Заложники

?:?

Каждый сам за себя. Каждый из вас был рождён хищником? Мы воспитываем безэмоциональных марионеток, готовых убить даже близкого, гоняясь за одобрением. Они отрицают, что зависимы от мнения остальных. Они — горды и властны, но всё так же слепы, словно новорождённые котята. Можно ли их называть опасными животными? Я рухнула на пол, прижимая ладонь к горячей щеке. Две пары глаз уставились на меня — холодно и отстранённо. — Твои детские выходки никому не интересны. Ты позоришь в первую очередь нас, а не себя, — отец никогда не реагировал на мои слёзы или просьбы остановиться. Когда я бунтовала, в попытках достучаться хоть до кого-то, вместо ответов получала удары. Они были несильными, однако хорошенько впивались в память, стеснив оставшиеся счастливые воспоминания. — И чего ты только добиваешься, м? Хочешь втоптать нашу семью в грязь? Он постепенно переходил на крик, раздражаясь из-за моего несокрушимого вида. Я еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться перед ними и не впасть в истеричное отчаяние. Мама не осмеливалась смотреть на меня. Притворялась стойкой и устойчивой к слабым эмоциям, но только я слышала каждый вечер её тихие слёзы и бесконечную мольбу. Иногда мне казалось, что ещё несколько лет в этом аду и она не выдержит — сделает то, о чём мечтала всякий раз. У неё были две чёртовы попытки уйти из жизни, однако я, в силу своего эгоизма, просто не позволяла ей пересечь черту. Удерживала насильно. Пробуждаясь от волны боли, она молила меня о молчании: «— Эйми, он убьёт меня, если узнает!». И я молчала, продолжая жить в пучине постоянных тревожных мыслей, что легли на мои плечи. — …?! — мужчина яростно выплёвывал слова прямо мне в лицо, больно сжимая мои запястья. Шум в ушах помогал пропустить вопль быстро и безболезненно. Мой брат наблюдал за нами, молча и смиренно поддакивая отцу. В его глазах не было места для любви к сестре — там обитала лишь заранее продиктованная установка. Физические мучения и рядом не стояли с моральными. Но я всё ещё хранила в своём сердце заботу и теплоту к Айвору, кого бы он из себя не строил и под кого бы не прогибался. Почему мы стали так далеки от друг друга? Почему нельзя просто побыть семьёй?

07:52

И снова ворошу прошлое, в жалких попытках оправдать их. Вот почему я так не любила одиночество: ты остаешься наедине со своим больным и измученным «Я», выбиваешь из него ответы силой, принося ему неописуемый дискомфорт, а после этого удивляешься своему удручённому состоянию. Дабы не заходить слишком далеко, я переключилась на горящий экран мобильного с открытым сайтом, который нашла недавно. Бегло мечусь с одной строки на другую, хватаюсь за описания древних обрядов, что раньше проводили в Испании. Популярным считалось изгнание демона из человека, который завладел чужим телом. Тысячи манускриптов, трактатов и монографий прилагались. Тыкнув в первую попавшуюся ссылку, меня перекидывает на чёрную, пустующую вкладку. Я перезагружаю её несколько раз, однако это дело не даёт плодов и в конечном итоге приложение попросту вылетает. Пару минут смотрю в одну точку, после чего довольно нервировано переворачиваю мобильный экраном вниз. Бросив это гиблое дело, я трачу время на себя, принявшись хоть как-то убирать тёмные круги под глазами из-за недосыпа. Зеркало в ванной и ледяная вода из крана заметно помогли отпустить остатки сонливости, впустив наконец-то ещё один новый, сложный день. И я была даже рада. Пора бы послать всех к чёрту и настроиться только на важных для меня вещах. А может вообще сбежать? Начать новую жизнь без Рауна и подобных. Забыться. Страдальчески поджимаю губы, упираясь о стенку по обе стороны зеркала. Внимательно рассматриваю себя, сбросив все эмоции разом. Плевать.

08:27

Оставалось лишь закинуть сумку через плечо и в последний раз окинуть холодный номер отеля, который точно не будет хранить мой страх, как атмосферу в воздухе. Пора бы уже повернуть ручку. Тело одеревенело. Чего я так медлю? Пальцы осторожно тянутся к двери, но меня опережают — по помещению проносится стук. Затем ещё один, и ещё. Наверное персонал. Кто ещё мог прийти? — Эйми? — знакомый мужской голос аккуратно произносит моё имя, от чего я заметно вздрагиваю. — Я могу войти? Его тон показался мне встревоженным, потому я без всяких промедлений и задних мыслей открыла ему дверь. Глаза, в которых резвился океан, чутко принялись разглядывать сначала моё лицо, цепко заприметив пару ссадин на нём, а следом и мою фигуру, на которой висела увесистая сумка. Я даже и не поняла в какой момент мужчина вошёл в номер и закрыл за собой дверь. Мне оставалось опешенно выжидать от него дальнейших действий. — Доброе утро. — Доброе… — Вскинула брови, однако не могла проявить невежливость. Заявился ко мне и странно себя ведёт. Он буквально распотрошил все мои планы в пух и прах. — Вы выглядите растерянным. Всё в порядке? Если не хочешь, чтобы тебя ударили — бей первым, так? Леон удивился тому, как юрко я подметила его взвинченность. Посмотрел на что-то сзади меня. Открытое окно. — Я пришёл за вами. Нас уже ждут на улице подручные Рауна. Они хотели сами явиться к вам, но я подумал, что это будет лишним с их стороны, — объясняет Кеннеди, впустив несколько пальцев в свои волосы. Проводит по ним, чуть приглаживая, будто нервничает. — Хорошо. Тогда, пойдёмте? — я делаю несколько уверенных к нему шагом, дабы оказаться рядом с выходом, однако мужчина не спешит уходить и уже более спокойно осведомляет: — Эйми, — поворачиваю, с неким вызовом глядя на Леона. — У них нет принципов и они не знают когда стоит остановиться в своих высказываниях. По их диалогу можно было догадаться, что вы можете стать мишенью для едких комментариев. Вашу семью… — Не мою, Леон, — перебив Кеннеди, я вдруг начинаю осознавать кое-что интересное. — Вы… переживаете за меня? Думаете, я расстроюсь из-за слов, которые со мной практически всю мою жизнь? Мне давно стоило привыкнуть к беспочвенной агрессии, направленной в мою сторону. И я приноровилась. Он внимает мою речь, заметно расслабившись, будто я трактовала запрещённый гипноз. Затем, не ощущая стеснения, предложила: — Давай на ты? Сейчас Леон выглядел неприступным и это ещё больше придавало мне адреналина. Хотелось обуздать его, уловить ту таинственность, которую он нёс за собой. Эти желания увеличивались в размерах, как только ему стоило поджать свои губы и нахмурить густые брови. Я желала понимать его больше других и это было очень несвойственно мне. Говорю же, совсем немного и сойду с ума. — Нам стоит вернуться. Кеннеди не составило труда охладить мой пыл, начавший разрастаться где-то в глубине живота. Мужчина бросил в мою сторону ледяной взор, словно не хотел и вовсе предупреждать меня о наглости полицейских. Я не успевала за сменой его настроения, потому не смогла придумать ничего лучше, чем просто кивнуть. Отчуждённо. В таком напряжении и неясности мы покидали отель. Всё это время мой взгляд был прикован к его широкой спине, а разум — к его словам.

10:34

Солнце не желало одаривать нас тёплыми лучами. По крыше автомобиля беспощадно лил дождь, в неком роде убаюкивая меня. Медленно провожала голые деревья, что тянули свои кривые ветви к серому небу, мысленно прощаясь с городом, в котором провела всю свою жизнь, ведь прощаться с домом было абсолютно напрасно — он никак не удерживал меня уже достаточно давно. Я устало вздыхаю, выуживая из кармана телефон. Сообщений всё также не было. За всю неделю моей пропажи — абсолютно ничего. Да и интернет в глуши, куда мы намеренно ехали, не ловил. Придётся слушать постные разговоры двух напарников, сидящих на сиденьях спереди или попытаться уснуть, ведь дорога была долгая. — Сколько у тебя ещё таких пресловутых историй, amigo? — по большей части полицейские дёргали Леона, а если тот неохотно отвечал, то продолжали беседу уже между собой. Меня несколько раз касались их нелестные намёки, однако я не придавала им особого значения. — Мне шеф об этом не рассказывал. Всё отнекивался пропажами туристов. — Я просто отдаю всего себя на работе, а ты вечно где-то шляешься. Diana no solo está insatisfecha contigo en la cama, sino también en el trabajo. Тот явно чему-то сильно разозлился, но, как бы я не пыталась понять смысл последнего предложения — мой испанский варьировался между нулевым и нулевым уровнем знаний. Конечно, можно было поинтересоваться у Леона, однако я всё так же ощущала невидимый барьер между нами. — Ну, извини. Она к нам недавно заходила, моей жаловалась. С кухни то и дело слышал: «— Asno, asno, asno!». — Они нас не смогут понять. Женщины, — чуть ли не с отвращение проговорил мужчина, смотря на меня через зеркало в салоне. Специально на английском, мудак. — Точно-точно, amigo. Мы все затихли на какое-то время и я, воспользовавшись моментом, мельком глянула на Кеннеди, так как чувствовала его взгляд на себе. И правда. Мужчина не стеснялся открыто смотреть в мои глаза, с каким-то немым зовом. Тогда-то я специально разорвала зрительный контакт, оставшись с прежней тяжестью на сердце. То ли потому что перед этим окунулась в детство, то ли по причине, сидящей неподалёку. — Это ещё что такое? — поддавшись вперёд, мужчина за рулём буравил взором незнакомца, преградившего нам путь. Весь грязный и измазанный, заросший, в потрёпанной временем и обстоятельствами одежде — неизвестный стоял посреди узкой дороги, сжимая с яростной силой кривую лопату в руках, такую же измазанную и вымученную, как он сам. Что-то в карих, практически чёрных радужках меня напугало. Они осматривались, однако никакого интереса или эмоции не наблюдалось. Такой взгляд чаще ассоциируется с кукольным. Наши попутчики напряглись. Леон лишь наблюдал, не изменяя своего положения. — Indígena. Un borracho, supongo. Попробуй объехать, он отойдёт. Но ни объехать, ни тронуться не получилось — из туманных, блеклых зарослей выходили всё больше людей, отличавшихся друг от друга лишь половой принадлежностью и внешностью, а одежда и изнурённый вид были теми же. Пугающие чужаки окружили машину с разных сторон, не позволяя убежать и постепенно сужали свой круг. Было ощущение дежавю, но оно прошло так же быстро, как и страх — надо было срочно что-то решать. Кеннеди незаметно прижался ко мне плечом, не отрывая голубых искр от происходящего безумия вне транспорта и тихо шепнул: — Как только скажу, выбегаешь за мной, — дабы удостовериться в моём понимании, он переводит глаза на меня. Я притворяюсь спокойной и уверенной, однако Леон не упустил из виду мои дрожащие руки, которые я сцепила в «замок». Ещё тише произнёс: — Я рядом. Никто не посмеет тебя тронуть. Киваю, доверившись ему. — Вот же, мalditos salvajes! — пока подручные Рауна распинались, мы с мужчиной готовы были пулей выбежать из автомобиля. — ¡No me importa! Мотор, словно чудовищный зверь взревел, принуждая испанцев разойтись в разные стороны, но те, точно под гипнозом, продолжали шататься на прежнем месте. В один момент, периферийным зрением я заметила дым, источающий красный цвет. Он находился в руках одного пожилого человека, словно сигнальный огонь. — Леон, — всё с таким же привычным тремором показываю на дымку и Кеннеди, приглядевшись, резко хватает меня за запястье, вытаскивая из салона. Стукнув дверью ближайшего мужчину, он в хаотичном порядке отстреливается от идущих к нам навстречу людей. Я же без дела стоять не могла, однако предавшись панике, не сразу смогла попасть в колено какой-то женщине, что враждебно шла прямо на меня. Она скривилась, но отступать не собиралась, даже наоборот — ещё быстрее ринулась в мою сторону. — Эйми! — напарник помогает мне — застрелив её в голову, пока я собиралась с силами. Мы воссоединяемся, чуть отойдя от пугающего культа и в этот же момент по всей лесной глуши раздаётся взрыв — машина. — Машина, — не веря собственным глазам, я наблюдала за горящими полицейскими, которые не смогли выбраться из салона вовремя. Казалось, их истошные крики вперемешку с испанским не утихали даже тогда, когда тела совсем обмякли. Нескольких отбросило воспламенением, другие с упоением созерцали очевидную жестокость. Это был кошмар наяву. Запах гари и жжёной плоти поднимался вверх к мутному, совсем неяркому небу. — Пойдём, — осторожно сказал мужчина, собираясь воспользоваться заминкой бушующей толпы дикарей. Я поджала губы, дабы не вырвало и на деревянных ногах побрела за ним. Точнее, на ходьбу времени не нашлось — мы сразу же сорвались с места, подальше в туманную чащобу.

15:18

Мы бродили в течении нескольких часов, изрядно устав от погони. Я умудрилась упасть, споткнувшись об неприметный камень и расцарапать себе локоть с ладонью. — Здесь можно, — Леон достал из моей сумки, которую вызвался понести, бинты с перекисью и тщательно обвёл мою фигуру взглядом. Я старалась не жаловаться на боль, прекрасно понимая, что мои царапины по сравнению с ситуацией с полицейскими — мизер. Заставляя меня усесться на ближайший камень, Кеннеди следом приседает на корточки, дабы быть со мной на уровне, и приветными движениями принимается обрабатывать мои раны. Его пальцы бережно и в то же время ловко скользят по моей коже, вызывая трепетные мурашки. Он концентрируется на помощи, хмуря брови. Непроницаемый прямо сейчас. — Дрожь прошла, — констатирует, позволив мне нервно улыбнуться. Знал бы ты, Кеннеди, как всё внутри меня судорожно бьётся в конвульсиях. — Мы же обсудим этот ужас? — Как только будем в безопасности, — заверяет Леон, умело затягивая эластичный бинт. — Спасибо, — искренне бурчу я, не привыкшая к такой заботе. Как и в участке, так и сейчас было одинаково неловко, однако там, среди людей и в здании я чувствовала себя куда более уязвимее, чем здесь, в глухом лесу.

17:04

— Только без геройства. Будь рядом, — мужчина аккуратно открывает дверь обветшалого дома, на который мы наткнулись спустя нескольких часов брождения. Хижина напоминала ту, что часто можно встретить в старых сказках, но, будучи реалисткой понимала, что навряд-ли нас встретят с распростёртыми объятиями Я боялась сделать хоть один неуклюжий шаг или в очередной раз упасть, потому вела себя куда более сконфуженно, обдумывая каждое действие и попутно рассматривая какие-то засушенные травы, что висели на окнах в пучках, пыльные деревянные полы, ветхую мебель, готовую развалиться от единственного взаимодействия с ней. Всего один этаж, а на разглядывание могли уйти целые сутки. Мы прочесали весь дом в полной тишине и напряжении, но остались довольны заброшенному состоянию постройки. — На всякий случай, установлю растяжку у входа. Выйдем утром через окно . Я кивнула, шарясь по старым полкам длинного шкафа, в надежде найти хотя бы покрывало. На полу под моими ногами образовалась горка дырявых занавесок, а в руках всё также было пусто. Походив туда-сюда, успела смериться с очередной холодной ночью. — Одеяла нет. Подушек тоже. Можно укрыться куртками. — Я видел в твоей сумке одежду. Можно еë использовать? — Да, сейчас, — Кеннеди наблюдает за тем, как я роюсь в вещах, отбирая те, что потеплее, опираясь на грязную стенку плечом. — Леон, можно задать вопрос? — Да? — Откуда ты знаешь Рауна? — Он непосредственно связан с моим начальством. Так скажем, за меня поручились, — немного неохотно отвечает мужчина, давая понять, что тему я выбрала неудачную. — А ты? — Откуда я его знаю ? — Да. — Я любила ставить палки в колёса моим родителям. Подростковое бунтарство, или что-то наподобие, — легко ухмыляюсь. — В общем, зачастую я пребывала у Рауна. Выполняла мелкие поручения, дабы, так скажем, вернуть субординацию и стать кем-то приличным в этом городе. Он меня ненавидел. Не знаю, за что именно, но ненависть была обоюдной. — И осталась? — Кеннеди вопросительно наклоняет голову, прожигая меня взглядом. — Именно в участке у тебя была свежая рана на губе. Я стушевалась, понимая, что позволила себе слишком много откровений на вечер, потому просто проигнорировала Леона. Ему это не понравилось, однако испытывать меня дальше не стал. Совсем скоро диван походил на разноцветную односпальную кровать из разных лоскутков ткани. Мне хотелось поскорее укрыться тёплыми вещами и закрыть глаза, отбросив всю сегодняшнюю нервотрёпку. Я сняла куртку и обувь, свернулась в позе эмбриона, подтянув к себе ноги и прикрыла веки. С усталостью трудно было бороться. Мужчина занял кресло, не желая меня стеснять. — Спокойной ночи. — Спокойной, Эйми.