***
— Кола, скажи, как тебе удалось подружиться с принцем Стана? Кола издала негромкий смешок. — Я угрожала ему, — она с лёгкостью поделилась секретом. — Тем, что ты расправишься с ним, если он не выполнит мои требования. — М-м, — протянул Севен. Этот метод к наёмнику в своей голове он применить не сможет, даже если очень захочет. Он всё ещё думал над тем, как расположить киллера к себе, и рассматривал разные способы. Да, он добился определённого уровня в общении с ним, но это было какое-то шаткое временное перемирие, об условиях которого ему никто не сообщил. Люци не мог понять, на чём основывались настоящие мотивы наёмника. Тот Севен, его двойник, вёл себя странно. Непредсказуемо. Сначала грозился убить, потом уже наоборот, просил Люци убить его самого. Кто знает, какие желания у него появятся в третий раз?.. Севен-наёмник точно преследует какие-то цели, известные только ему, и никому больше. С ним надо быть настороже. — Неужели это всё? — Ну, я его однажды поцеловала. Но, судя по всему, это не сработало. «У меня это тем более не сработает», — такой вариант Люци не стал бы рассматривать, даже если бы его альтер эго не окружала аура смертельной опасности радиусом в пять метров. К тому же, у него нет таких способностей, как у Колы. Он не будет рисковать остатками своего здоровья ради сомнительного эксперимента. Доктор, кстати, ссылаясь на состояние его организма, умудрился поставить ему ультиматум. Нет, не в такой жёсткой форме, как мог бы, и не совсем, конечно, ультиматум, но с неожиданной поддержкой его условий со стороны Дай Бо по-другому это никак не назовёшь. Кола вернулась с Куриного острова и принесла с собой много интересных новостей. Из её красочных описаний боя принца Стана с Белым Лисом Севен выхватывал больше образы разрушенных зданий и пострадавших жителей острова, чем самих схваток. Даже тот факт, что Краснозубый выжил, не вызвал у него никаких сильных чувств. Единственное, что его волновало — восстановление острова и его дальнейшая защита. Он должен придумать, как отвести угрозу от места, ставшего ему домом. Он очень хотел отправиться туда и увидеть всё собственными глазами, чтобы понять, что ему делать. Севен был уверен, что Коле не составит труда убедить принца Стана подбросить их всех до острова с помощью своего летательного аппарата. — Это всё понятно, — ответил Севену Дай Бо. — Но ты же слышал, что сказал Док? Во-первых, ты ещё очень слаб, и неизвестно, как ты перенесёшь перелёт в несколько часов. Во-вторых, вдруг это как-то повлияет на сущность внутри тебя? Где гарантия, что она неожиданно не активизируется? Именно таким образом фраза Чудо-Доктора о том, что он, как врач, настоятельно рекомендует решить вопрос с чужой се-ци в теле Севена, прежде чем куда-то отправляться, при помощи Дай Бо превратилась в «пока мы не избавимся от этой гадости, никакого тебе Куриного острова, Севен!». Дополнительное замечание Дай Бо о возможной опасности для жителей острова от тёмной ци (если она поглотит Севена) вынудило Люци подчиниться и согласиться с поставленными ему условиями. Севену не нравилось, что для решения этой проблемы предложенный наёмником вариант с убийством даже ему самому кажется самым подходящим.***
— Вот смотрю на тебя и не понимаю, чего же мне не хватает? — Уверен, Дай Бо сказал бы, что ума, — пробормотал Люци себе под нос и тут же осёкся, потому что его слова неожиданно получились не такими тихими, как он рассчитывал. Люци кинул на Севена напряжённый взгляд, думая, что уже бесполезно добавлять, что он говорил больше про себя, чем про наёмника. Впрочем, взрыва негодования, к которому готовился Люци, не последовало. Более того, Севен как будто бы даже усмехнулся в ответ на его шутку. — Забавно, — сказал он негромко, словно в подтверждение тому, что с юмором у него, несмотря на первое произведённое им впечатление, всё в порядке. Тем не менее, Люци на каком-то интуитивном уровне понимал, что сделанное Севеном замечание совершенно не относится к чему-то весёлому. Люци казалось, что в этот раз Севен был слишком задумчив. Он держался так же уверенно, как и всегда, но что-то выдавало в нём несвойственную ему расслабленность и даже лёгкую рассеянность. Его внимание было направлено не на Люци, а на самого себя, и он явно делал какие-то умозаключения, пропуская каждое слово парикмахера через особую призму собственных мыслей. В общем, Люци видел, что Севен занимается не чем иным, как глубоким самоанализом, или, по личному мнению Люци, самокопанием. Сутками ранее он принял бы этот момент за достижение, если бы не знал, по какой именно причине Севен это делает. Севен знал. Он знал всё, что Док рассказал Люци о «тёмной сущности», и был в курсе того, что люди там, снаружи, ищут способ избавиться от второго потока ци, который, несомненно, принадлежал ему, Севену-наёмнику. И Люци знал, что Севену уже всё известно. И то, что они оба смотрят в одну сторону и думают о том же (о смерти киллера), было очевидно для них обоих. Севен принял это. Ему было всё равно, что Люци упорно не хочет поднимать эту тему — он просто знал, что рано или поздно произойдёт ситуация, в которой Люци будет вынужден это сделать. Упрямство со стороны парикмахера было трогательно, но в то же время глупо и бессмысленно. Севен знал, что в конечном итоге добьётся своего, знал, что Люци примет его предложение, и то, что он проиграет дуэль с самим собой, в действительности для него не будет поражением. Потому что это он захотел уйти именно так, и Люци в итоге подчинится его воле. Последует его плану, пойдёт по тому пути, который он обозначил. В таком случае, зачем напрягаться лишний раз, чтобы убедить в практичности этого способа, если и так понятно, что они придут к нему? У Севена времени предостаточно, и он спокойно дождётся того часа, когда у Люци просто не останется иного выхода. Он может позволить себе воспользоваться этим временем, чтобы подумать о своей жизни, о тех вещах, которые сделал он, и тех вещах, которые сделали ему. И, раз уж у него есть компания, он не станет упускать возможность попробовать прояснить для себя некоторые спорные моменты, которые в последние дни (если можно так выразиться) вызывали у него недоумение, и которые он себе не мог объяснить самостоятельно. Так как делать всё равно нечего (глядя на Люци, человека безупречной бестолковости, Севен вообще не мог сказать, что реально придумать что-то ещё, кроме разговоров), наёмник не увидел ничего такого в том, чтобы задать Люци вопросы, вызывающие у него внутреннее смятение. Ему правда было любопытно. Если он получит ответы, то уйдёт не только с тем спокойствием, которым обладает сейчас, но и с пониманием собственных эмоций, а также тех чувств, которых он когда-то учился полностью игнорировать. Севен не мог определить, что именно он чувствует, когда Люци обещает найти другое решение. Ему не нужно объяснять мотивацию парикмахера, то, что Люци та ещё святая простота, он понял давным-давно; дело было не в простодушии Люци. Севен столкнулся с чем-то недоступным ему — странным, непостижимым для него чувством внутреннего удовлетворения от такого отношения к себе, появившимся ощущением собственной значимости, притом не за навыки и умения, а просто за факт своего существования. Севену было хорошо известно о сострадании и любви к ближнему, он сам когда-то нарушил свои принципы и полюбил. Но даже тогда он привык находиться только по одну сторону — в человеческих отношениях он считал нормальным отдавать что-то своё, но вот получать это что-то от кого-то другого было для него необычно. Страшно было то, что он осознавал, что этого «чего-то» ему критически не хватало всё это время, если не всю его жизнь. Но что именно это «что-то» из себя представляет? Чего же ему не хватает?.. Люци, к своему ужасу, понимал состояние Севена. Ужасало его главным образом то, насколько наёмник, в противовес ему самому, недополучил в своё время нормального человеческого общения, которое строилось не на обсуждении предстоящей миссии, а на взаимном обмене мыслями, эмоциями и впечатлениями, на чём-то, что давало бы ему позитивный опыт. Севен, будучи киллером с высоким рейтингом, до такой степени подавил в себе эмоции, основываясь на их бесполезности в его ремесле, что, наверное, и сам не понял, как отрезал себя от людей, лишив возможности удовлетворить заложенное в человеке желание контактировать с другими людьми. И теперь, получив это, Севен в конечном итоге растерялся, так как понятия не имел, что должен с этим делать, как должен относиться к этому. Он осторожно предпринимал попытки связать это со своей системой взглядов и принципов, задавая Люци вопросы без конкретики, которые тот, с одной стороны, мог интерпретировать как угодно, если бы не знал сути проблемы. Севену было сложно, и Люци это не только видел, но и чувствовал, потому что сам эмпатию в себе он никогда не подавлял. Люци попробовал помочь Севену разобраться. И сделал он это, как всегда, со всей своей прямолинейностью. — У тебя же был тот, кто хотел тебя защищать? Он рассчитывал дать теме определённое направление, чтобы в конце концов прийти к умозаключению, что Севену необходим друг. Конечно же, этим другом вполне может стать и он, Люци, за неимением разнообразия вариантов. Этот план идеален, и, самое главное, выгоду получат оба. Севен, впрочем, нарушил мысленную логическую цепочку парикмахера с самого начала. — У меня был тот, кого я хотел защищать, — он как-то неуловимо изменился в лице, став ещё более мрачным. — И этот человек меня предал. Возникла пауза. — Я застрял здесь, — казалось, у него начало сбиваться дыхание; Севен или злился, или сильно волновался, испытывая внутренние мучительные терзания. Он явно хотел сказать что-то ещё, но вдруг замолк. Люци между тем проклинал себя, потому что недальновидно потревожил старую рану, и теперь невозможно было предугадать, во что это выльется. Пока он напряжённо думал, как исправить ситуацию, наёмник, едва не задыхаясь, выдавил следующие слова: — Люци, она мертва. Ты понимаешь? Люци понимал, что Севену сейчас очень больно. И то, что его буквально разрывает от бурлящих эмоций, противоположных друг другу, он тоже видел. Как и то, что наёмник безуспешно пытается справиться с ними, стараясь не дать им выхода наружу. — Севен, мне очень жаль, — Люци не знал, что делать, поэтому сделал то, что посчитал правильным: он не задумываясь покинул свой островок безопасности, босиком прошёлся по фотографиям, затем ступил на прохладный песок. Севен не двигался, наблюдая, как он приближается к нему. — Ты позволишь мне..? — Нельзя, — прервал его Севен, не дослушав. — Мне нельзя проявить слабость сейчас, это опасно. Люци понял, что он говорит про зверя. — Я защищу нас, если что, — уверил он своего двойника. — Я смогу, ты же знаешь. Севен кивнул, и Люци, уже не спрашивая разрешения, обнял его.