Неслучайно

— Так, а чё, это, идём обратно, к ребятам? — Мих, если ты меня сейчас не трахнешь, я выцарапаю тебе глаза. В пропитанную вязким потом чужих тел и выразительным запахом мочи гримёрку они не возвращаются. Вместо этого находят какой-то закуток в бесконечно длинном коридоре прямо за сценой. Горшок молчаливо радуется тому, что в закутке обнаруживается диван, а затем крепче сжимает Княжну в своих объятиях, заваливая на спину и уверенно наваливаясь сверху. Настя лижет мокрым и горячим языком его шею, забираясь ладонями под полы всё ещё висящей на его плечах кожанки. Миша отстраняется самую малость, чтобы стянуть с себя бесполезный предмет одежды и уронить его на пол. Князева плотоядно улыбается и утягивает Горшка в новый, умопомрачительный поцелуй. Только когда он задирает ярко-красную, что мельтешила перед его глазами всё выступление, маечку, естественно, не обнаруживая под ней никакого лифчика, и спускается поцелуями между упругих грудей, с губ Насти, попеременно вместе со стонами, начинают срываться и слова: — Мих, Миша, — раскалённо бормочет девушка и елозит бёдрами. — Мишенька… — Да чё, блин? — Горшенёв отрывается от покусывания плоского живота и поднимает тяжелый, практический чёрный взгляд на Княжну. Настя тяжело вздыхает, обхватывает его лицо ладонями и улыбается очень мягко и нежно. — Ты же… — она на мгновение сбивается. — Это же не случайно? Миха не знает, о какой конкретной «неслучайности» говорит Князева, но всплывает внезапное предположение. Оно неприятным узлом скручивает низ живота, вынуждая Горшенева ненадолго позабыть об остром возбуждении. Он переползает немного выше, снова жмется к её паху своим. Настя кусает губы, чувствуя даже сквозь плотную ткань чужих штанов твёрдый, налитый кровью член. — Ничё я не принимал, ты же видела, — немного зло и разочарованно бормочет Горшок. Взгляд Княжны вдруг меняется, и Миша понимает, что она говорит совсем не об этом. — И не пьяный совсем. Ну так, выпил для храбрости и всё. Настя странно хмыкает и настойчиво жмётся ближе, прячет лицо у него на груди. — Да чё такое? — не выдержав, спрашивает он. Она не отвечает, а просто поднимает ногу, закидывая ему на бедро. Это движение распаляет ещё сильнее, но Горшенёв пока ещё держится. — Княжна, ну ты чего? Настя замирает под ним, и только взгляд, мутный и немного тревожный, выдаёт её с головой. Третий раз Миша не спрашивает, а, наконец-то, догадывается, в чём суть да дело. Ожидание Настюхи, в отличие от его собственного, было гораздо дольше и, наверное, невыносимее. Если она с такой легкостью считывала все его эмоции, повадки и хотелки, видела, да даже до сих пор, всего Горшенёва насквозь, то что ей мешало осознать зарождающие чувства задолго до того, как он сам начал их испытывать и воспринимать как нечто реальное, имеющее право на своё существование, а не простой глюк его и без того криво спаянной, тугой башки? Волнуется, коротко дрожит, с трудом сдерживая тихие вздохи. Даже чувствуя его горячее дыхание на своей щеке и тёплые руки на бёдрах, всё ещё сомневается. Миша восхищённо охает. Ну точно девочка. И всё же тот факт, что Князева открывается для Горшка с новой, совершенно прекрасной стороны, не умаляет её особую роль. Соратник, друг и товарищ. Его родственная душа. Новое амплуа их отношений, перетекающих прямо в этот момент из вертикальной в плоскость горизонтальную, только добавляет красочности и безупречности их союзу. Ведь и правда. Не супруги, не пара, не любовники. Союзники. Теперь приходит черед Михи развеять чужие сомнения. Он вдруг качается всем телом, прижимается плотнее к её груди своей и в самые губы хрипло, почти несдержанно, шепчет: — Ты, блин, невозможная, — оставляет на её лице беглые, смазанные поцелуи, пока она не начинает тихо хохотать. — Девочка. Умная, красивая, талантливая девочка прям. И горделиво, будто это его личное достижение, добавляет: — Настоящая Княжна. Как в сказках! Её смех звучит ещё какое-то время, резонируя от стен небольшого помещения, в котором они находятся, а затем сменяется длинным стоном, когда Горшенёв, наконец-то, кусает её за призывно выступающие ключицы так, как хотел всё это время. Хотел и не знал, почему. Теперь знает. Все его взгляды, простые и короткие касания, чудаковатые улыбки, бурлящая внутри энергия, что грозилась вот-вот перелиться через край, все его мысли, чувства и эмоции. Всё это было только рядом с ней и для неё. Настя сгибает шею, и светлые волосы разметаются сияющим нимбом вокруг головы. Короткие и хлёсткие поцелуи раз за разом касаются её шеи и ключиц. — Хорошо-хорошо, — бормочет она, то ли просто подбадривая Мишу в его жадных попытках урвать как можно больше, то ли действительно соглашаясь с каждым сказанным им словом. — Ну слава богам, Мих… — Какая слава? — нелепо выпаливает Горшенёв, спускаясь поцелуями ниже, вдоль её тела. Цепляет пальцами сосок на правой груди, мягко мнёт его. Настя стонет и опускает на него поплывший взгляд. — Каким богам? Нет никаких богов, Насть, не-е-ет. Только один. И имя ему – анархия. С губ Князевой срывается звонкий смешок, но она ничего не говорит, а послушно поднимает ноги вверх, когда Миша принимается стаскивать с неё чертовски узкую юбку. Под ней, как и под тонкой майкой, что болтается, теперь, у самого подбородка девушки, нет абсолютно никакого белья. Горшок давится хриплым звуком и мгновенно утыкается лицом аккурат между бледных, пока ещё не расчерченных грубым хватом его ладоней, бёдер. Княжна тут же вцепляется руками в его тёмные лохмы и громко стонет, разводя ноги шире. На небольшом диване очень узко и дико неудобно, но их, кажется, эти детали совсем не смущают. Горшенёв жадно мажет языком поверх мокрого, горячего, добавляет ещё больше слюны, толкается языком внутрь. Настя уже не стонет, а просто хнычет, нетерпеливо вскидывая бёдра, тянет Горшка на себя. Он недолго ласкает её таким образом, собственное возбуждение давит ощутимо и очень неприятно, и приходится отстраниться, освобождая напряженный, давно вставший член из плотной ткани штанов. Прижимается ладонью между её стройных ног, дразнит кончиками двух пальцев у самого клитора, Настя пытается свести колени вместе, но ей не даёт это сделать втиснувшееся между ними тело. Миша пару раз проводит ладонью по твердому члену и пристраивается, направляя себя. Несмотря на то, что её острые ногти до боли впиваются в его плечи, оставляя неровные, красные следы, первый толчок получается плавным и очень осторожным. Такая сдержанность им двоим несвойственна, но громкие стоны срываются с губ обоих, возводя и без того сумасшедшее желание в абсолют. Дальше всё – как в каком-то дурмане. У Миши даже распробовать их сумбурную, дикую страсть толком не получается. Двигается он, двигается Настя. Они стонут друг другу в губы, снова сплетаются языками. Князева сжимается так правильно и хорошо, и возбуждение, кажется, отдаёт в самые кончики пальцев, от чего они начинают натурально неметь. А потом Горшка прошибает невиданным ранее удовольствием, и на её бёдрах остаются белесые, длинные подтёки. С ней так всегда – быстро, ярко и до звёзд перед глазами. С самого первого дня знакомства, с самой первой песни, сочинённой вместе, с самого первого концерта, когда, мокрые и дурные, обменивались счастливыми взглядами и сумасшедшими улыбками. Но с его невозможной и единственной на свете Княжной получалось только так. Неслучайно. Маечка возвращается обратно на место, прикрывает небольшую, но очень красивую грудь. Миша тычется носом в шею Настюхе и тяжело вздыхает, впитывая в себя знакомый запах, пока она лениво и бережно поглаживает его по спине. — Курить хочу, — хрипит Князева и толкает его в грудь, пытаясь отодвинуть от себя. Горшок прикладывает усилия, отрывается от всё ещё манящего и зовущего обратно в свои объятия тела, садится голой задницей прямо на край дивана и принимается ковыряться сначала в своей куртке, там он находит сигареты, а затем и в карманах её юбки, выуживая оттуда зажигалку. Княжна выдёргивает зажигалку из ослабленных пальцев Горшенёва и прикуривает себе сама. По комнате скользит плотный и почти что въевшийся под кожу запах никотина. — Настюш, — ласково зовет её Миша хриплым голосом, и она протягивает ему зажжённую сигарету. Он отмахивается, нет, не за этим же позвал, и она снова прикладывает фильтр к губам, поднимая на черноволосого вопрошающий взгляд. Горшок мнётся какое-то время, пальцами трогает костяшки на своих руках. Громко хрустит ими и оборачивается, вглядываясь ей прямо в глаза. — А погнали на свидание? Глупо такое спрашивать после только что свершённого акта, но Настя, в одном топике и с голыми коленками, собранными вместе, похожа на маленькую и очаровательную девочку, которую срочно нужно одарить ухаживаниями и заботой. Пусть порядок и логика действий были нарушены, но кого это волнует? У них и так всё не как у людей. Настя фыркает, и в темноте комнаты её глаза блестят ярко как никогда. — Погнали, Мих, — отвечает девушка и приподнимается, усаживаясь рядом. Неторопливо укладывает подбородок ему на плечо и выдыхает густой дым прямо в лицо. — Но с тебя цветы, конфеты с коньяком и посвящённая только мне песня. Горшенёв расплывается в самой теплой, доброй из своего арсенала улыбке и надёжно обвивает её талию рукой, притягивая ближе. — И конфеты, и песня… и цветы, и коньяк, и вообще! — он смеётся и целует Настю, на что она незамедлительно отвечает приглушенным смешком ему прямо в губы. — Всё, что захочешь. Только для тебя. Понимаешь, да? Князева кивает и обнимает его за шею. — Понимаю. Они ещё долго обмениваются сначала второй, а потом и третьей сигаретой подряд, сидя в этом закутке, найденном совершенно случайно. Но все разговоры, поцелуи и взгляды у них теперь точно… неслучайные.