Космогенезис

— Постой. Может же быть решение проблемы, верно? Наверное, на меня так влияет смертный облик иппоморфа. Я сбиваюсь с привычного размеренного хода мысли, мой поток сознания превращается в бурлящий горный ручей, полный водоворотов, порогов и петляющий резкими излучинами. Разум спешно ищет выход. От переизбытка активности я почти срываюсь на крик: — Разве нам мало бесчисленного множества сбоев, вызванных насильственными смертями в ходе войн? И… не может же быть, что мы сталкиваемся с этим первый раз! Наверняка лечение было найдено. Что сказал администратор? Джаа’наэт подождала, пока мой поток сознания немного утихнет, потом спокойно произнесла то, от чего я за долю секунды успела одновременно усомниться и в реальности происходящего, и в благополучии Массива с Ноосферой, и в адекватности моей связной, и правильности собственного восприятия: — Это третья причина не выносить информацию в ноосферу — нужен галактиал четвёртого порядка. * * * — …это не может быть правдой. Джанет лишь рассмеялась, хлопнув меня по плечу. — Знаешь, что я больше всего люблю в обращённых? Облики из прошлой жизни. Видела бы ты свою морду. Поверь, я не спятила и точно так же отреагировала на сказанное вторым порядком. И сейчас я всё объясню. Да, порядков лишь три. Они все могут быть как порождаемы Сверхразумом, так и обращены. Это естественный порядок вещей, призванный справляться с естественными проблемами. Но прионный Войд противоестественнен. Он появился извне, и следовательно, противоядие должно быть так же принесено извне. Галактиалы четвёртого порядка — особенные. Они воплощают в себе силу тёмной материи влиять на объективную реальность, тогда как мы не можем повлиять сильнее, чем понижением температуры и обращением смертного в галактиала-неофита. Понимаешь? Они способны чинить то, на что не может повлиять даже Сверхразум. Всего один четвёртый порядок уничтожит эту гадкую пропасть. — Так, постой. Почему тогда Сверхсознание не создаст столько же четвёртых порядков, сколько, скажем первых или вторых? В чем сложность? — Ты меня слышишь? — Джаа’наэт чуть нахмурилась. — Разум не способен создать их. Он на это не рассчитан. Единственный путь получить спасение от Войда — обратить смертного вручную. Но на такое способны лишь Хранители, мощности прочих галактиалов просто не хватит. И что самое страшное — неудачное обращение чревато новым источником и зарождением нового Войда. — …я должна найти и обратить кандидата, так? — В точку, Дилааш. Почему миссия возложена именно на тебя? Мы нашли кандидата. Он принадлежит к нашему виду, что сужает круг поиска, но что самое неприятное — он в крайне тяжёлом психологическом состоянии. Готова поспорить, он один вызвал сбоев столько, что хватит на толпу смертных. Запомни — он единственная наша надежда, и если он умрёт необращённым — он станет новым источником приона. Твоя задача — любой ценой не допустить этого и убедить кандидата согласиться на обращение. Вопросы есть? — Всего один. Где его найти? *** Я нашла его в наполовину разрушенной транспланетной космической станции. Чёрный иппоморф с недостаточной массой тела. Не принадлежит к хищным расам. Длинная чёрная шерсть, карие глаза. На его теле много шрамов, в разы больше, чем в теории могло бы быть у среднего астронавта. Самый рядовой иппоморф полумрачной крови, ничем не выделяющийся. Военный? Нет, вряд ли. Скорее «нелегал». Его воспоминания скрыты и искажены, не могу прочесть большинство из них, но и те, что доступны, полны боли. Смертные отвратительно жестоки. Я наблюдала со стороны, читая поток его сознания. Единственное, что могу сказать — Джанет точно не ошиблась, предположив о количестве вызванных им сбоев. Несчастный ненавидел руины брошенных кораблей, но был вынужден остаться на этих обломках, чтобы выжить и оказался их узником, не имея возможности сбежать. Каждый цикл его жизнедеятельности был пропитан отчаянным страхом и ненавистью. Память подсказала термин «параноидальная шизофрения» — ему постоянно казалось, что на станции притаился враг, что за ним следят и хотят навредить, отчего он по несколько раз за цикл хватал ружьё и бегал с ним по руинам. Никого и ничего не найдя, он ненадолго успокаивался, но потом очередная бредовая идея заставляла его вернуться к сейфу с ружьём. Не знаю, стоит ли упоминать о галлюцинациях, преследовавших его? А о кошмарах, заменивших его сны?.. Единственное, что позволяло ему выживать — хорошо сохранившаяся оранжерея с надёжным источником воды. Он питался растениями, ухаживал за ними и много с ними разговаривал, как со своими друзьями. Это успокаивало его и помогало почувствовать себя лучше. Невольно вспомнилась фраза «было бы смешно, если б не было так грустно». Я сознательно гнала от себя прочь мысли о том, что каждый приступ паники, каждый всплеск злости и каждый кошмарный сон, вызывал сбой. Если бы я не гасила эти мысли, мне пришлось бы непрестанно «кричать» гамма-излучением, чтобы не разорваться на части от нежелательного возбуждения, вызванного осознанием и пробуждением воспоминаний о поглощённых сбоях. Это определённо навредило бы остаткам станции и самому Спасению. Чем дольше я наблюдала за ним, тем сложнее мне казалась задача. Он не верит никому и ничему, себе — тем более. Появлюсь во сне — не придаст значения, что бы я ни сказала, появлюсь на яву — спишет на галлюцинации, запаникует и может навредить себе, а то и вовсе погибнуть. Тактика действий, использованная Джаа’Наэт для рекрутинга меня здесь может привести к плачевнейшим последствиям. Если даже такая психологически подготовленная смертная как я под конец того промежутка была совершенно истощена, то что станет со Спасением, чей разум и так держится грани?.. Патовая ситуация. Судьба Вселенной в руках больного иппоморфа, который еле-еле способен бороться за союственную жизнь. Спасение Вселенной, которое не может спасти себя. Похоже на злую несмешную шутку. Я не чувствую эмоции, но признаю — я в полном отчаянии. * * * — Хэй. Джаа’Наэт сидит на поверхности экзопланетарной луны, вновь зачем-то приняв облик из прошлой жизни. Полуживые останки злосчастной станции находятся неподалёку, дрейфуя в гравитационном поле безжизненной планеты. Удручающая картина. Я вновь явила предыдущую себя и села рядом со связной. На станцию смотреть нет желания и я ложусь на лунный реголит, обращая взор в космический вакуум. Войд пугающе близко. Я гоню мысли о нём так далеко, как только могу. — Как он тебе? Милый, не правда ли? В моих мыслях пронеслись те 7 циклов жизни этого иппоморфа, за которыми я следила. На ум не пришло ничего, кроме обречённо-саркастичного «Да уж». — Он совершенно нестабилен. Малейший контакт может вывести его из равновесия. Если начать бережно — не примет всерьёз, списав на очередной глюк, а если надавить, то он и вовсе может попытаться собственноручно оборвать свою жизнь. Я всё меньше верю в благополучный исход. Если спасение всей Вселенной в таком состоянии, то наверное мы обречены. Джанет усмехнулась: — Ты боишься. — Я не могу чувствовать страх. — Нет, Джинки, ты боишься. Ты не решаешься действовать, раз за разом просчитывая негативные исходы. Ты не решаешься противостоять угрозе, предпочитая избегать её. Ты не решаешься строить план действий, не веря, что двои действия приведут хоть к какому-то результату. Что это, если не страх? Я молчу. Я по-прежнему ничего не чувствую. В моём разуме царит пустота, но она совсем не такая, как обычно. Неправильная. Точно внутри меня оказался такой же войд. Поверхность вокруг меня покрывается трещинами из-за резкого перепада температур, ведь вакуум в небольшом радиусе вокруг меня стремится к температуре абсолютного нуля. Джанет ложится рядом, кладя имитацию руки и морды на мою имитацию тела. Газовое пламя, которым мы охвачены, сияет и плещется мягкими оранжевыми протуберанцами. — …я слабею, Джанет. Мне кажется, я вот-вот дойду до своего предела. Моих сил недостаточно. Я хочу сдаться. Я не смогу спасти его. Найди кого-то другого, пока не поздно… — Вздор, — невозмутимо отрезает Джанет, обнимая меня сияющими крыльями. Теперь мы похожи на большой костёр. — Ты — одна из сильнейших и выбрана на эту роль самим Сверхразумом, потому что подходишь лучше всего. У нас нет другого такого ключа к душам, как ты… а открыть этот замок сейчас — самая важная задача. — Я не смогу. Я очень сильно устала. — Войд внутри меня не собирается сдаваться. — Я истощена и вот-вот угасну. Войны смертных уничтожают меня. Каждый поглощённый сбой забирает часть меня, и меня скоро не останется. У меня нет сил для борьбы с прионом. Оставь меня и найди кого-то более достойного этой миссии. Провал будет слишком много стоить. — Прекращай нести чепуху, сестрица. Джанет закрывает мои глаза рукой. Я ощущаю мягкое, ласковое тепло. Она точно пытается укрыть меня собой, согреть и вновь наполнить волей к бою. Так же, как я поглощаю сбои для изучения и уничтожения, её тепловое воздействие всё сильнее и сильнее перекрывает собой отчаяние внутри меня. Третий порядок в десять раз сильнее первого, но этот поединок я проигрываю. — Мы все верим в тебя. Возможно из всех нас ты — единственная, кто сможет сделать это. Ты сомневаешься в себе, как и все мы. Отсутствие смертного тела, способного чувствовать эмоции не гарантирует свободу от сомнений, страхов, отчаяния и бессилия. Разум, способный себя осознать, всегда будет страдать, так или иначе. Но мы всегда рядом. Вся Вселенная с тобой. Ты не одинока, Джинки. И никогда не останешься в одиночестве. Она отстраняется, забирая тепло с собой, но этот бой ею выигран. Отчаяния как ни бывало. Я поднимаюсь с реголита, пока на моей морде расплывается благодарная улыбка. Джанет улыбается мне в ответ. Я понимаю, что её сияние немного тусклее, чем я его помню, и становлюсь серьёзной. — Ты вернёшься в Массив, когда растратишь данную тебе силу. Ты тогда сама сказала мне об этом. Зачем ты решила отдать мне часть своих сил? Ты осознаёшь, что это ускорило твою гибель? Я бы справилась и без этого. Джанет протягивает имитацию руки и касается меня. С её морды не сходит улыбка. Она действительно улыбается мне, не имитируя, и кажется, она решила добить меня окончательно. — Взаимопомощь — залог выживания, сама ведь знаешь. Сама подумай: как долго протянули бы галактиалы, если бы бросали друг друга, как это делают смертные? Знаю, это количество энергии маловато для твоего объёма… но мне не жалко, а тебе это было необходимо. Я ведь твой рекрутер, как-никак. Я не знаю, что ответить, но ответ и не требуется. Я признаю поражение и вновь неловко имитирую улыбку в ответ. — Тут тебе не консервная банка с замученными астронавтами внутри вместо сардин. Ты не индивид, предоставленный самому себе — ты часть огромного организма. Одного целого. Как пальцы на руке. Смотри. — Она протянула ладонь с растопыренными пальцами. — Если укусить один палец — вся рука почувствует укус. Это не твоя боль — это наша боль, и мы стремимся утолить её как можем. Я получила сигналы от других связных. * * * …ему снова снится кошмар. Что на этот раз? Контрабандисты, которые гонятся за ним по отсекам орбитальной цитадели, чтобы покарать за попытку побега. Боль в избитом теле и страх смерти. Сегодня чуть легче, но всё равно не дело… Сейчас мы исправим это. Я выхожу из-за угла и двумя точными ударами убиваю преследователей, которые рассыпаются черной пылью и битым стеклом. Ты свободен. Эта капсула доставит тебя на экзопланету, покрытую цветами. Отдыхай и набирайся сил. Мы очень скоро встретимся. * * * У него никогда не было имени. «Заморыш», «корм для паразитов», «кошев псих», «больной придурок», «ходячий труп» и прочая куча нелестных синонимов. Он давно забыл своё имя, а может и вовсе не помнил. С того дня, как он проснулся на том злосчастном космическом судне без намёка на воспоминания о прошлом, не понимая кто он и где он, прошли годы. Ему давали десятки имён, но ни одно не прижилось. Единственное, что оставалось неизменным — прозвище, с которым он смирился. Псих. Кошев Псих. Изгой… Двинутый на голову, молчаливый, шуганый, искалеченный, никому не нужный, не представляющий какой-либо ценности. Ни талантов, ни красивой мордашки. Костлявое тело даже на органы не продать, а из шкуры со шрамами и проплешинами даже коврика не сделать. Да что там коврик — таких как он на шапку десяток надо. На такого даже боезаряд было жалко тратить — и его сбывали за бесценок с рук на руки. Последнее судно, на котором он оказался, потерпело крушение. Психу удалось найти спасательную капсулу, но автопилот на ней был сбит. Конечной целью автопилота стало это… как бы уважительнее сказать… кладбище. Когда заканчивался воздух для дыхания, и Псих уже был готов проститься с жизнью, капсула пристыковалась к полуразрушенной межпланетарной станции. Наверное, она столкнулась с каким-то крупным космическим телом. Большинство астронавтов погибло при столкновении, остальные сбежали, побросав погибших. Смрад стоял ужасный, но Псих и видел, и нюхал и не такое. Делать нечего — спасательная капсула, на которой он прилетел, была одноразовой, оттого вариантов у выжившего было два — либо остаться здесь жить, либо застрелиться. * * * В оранжерее стоял восхитительный запах. Растения жили и радовались солнечному свету, которого даже сквозь модифицированный силикат титана проникало предостаточно. Пахло свежестью, мокрой землёй… Чем ещё пахнет в ухоженной, любимой хозяином теплице? Псих поднялся с пола, на котором уснул. Кроватей и коек на станции не было, а спать на голой обшивке корабля ему было не привыкать. Поднялся, потягиваясь и сладко зевая, секунду подумал о том, как подозрительно хорошо выспался, затем обошёл свои владения, здороваясь с молчаливыми сожителями и желая им доброго утра. Поитересовавшись, как здоровье у куста сладкого перца, рассказав кустам картофеля смешной анекдот, спев детскую песенку грядкам пряных трав и перекусив (с разрешения!) парой огурцов прямо с лозы и несколькими помидорами, Псих подошёл к своей цели — к ящику с брикетами концентрированного удобрения. Мрачногоре. Он же Слёзы Аккиды. Он же Моря. Странный, невероятно красивый цветок. Псих осторожно раздвинул чёрную поэлитиленовую плёнку, любуясь своим сокровищем. До неприличия прожорливое растение раскинуло бледно-голубоватые лозы, на которых красовались нежные хрупкие цветы-чаши с чёрными лепестками и «мерцающей» белой серединкой. Аккида — владычица снов и покровительница мёртвых душ… цветам не зря дали её имя. Сок этого растения — жуткое психотропное вещество. Когда дикое Мрачногоре голодно, оно выпускает облако смертельно опасного аромата, почуяв который, живые существа стремятся к его источнику, чтобы уснуть и больше не проснуться. Некоторые иппоморфы, нанюхавшиеся этим ароматом, начинали в неистовом состоянии наносить себе тяжёлые увечья, чтобы ускорить смерть. Замечательное растение. Этот сорт так же красив, но менее опасен — не пахнет «сладостью смерти и отчаянием», требует меньше питательных веществ, а его сок в чистом виде можно использовать как сильнодействующий транквилизатор и обезбаливающее. При должном уходе Мрачногоре может прожить астрономические десятилетия, не то что препараты в аптечке со сроком хранения в два земных года. Старый скряга, разглядывающий свои драгоценные безделушки стоимостью с целую планетарную систему, не был бы так нежен и бережен с ними, как нежен и любовно обходителен был Псих с этим растением. Зарыв в землю брикет и обильно полив землю тёплой отстоявшейся водой, он долго поглаживал его листья кончиками пальцев, ласково разговаривая с ним, спрашивая у него, знает ли тот, как прекрасны его лепестки и какой чудесный окрас у его листьев. Сказать, что Псих любил и обожал его сильнее, чем остальную теплицу — значило молча вздохнуть. И пускай он не сильно верил в Высших вообще и в Аккиду в частности, он чувствовал связь с этим маленьким цветущим сгустком смерти. Моря успокаивал и приободрял его своим видом, а Псих платил ему заботой и безграничным обожанием. Но время неумолимо текло вперёд. Впереди была обязанность, которую последний обитатель полуживой станции ненавидел всеми остатками искалеченной души, но был вынужден исполнять, чтобы исключить угрозу своей жизни, ведь жить хотелось. Псих попросил у цветка прощения, за то, что должен отлучиться, взял из сейфа старое ружьё и направился к гермошлюзу. Где-то в его грудной клетке, меж чудом сросшихся рёбер, он чувствовал тревогу, нарастающую с каждым шагом по направлению к выходу из безопасной зоны, но ежедневный обход был необходимым мероприятием. Мало ли, кто там, за дребезжащими гермодверями? Нападение — лучшая защита… Еле дыша от страха, Псих нажал на клавишу открытия дверей. Неизвестное за ними пахнуло пылью, остатками старой крови и ещё какой-то дрянью. Мерзко, тяжело и страшно, но неизвестность страшнее. Дело пяти минут — пробежать небезопасную территорию с ружьём и вернуться в оранжерею, к успокаивающим запахам и милым листьям, стеблям, побегам, соцветиям… Псих тяжело сглотнул и ринулся в объятья застоявшегося воздуха, ошмётков пыли и моргающего света ламп. * * * Когда он в первый раз оказался здесь, станция выглядела просто отвратительно. Судя по всему, с аварии прошло около трех земных дней. Тяжёлый, смрадный, разреженный воздух, трупы тех, кому не удалось спастись, гарь, копоть… Всё ухудшалось тем, что Изгой до трясучки ненавидел руины и мёртвые судна. Когда один из жителей базы, уже без шанса выжить, но ещё не мертвый, подал голос в ответ на звук шагов, Псих подпрыгнул так, что чуть не проломил голову о потолок коридора. К слову, несчастного астронавта пришлось застрелить. Как говорится, «Se la Viet». Около четырёх циклов Псих выносил трупы в мусоросбрасывательный отсек, чистил как мог после них полы и стены, латал неисправности в переборках и гермошлюзах, через которые утекал воздух. Улучшал этот самый воздух при помощи переносных очистителей и чинил по мере возможности уцелевшие системы станции. Наконец кусок мёртвой станции стал более-менее пригоден для жизни, и Псих практически перестал выходить из оранжереи. * * * Он ненавидел эти коридоры, комнатки, камеры, окна, заваренные листами металла. Все эти помещения до жути напоминали склеп, в котором он оказался похороненным заживо. Псих знал, что здесь никого нет и не может быть, но в том весь смех — он знал это мозгом. Но каждое движение, пойманное боковым зрением, каждый шорох, свист, стук, скрежет, каждая сомнительная тень туманили разум чувством иррационального страха, заставляя в который раз поминать Коша и грязно ругаться, предупреждая неведомого врага об отсутствии предупредительного выстрела. Но ответом ему была лишь тишина. Все коридоры пусты. Псих немного облегчённо вздохнул, успокаивая себя тем, что дело сделано. Проверить отсек с пустыми криокапсулами — и можно обратно к растениям. Криокапсулы никогда не вызывали у Психа беспокойства. Он однажды бегло проверил их — они были пусты, без намёка на то, что их когда либо использовали. Но сегодня он услышал что-то… странное. Самая дальняя капсула включилась, озаряя пыльную стену сиянием светодиодов. Какого коша?!.. они же пусты! Не дыша, Псих подкрался к проснувшемуся аппарату, и осторожно, точно холодное стекло было раскалено до предела, смёл с него пыль, чтобы заглянуть внутрь. Под стеклом оказался… иппоморф. Судя по смутным очертаниям — девушка… Изгой отшатнулся, тяжело дыша и закашливаясь от попвшей в горло пыли, но что-то внутри него звало взглянуть под стекло ещё раз. Как давно он видел лицо иппоморфа? Как давно он ощущал прикосновение к себе чьих-то рук? Псих тряхнул головой, убирая ладони от стекла. К такому-то Кошу его. Разве были приятными те лица, что он видел? Что с ним творили руки, через которые он прошёл, даже вспоминать не хотелось. Мало ли, кто эта неизвестная и за какие заслуги её сунули под стекло… Пусть там и остаётся. * * * Снова кошмар? Крюки для разделки… Не хочу знать, для чего они, нам не нужен новый гамма-всплеск. Ты сжимаешься на полу… На твоей шее цепь. Какой ужас. Я ненавязчиво стучу пальцами по строгому ржавому ошейнику. Сделай рывок, мало ли, вдруг на этот раз оковы не так прочны? Видишь? Тебя больше ничего не держит. Там в полу есть едва заметный лаз. Он тесен, но зато ведёт в поле, покрытое нарциссами. Замечательные цветы, тебе они точно понравятся.