что привезенное из Индии. Попробуй и скажи, как тебе? Горячий напиток разлился по внутренностям Филиппа, кровь прилила ко всем органам, даря приятную тяжесть, лицо запылало, а голова закружилась чуть больше, но это было приятное головокружение. Потом вдруг появилась какая-то легкость во всем теле и беспечность в чувствах, все вдруг встало на свои места, все оказалось в полной гармонии друг с другом, и захотелось просто сидеть вот так, наслаждаясь моментом, не о чем не волнуясь, ни о ком не заботясь. Повар, видимо, был большим знатоком в заморских специях, если парой щепоток сумел хотя бы на время выбить из головы Месье то, что не отпускало его даже под сильными винными парами. Юноша, принесший вино, обольстительно улыбнулся. Филипп сразу обратил внимание на его аквамариновые глаза с вкраплениями подобно кусочкам разноцветного битого стекла со дна реки, так необычно смотревшиеся на очень смуглом лице. Ресницы каким-то особым образом отбрасывали на лицо тени, и казалось, что глаза оттенены дымчатой краской, создавая кошачий взгляд. Но сами веки совершенно очевидно накрашены не были. Всего лишь иллюзия в дрожащих силуэтах театра теней. Юноша вновь наполнил гостям бокалы и собрался удалиться. — Посиди с нами, — шевалье перехватил его за руку, заставляя опуститься рядом с собой на тахту. Другой молодой человек с длинными прямыми пепельными волосами, которые удерживали от спадания на лицо две тонкие косички, уложенные по бокам головы с вплетенными в них разноцветными бусинами, внес на подносе жаркое, которое распространяло вокруг себя такой запах, что Филипп вдруг ощутил прилив зверского аппетита, что не случалось с ним уже давно. — Ты никогда не пробовал ничего вкуснее, — Лоррен взял нож, отрезал дымящийся сочный кусочек и протянул его на вилке Филиппу, предварительно подув на него. Филипп, не прикасаясь к вилке, зубами стащил мясо, и стал жевать его с многозначительным видом. — Ну как? — Лоррен в нетерпении ждал его вердикта, не отводя от приятеля взгляда. — Да…неплохо…очень даже неплохо. — Нет, это не неплохо, это чертовски хорошо! Сходи, передай повару наши восторги, и возвращайся, — шевалье помахал в воздухе пальцами, юноша, по-прежнему стоящий в терпеливом ожидании, понимающе улыбнулся и удалился, на пороге еще раз обернувшись, стрельнул глазами, и тут же застенчиво опустив ресницы. — Да, и захвати еще вина! — вдогонку крикнул ему Лоррен. И пару бокалов! — Опять взмах ресницами, легкий наклон головы и едва заметная улыбка. — Эх, и где их только учат этому? — Лоррен откинулся на спинку дивана, широко раскинув руки.