Пошаговая инструкция «Как Стать Телезвездой»

Ацуши и сам не мог сказать, чего конкретно ожидал от подготовки к выходу на телеэкран. Но с тем, что он имел сейчас, юноша порой чувствовал, что находился на пороге сумасшествия. За его занятия всерьёз взялся только Куникида, составив им жёсткий график упражнений. Их занятия начинались с чтения скороговорок для разогревки, а потом уже Накаджиму гоняли по отдельному произношению гласных и согласных. Для первых ему приходилось отмерять расстояние между зубами по пальцам — то это должен был быть мизинец, то указательный, то вообще большой — и раз за разом рассказывать о неподражаемых продавцах дынь, хурме, гвоздях и так далее. Хуже было только когда они работали с согласными, с которыми, как Ацуши наивно полагал, у него не было никаких проблем. Он жевал и растягивал губы, прижимал язык ко всем точкам своего рта и всё равно начинал заговариваться и путать буквы местами в самых простых словах. Как-то раз Куникида даже заставил его набить рот винными пробками, из-за чего Ацуши едва мог шевелить губами, а во рту весь оставшийся день стоял противный вяжущий привкус. Вдобавок ко всем этим извращениям Накаджима должен был ещё и следить за своим лицом, не делать «стеклянный» взгляд, не деревенеть конечностями, не размахивать руками и ни в коем случае не теребить волосы или одежду. Что самое ужасное, поглядеть на его уроки собиралось чуть ли не всё Агентство. Рампо хихикал, заедая чужой стресс сладким, Йосано рекламировала свои услуги на случай, если Накаджима надорвётся, Джуничиро просил Куникиду немного пожалеть несчастного, а Кенджи даже порой пытался присоединиться, на что Доппо махал руками и утверждал, что с двумя учениками уже не справится. Дазай почти всё эти занятия добросовестно прогуливал, а когда всё-таки решал почтить их своим присутствием, просто присаживался на диван и просил показать «что-нибудь, что Ацуши-кун успел выучить с этим занудой». Но, пожалуй, злейшим врагом Накаджимы во время занятий был он сам. Ещё в приюте он усвоил один простой урок: не хочешь проблем — старайся делать чисто с первого раза. У него это получалось редко, поэтому все высоты он покорял скорее муторным и изнуряющим трудом. Его бывший директор злился и раздавал тумаки, утверждая, что Ацуши слишком медлительный и тугодумный, и потому теперь, стоило юноше допустить ошибку, он весь сжимался, будто бы ожидая удара. А когда он сбивался, забывая хотя бы слово в стихах или поэмах, которые Доппо давал ему учить наизусть, юноша скрежетал зубами и, несмотря на чужие уверения, что всё в порядке, принимался рассказывать всё заново. Таким поведением он доводил до ручки не только себя, но и самого Куникиду, который за неделю такого домашнего обучения успел целых три раза дойти до тихой истерики и пять раз исповедаться Дазаю, тыча его носом в то, что он сам должен заниматься своим подопечным. И всё равно из раза в раз Куникида остывал и возвращался к расстроенному Накаджиме, продолжая их импровизированные уроки. Хоть Ацуши ещё не был полноценным членом Агентства, кое-что он уже делал наравне с остальными. А именно отчёты. В первые несколько дней Доппо объяснил юноше правила оформления, а Осаму, подслушавший этот разговор, на радостях дал Накаджиме пароль от своего рабочего компьютера, на котором, впрочем, не хранилось ничего важнее пасьянса с каким-то космическим рекордом, и отправил несчастного разгребать все свои долги. Таким образом Ацуши довольно рано познакомился с пугающим миром бюрократии, и если первые дни это казалось забавной игрой во взрослую жизнь, то уже спустя совсем короткое время сухие официальные формулировки и необходимый формат текста снился юноше в кошмарах. Но во всей этой череде препятствий и испытаний были и хорошие, по-настоящему захватывающие моменты, когда Ацуши разрешалось присутствовать во время съёмок. На прямые эфиры его не пускали, чтобы не отвлекать ведущих, но вот на запись звали почти постоянно. Накаджима всегда спешил на такие чаще всего вечерние встречи, присаживаясь на небольшой стульчик между братом и сестрой Танидзаки, выставлявшими свет, микрофоны и камеры, и Куникидой, листавшим выжимки со сценарием. Правда, обычно занятой Доппо приходил не всегда, особенно часто он пропускал дни, когда снималась Йосано, которая и сама была в состоянии построить и ленящегося Рампо, и вертлявого Дазая. Наблюдать за ведущими за работой было потрясающе. Накаджима с жадностью впитывал в себя все их жесты, интонации и выражения лиц, внутренне восхищаясь тому, как гармонично и кропотливо были выстроены все образы. А ещё Ацуши понял, почему почти все в Агентстве так быстро смирились с пополнением в коллективе. Ведущих на всю команду приходилось всего трое человек: дисциплинированная Акико, которая, казалось, не испытывала большого энтузиазма относительно роли телезвезды, и Рампо с Дазаем, которых порой так тяжело было поймать и построить. И, так или иначе, они все отыгрывали на камеру похожие характеры: Осаму с Акико связывала какая-то внутрення жесткость, граничащая с хищностью, Осаму с Эдогавой — расслабленная манера поведения и любовь к провокационным шуткам. Разве что Рампо с Йосано смотрелись как-то гармонично по-разному, но их графики часто не совпадали. Ацуши плохо разбирался в режиссёрских приёмах: в их приюте хоть и был телевизор, но каналов он показывал до обидного мало, и лишь изредка детям удавалось застать какое-нибудь интересное кино. И в большинстве фильмов главный дуэт представлял собой забавный контраст, цепляющий взгляд и заставляющий обоих персонажей раскрыться лучше на фоне друг друга. Такое же повторялось и в той художественной литературе, которую давали Накаджиме для изучения: хитрость раскрывалась на фоне чьей-то наивности, алчность — на фоне неподдельного бескорыстия, истинная красота — на фоне уродливости. Сидя в темноте на раскладном стуле и вглядываясь в ведущих, Ацуши понимал, что ему предстояло стать тем самым недостающим кусочком пазла для других сотрудников Агентства: добрым для Дазая, глупым для Рампо, наивным для Акико. Каждый раз, задумываясь о подобном, Накаджима робко мечтал, что точно так же сможет чем-то засиять на фоне остальных. Такая приятная рутина иногда разбивалась о суровую реальность, в которой Ацуши приходилось вспоминать о всяких формальностях. Буквально в первые же дни его отправили мотаться по общежитиям, чтобы присмотреть себе новую комнату. Приглашения пришли сразу из нескольких точек, почти все из которых были столь далеко от Агентства, что Накаджиме приходилось бы по сорок минут торчать в метро или душных автобусах, чтобы добраться утром до работы. Ещё была маленькая однокомнатная квартирка совсем недалеко от студии, около двадцати минут пешком, но условия там были значительно хуже, так что Ацуши пришлось бы много времени, сил и денег потратить на уборку и меблировку, но почти все, с кем он обсуждал варианты жилья, сошлись на последнем. — Ацуши-кун, совсем скоро твоё личико станет общественным состоянием. — промурлыкал Дазай, перекладывая документы из одной стопки в другую, симулируя активную деятельность. — Будет куда удобнее, если ты сможешь просто натянуть капюшон на глаза и быстро добежать до Агентства, нежели если ты будешь сидеть в набитом вагоне и прямо-таки напрашиваться на внимание окружающих. Довод был вполне обоснованным, и потому Накаджима, скрепя сердце, согласился на ту квартиру. Наверное, он бы не справился сам, если бы не Кенджи с Танидзаки, вызвавшиеся помочь с новосельем. Так уборка и обстановка комнат пошли куда быстрее, и уже спустя неделю жилище, наполненное купленной за бесценок или принятой в дар мебелью, выглядело чистым и опрятным, а на окнах даже обосновались цветы и рассада, принесённые Мияздавой. Вторым аспектом новой жизни стали документы. Тут под своё крыло его взяла Наоми, что поначалу очень удивило Накаджиму, но в последствии именно такой выбор стал очевиден: она не была столь жестка и радикальна, как остальные члены Агентства, но при этом было в ней какое-то удивительное упрямство, против которого не мог выстоять ни один госслужащий. — Смотри, как мы сделаем. — деловито начала она, хватая слегка растерявшегося Ацуши под локоть. — Мы сейчас пойдем в полицию. Ой, не делай такой испуганный взгляд! Мы подадим там заявление о том, что ты потерял все свои документы при переезде, и попросим восстановить полный пакет. — А разве они не начнут пробивать уже существующие документы и не поймут, что я сбежал из приюта? — поинтересовался Накаджима, стараясь подстроиться под широкий шаг казалось бы хрупкой девушки. — Об этом уже позаботился директор. — хмыкнула Наоми, на ходу весело размахивая своей сумкой. — Всё, что им, полицейским, нужно знать, они уже знают, и потому не станут задавать ненужные вопросы. Просто постарайся не выглядеть как какой-нибудь беглый преступник, которого мы нелегально укрываем. Шучу! Остаток дня обратился в ад, в котором Ацуши прошёл через все бюрократические инстанции, подписал кучу всяких бумажек и получил направления на получение и подписание ещё большего количества бумажек. Пока они сидели в очередях, Наоми мастерски выдумывала им развлечения, то начиная ни с того ни с сего подстригать Ацуши ногти, то рассказывая ему совершенно внезапные сплетни, то находя в своем телефоне какие-то парные игры по типу шахмат или бильярда. — А у тебя есть телефон? — вдруг спросила она, хлопая своими длинными черными ресницами. Накаджима слегка покраснел и покачал головой: в приюте им не полагалась подобная роскошь, а после побега у него не было ни одного шанса обзавестись чем-то подобным. — А хочешь, я тебе свой прошлый отдам? — тут же заулыбалась девушка, тыча его пальцем в плечо. — Правда, он розовый, но ты можешь купить чехол, если тебе не понравится. — Наоми! — воскликнул Ацуши, привлекая внимание окружающих. Когда те отвернулись, Накаджима продолжил громким шёпотом. — Наоми-тян, я очень благодарен, но это слишком! Вы все слишком добры ко мне. — Почему ты так думаешь? Мы всего лишь даем тебе шанс на нормальную жизнь. Это то, что заслуживает каждый. — довольно прямолинейно ответила Наоми. — Тем более, телефон у меня старой модели и со сколами на корпусе, так что мне его даже не сдать. Просто поменяй аккумулятор с первой премии, и тогда он будет как новенький. Так и шло время, и Ацуши потихоньку обрастал документами, вещами и новыми знакомствами. Теперь в его квартирке пахло дешёвым растворимым кофе и цветами, теперь он тянулся к книгам сам, зачитывая некоторые абзацы вслух в тишине пустых комнат, теперь в его телефонной книжке были новые контакты, к именам которых Накаджима, ведомый каким-то ребячливым весельем, добавил эмодзи. Авторучка, росток, шприц, лупа… С тем, что поставить Дазаю, Ацуши долго не мог определиться, и в конце концов просто отдал свой телефон наставнику, оставляя за ним право выбора. Получив телефон обратно спустя пару минут и найдя под контактом Осаму какую-то рыбку, юноша пришёл к выводу, что выбирал тот абсолютно вслепую. Но вот зато напротив имени Куникиды теперь красовался маленький злобный чёртик. Поглощённый этими мелкими заботами, Ацуши совсем пропустил момент, когда с него предстояло «снять учебные колеса». Доппо просто поставил его перед фактом, приземлив на стол Дазая, за которым Накаджима в тот момент заполнял чужие отчеты, лист с мелким текстом. — Здесь основные тезисы к сюжету, который мы будем снимать завтра утром. Хоть основной текст и будет дублироваться на суфлёр, всё равно ознакомься, чтобы не пялиться постоянно за камеру. Если хочешь, можешь сам погуглить информацию об участниках дела, чтобы чувствовать себя увереннее во время разговора. — Съемки?.. Уже? — ошалело захлопал глазами Ацуши, откатываясь на кресле от стола и разворачиваясь к Куникиде. В его образе чисталась растерянность, и потому Доппо лишь недовольно вздохнул и помассировал пальцами виски. — Я говорил Дазаю предупредить тебя, но он, как обычно, всё профукал. А ты ещё и отчеты по эфирам за него пишешь? Тебя ж даже в студии в тот момент не было! — Я посмотрел эфир в записи. — слегка смущённо признался Накаджима, пока с трудом привыкающий к специфике их работы. Все сотрудники Агентства были такими живыми и настоящими, иногда веселыми, а иногда хмурыми и необщительными, и именно потому один взгляд на их изображения на экране телевизора или телефона поднимал в Ацуши какое-то отторжение, будто он смотрел на одновременно знакомого и абсолютно чужого человека. — В любом случае, бросай это. Скоро тебе придётся писать отчёты уже и за себя, а покуда будешь горбатиться за двоих, этот бездельник совсем ничему не выучится. — недовольно изрёк Куникида, и сразу после этой фразы они как-то не сговорившись обменялись тяжёлыми взглядами. На Дазая как ни воздействуй — он всё равно все вывернет в свою пользу, и пальцем о палец не ударив. Изначально Ацуши планировал всю ночь потратить на изучение выданного ему дела, но, когда стрелка часов приблизилась к одиннадцати, он внезапно вспомнил наставления Йосано: «Чем позднее ложишься, тем дольше твои синяки будут замазывать в гримерке». До этого Ацуши никогда не приходилось краситься — в приюте было особо не до красоты. Теперь же юноша не был уверен, что готов с головой нырнуть в новый опыт, потому уже к двенадцати он лежал — нервно вертелся — в своей кровати, исполненный предвкушением. — Ну, ты прямо светишься! — одобрительно заметила Наоми на следующий день, покрывая его лицо тонким слоем пудры, чтобы он, видимо, не светился слишком сильно. — Волнуешься? — Немного. — улыбнулся Накаджима, на что девушка шикнула, чтобы он снова расслабил лицо. — Всё пройдет супер, ведь сегодня за камерой мы с братиком, а перед камерой — вы с Дазаем. Уверена, зрители будут от тебя в восторге. — прощебетала она, наконец выпрямляясь и откладывая кисти, придирчиво оглядывая свою работу. Спустя пару мгновений она довольно кивнула и всплеснула руками. — Готово! А теперь скорее за работу. Впервые сев за стол под прицелом камерой, Ацуши совсем растерялся. Дазай рядом с ним о чем-то беспечно переругивался с Куникидой, пришедшим посмотреть на дебют своего ученика, а Накаджима всё пялился и пялился в темноту за лучами прожектора, пытаясь понять, что происходит. Эти хрупкие мгновения перед съемкой, наполненные шумом на площадке, окунали юношу в какое-то особенное состояние отрыва от реальности, будто бы ещё немного, и он проснется на жёсткой приютской кровати и по ледяному полу побежит чистить зубы, толкаясь плечами с другими мальчишками. — Ацуши-и-и. — уже так знакомо протянул Дазай, раскачиваясь на явно не предназначенном для этого кресле. — Прекращай витать в облаках, спускайся на землю, нам как раз нужно обозреть парочку мерзких грехов. Накаджима слегка мотнул головой, отгоняя от себя накатившее оцепенение, и, коротко улыбнувшись, сконцентрировал своё внимание на слабо подсвеченном суфлёре за камерой. Нужды в нем особой не было: юноша обладал острой памятью и запомнил почти все детали скандального дела, и потому экран с крупным текстом служил скорее чем-то, за что можно было зацепиться, нежели необходимой опорой. — Готовы? — тихо спросил Джуничиро, но в небольшой студии его голос прозвучал отчётливо, побуждая кивнуть и внутренне напрячься. После короткого отсчёта на камере вспыхнул красный огонек, и Ацуши натянул на губы приветливую улыбку, глядя прямо в объектив, мягко бликующий под светом софит. — Добрый вечер, наши дорогие зрители! — тотчас начал Дазай, и его голос звучал до того беззаботно, словно он сидел сейчас не в телестудии, а на чьей-нибудь кухне, сплетничая о последних новостях. — Я спешу объявить, что в нашей команде пополнение. Встречайте моего нового коллегу — Ацуши Накаджиму. Ну же, Ацуши-кун, скажи нашим дорогим зрителям пару слов. — Всем привет. Для меня это первый выпуск, так что я немного волнуюсь, однако я обещаю стараться изо всех сил. Надеюсь, мы друг другу понравимся! — в конце фразы юноша нервным жестом заправил отросшую прядь за ухо. Мягкая улыбка не покидала его лица, однако в голове взорвались тысяча ругательств в собственный адрес. Не трогать волосы во время съёмок — одно из основных правил! Однако сигнала к повторной записи дубля не прозвучало, а Дазай продолжил говорить, медленно подводя их от приветствия к самому делу, из чего Накаджима сделал вывод, что все пока шло нормально. Дело, которое они сегодня освещали, произошло около полугода назад, но до сих пор активно гремело в средствах массовой информации — в основном потому, что и следователи, и обычные люди задавались вопросом о жесткости меры наказания для преступников. В самом расследовании не было ничего необычного: найти тело, провести экспертизу, опросить свидетелей, отследить по камерам, допросить подозреваемых и поймать их на очевидной лжи. Вся сложность заключалась в том, что в преступлении не было задействовано ни одного взрослого. Все вращалось вокруг троих детей — двух третьеклассников, в которых внезапно проснулась нехарактерная их нежному возрасту жестокость, и одного дошкольника. Мальчишки, ведомые жаждой попробовать что-то по-взрослому страшное и тёмное, за несколько дней придумали незамысловатый план. Прогуляв школу, они отправились в торговый центр и выловили там потерявшегося ребенка, зовя его с собой поиграть. Уведя мальчика к набережной где-то в километре от магазина, они попытались столкнуть его в воду, но ребенок побоялся подходить близко к ограждению, и план был тотчас изменён. Всё закончилось на железнодорожных путях, где избитого малыша закидали кирпичами и оставили без сознания, дожидаясь ближайшего поезда. Компанию видели прохожие, но все принимали их за потерявшихся детей или же хулиганов-прогульщиков. Пару раз к мальчикам даже обратились с предложением помочь им добраться до дома, однако те из разу в раз отказывались, сплетая неумелую ложь и спеша убежать. Дело раскрыли, однако вставал вопрос правосудия: стоило судить преступников как детей или как взрослых? Суд под общественным давлением затягивал с приговором, опасаясь принять этически неверное решение, и потому последние несколько месяцев детей водили по психолого-психиатрическим экспертизам, стараясь выявить уровень осознанности в момент убийства. Слова легко слетали с языка, но на сердце была тяжесть не столько из-за абсурдной, неправильной жестокости произошедшего, являвшей собой полный разрыв шаблона о святой невинности детства, сколько из-за того, что люди, выросшие в полных и любящих семьях, были ослеплены этим самым разрывом шаблона. Ацуши, хорошо знакомый с детской жестокостью, ощущал гнетущую печаль и что-то сродни зависти тем, кто никогда не сталкивался с тёмной стороной этой жизни. Он изо всех сил старался не пускать на лицо переживания, но чувствовал, что справлялся не очень хорошо. За весь эфир он успел несколько раз сбиться, краснея, пряча лицо в ладонях и невнятно извиняясь. И каждый раз его возвращали в реальность приглушённое фырканье Куникиды и тихий смех Дазая, который, впрочем, быстро вспоминал о взятой на себя роли наставника и лишь махал на Ацуши рукой, утверждая, что всё в порядке и они просто перезапишут. Дазай, к слову, заслуживал отдельного внимания. Его лицо было открытым и эмоциональным, а в голосе преломлялась будто бы сотня чувств. А в следующий момент он уже вставлял язвительный комментарий, играя отстраненной, спокойной улыбкой. Ацуши, наблюдающий за своим соведущим, чувствовал гремучую смесь восхищения и накатывающего волнами дискомфорта. С одной стороны, Осаму был будто бы создан для того, чтобы играть, делая это до того ествественно и харизматично, что Накаджима порой забывал, что тоже должен был что-то говорить. Но с другой… Ацуши привык с детства с особой чуткостью относиться к своему окружению. Если вовремя правильно оценить ситуацию, можно избежать не только криков и ругани, но и побоев, и потому юноша выучился почти неосознанно считывать настроение людей подле себя. За Дазаем он замечал странности ещё с первого дня. Весёлость была хоть и удобной и давно прижившейся, но всё-таки маской. С замиранием сердца Накаджима замечал на дне чужих глаз какую-то отчужденность, будто Дазай то ли был обречен, то ли сам себя обрекал на вечное одиночество среди людей. За остроумными шутками и быстрыми улыбками крылся неуютный холод, направленный, впрочем, явно не на окружающих. Осаму не был враждебен, его интерес и дружелюбие были вроде даже искренними, однако мелкие детали, которые он умело прятал и показывал только тогда, когда был уверен, что на него никто не смотрит, загоняли Ацуши в тупик. Искренне хотелось спросить, не нужна ли Дазаю его поддержка, однако никто в Агентстве не обращал на этот раздрай внимания, и потому Накаджима тоже молчал, даже не до конца уверенный, нуждался ли сам Осаму в какой-либо помощи. Под камерами его наставник, безусловно, выкладывался на все сто. Но стоило им записать прощание и закончить съемку, на его лицо скользнуло сложное выражение, названия которому Ацуши не смог бы найти. Его губы всё ещё были растянуты в довольной улыбке, но теперь она выглядела нарисованной, а из тёмных глаз, ещё секунду назад мерцавших в свете студийного света, пропал свет, и они снова казались измождённо-безжизненными. — Для первого раза сойдет. — момент прервал поднявшийся с места Куникида. Накаджима с какой-то потаённой радостью отвлёкся от своих мыслей, только сейчас замечая, как был напряжён. Переводя взгляд на Куникиду, он слегка приподнял брови и заискивающе улыбнулся. — Ладно-ладно, это было неплохо. Теперь мы отнесём запись монтажеру и посмотрим, как программа будет выглядеть в чистовом варианте. — А я? Куникида похвалит мои старания? — тотчас взвился Дазай, подпирая голову руками и вытягиваясь на своем кресле. Глядя на это, Доппо сверкнул стеклами очков и, обронив что-то среднее между «ужасом» и «сносно», удалился, унося с собой флешку с отснятым материалом. — Ацуши-кун, ты держался очень достойно. Но впредь поменьше подвисай, мы обычно снимаем меньшим количеством дублей. — подметил Осаму, вставая и тотчас потягиваясь, хрустя всем телом. — Извините, Дазай-сан! — тотчас откликнулся Ацуши и, на секунду забыв, что он всё ещё сидел на стуле, согнулся в поклоне. — Всё ты на негативном зацикливаешься. Если продолжишь в таком духе, не будет никакого роста. Лучше думай о том, что ты со всем справился. — Дазай отсалютовал и выскользнул из студии, оставляя Накаджиму в смешанных чувствах. Но юноша решил следовать совету своего наставника, думая о хорошем. Думал о хорошем он ровно до того момента, пока не увидел своё лицо на экране телевизора, установленного в комнате отдыха. Передача согласовалась как-то сама по себе, и никто Ацуши на предварительный просмотр так и не позвал. Зато теперь перед телевизором собралось всё Агентство, отмечая его первый выход в свет. Пряча в ладони краснющее лицо, Накаджима тихо выл и покачивался из стороны в сторону, пока Кенджи и Танидзаки, обсевшие его с обеих сторон, утешительно похлопывали юношу по плечам. — Почему никто не сказал мне, что я выгляжу как расчувствовавшийся школьник? — простонал Ацуши, забирая из чьих-то заботливых рук стакан с холодным апельсиновым соком. — Потому что нам это от тебя и нужно. — хмыкнул Рампо, шурша упаковкой сухариков. Он почти не обращал внимания ни на передачу, ни на тихую истерику нового работника, скорее просто наслаждаясь атмосферой и подкармливаясь принесёнными угощениями. — Рампо-сан имеет в виду, что, пускай ты и мог выглядеть немного неловко, это смотрится выигрышно в кадре. Ты настоящий, зрителям должно понравиться. — объяснила Йосано, погладив приунывшего Ацуши по вихрастой макушке. — В конце концов, сейчас ты посмотришь на себя со стороны и сам решишь, что тебе стоит изменить, чтобы начать нравиться самому себе на экране. Накаджима шумно выдохнул и наконец поднял взгляд, снова фокусируясь на собственном лице, на экране телевизора выглядевшим так по-чужому. Что ж, с этим незнакомцем ему теперь предстояло работать.