***
Я шлепал по лужам ногами с такой силой, что казалось, что форменные серые брюки были уже до колен забрызганы водой. Дождь все не прекращался, а только набирал обороты — вроде бы, я даже слышал раскаты грома недавно, не характерные для сентябрьских дождей. Забавно — даже погода невербально слала нас всех нахуй, только это никак не отражалось на жизни Ландхайма. Ученики так же сновали между учебными корпусами, разнося ботинками дождевую грязь по классам, а учителя нервно отчитывали каждого, кто эту грязь с улицы приносил, а приносил ее каждый. Все, круг замкнулся. Будто мы ливень в силах остановить, в самом деле. Все-таки, индивидуальное расписание — то еще зло. Подобная мысль посещала меня часто, но сегодня она только окончательно в моем мозгу закрепилась, найдя наконец достойное доказательство. Уроки по выбору с вариативным количеством часов, нужные факультативы и модули не упрощали усвоение материала, а делали его сложнее раз в сто. Хотя я пизжу, и бесит меня в этом вовсе не качество моего образования — на это мне благополучно поебать с высокой колокольни. Бесил меня постоянно сменяемый коллектив. Людей я, мягко сказать, не люблю, особенно когда они так часто мелькают перед глазами. Только привыкаешь к одним, как рядом нарисовываются другие и так далее. Ебучий круговорот долбаебов в моей жизни. Сейчас я шел в сторону корпуса естественных наук на урок химии и изредка поглядывал в сторону корпуса языкознания, к которому уверенно и бодро топали Олли и Шнайдер. Повезло же, блять — ведь на химию со мной же теперь Тилль шел. Не могу сказать, почему так предвзято к нему отношусь, но не смотреть в его сторону косо у меня не получалось весь этот учебный день. Он вел себя совершенно обычно — много шутил, причем достаточно смешно, разговаривал на разные темы, был раскрепощенным и дружелюбным. Мое первое впечатление не было обманчивым, и Линдеманн правда оказался деревенщиной с неявными, но достаточно ожидаемыми от него гоповатыми повадками. Я к таким людям всегда питал некоторую долю симпатии — сам ведь такой же, да и в принципе подобных персонажей встречал часто. Но именно Тилль своим присутствием заставлял меня поджимать губы и несколько раз фильтровать то, что я собираюсь сказать. В данный момент он молча плелся за моей спиной, шаркая подошвой ботинок о гравийную дорожку, а я еле держался, чтобы не обернуться на него нервно и не окинуть новым подозрительным взглядом. Я искренне ждал какой-то подставы — толчка в спину, подножки, пары едких замечаний вслед и громогласному ржачу, последующему за ними. Чего угодно, но только не адекватное человеческое общение. Не верю, что человек, так мило общавшийся с Круспе, может быть не ебнутым. Конечно, я тоже с ним когда-то общался, но я и не отрицаю всех своих отклонений. Тараканов Линдеманна же я не знал и мог только предполагать, что за выкрутасы они там в его башке вытворяют. Мне оставалось только догадываться и ждать, куда именно эта ситуация свернет. Вдруг он и правда засланец Круспе — пошпионит, наберет инфы, чтобы этот местный авторитет устроил мне подлянку покрупнее? По-моему, вполне реальный расклад событий. Забегаю в корпус наконец, стряхивая дождевую воду с волос и плетусь дальше, к нужному классу. Линдеманн вновь безмолвно следует за мной, как немое приведение. Даже жутковато. Но заговаривать первым явно никто не планирует, поэтому я попросту игнорирую все свои ощущения, продолжая стоически молчать, чтобы не пиздануть лишнего. Мысль о предстоящем уроке с ним за одной партой тоже пугала, но не так сильно — во время занятия наше молчание хотя бы оправдано. Замечаю, как начинаю неконтролируемо прибавлять в шаге, чтобы оторваться от этого преследования — молчаливая фигура Тилля за спиной продолжала восприниматься мной враждебно. Не знаю, начинает ли он торопиться в такт за мной, но мне спокойнее от мысли, что нет. — Эй, Ландерс, — слышу оклик в спину, и голос этот принадлежит вовсе не Линдеманну, — Куда ты так летишь-то, постой, — закатываю глаза и, не сбавляя шага, следую дальше, надеясь, что Арне скоро отъебется, — Ну же, Ландерс, где вся твоя смелость? — насмешливый голос слышится ближе, но я продолжаю игнорировать его обладателя, — Тебе что, футбольный мяч в жопу засунули? Или какими еще пидорскими практиками вы там балуетесь? После этих слов чувствую, как внутри все леденеет, а глаза вдруг застилает пелена. Та малая доля контроля, которая была в моих руках, ускользает, и я, крепко стиснув зубы, рывком поворачиваюсь назад. По сторонам не смотрю, поэтому не сразу замечаю, что вплотную ко мне, прямо за левым плечом, до этого кто-то шел. А это был сам Арне, очевидно, невероятно довольный произведенным эффектом. В движении достаточно сильно задеваю его, от чего с его плеча по инерции срывается школьная сумка и падает прямо на грязный кафельный пол учебного корпуса. Келлер ее не ловит, а наоборот, даже радуется тому, как именно все получилось. Пусть его выражение лица недовольное, но я вижу, как в глазах застывает почти детское ликование. — За лето ты окончательно страх потерял, — тихо и грозно проговаривает он, не разрывая со мной зрительного контакта. Коротко кивнув в сторону так и валяющейся на полу сумки, Арне вкрадчиво говорит: — Подними. — Схуяли? — злобно выпаливаю, не собираясь давать слабины в этот раз. Похуй, я готов к тому, что мне разобьют ебало, но я за себя постою. Коротко довольно ухмыльнувшись, мой оппонент отвечает: — Поднимай, если не хочешь свои зубы по корпусу собирать, пидор, — после этих слов он с силой пихает меня в грудь. Устояв на ногах, я решительно делаю шаг ему навстречу, готовый ударить первым, как из толпы торопливо выходит Тилль и крепко удерживает меня под локти, чтобы я не сдвинулся с места. Пытаюсь вырваться, но бесполезно — совладать с этим детиной явно мало кому по зубам. — Успокойся, — рявкает он, легонько встряхивая меня, чтобы перестал брыкаться, и обращается к Арне: — Тебе делать нехуй? — Тебе ли не похуй, иди, куда шел, — отмахивается Арне насмешливо, — Не мешай. — Не похуй, — басит Тилль, — Ты на ровном месте доебался. Проблемы какие-то? Арне наконец отворачивается от меня и заинтересовано смотрит на Тилля. Видя перед собой еще одного достойного оппонента, он едко улыбается, а компашка прихвостней за его спиной напрягается, считывая реакцию главаря, как знак, что надо приготовиться. Не прекращая брыкаться, я пытаюсь ударить локтями Линдеманна в живот, но тот уворачивается, еще крепче сжимая мои руки в своих. Он сильный, но противников все еще больше, поэтому на месте Тилля я бы вел себя поспокойнее — новенький же, еще и за явного отброса заступается. — Никаких проблем, — все так же противно улыбаясь, Келлер разводит руками, — Их и не будет, если этот обмудок поднимет с пола мою вещь и извинится. — Пошел ты нахуй! — выплевываю, не пряча эмоций, — Я тебя на… — продолжаю наговаривать себе на перелом всех костей, что есть в моем организме, но Тилль бесцеремонно встряхивает меня, как шавку, чтобы замолчал, и говорит за меня: — Все видели, что первым начал залупаться именно ты, поэтому поднимешь свою вещь сам. Даже извиниться сам перед собой можешь, — слова Тилля звучат удивительно спокойно и холодно для сложившейся ситуации, что я сам невольно замираю в тисках его рук, прислушиваясь, — Или пару зубов во рту уже лишние? Арне заиграл желваками, сжимая кулаки крепче, и, кивнув сам себе, проговорил: — А ты проверь, — после этих слов он делает решительный шаг вперед. Снова пытаюсь вырваться от Линдеманна, и тот наконец выпускает меня — понял, куда ситуация завернула. Не знаю, как все сложится, все-таки, их много, а нас всего двое. Разминаю затекшие плечи бегло и осматриваюсь, прикидывая, сколько у нас противников. Оборачиваюсь на Тилля — он, кажется, даже не опасается приближающейся драки, а напротив, развлекается, готовясь бить чужие рожи. Толпа вокруг гудит и улюлюкает, предвкушая скорую забаву, но сбыться ей не суждено — грозный знакомый голос перекрикивает их всех и заставляет замолкнуть: — Что тут происходит? От входной двери в нашу сторону поспешным шагом идет Рихард, на ходу грациозно зачесывая растрепанные, промокшие под дождем волосы пятерней назад. Приблизившись, он осматривает всех нас тяжелым усталым взглядом, убирая руки в карманы брюк, и поворачивается к Арне, обращаясь к нему: — Какого хуя? Его дружок тушуется, как собака, которую отчитывает хозяин за порванную газету, но виду старается не подавать. Показательно выпрямляет спину и небрежно кивает в нашу сторону, отвечая: — Ландерс немного подзабыл, где его место, — перебарщивает явно — небрежность в его голосе звучит слишком уж неискренней, — Еще и новенький подключился. Видимо, не понял, с кем разговаривает. Тилль прыскает, выпаливая охуевшее «пиздец», но словам этим почему-то не парирует. Круспе же переводит свое внимание на нас. Сначала обводит Линдеманна нечитаемым взглядом, потом заглядывает в глаза мне. Смотрю на него с вызовом, не теряясь и не пытаясь улизнуть от Рихарда. В попытке понять его эмоции, забываю, как моргать — в серых глазах вовсе не было пусто, как казалось изначально. Прямо как сегодня утром, в кафетерии — он смотрел въедливо, почти пробираясь под кожу. Этих его эмоций я не знал даже тогда, когда называл Круспе своим лучшим другом. Сейчас они мне не подвластны вдвойне. — Окей, а если нормальным языком? — Рихард снова поворачивается к Келлеру, игнорируя все, что тот сказал ему раньше. — Ты, вроде, говорил, что тут все адекватные по мере возможностей, — заговорил Тилль, обращаясь в Рихарду и опережая уже было открывшего рот Арне, — И я в это верил, пока этот шнур при мне до Пауля на пустом месте не доебался. — Так, и? — бесцветно вздыхает Круспе. — Мы разойдемся, как только я получу свою вещь обратно, — стоит на своем Келлер, — И еще хотелось бы услышать извинения от этого пидора. Делаю новый рывок в его сторону, желая наконец ему рожу раскрошить, но не могу и с места сдвинуться — Линдеманн хватает меня за шкирку, не пуская. Но удивительнее для меня реакция Рихарда — он безмолвно вскидывает руку ладонью ко мне в попытке остановить. Замирает в паре ничтожных сантиметров от моей груди, так и не касаясь, но дистанцию тем самым обозначая. Пытаюсь удивленно всмотреться в его лицо, но на этот раз он на меня не смотрит. Рихард не спускает своего внимания с Келлера, въедливо вглядываясь в лицо своего товарища. — То есть, это все из-за сумки? — произносит Рихард угрожающе тихо. Арне что-то ему отвечает, но я этого уже не слушаю, потому что на меня накатывает новая волна почти обжигающего шока. Прикрыв глаза на мгновение и выдохнув так тягостно, что показалось, что он сейчас пробормочет что-то вроде «как же я заебался», Круспе наклоняется, цепляя с пола полупустой рюкзак и грубо всучивает его в руки Келлера. Опешив, тот пытается заглянуть в глаза своему другу, но тот его игнорирует, сходя с места и молча удаляясь в учебную аудиторию. Арне срывается вслед за ним, но несмотря на свое удивление от ситуации, не забывает задеть меня плечом, проходя мимо. Одергиваю себя нервно, лишь бы не соприкасаться с этим уебаном больше. — Вот уж блядство-ебатство, — со смешком выпаливает Тилль, все еще стоящий за моей спиной и зачем-то придерживающий меня за ворот пиджака. Вырвавшись из его хватки, поворачиваюсь назад и хмуро сверлю взглядом нового знакомого. Он убирает руки в карманы и вопросительно кивает мне, явно озадаченный моим сложным ебалом. — Ты хули заступаться-то полез? — спрашиваю грубовато, дергая лямку рюкзака на плече. Линдеманн пожимает плечами и со смешком отвечает: — А что, мимо надо было пройти? — кажется, будто мой резкий тон он пропустил мимо ушей, — Это несправедливо, а я ненавижу несправедливость. Ага, знавал я одного такого же, который не любил, «когда слабых обижают», а потом сам принялся обижать всех подряд и в хвост, и в гриву. Хмыкнув своим мыслям, я зачем-то опять воспроизвожу в своей голове недавние события — охуевший Арне, притихшая толпа, возмущенный Тилль за моей спиной и Рихард с пустым, уставшим взглядом поднимающий с пола эту ебучую сумку. Видимо, слишком надолго задумываюсь — чувствую лишь, как Линдеманн неловко пихает меня в плечо, говоря почти на ухо: — Может, в класс уже пойдем? Урок скоро. Киваю небрежно, понимая, что за этими разборками действительно из реальности выпал. Далее по коридору, к аудитории, топаю молча, надеясь, что мы забудем про только что произошедший инцидент и так же тихо пересидим этот ебучий урок химии, но Линдеманн видимо, придерживается другого мнения. — Он всегда такой? — спрашивает у меня вдруг, нагоняя у двери в класс. — Кто? — делаю вид, что не понимаю, о чем он пытается завести разговор. — Ну, этот петух, который до тебя доебался, — поясняет, снова переходя на свой привычный гоповатый язык, — Как его зовут хоть? — Арне, — отвечаю, занимая свою парту в крайнем ряду у окна, которую в прошлом году делил с Олли, — И да, он всегда такой. — Ну, пиздец, — резюмирует Тилль, падая на место рядом со мной, — На районе, где я вырос, за такое поведение в лучшем случае залупой по губам поводят. Ухмыляюсь, но вовсе не от уморительных аллегорий Линдеманна, а от понимания, что боюсь представить, что же там, у него «на районе», делают за такое поведение в худшем случае. — Келлер — луговая собачка по сравнению с Рихардом, — зачем-то предостерегаю Тилля, — Этому гандону даже повода для драки не потребовалось бы. — Что-то я не заметил, чтобы Рихард до нас сегодня доебывался, — пробубнил Тилль. Игнорирую это странное, но приятное обобщение «нас», и отрезаю строго: — Сегодняшнее поведение ему не особо характерно, знаешь ли, — впервые за долгое время заглядываю в меланхоличные глаза собеседника — судя по выражению лица, Тилль крайне удивлен моим словам, — Круспе другой, не ведись на этот спектакль. — Постой, — Линдеманн хмурится, — Я общался с ним до этого немного, и он точно адекватный, — еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться ему в лицо, — Я в людях разбираюсь, и Рихард не кажется мне отбитым. — Ключевое слово «кажется», — отмахиваюсь я под аккомпанемент звонка на урок. Тилль недоверчиво хмурит брови, все еще не доверяя моим словам, но вопросов больше не задает. Никогда раньше начало урока химии меня так не радовало. Не знаю, хороший ли Линдеманн актер или его искренне удивляет настоящее положение дел, но его реакция выглядела вполне настоящей. Неужели новый главарь не успел разъяснить здешнюю иерархию? Ладно, такие тонкости сразу не познаются. Или я правда думал, что Круспе сразу выложит все карты на стол — позволит меня отпиздить или скажет Тиллю устроить мне пару подлянок втихую. Нет, это не в его стиле. Да и недальновидно с его стороны гадить своему новому соседу — знает же, что я не такой уж и безобидный. Урок шел спокойно и размеренно. Учитель читал скучную лекцию за кафедрой, ученики монотонно вели записи в своих тетрадях. Кроме безэмоционального голоса лектора тишину периодически разрезало жужжание одиноко летающей под потолком мухи. Дождь за окном все не кончался, барабаня каплями по окнам. Очевидно, первая неделя сентября сразу же решила отрезать все пути к сопротивлению и обозначить, что летней погоды нам больше ждать не следует. Я сверлил пустым взглядом пространство, думая обо всем подряд и ни о чем одновременно — то о предстоящей тренировке, то о том, что надо бы на выходных с Элли встретиться, то о Круспе и его странном поведении. Все мои мысли потоком сливались в единый гвалт, и я бы не заметил того, что мой телефон разрывается от входящего сообщения, если бы звук уведомления не разрезал повисшую вдруг в классе гробовую тишину — даже муха под потолком, казалось, жужжать перестала. Достаю из кармана телефон и, пряча его под партой, быстро открываю сообщение в «скопусе». Ожидаю увидеть там очередной глупый мем от Элли, может, немногословное сообщение от Олли. Это мог быть даже Шнайдер, только сегодня обосновавшийся в моих контактах и решивший вдруг напомнить о себе во время урока. Но нет, этот пользователь знаком мне не был. Грабоид, 10:05 Ничего не потерял? Сообщение выглядит жутковато, поэтому автоматом перехожу на страничку контакта. Пусто — ни аватарки, ни постов, даже дата рождения явно указана неверная, вряд ли ведь в Ландхайме есть кто-то, родившийся в 1889 году. Да и никнейм какой-то странный. Не «Бубылде», конечно, об этом говорить, но «Грабоид», правда? Так же гигантских подземных червей из «Дрожи земли» звали. Качаю головой, недоверчиво хмыкая, и бегло тыкаю на красную кнопку в углу дисплея с надписью «Заблокировать контакт». Отвечать этому самозванцу все равно не планирую — вряд ли ведь этот дебил хотел мне что-то дельное написать. За сим и пошел нахуй.***
В любом из корпусов раздевалки всегда были самым тихим местом. Людей всегда здесь было маловато — ученики захаживали сюда редко и толпами, поэтому в остальное время тут было безлюдно. Наверное, поэтому именно раздевалки местные пацаны избрали идеальным местом для «стрелок» — все-таки, на территории могут быстро заметить учителя или тренера, когда в подвальном помещении раздевалки можно быстро и без лишних свидетелей начистить ебало тому, кто тебя по каким-то причинам не устраивает. Я шел сюда, заранее понимая, зачем. За полгода пребывания тут я уже успел привыкнуть к бесконечным дракам и походам в медпункт. Эйфория от того, что я наконец-то уезжал подальше от своей драгоценной семейки слишком быстро меня покинула. Не помню даже, как прощался с матерью и тем обмудком, которого даже язык не поворачивался назвать отчимом. Возможно, я и слова им не сказал, убегая куда глаза глядят, и совершенно наплевав на то, что не ориентируюсь на территории своей новой школы. Я не хотел видеть их — слишком уж велик был риск, что я плюну каждому в рожу, если проведу с ними еще хотя бы минуту. Я правда радовался — искренне и по-детски, и не только тому, что съебываю из этой семьи хотя бы на время. Почему-то меня не оставляла надежда, что в этой школе меня ждали. Когда-то, когда Рихард уезжал сюда, он обещал писать мне каждую неделю. Первое время он это обещание соблюдал — письма я получал регулярно и читал их с огромным интересом. Он описывал свои будни в школе, новых одноклассников и то, как проходили его ежедневные тренировки. Я отвечал на каждое из писем — рассказывал, что в нашей лицее все по-старому, только без него и Элли там стало дико скучно. Тренировки, как и он, описывал детально — я нихуя не понимал в борьбе, а он ничего не смыслил в футболе, а это было нашим своеобразным соревнованием, кто кого быстрее задолбает. О семье только ничего не писал, иначе был велик риск сболтнуть лишнего. Рихард и не спрашивал — ему было достаточно того, что за стенами Ландхайма его ждет близкий друг. Потом письма стали приходить все реже и реже, пока не закончились вовсе. Я пытался достучаться до него, но ответа так и не получал, поэтому ждал каникул сильнее обычного. Глупо надеялся, что смогу поговорить с Рихардом вживую и понять, что произошло. Но летом Рихарда я так и не увидел — он на все три месяца уехал в спортивный лагерь, а сразу после окончания смен отправлялся обратно в школу. Наверное, именно поэтому я воспринял новость, что меня зачислили в Ландхайм, так радостно — я был уверен, что мы поговорим и наша дружба возобновиться с новой силой. Но меня в очередной раз обманули и заставили чувствовать себя преданным. Забавно даже — сразу три раза за год. Когда я пришел в раздевалку, меня там уже ждали. Толпа из пятерых парней моего возраста встретила мое появление насмешками и колкими шутками. Такое мимо ушей пропускать несложно, но не когда во главе этой делегации стоит твой лучший друг. Вернее, бывший лучший друг. Я же всегда ходил на эти «стрелки» один, хотя не до конца понимал, почему именно — то ли потому что идиот последний, то ли потому что надеялся наконец-то вразумить его, достучаться и понять, почему и зачем он это делает. Каждый раз ошибался, и сценарий прокручивался из раза в раз один и тот же. Насмешливо проследив, как я приближаюсь, Рихард озвучивал самую болезненную шутку из всех озвученных сегодня и, под аккомпанемент громкого ржача его дружков, бил всегда первым. Ударив такое количество раз, чтобы я наконец не смог стоять на ногах, он отдавал меня своей свите, и пиздить меня продолжали они. Первое время я даже не сопротивлялся — а зачем, когда превосходство все равно за ними? В этот раз давно знакомый алгоритм и правда повторялся — я подошел к ним ближе, слушая оскорбления и неприятный смех своих обидчиков. Рихард не смеялся, лишь одобрительно кивал, не спуская с меня наполненного какой-то дикой агрессией взгляда. Арне что-то негромко говорил ему на ухо — видимо, предлагал, как лучше со мной расправиться сегодня. Странно, но я ловлю себя на мысли, что мне похуй, как именно пройдет эта экзекуция — лишь бы закончилась побыстрее. Наверно, именно эта усталость и даже измождение заставляет меня не опустить глаза в пол привычно и ждать, что же будет дальше, а уверенно посмотреть в глаза моему надзирателю. Замечаю, что Рихард от этого даже немного теряется — явно не ждал, что я приду с таким настроем. Даже агрессия в сером взгляде на короткое время меняется на знакомое мне удивление — Рихард смотрел на меня каждый раз, когда я предлагал ему очередную глупую авантюру. Воспользовавшись его замешательством, я озвучиваю свой вопрос, ответ на который так давно хотел узнать: — Зачем ты это делаешь? Вздрогнув, Рихард почему-то бегло огляделся, будто вспоминая, где же именно он в данный момент находится, и снова накинул на себя этот неприятный горделивый вид. Сощурив глаза, он издевательским тоном переспросил: — И что же я делаю? — Все вот это, — красноречиво развожу руками, — Ты же не такой. Раньше ты ненавидел тех, кто над другими издевается, а сейчас сам им стал, — удивляюсь тому, что при всех тех обстоятельствах, в которых нахожусь, и при том, что знаю, из-за кого именно я сюда попал, испытываю к Рихарду некоторое подобие жалости. Наверное, именно жалость и заставляет у меня спросить у него, понизив голос: — Что случилось? Уж я-то не понаслышке знал, что за этот год могло произойти все, что угодно, поэтому не могу не спросить у Рихарда это. Но, еле заметно дрогнув, он хмыкнул и с вызовом ответил на этот вопрос: — Просто понял, что это все — полнейшая хуйня, — свита за его спиной одобрительно загалдела, — Нет никаких сильных и слабых. Есть те, кто чья жизнь имеет значение — они реальную пользу обществу приносят. Такие, как мы, имеют право гасить лохов, типа тебя, — ухмыляется, кивая в мою сторону, — Потому что у тебя всего одна цель в этой жизни — молчать и терпеть. На то ты и лох. Закончив свою лекцию, Рихард вскидывает кулак и замахивается, собираясь нанести удар, но я уворачиваюсь. Замечаю, как в его глазах сверкает новая порция замешательства. Сам не ожидал от себя такого, но это короткое мгновение всеобщего удивления позволяет мне выиграть время — выпрямившись, я собираю все свои остатки воли и самообладания, крепко сжимаю руки в кулаки и бью первым. Рихард этого явно не ожидал — пошатнувшись, он крепко жмурится и трясет головой, явно пытаясь восстановить ориентацию в пространстве. Продолжать драку я точно не хочу, поэтому жду, что же будет дальше, но в бой вступают остальные. Приняв движения Рихарда за сигнал, они выходят из-за его спины и идут на меня. Дальше все развивается по давно знакомому сценарию. Как думаете, много ли сил и времени надо четырем парням, чтобы повалить меня одного на пол и начать избивать ногами?***
— Если они весь сериал будут то плакать, то друг другу пистолетами угрожать — больше не приходи ко мне эту хуйню смотреть, — бубню недовольно, складывая руки на груди. Элли вскидывает голову, до этого расслабленно покоящуюся на моем плече, и резко поворачивается в мою сторону. Большие серо-голубые глаза горят искренним возмущением, и я понимаю, что сейчас вполне ожидаемо и достаточно сильно отхвачу. — Вообще-то, ты сам согласился его смотреть со мной, — угрожающим тоном проговорила девушка, — Что-то ты пятьдесят серий назад не жаловался. — Ну, я же не знал, что тут пиздострадания одни. Сама не замечаешь что-ли — тут каждому персонажу телефон доверия нужен, — Элли на эту мою ремарку недовольно цокает, а я посмеиваюсь нервно, указывая пальцем на айпад, на экране которого уже крупным планом красовался один из главных персонажей этой турецкой хуеты, — Вот этот долбаеб, например. Он долго еще будет сначала делать, а потом думать? Орет постоянно, винит всех подряд — то бабку свою, то этих… — заминаюсь, не в силах вспомнить фамилию героев, — Ша… Шла… — Шадоглу, — проговаривает Элли за меня полутоном. — Не суть, — отмахиваюсь, будто не сам только что пытался вспомнить это, — А вот эта, — тыкаю в сторону второй главной героини сериала, — овца последняя — куда ее потянут, она туда и пойдет. Пиздец, короче, — резюмирую свое мнение, принимая наконец сидячее положение и тяну порядком затекшую спину, — Тот, который мы до этого смотрели, мне больше понравился. — Который из? — Который про дверь. Слышу, как Элли весело смеется моему обобщению, и сам невольно улыбаюсь от этого. — Я так и знала, что ты на Серкана запал, — она играючи пихает меня в плечо, а я замираю истуканом. Чувствую, как уши чуть закладывает, а голова тяжелеет, будто на меня вылили ведро ледяной воды. Не в силах понять, почему я так реагирую на безобидную шутку, я принимаюсь привычно оправдываться — не в первый раз же: — Пф-ф, чего? — неестественно высоким голосом тяну, прыская от смеха, — У тебя солома в голове какая-то, ни на кого я не… — Да шучу я, успокойся, — она садиться на кровати рядом со мной, мягко укладывая ладонь мне на колено, — У тебя тренировка во сколько? От таких резких перепадов — в том числе и своего собственного настроения — я на мгновение теряюсь в пространстве, не понимая сути вопроса. Как только до меня доходит, о чем именно меня спрашивают, быстро стреляю глазами в сторону настенных часов над дверью комнаты — 13:04, тренировка через час. Отвечаю на вопрос Элли, добавляя, что мы можем посмотреть эту дурь еще полчасика, получаю новый несильный тычок в плечо и, успокоившийся, откидываюсь обратно на подушку. Через мгновение рядом со мной устраивается и сама Элли, по привычке укладывая голову мне на плечо. Первая учебная неделя наконец закончился и наконец настал заслуженный выходной. От ежедневных тренировок, естественно, нас даже армагеддон не освободит, но я был благодарен уже за то, что мне наконец-то дали выспаться. Еще одного подъема в полседьмого утра я бы не вынес. Вообще, эта неделя была непривычно комфортной для меня — будто бы все, сговорившись, играли по моим правилам. Преподы, пока не такие уставшие после каникул, не заебывали с домашкой, Нойнер на тренировках почти не буйствовал, не считая его ежедневных подколов вроде «так выглядит мяч, имбецилы, запоминайте» или «тебе ноги нужны, чтобы гавно ими пинать или зачем?». Нил и Эрик из моей жизни постепенно испарялись, и я даже пару раз ловил себя на мысли, что немного по ним скучаю, но быстро от этого ощущения отмахивался, как только напоминал себе, насколько филигранно они могут заебать. Шнайдер и Тилль удивительно быстро влились в наш с Олли тандем и уже не считались чужаками. Конечно, о том, что Линдеманну я до сих пор доверял с огромной натяжкой, уточнять не стоит — в целом все практически заебись. Даже Келлер остаток недели обходил меня стороной, только поглядывал изредка, все так же пренебрежительно и злобно. Ну, а Рихарда в поле своего зрения я практически перестал наблюдать. Удивительно, но своего соседа по комнате я видел лишь по одному разу за день — когда приходил в комнату после отбоя и наблюдал, как тот мирно видел десятый сон в своей кроватке. Утром, когда я просыпался по будильнику и собирался на уроки, его уже в комнате не было — только легкий шлейф парфюма и аккуратно приготовленная форма на вешалке у шкафа напоминали, что совсем недавно он был тут. Сегодня я проснулся в десять — не совсем по своей воле, просто Элли потревожила мой сон своим визитом. И, если честно, все это время я даже ждал, когда он придет, но он так до сих пор и не появился. Я не мог поверить, что он может вот так просто от меня отъебаться. Это совсем не в его духе — Рихард был никем иным, как хищником, играющим с добычей. Цель у всех этих мучений была лишь одна — как и любой представитель плотоядных, в конце концов, он должен был меня сожрать, не раздумывая. Не мог же он вот так, резко и бесповоротно, потерять интерес. Мне бы радоваться этому, но меня это только настораживало. Не мог Круспе вот так, снихуя, отступить, просто не мог. — Кстати, — снова подает голос Элли, — Как книга? — Какая? — хмыкаю, флегматично наблюдая за очередной драмой на экране айпада. — Ну, которую я тебе дала, — поясняет, — «На мраморных утесах». Мои глаза в удивлении округляются, и я радуюсь, что из-за нашего положения, Элли не может увидеть выражения моего лица. Понимаю, что последний раз видел эту злоебучую книгу утром понедельника, в кафетерии, лежащей на столешнице крайнего столика у окна. Пытаюсь сгенерировать хоть какой-то ответ, но не могу — чтобы ответить, нужно хоть какой-то информацией располагать, а у меня ее буквально нихуя и лука мешок. — Эй, — оперевшись ладонью о мое бедро, Элли приподнимается с места и заглядывает мне в глаза, — Чего молчишь? От культурного шока отходишь? — Угу, — бубню тихо в ответ, — Заебись книга. Много философии, мой мозг к такому мало приспособлен, но думаю, осилю, — радуюсь бегло — талант пиздеть, все-таки, не пропьешь, — А тебе ее вернуть надо срочно, что ли? — Нет, не срочно. Ты ж до Рождества осилишь ее, надеюсь? — на мое «ага» она отвечает лишь доброй улыбкой, — Ну, и хорошо. Попытайся до каникул с ней справиться все-таки. Мне ее домой вернуть надо, чтобы отец не спалил. Продолжая избегать прямого взгляда в глаза девушке, я поднимаюсь с места и медленно отхожу к шкафу. Решаю сделать вид, что собираюсь на тренировку, хотя на самом деле пытаюсь спрятать от Элли свое сложное задумчивое ебало. — А почему на каникулах обязательно вернуть? — кидаю ком из своей спортивной формы на кровать, цепляясь за странную формулировку, — У вас в семье какое-то странное отношение к книгам, как я заметил. Это же просто вещи, а ты каждый раз говоришь, что тайком из библиотеки их пиздишь. — Пизжу, — соглашается Элли, вздыхая, — Ты просто не знаешь, как отец к этому относится. У нас же библиотека на две части поделена — те книги, которые можно читать мне, и те, которые можно читать Рихарду, — не могу не нахмуриться, когда слышу это, — Свою часть библиотеки где-то за год прочитала. За долгое время общения с этой семьей о подобном слышу впервые. Это неудивительно — по моей же инициативе, на тему родителей мы практически не общались, но слышать это все равно было странно. С отцом Элли и Рихарда я пересекался редко и он всегда мне казался строгим, но справедливым — такой классических хороший батя в понимании многих. Он интересовался жизнью своих детей и делал все, чтобы дать им хорошее будущее, но, очевидно, это было лишь вершиной айсберга. — Ну, просто у папы всегда были свои сценарии относительно нас, — видя мое замешательство, продолжает Элли, — Он растит нас идеальными в его понимании. Я — девочка-припевочка, а брат… — Киборг-убийца? — зачем-то договариваю за нее. — Ну, типа того, — ухмыляется, — Поэтому есть некоторые вещи, которые мне или ему нельзя, и папа за этим строго следит. Мне, например, некоторые книги читать нельзя, как ты понял, чтобы мой нежный девичий мозг непрошенные мысли не посетили, — последнее предложение Элли проговаривает притворно-высоким голосом, демонстративно наматывая прядь платиновых волос на палец, — Вот папенька бы охуел, если бы узнал, что я эти книги все равно тайком читаю. И матерюсь вдобавок. Удивляюсь тому, как легко она об этом говорит, поэтому нехотя подхватываю ее улыбку. Чуть помедлив, спрашиваю вопрос, который вообще неизвестно, каким образом посетил мою голову: — А Рихарду что-то запрещено? — Легче сказать, что ему можно, — девушка пожимает плечами, попутно ставя на паузу сериал, — У него всегда день поминутно был расписан, отец постарался. Да уж, даже я это помню — каждый раз, перед школой, когда мы обсуждали планы на день, и Рихард начинал перечислять свое расписание, состоящее из тренировки по борьбе, второго иностранного языка и репетитора по математике, у меня по телу пробегали мурашки. Уже тогда я не понимал, как ребенок мог это все успевать. Задумываюсь на мгновение, что же хуже — гиперопека и контроль отца Элли и Рихарда или похуизм, прикрытый доверием, от моей так называемой семьи? — Слушай, а тебе на тренировку не пора уже? — подает голос Элли, вырывая меня из раздумий. Встрепенувшись, снова гляжу на часы — да, действительно пора бы. Согласно кивнув своей собеседнице, я спешно стягиваю футболку и принимаюсь копошиться в смятой черной форме, в спешке кинутой мной на кровать одной бесформенной кучей. Краем уха вдруг слышу, как девушка тихо посмеивается чему-то. — Чего ржешь? — спрашиваю хмуро, продолжая искать свой лонгслив в ворохе тряпок. Не прекращая негромко смеяться, Элли спускает ноги с кровати, поднимаясь, и отвечает весело: — Наконец-то поняла, кого ты мне с этой прической напоминаешь, — услышав это, кидаю на нее вопросительный взгляд и тяну заинтересованное «м-м?», и она проговаривает: — Марти из «Назад в будущее». В попытке вспомнить, как этот персонаж вообще выглядел, замираю, уперев руки в бока и сдвинув брови к переносице. Как только в моей голове всплывает нужное воспоминание, удивленно восклицаю: — Чем вдруг мы похожи? — Говорю же — прической, — откликается Элли и делает шаг ко мне ближе. Опомниться не успеваю, как она запускает руки мне в волосы, ероша их, и говорит иронично: — Только у него выглядело не так по-уебански, как у тебя. — Да пошла ты, — смеюсь, кидая ей в ответ насмешку. Она ярко улыбается в ответ и нарочно начинает трепать меня за волосы сильнее. Хочу ухватить ее за руки, но Элли пытается увернуться. Дурачась, укладываю правую руку ей на талию, притягивая к себе и блокируя движения, а левой пытаюсь взять ее за запястье. Но она, смеясь и отшучиваясь, продолжала вырываться. Скрип входной двери первым слышу я, тут же оборачиваясь назад. Замираем в этой, достаточно двусмысленной позе, наблюдая, как порог комнаты минует Рихард. Прикрыв за собой дверь, он безэмоционально наблюдает, как я выпускаю Элли из своих объятий, а она, неловко поджав губы, бормочет тихое «привет». Рихард кивает ей, интересуясь сухо — явно чисто вежливости ради: — Не помешал? Чувствую себя дико уязвимым, поэтому торопливо хватаю с кровати лонгслив и натягивая его, желая побыстрее скрыться. Резко засобиравшаяся уходить Элли прижимает к груди айпад и спешит к двери, по пути проговаривая беспечно: — Ничего страшного, я уже ухожу, — в несколько шагов она пересекает комнату, но у выхода останавливается, окликая меня: — Пауль… Поворачиваюсь к ней, вопросительно кивая — Элли жестом показывает, будто ерошит волосы, и еле слышно хихикает. Улыбаюсь в ответ, отвечая: — Да понял я. После этого Элли уходит, не прощаясь, и оставляет меня наедине со своим братом. Тот молчит стоически, будто вообще не замечает, что помимо него в комнате кто-то есть. Бегло смотрю в сторону Рихарда — замер возле своей койки, что-то набирая на экране телефона. Спортивная форма на нем демонстрирует, что с самого утра и до этого часа он тренировался, но не лице нет и следа физической усталости. Зато язык тела и пустой, почти стеклянный взгляд говорят о том, насколько сильно он заебан. Перестаю наблюдать за ним только тогда, когда Круспе наотмашь швыряет свой телефон на кровать и смотрит в мою сторону. Делаю вид, что вовсе не пялился на него мгновением ранее и принимаюсь переодеваться к тренировке. — Я думал, вы с Норой расстались, — проговаривает Рихард задумчиво. Эта ремарка почему-то заставляет меня несколько удивиться, но вида этому я стараюсь не подавать. Почему он вдруг об этом говорит? — Тебе ли не поебать, — стараясь звучать максимально отстраненно, произношу. — Не поебать, раз говорю, — слышится его глухой из-за шелеста ткани голос. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и вижу, как Рихард стягивает лонгслив, щеголяя своими сильными плечами и широкой грудью. Отчего-то чувствую себя некомфортно — будто подглядываю. Поэтому спешно отворачиваюсь, для верности еще и спиной к нему становясь. Странно это как-то — мы с Рихардом ровесники, а он выглядит больше меня раза в два. Конечно, это зависит от наших видов спорта в большей мере — футболист, все-таки, не может себе позволить быть таким же гигантским, что и борец, но все равно, неуютно как-то от этого контраста. — Ой, не надо только о своих братских чувствах говорить, — отмахиваюсь небрежно, — Раньше ты не парился об Элли особо. — Решил запариться, — удивляюсь, насколько пустым, даже неживым кажется голос Круспе, — И не только о ней — ты же тоже не совсем чужой человек. На мгновение замираю, пытаясь осознать — это реально он сказал или мне показалось? Очень хочется рассмеяться в ответ на это, и я смотрю на Круспе через плечо, надеясь увидеть очередное насмешливое выражение на его лице. Но Рихард в лице не меняется, оставаясь таким же отрешенным. — Чего? — тяну ошарашенно, не веря собственным ушам, — С какого это хуя я тебе «не чужой»? — заканчиваю переодеваться и поворачиваюсь к Рихарду всем телом. — Был когда-то, — говоря это, Круспе внимательно смотрит мне в глаза, будто ищет в них ответы на свои вопросы, но я знаю, что он их там не найдет. На моем лице сейчас лишь непонимание — каким образом вообще мы об этом заговорили? Поняв, что считать мои эмоции не получится, Рихард выдыхает обессиленно: — Почему ты везде ищешь подвох? — Учителя хорошие были, — отхожу к двери, быстро напяливая на ноги тренировочные бутсы, — Я же «лох, которого гасить надо», или как ты там говорил? Услышав это, Рихард ухмыляется, но ничего не отвечает. Мне его ответы и не нужны, я и так все прекрасно понимаю. Поэтому не считаю нужным оставаться в этой комнате и больше минуты — беру с свою спортивную сумку, цепляя ее лямкой на плечо, и вихрем вылетаю из комнаты. Пугают меня эти метаморфозы. Рихард вообще любитель резко менять свое мировоззрение, как я погляжу — то из нормального человека вдруг превращается в конченого мудака, а теперь внезапно пытается обратно мимикрировать. Только неясно, схуяли. Что могло наталкивать его на все эти перемены в настроении из раза в раз? Такое же вряд ли происходит беспочвенно — просто невозможно проснуться одним солнечным утром и решить, что с сегодняшнего дня ты будешь пиздить людей, а потом внезапно передумать. Знать бы, что там в его башке происходит, чтобы не гадать, в каком расположении духа он в конкретный момент. Выхожу из здания жилого блока и топаю по брусчатке в сторону стадиона. Со стороны, наверное, выгляжу забавно — слишком уж отрывисто и агрессивно двигаюсь. Траекторию своего пути не задаю — иду на автомате, пока мысли витают где-то вообще в другом измерении. И какого только хуя я вообще должен подстраиваться под Круспе? Верить во все его уловки я перестал уже давно, и почему только должен делать это и сейчас? Не удивлюсь, что это очередной его план — наебать меня своим внезапным перевоплощением в адекватного, а потом растоптать еще сильнее обычного. В голове вдруг мелькает несмелая мысль этим его попыткам поддаться, чтобы посмотреть, что же он там задумал, но я быстро ее отметаю. Зная Рихарда, ничего хорошего меня точно не ждет. Он может разорвать человека мастерски и играючи, найдя пятиминутный перерыв в своем плотном расписании между репетитором по математике и чтением книги из отобранного его папашей списка. — Блять, — бубню себе под нос досадливо, и слышу, как мой тихий голос эхом разносится по пока пустой раздевалке, порог которой я только что миновал. Книга еще эта дурацкая. Как я вообще умудрился ее потерять? Особой невнимательности за собой я раньше не замечал, да и насколько тупым надо быть, чтобы упустить из-под носа вещь и даже не вспомнить об этом ни разу за неделю. Закидываю спортивную сумку в свой шкафчик, пытаясь прикинуть хотя бы примерно, где именно мог проебать книгу. Последний раз я видел ее в кафетерии утром понедельника — тужился читать, на нее еще Олли внимание обратил. Потом уже ее следы теряются. Если честно, не могу даже вспомнить толком, забирал ли ее с собой после завтрака, так что, скорее всего, посеял я ее именно в кафетерии. Но почему мне никто об этом не сказал? Обычно местный персонал все утерянные вещи забирает, а потом отслеживает по камерам, кто сидел за столиком, чтобы вернуть. Значит, книгу кто-то перехватил до того, как уборщицы начали наводить порядок после завтрака. Догадка ударяет меня по затылку наотмашь, когда я вспоминаю того любителя ужастиков 90-х, который писал мне в тот день в «скопусе». Как там его, «Грабоид»? По крайней мере, его немного насмешливое «ничего не потерял?» наводило на определенные выводы в свете последних событий. Выуживаю из кармана телефон, открываю «скопус» и торопливо, будто от этого зависит моя жизнь, достаю этого неизвестного доброжелателя из «черного списка». Затем, не тратя время на приветствие и прочие сантименты, набираю сообщение.Бубылда, 13:38
Книга у тебя?
Ждать ответа долго не приходится. Грабоид, 13:39 Ого, кто опомнился Ты всех так блокируешь или только тех, кто твои вещи находит?Бубылда, 13:40
Только тех, у кого ники ебаные
Так книга у тебя?
Грабоид, 13:41 У меня Слабое ликование после этого сообщения длиться недолго, как только я понимаю — если книга у него, то абсолютно не факт, что я смогу ее вернуть.Бубылда, 13:42
Но так просто ты мне ее не отдашь, да?
Грабоид, 13:43 Я, по-твоему, книгу в заложники взял?Бубылда, 13:44
Даже не попросишь тебе взамен что-то из запрещенки достать?
Или подставить кого-то, кто тебе не нравится?
Или вокруг школы голым пробежать?
Грабоид, 13:45 Зачем? Этот короткий вопрос меня обезоруживает настолько, что я даже не знаю, что ответить. Я привык, что обитатели Ландхайма ничего не делают просто так. Не могу сказать, что именно так сказывалось — избалованность местной золотой молодежи или простая человеческая жадность, но тут за просто так даже «спасибо» не говорят. Погруженный в свой ахуй, вздрагиваю, когда слышу новое уведомление о входящем. Грабоид, 13:47 Книга, кстати, так себе Если любишь антиутопии, лучше Исигуро почитай «Клару и Солнце», например Или «Не отпускай меня», на крайний случай Еще пару мгновений тупорыло пялюсь на экран, после чего набираю короткое сообщение.Бубылда, 13:48
Ладно
Не зная, что написать еще, блокирую телефон и собираюсь убрать его в шкафчик, как тот снова взрывается звуком уведомления. Грабоид, 13:49 Надумаешь забрать — на «центре» в тайнике лежит Разочарованно вздыхаю, ловя себя на мысли, что жалею, что не смогу увидеть этого тайного доброжелателя вживую. Бегло набираю сухое «окей» в ответ и прячу наконец телефон, все еще ошарашенный произошедшим диалогом.***
Сейчас каждый шорох вызывал у меня недоверие. Вечерняя тишина, опустившаяся на Ландхайм, тоже особого воодушевления не вселяла, заставляя то и дело озираться по сторонам. Иногда даже казалось, что я ждал подвоха и от Шнайдера в том числе, лениво плетущегося у меня за спиной. — Далеко еще? — вдруг бубнит он недовольно, и я вздрагиваю от звука его голоса. — Нет, сейчас придем, — откликаюсь, нервно теребя пальцами лямку спортивной сумки. Идти до «центра» в одиночку я так и не решился, поэтому потащил с собой Шнайдера — все-таки, с ним было как-то поспокойнее. И похуй, что мне всего лишь нужно было забрать свою несчастную книгу — в Ландхайме всегда нужна дополнительная страховка. В данный момент меня просто не отпускало ощущение, что там, помимо утерянной книги, меня будет ждать кто-то еще, и чего ожидать от этого кого-то, я попросту не знал. Поэтому Шнайдер — мой личный план Б. Если что-то реально произойдет, он, как минимум, сможет добежать до корпусов и позвать на помощь. Ну, или «скорую» вызвать. Минуем ржавые ворота заброшенного стадиона, когда я снова слышу за спиной нытье Шнайдера: — Все еще не понимаю, нахуя я тебе тут. — Как зачем? А как же «мы с Тамарой ходим парой»? — отшучиваюсь, судорожно посмеиваясь своей глупой шутке. — Чую, как бы нам с тобой санитары не понадобились после таких прогулок, — бубнит, осматривая ветхое здание перед собой, — Жутковато. А оно не рухнет прямо на нас? — Надеюсь, что нет, — отвечаю, забираясь на такие же разъебанные и старые трибуны, и следую к месту тайника. — Оптимистично, — мрачно резюмирует Шнайдер, еще раз осматриваясь по сторонам. Сажусь на корточки и приподнимаю сидушку четвертого места четвертого ряда, где и расположился местный тайник. Тут продавцы прятали запрещенку, чтобы покупатели могли ее найти, некоторые особо добросердечные оставляли тут общак с сигаретами, чтобы можно было покурить, если свои сиги не взял. Сейчас в полости под сиденьем я наблюдаю некрупный сверток, который почему-то даже в руки взять боюсь. — Ну, чего там? — окликает Шнайдер нетерпеливо, поторапливая. Осматриваюсь по сторонам, желая удостовериться, что лишних глаз нет, и несмело беру сверток в руки. Решаю на месте проверить, что не ворую чью-то посылку — мало ли, кого-то долгожданных энергетиков лишу или еще чего-то. Разворачиваю бумагу и выдыхаю — внутри и правда лежит та самая книжонка, бледно-желтая с фиолетовыми надписями. Но, помимо нее, есть еще что-то. Хмурюсь, когда вижу, что это вторая книга. Присматриваюсь к обложке, читая про себя: «Кадзуо Исигуро. Не отпускай меня». Открываю ее и замечаю небрежную надпись на форзаце простым карандашом: «Потом напишешь, как тебе».