— Как твои успехи в налаживании контакта со своим подсознанием? Рассказывай, что там у тебя.
Отшельник начал разговор первым, чтобы не тратить время на приветствия, а сразу приступить к обсуждению волнующих Севена вопросов.
— Моё подсознание упорно настаивает на том, чтобы я его убил, — не замедлил поделиться с ним Севен. — Серьёзно, он умудряется, не поднимая этой темы, всем своим видом показывать, что готов умереть от моей руки в любой момент.
— То, что он готов умереть, не значит, что он хочет умирать, — бродяга Энди сделал замечание без какого-либо удивления на своём лице, словно он был в курсе всех тех сцен, которые разыгрывались в голове парикмахера, складываясь в один большой вышедший из-под контроля театр одного актёра.
— Это точно, — согласился Севен, совершенно не обратив внимание на необычайную осведомлённость своего собеседника. — Я и не подозревал, что мои глаза могут быть такими обречёнными.
Говоря так, Люци ничуть не преувеличивал. Наёмник, запертый внутри него, был в отчаянии, и это было понятно, несмотря на все усилия, которые тот прикладывал, чтобы скрыть свою подавленность. Люци не мог не признать, что его прошлая версия обладает просто исключительной силой воли — выражая своё искреннее сожаление Севену, Люци был уверен, что наёмник позволит себе немного всплакнуть, тем не менее, он так и не дождался этого. Севен только вцепился в его одежду железной хваткой, и Люци чувствовал, как его руки дрожат от напряжения. Для Севена это был единственный допустимый способ, каким он мог «проявить слабость», способ, каким он мог позволить выйти наружу собственным внутренним переживаниям. В глубинах сознания парикмахера Севен сумел удержать контроль над собой, но вот сам Люци проснулся со сдавливающим грудь чувством полной безнадёжности и мокрыми от слёз глазами. Люци мог только удивиться стойкости наёмника; то, что Севена в принципе не размазало от горя по метафизическому пляжу, на котором они с ним тусовались уже третью ночь подряд, было достойно уважения. Как и сочувствия.
— Ты не представляешь, как сильно я хочу убить её, — несложно было догадаться, что Севен говорит о Красной Вдове. Он пытался справиться с внутренним разногласием, и Люци понимал это по его тихому голосу, полному ненависти и глухой боли. Наёмник испытывал отвращение ко всем, с кем он имел дело до того, как подвергся забвению. Севен не простил предательства той, ради кого он пожертвовал своим статусом, и, тем не менее, в то же время он жаждал мести. Желание наказать убийцу, которое, как казалось, он подавил в себе, вспыхнуло в нём новой силой, толкая его на то, чтобы отказаться от уже сделанного выбора. Но Севен слишком долго шёл к тому, чтобы признать, что для него нет иного выхода; его раздражало, что, в этот самый момент, когда он так уязвим, призрачная надежда на возращение к прежней жизни стала для него в разы привлекательнее, чем его раннее стремление обрести покой. Он не хотел отступать от собственных слов, и это было дело принципа.
Так Севен и метался между тем что, по его мнению, в сложившихся обстоятельствах было правильным, и тем, что являлось иррациональным, выходящим за обозначенные им самим границы.
Внутри него всё перемешалось, и он безуспешно искал компромисса для грызущих его противоречий.
— Прошу тебя, поторопись со своими поисками выхода. Или я найду способ уйти отсюда сам, — несмотря на достаточно вежливую формулировку, Люци понимал, что это была вовсе не просьба, а вполне себе чёткий приказ. Парикмахер не мог сказать, по какой именно причине Севен даёт ему ещё немного времени, вместо того, чтобы действовать в соответствии обозначенным намерениям. Сам он предполагал два варианта: либо наёмник, вопреки своему решению, всё ещё цепляется за жизнь, потому что умирать вовсе не хочет (и признания в этом Люци от него совершенно не требовалось), либо Севен считается с ним и в какой-то степени согласен с его мнением. Люци, конечно, предпочтительнее было первое, потому что второе казалось ему чем-то крайне маловероятным, но и в том, и в другом случае слова Севена звучали очень убедительно. И очень зловеще, свидетельствуя о том, что Люци облажался, ввергнув своего двойника в кризисное состояние и тем самым значительно ограничив самого себя во времени.
Он тогда не успел ничего пообещать наёмнику, потому что его неожиданно выкинуло в реальность, и сделать выводы он в итоге должен был самостоятельно. Из этой встречи Люци вынес для себя пусть и сомнительный, но какой-никакой способ воздействия на Севена. Теперь самым главным было правильно воспользоваться им в дальнейшем. У Севена с самого начала была мотивация выжить во что бы то ни стало — если не ради того, чтобы продолжить свою деятельность киллера в Сяньву, то хотя бы для того, чтобы отомстить. Люци не был в восторге ни от одной из этих двух причин, но, раз отталкиваться больше не от чего, он был согласен работать с тем минимумом, каким в принципе располагал. В конце концов, ему не привыкать выбирать меньшее из двух зол, и, если то, что он сыграет на кровожадности наёмника, поможет делу, то, почему бы не попробовать? Люци не хотел убивать Севена — тот воспринимался им как какой-нибудь дальний родственник, которого он пусть и никогда не видел, но к которому имеет едва ли ни прямое отношение. К тому же, было у него перед тем Севеном какое-то чувство вины, будто он занял его место и украл у него возможность прожить собственную жизнь (впрочем, делиться этим потаенным переживанием с наёмником он отнюдь не собирался). Ему хотелось хотя бы попытаться компенсировать это самому себе из прошлого.
И своими словами Энди только подтвердил то, что он выбрал правильный путь, что его догадки небезосновательны.
— Я не могу игнорировать его желание жить, — сообщил Люци свой вердикт Энди.
— В таком случае, есть у меня одна гипотеза, которую нам с тобой стоит проверить. Нам очень повезло, потому что сегодня ночью мы сможем наблюдать отсюда Красное суперлуние.
***
Идея бродячего мастера оказалась максимально проста. Ссылаясь на слова Доктора об одержимости, Энди выдвинул предположение, что наёмник внутри Люци как раз-таки и является либо духом, либо демоном. Он ещё что-то говорил про демонический меч Севена, но парикмахер уже особо не вникал, сосредоточившись на их основном плане. Люци, сколько себя помнил, никогда прежде не относился к традициям предыдущих поколений серьёзно. И про то, что ритуальное сжигание «призрачных» денег из папье-маше помимо дня памяти практикуется и во время красной полной луны он, в общем-то, узнал только сейчас. Дай Бо к большинству человеческих праздников был равнодушен, и благодаря ему Люци отмечал всего три даты — новый год, свой день рождения (который было решено назначить на тот день, когда Дай Бо с Сяо Феем нашли его) и день памяти предков. Последний для Дай Бо имел важное значение, так как ему было, кого помянуть, Люци же, несмотря на амнезию, счёл нужным отдать дань собственным усопшим родственникам, даже если он понятия не имеет, кто они. Таким образом он пытался установить какую-никакую связь со своим прошлым, и, кто бы мог подумать, что в один прекрасный момент ему это всё-таки удастся. Посредством скромного подношения-откупа ставшему (согласно гипотезе Энди) духом наёмнику Севену.
— И он просто… ну,
уйдёт? — Уточнил Люци для полной ясности. — Мы же не каким-нибудь воскрешением занимаемся?
— Мне самому интересно, — ответил ему Энди на первый вопрос. — Красная луна для неупокоенного духа не что иное, как проводник в наш мир, так что, если и для него — он говорил о киллере. — Она сработает как маяк, то твою голову он точно покинет. Что будет дальше — продолжит ли он своё существование как призрак или растворится в ци, зависит от выбора, который он сделает. На это ты уже не повлияешь.
— По крайней мере, он хочет чего-то такого, — Люци начинал беспокоиться, что этот способ убьёт Севена, а не освободит его. Уж слишком его задевало, что тот может попросту исчезнуть (и его не волновало, что такое в теории может случится только на добровольной основе). Потому что он обещал найти другой выход.
— Парень, ты не убьёшь его своими действиями, — Энди как будто знал, о чём он думает. — Ты просто «откроешь дверь» и выпустишь его. И, нет, это не воскрешение, из вас двоих никто же, по сути, не умирал.
— Ладно, — Люци выдохнул. — Звучит обнадеживающе.
***
Люци чувствовал себя невероятно глупо, сидя в одиночестве перед костром и бросая в огонь «деньги загробного банка». Не потому, что он делал это, а потому, что, если из этой затеи ничего не выйдет, он окажется в настоящем тупике. У него самого идей совершенно никаких нет, а того дядьку из Сяньву тормошить вечно он не сможет. И перед Севеном будет крайне неудобно, к тому же, кто знает, что наёмник выкинет, если он потерпит неудачу. Люци действительно хотел, чтобы гипотеза Энди (которую он не до конца на самом деле понял) оказалась верной!..
Красный цвет луны держался недолго, всего около пятнадцати-двадцати минут; когда лунный диск почти вернулся к своему обычному светлому голубоватому оттенку, Люци, случайно посмотрев в сторону леса, буквально на мгновение увидел среди мрачных теней знакомый ему силуэт киллера.
В тот момент он на все сто процентов был уверен, что план сработал.
