Космогенезис

Синтетическая девушка выбралась из капсулы, сделала пару шагов и внимательно посмотрела на Психа, затем на ружьё в его руках. — Серия 14-TEMPERANCE обладает некоторыми псионическими способностями. Такие как я предназначены для выполнения функции штатного психотерапевта. Даже в спящем режиме я излучаю пси-волны, которые мозг адаптирует как моё присутствие во сне. В обычных снах я мелькаю на заднем плане, кошмары — прекращаю. Здоровый сон очень важен, он очень сильно улучшает состояние индивида. Думаю, ты и сам это понял. — Благодарностей не жди, — отрезал Псих. Психологическая помощь? Пф, блажь для избалованных жителей легальных станций! Это для таких неженок плохие мысли и плохие сны — самая большая проблема. — А может, ты мне врёшь? Ты совсем не похожа на синтетического иппоморфа. Я не вижу на тебе соответствующих татуировок и механических частей. К тому же ты явно дышишь, хотя сказала, что кислород тебе не нужен. Поверь, враньё — это последнее, что я сейчас хочу от тебя слышать. Вместо ответа Муха спокойно протянула ему руку. На ней еле заметными чернилами были набиты серийный номер и надпись 14-TEMPERANCE. — Моё тело спроектировано так, чтобы я минимально отличалась от настоящего иппоморфа и не беспокоила этим астронавтов. Моё дыхание — лишь имитация, для того чтобы речь звучала естественно. Ещё вопросы? Псих осторожно, но пытливо ощупал руку девушки. Шерсть точно как настоящая, короткая и приятная на ощупь, а сама плоть тёплая. Должно быть, такая краля стоит немалых денег. Да наверняка так и есть. — Я всё равно тебе не доверяю, так что без выкрутасов. Сомневаюсь, что твоя тушка выдержит выстрел в упор… поэтому не заставляй меня это проверять. И вот ещё, — Псих кинул размороженке свёрток из немного потрёпанного рабочего комбинезона. — Оденься, а то выглядишь как кусок мяса для разделки. Счастливо оставаться. Он вышел из комнаты с криокапсулами, прошёл пару метров и остановился. Дико не хотелось тащить синтета в оранжерею. Но оставлять её вне зоны видимости тоже не хотелось. Она не дышит, да? Тогда что мешает ей повредить какую-нибудь трубу с токсичным хладагентом или вовсе пробить стены и разгерметизировать станцию? Да вообще, мало ли, что она натворит, если оставить её без присмотра… Немного поломавшись, Псих тихо рыкнул и вернулся обратно. Муха успела одеться и сидела на полу, сверля взглядом стену. — Ладно, Кош с тобой, идём. Только смотри мне — повредишь хоть один листочек, клянусь, я узнаю, какого цвета твои синтетические потроха… * * * В оранжерее повисла напряжённая тишина. Синтет стояла лицом к огромному окну, не шевелясь и лишь иногда помахивая хвостом. Псих же мрачно сверлил её взглядом исподлобья, сидя чуть поодаль. Ружьё он не стал убирать в сейф. Кош знает этих синтетических упырей, мало ли, вдруг она обладает навыками взлома. Гораздо более безопасным вариантом казалось держать оружие на плече. — Так странно видеть своё отражение. Псих вздрогнул, выходя из оцепенения. — Чего? Ты о чём? — Всё, что мы видим вокруг — это свет, отражённый разными предметами. А наше отражение — это те же частички света, пойманные органами зрения, но мозг решил воспринимать их как воплощение личности, самого себя. Это так странно. Впрочем, любая привычная вещь, если подумать о ней дольше, чем обычно, может оказаться странной. — Звучит как бред. Тебя создали для того, чтобы нести какую-то чушь вроде этой? В таком случае это бесполезная трата ресурсов. — Ты имеешь в виду мою функцию в целом? Учитывая то, что психология и психиатрия — это области официальной медицины, а мой серийный номер состоит из шестизначного числа, это не такая уж и бесполезная трата ресурсов. Иначе стали бы миллионы иппоморфов тратить свои жизни на получение этого образования, а компании и астронавты — свои деньги на таких, как я? — Кому ты это говоришь? — Псих усмехнулся. — Отбросу со дна нелегальных станций, на которого было жалко тратить дешёвую питательную массу, конденсат с труб и боезаряд, чтобы пристрелить. Там, откуда я, в первую очередь стоял вопрос выживания. Самокопанием занимались потом. Если занимались. — И разве ты счастлив, что твоя жизнь была именно такой? Разве это нормально? Псих фыркнул: — А ты чем-то можешь на это повлиять? Чем твой язычок может помочь таким, как я? Разве ты сможешь своими хрупкими белыми ручками убить работорговцев, глав наркокартелей и организаторов нелегальной добычи космических руд? Ты сможешь освободить рабов, пачками умирающих в шахтах? Разве ты сможешь подарить новые тела тем, чей мозг выели психотропы? Ты можешь освободить нелегалов от контрактов, которые те подписывают, чтобы тупо не сдохнуть от голода? Нет? Тогда заткнись и не задавай такие вопросы. Я лучше с цветком побеседую, это будет более полезной тратой кислорода. Синтет отвернулась от окна и оперлась на него спиной. На её мордашке не отразилось ничего, кроме всё того же выражения одухотворённого спокойствия, что разозлило Психа ещё сильнее. — Ты прав. Я не смогу решить все беды этого мира. Но я могу делать лучше жизни тех, кто рядом со мной. В этом моё предназначение. Трудности, с которыми сталкивается каждый иппоморф, достойны сочувствия и внимания. Тот, кто тонет на глубине в два метра, точно так же нуждается помощи, как и тонущий в ста метрах воды. Моя задача — помогать иппоморфам жить, а не существовать. Да, это роскошь, и поверь — она доступна далеко не всем, и дело даже не в деньгах и благополучии станции. Я не смогу изменить твоё прошлое, это правда. Но я могу помочь тебе принять его и идти дальше, сделав лучше твоё настоящее и наполнив надеждой будущее. Это стоит любых потраченных ресурсов. Псих не выдержал и взахлёб рассмеялся: — Ха!.. Ладно, признаю — цветок не смог бы меня так развеселить. Ещё скажи, что жизнь каждого иппоморфа ценна… — А почему ты не можешь быть ценен? — Ты слепа, подруга? Взгляни на меня ещё раз, если это не так. — Он подошёл к Мухе, с ухмылкой глядя в её глаза. — Я слаб, болен, совершенно бездарен, давно необучаем и вдобавок болен на голову. Если бы я представлял хоть какую-то ценность, поверь, я бы тут не стоял. — Те, кто распоряжался твоей жизнью, приучили тебя видеть в себе и других лишь материальную ценность, но это в корне неправильно. Ты иппоморф, и то, что тебя оценивали, как неодушевлённый предмет, несправедливо и жестоко. Даже с покалеченным телом ты неимоверно ценен как единица разума, как личность. — Дай угадаю — ты принадлежишь к какой-нибудь религии. Рассуждаешь как одна из этих наивных фанатиков… — Я придерживаюсь идей Космогенезианства. Они кажутся мне наиболее разумными. — Секта какая-нибудь? Фанатики очень любят эту идею, что ценно не тело, а какая-то там «душа». Но подумай — какой смысл быть разумным, пока ты никоша не можешь сделать? Легко рассуждать, сидя в чистеньком офисе… Пока ты не попадёшь в руки ублюдков. Вот там будет чудом, если ты просто не потеряешь рассудок, про эту твою «душу» вообще даже не заикаюсь. — Но ты уже давно не в их власти. Ты свободен телом, но твой разум всё ещё заточён в застенках тех станций. Разве тебя это устраивает? В ответ на это Псих замер, точно его ударило током. Наконец он встал и резким, чуть дёрганым шагом подошёл к Мухе. Его взгляд был мертвецки холоден, уши плотно прижались к голове, как у злого пса, а мимические мышцы были напряжены настолько, что его лицо начало напоминать каменное изваяние. Между ними оставалось сантиметров десять, когда он замер, сверля синтета взглядом. — …а тебя устраивает то, что ты такое? Тебя устраивает быть просто очередным куском кода с жалкой имитацией адаптации и обучения? И ты ещё спрашиваешь, устраивает ли меня то, что я остаюсь тем же… Ты ведь на мои вопросы отвечаешь по заверениям кошевого кода, а не сознания. Пойми — есть вещи, которые невозможно изменить. Если на твоей земле вырос сорняк, ты не сможешь превратить его в полезное растение, как бы ты ни пыталась его в чём-то убедить. Так что не думай сравнивать меня с белорукими… я — не такой как вы, и мне таким никогда не стать! Псих отстранился, с трудом сдерживая дрожь в руках, мотнул головой и вернулся к ящику с цветком, что-то бубня под нос. Синтет отвернулась к окну. — Ты прав. Я — лишь имитация живого. Но за годы моего существования я впитала в себя столько боли, что вряд ли уступлю тебе. На моих глазах астронавты заканчивали свои жизни самоубийством. Я слышала и пропускала через свой разум такие истории, от которых шерсть любого встанет дыбом. Я работала с военными, с буйными умалишёнными, к которым все боялись подходить. Мне доставались те, в ком никто не видел иппоморфов, кого все боялись и презирали, и всё лишь потому, что я не испытываю того же страха, что и «настоящие», нормальные иппоморфы. Лишь потому, что я не сломаюсь, ведь во мне нечему ломаться. Поверь — хоть я и кусок кошевого кода, я знаю, что ты чувствуешь. Псих повёл ушами, не оборачиваясь. — И это ты говоришь по тем же скриптам, написанными белоручками на основе книжек. Понять — это не пройти что-то схожее, это даже не осознание самих событий со стороны. Ты узнала лишь об ощущениях прошедшего через боль, но не ощутила самой боли. — Он чуть утих, поглаживая листья Мрачногоря, и перестал хмуриться. — Просто мне не понять твоего пути, хоть и признаю что он тоже был несладок. Всё же правы были те, кто сказал — «что живому до мертвеца, что технику до актёра»… Муха стояла, не шевелясь и наблюдая за ним. Наконец она отвернулась и села на пол, вновь смотря куда-то вдаль между плотно скученных звёзд. — Наверное, мне не стоит разглагольствовать о том, что ИИ синтетов моей серии — это сумма оцифрованных копий сознаний иппоморфов. Я лишь хочу сказать, что готова помочь тебе, если ты об этом попросишь. Ты больше не на той станции, ты — здесь. И здесь ты, к сожалению или к счастью, не один. Но, думаю, тебя уже тошнит от моих слов, поэтому, пожалуй, замолчу. Если захочешь поговорить — обращайся… На это Псих ничего не ответил. * * * — Как состояние станции? — Как всегда. Ничего нового. Сегодня Псих был не сильно разговорчив. С последнего разговора он словно перестал замечать соседку по станции. Как будто… разочаровался. На вопросы отвечал либо односложно, либо вовсе игнорировал сказанное, предпочитая синтетическому «мозгоправу» разговор с растениями. Впрочем, Муха особо рьяно и не старалась. — Слушай, можно вопрос? — Чего ещё? — А можно… я потрогаю его? — синтет сидела рядом с кадкой сладкого перца, зачарованно рассматривая его глянцевые, словно лакированные листья. — С чего это вдруг? — Псих насторожился, смотря на белорукую сквозь пытливый прищур. — Они же тебя не интересовали, что изменилось? — Я любовалась ими издалека, пока ты спал. Мне редко удавалось видеть живые растения, я же не была на Земле, а на Эксплорерах оранжереи — большая редкость. — Не зря я всегда считал ваши судна консервными банками. Ладно, трогай. Только осторожно! — Если причиню вред растениям, ты причинишь вред мне. Помню, помню. Тонкие пальцы синтета осторожно погладили край листка. Вдруг её лицо тронула едва заметная, робкая улыбка. — Нравится? — Он… живой. Настоящий. Он дышит и стремится к свету, прямо как ты… это… удивительно. — Его зовут Иннокентий. Просто Кеша. Кончики белых пальцев поднялись по стеблю, касаясь плодов. Химически яркие зелёные глаза девушки скользили взглядом по растению, ни на секунду не отрываясь. Псих продолжал внимательно следить за ней, но его взгляд стал… теплее? — Кусочек жизни посреди безжизненного вакуума… Настоящее чудо. После долгих лет среди стерильного металла, стекла и пластика так странно видеть их живыми, а не в переработанных пайках… Она обернулась на изгоя. Восторг сменился пытливым интересом, точно у маленького жеребёнка, увидевшего что-то новое и непонятное. — Расскажи мне о них. Я хочу знать всё!