Сын Израилев

***

POV/ИЗАБЕЛЬ — С кем я говорю? — требовательно произнес Алфи уже по-английски. Я снова вздрогнула, затем решительно сжала телефонную трубку. — Алфи, з-здравствуй, — хрипло пробормотала я. — Это я, И-Изабель… Бомба взорвалась: в трубке воцарилась оглушительная тишина, повергшая меня в панику. Во рту всё пересохло, сердце забилось уже с перебоями. Голова закружилась, руки и ноги словно налились свинцом… и внезапно мне захотелось расплакаться. Его голос подействовал на меня сильнее, чем я думала, вспарывая мешок воспоминаний, из которых теперь остались только положительные. Худшие мой мозг настойчиво вытеснял эти три долгих года. Припомнив его реакцию на мои слезы, тот злой прищур, обидные слова, я тряхнула головой и собралась объяснить цель своего звонка. Однако Алфи опередил меня. — Что-то случилось с моим мальчиком? — резко спросил он. По его тону нетрудно было догадаться, что Алфи заранее сделал совершенно неправильные выводы. — С ним всё порядке, — поспешно произнесла я. — Шломо здоров. После короткой напряженной паузы Алфи снова спросил, довольно холодно: — Так чего ради ты звонишь мне… вопреки своему обыкновению, м? Я прикусила губу, подавляя желание прыснуть ядом в ответ. Разошлись мы отнюдь не мирно, и за прошедшие годы наши отношения только ухудшались, несмотря на мои первоначальные надежды. Три года назад, когда я бросила Алфи, забрав с собой сына, он повел себя настолько омерзительно, что позволил себе угрожать мне кровавой расправой. От этих зловещих обещаний у меня до сих пор кровь стынет в жилах. На тот момент я уже знала, что он гангстер, но истинная сущность раскрылась тогда, когда я собрала свои вещи после очередной ссоры. Наш брак был незапланированной случайностью, как и рождение Шломо. Когда-то я была помолвлена с младшим кузеном Алфи, но тот погиб за несколько недель до назначенного дня свадьбы. Альфреду пришлось жениться на мне и на то было несколько причин: возраст, мольбы его драгоценной матери, мечтающей о внуках, а еще острая судебная необходимость — наличие жены спасало его от трех лет заключения в Тауре. В ответ на угрозы я обратилась в суд, но делу не дали хода, и даже в Скотланд-Ярде. Вряд ли кто-то в здравом уме пошел бы против Алфи Соломонса. Подав иск, я знала, что муж не простит мне такого унижения. Судебное дело, начатое против него, подняло наверх и его прошлые грехи, а также неисполненный после апелляции срок — те зловещие три года. С большим трудом он смог выйти сухим из воды, но с тех пор мы не обменялись и словом. Целый год он добивался разрешения забрать сына в Лондон. Нет, конечно не у меня. У моих родителей, в частности, у моего отца, который был главным раввином в центральной лондонской Синагоге. А до того ему приходилось приезжать в Оксфорд каждую неделю, чтобы увидеться с малышом. Но даже теперь Шломо забирала и привозила обратно бабушка, так что у нас не было необходимости встречаться. Единственное, что объединяло меня и Алфи — Шломо. Мы не планировали детей. Наш брак похож на театральную игру, обыкновенная формальность, которую нужно было соблюсти. Мы поженились, но в первую же ночь каждый из нас поехал по своим привычным адресам. Я — в родительский дом, а Алфи — к любовнице, но узнала я об этом позже, в разгар очередного скандала. Я продолжала учиться, ходила на молитвы, во время которых мы сталкивались с Алфи и обменивались парой дежурных фраз, вроде, как идут мои дела, как проходит учеба, и когда состоятся вступительные экзамены в Университет. Он праведно носил обручальное кольцо, как и я — одно из того, что могло нас связывать. Как мой папа согласился на этот брак? В основном из-за страха мести, которую Алфи был более чем способен вершить. К тому же, он делал огромные пожертвования в фонд еврейских беженцев, а также спонсировал еврейский детский приют. Моя мама, как владелица приюта, не могла отказаться от материальной помощи: девочек нужно было кормить, одевать и обучать. На всё нужны были деньги. Поэтому, плевать в мистера Соломонса таким дерзким отказом было бы глупо. Да и всё, что от меня требовалось — это продержаться в бумажном браке с Соломонсом три года. Бояться было нечего — я никогда не оставалась с ним один на один. Несмотря на безумное притяжение, которое шло одинаково с обеих сторон. Ребенок имеет право на жизнь — такова была моя позиция, когда я узнала о беременности. Нет, не сразу. Только когда появился живот и менять что-то было уже поздно. Хотя, Алфи попытался, но я не держу на него обиды. Очевидно, страх и стыд перед моими родителями обуяли его и он не нашел ничего лучше, чем предложить мне избавиться от ребенка, которого теперь обожает. Одна ночь. Мой первый раз. И всё перевернулось. Нехама в свою очередь учила меня, что Шломо должен любить мать и отца одинаково, а неприязнь родителей друг к другу не должна влиять на малыша. Доводя эту мысль до меня со всевозможной твердостью, она, как бы случайно, забыла довести ее до сына, оказавшись между нами в роли посредника. — Если честно, я рассчитывала, что трубку возьмет твоя мама, — объяснила я. — Буду благодарна, если ты позовешь ее к телефону. Алфи шумно втянул воздух и я представила, как раздулись в раздражении его ноздри. — Я повторюсь, да, для слабослышащих особ. Что заставило тебя самой позвонить сюда? Я стерпела его колкость. Ясно, Алфи в своем репертуаре. — Я хотела бы говорить с твоей мамой, Алфи, — упрямствовала я, чувствуя, что гуляю по лезвию ножа. Собеседник заскрежетал зубами. — Тогда я поясню, так? Для этого тебе незачем звонить сюда, — отметил он скупо, — Когда моя мать приедет за Соломоном… — Нет, Алфи, подожди! — воскликнула я, в панике оттого, что он мог прервать разговор. Альфред не бросил трубку. И, измученная беспокойством, я поняла, что он будет молчать до тех пор, пока не услышит моих объяснений. — У меня проблемы с Шломо, — я сдалась. — Какого рода? — Такого, что я предпочла бы обсудить их с женщиной, — уклончиво ответила я. — Мне н-надо поговорить с ней д-до ее приезда… Неудивительно, что я заикаюсь, ведь последнее утверждение было враньем. На самом деле я надеялась удержать Нехаму от поездки в Оксфорд, но не осмелилась сообщить об этом Алфи, по опыту зная, что за этим последует. — Не клади трубку, — коротко произнес он. Неужто Алфи уступил мне и позовет к телефону мать? Мне не верилось в такую удачу, и я с трудом успела замаскировать вздох облегчения вежливым «спасибо». Затем в трубке наступила тишина. Я откинулась на спинку — в целом разговор прошел неплохо, и слова, которыми я с Алфи обменялась впервые за последние три года, были вполне вежливыми. Теперь надо было собраться с мыслями и решить, как начать разговор со свекровью. Может, сказать ей, что Шломо приболел? Или ткнуть ее носом в правду — четырехлетка вынужден вести двойную жизнь, поскольку я живу в Оксфорде, а Алфи — в Лондоне? Мы с Алфи жили не только в разных городах, мы обитали в разных мирах. Мой мир — это приличная улица в скромном Оксфорде, с обычными домами, населенными семьями со средним достатком и множеством студентов. А в ста милях от нас жизнь была настолько далекая от всего среднего и обычного, что и взрослому человеку нелегко было бы приспособиться, не говоря уж о маленьком мальчике. Алфи жил то в бушующем Лондоне, столице Англии, недалеко от Центра, то в тихом Маргейте на берегу моря, чьи обиталища напоминали дворцы, а образ жизни Алфи большинство людей назвали бы роскошным. Когда Шломо приезжал в Лондон, его папа бросал все дела, чтобы побыть с сыном. А если все же уезжал на работу, то либо брал Шломо с собой, пополняя его словарный запас крепкими еврейскими ругательствами, либо оставлял с бабушкой, которая душила внука любовью и абсолютным обожанием. Мои родители же проводили время с Шломо немного по-другому. Они забирали его к себе на выходные, а мой отец часто таскал внука с собой в Синагогу, надеясь, что мальчик выберет путь раввина. А так, мы жили вдвоем. До обеда я пропадала на работе в еврейском госпитале, а Шломо был в детском саду. Я забирала его после обеда и мы отправлялись домой. Да, однообразное проживание, но корень проблем был не в этом. Малыш Шломо сам еще толком не понимал, что его тревожит. И мне пришлось приложить немало усилий, чтобы выяснить — что скрывается за капризами и раздражительностью сына. Сегодня вечером правда окончательно вышла наружу. Я слышала гнев и боль, звучащие в голосе сына, которые когда-то испытывала сама в этой безумной семье. — Я слушаю тебя, ага? Говори! — приказал мрачный голос. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. — А где Нехама? — воскликнула я, растерявшись. — Я-таки не припомню, что обещал позвать к телефону мать, — буркнул Алфи, — Позволю себе напомнить, Изабель, что Соломон — мой сын. Если у тебя с ним проблемы, так давай обсудим их, чтоб меня… — Шломо — наш сын, — поправила я мужа, лихорадочно соображая, что делать. — М-да? Так ты наконец-то это признала? — Алфи иронично хмыкнул, — К слову, я всё ещё не могу понять, да? Как ты умудрилась, значит, от меня с первого раза…? Стрела попала в цель, и я прикусила язык, чтобы не ответить ударом на удар. Однако слова слетели с губ помимо моей собственной воли. — Какая теперь уже разница? — насмешливо фыркнула я. — Да, умудрилась, и не без твоей помощи. Но вряд ли мой честный ответ поможет решить наши проблемы легко и безболезненно. Алфи хмыкнул и эхо, которое прокатилось по комнате, объяснило мне, где он. Некогда наша спальня. Я услышала, как протяжно скрипнула кровать, когда он сел на нее, привычно швырнув в сторону рубашку. Внезапно я увидела спальню так же ясно, как и Алфи. Большое светлое помещение с бежевыми обоями и минимальным количеством мебели: шкаф, комод в углу, большая кровать и две несчастные тумбы по бокам. До блеска натертые половицы и тяжелые шторы.