Тонкая работа распознавания феромонов

Илья делает вид, что ничего не происходит. Нет, не было и не будет. У него нет никаких, чтобы там не подумал Соло, предрассудков. Но он видит, что есть проблема и никаким особым чутьём её не разрешить. Не бывает такого, что за анализ одного только запаха можно решить все вопросы. Значит, этот человек пахнет так, словно решил обмануть весь мир. Этот пахнет как простодушный дурак. Этот — иначе. И все их оттенки имеют важность и цель. Соло по тонкой работе с этими запахами порой и удивляет его, но это ведь не панацея. Это не излечит болезненное недоверие. Илья не перестанет принюхиваться к наличию яда в своей тарелке. — Большевик, — Соло это замечает. Хотя ужин в ресторане, ей-богу. Расслабься. Выбери для себя вино. Реши, кем ты будешь в этот вечер: напряжённым альфой или успешным бизнесменом, открывшим недавно фонд по обеспечению сертифицированным оружием. Сделай это умное и серьёзное выражение лица. Добавь надменности и убери с плеч это напряжение. — Большевик, — Соло поднимает свой бокал с вином. Он разглядывает эту тёмную жидкость. Шато Лафит. Одно из самых дорогих вин в мире. Весь их ужин стоит больше, чем Илья потратил за всю свою жизнь. В роскоши жить никому не запретишь. Но если бы только Илья мог — он бы запретил. Ох эта русская душа с её тяжёлой судьбой и привычкой терпеть и бедность, и репрессии, и обман. И это сказал ему Соло — вычитывающий о русских статьи. Что он может об этом знать? Что он будет думать о нём, о Илье, которого уже не единожды пытались убить. Которого пытался отравить собственный напарник. Ну что? Теперь ты чувствуешь по запаху, что вся твоя жизнь ебаное дерьмо? Принюхайся, Большевик. Илья смотрит на свой наполненный бокал и поднимает его вслед за Наполеоном. — Скажешь тост? — усмехается Илья. — Это вино пережило атаки милдью и кризис филлоксеры, оно отстояло свой век. Так пусть и мы с тобой переживём все невзгоды, друг. На публику Наполеон играет слишком уверенно и смело. Илья пробует вино, и совсем не чувствует вкуса. Он после первого глотка оглядывается по сторонам. Столик слева за ним наблюдает. Столик справа делает вид, что никого вокруг не существует. Угроза и впереди, и позади них. А Илья вместе с Наполеоном распивает вино. — Большевик, — негромко повторяет Соло. Илья смотрит на него и вопросительно приподнимает бровь. — Попробуй лучше ужин. Я заказал для тебя острого цыплёнка. Надеюсь, ты оценишь. И не смотри по сторонам. Прекрати. — Почему ты так расслаблен? — Илья берёт в правую руку нож. — Потому что у нас всё под контролем. Никто не станет нападать на публике. Скорее всего, они последуют за нами и убьют где-нибудь в малолюдном месте. А мы должны продолжить пиршество. — Этот фонд — очередная политическая игра. — Даже если и так, это нас не касается. Илья хмыкает. Вечно всех ничего не касается. Что же до них — это быть ни о чем не подозревающими жертвами. Выбрать ужин. Выбрать номер комнаты в отеле. Выбрать свою новую жизнь. Новые имена. Быть коллегами, партнёрами, друзьями. Пить в ресторанах. Никогда не готовить еду. Не интересоваться открытиями в мире программирования. Илья, тебе нравится твоя новая жизнь на пару недель? — Как тебе цыплёнок? Илья кивает: сойдёт. — Сойдёт? — Соло смеётся. — Не особо отличается от тушёнки в консервных банках? Это практично, говорит Илья. Но вокруг давно не военное время. Они носят костюмы, пошитые в ателье точно по их размерам. Почему ты, Илья Курякин, не можешь просто взять и расслабиться? Соло просит его: не напрягайся, успокойся. Но Илья не умеет быть спокойным. У него внутри небольшой сломанный механизм, отсчитывающий время до взрыва неправильно. Это время ускоряется каждый раз, когда Илья ловит на себе чужие взгляды. Люди вокруг замечают, что он не вписывается в картину. Органично выглядит лишь Наполеон. А этому сборищу лицемеров нужны были для открытия фонда люди его внешности. Нам нужны русские — сказали им. И вписали его имя в доверенность. Под фотовспышки камер пожали ему руки. — Почему ты так уверен, что всё в порядке? — Илья не чувствует вкуса еды. — Снова полагаешься на своё чутьё? — Это просто анализ ситуации, — Соло наливает себе вино. Он не мог обойтись одним бокалом и заказал сразу бутылку. Сказал, что пока за них платят, он не собирается отказывать себе в чём-либо ещё. Живём одни раз, Илья, сказал он. — Ты тут не один. Нас двое. Если я что-то замечу — я тебе сообщу. Доверие слишком сложная вещь. Илья опускает взгляд в свою тарелку и хмуро кивает. Его тошнит от внимания. Его тошнит от этих взглядов. Он съедает свой ужин, и не чувствует ничего, кроме перебитого запаха креозота. Теперь от Соло пахнет, как от беты — прохладой. Оттенком. Запахом чужого человека. Илье для злости многого не нужно. Он поднимается со своего места, говорит только о том, что сейчас вернётся. И следует в туалет. А за ним следует ещё один человек. Соло провожает их взглядом и остаётся на месте. Он улавливает запах волнения. Запах раздражения. И остаётся на месте. Ему нужно считать, сколько в механизме заложено времени. Потому что, когда Илья возвращается, он уже более спокоен, а костяшки его правой руки сбиты о человека, обратно не вернувшегося за свой стол. — Он хотя бы жив? Илья мычит это «мгм». Им дают не задания, а политические интриги. И слова Наполеона о том, что вся их прошлая работа тоже была политикой, не убеждают его в обратном. Он просит счёт у проходящего мимо официанта, и говорит «я схожу в туалет, и мы можем уходить». В туалете, конечно, нет никаких людей. Одна кабинка прикрыта, и через тонкую щель видно мужчину без сознания. И его разбитый нос. Илья принюхивается. Очень много рядом искусственных запахов — ему сложно сосредоточиться на одном. Он слышит шаги и плотнее прикрывает дверь. Когда в туалет заходят, он уже моет руки, как ни в чём не бывало. Через отражение он видит, как мужчина толкает каждую открытую дверь и заглядывает внутрь. Он похож на охрану. — Мне жаль вашего друга, — говорит Наполеон. Мужчина, вздрагивает, будто его присутствие было до этой секунды незаметно. Удивительное бессознательное. Стоит только скрыть свой запах, как для окружения теряется и твоё обличие. Бету никогда не воспринимают всерьёз. От беты не ждут подвоха. Нет запаха — нет конкуренции. Мужчина достаёт из кобуры пистолет и направляет на него. Соло поднимает руки. — Разговора у нас не выйдет? — Я тебя видел. Ты сидел с тем мужиком из телека. — Его зовут Илья. Нет, нет, нет, говорит он. Мужчина точно помнит, что называли другое имя. Он точно слышал новости. Он точно знает ответ. — Это поддельное имя. Но тебя это не будет касаться. Ещё шаги. Илья вваливается в туалет. Мужчина направляет свой пистолет уже на него. — Я и двоих успею пристрелить, — предупреждает он. — Мне нужны ответы. — Я понимаю, — Соло отходит от раковины. У него всё ещё влажные руки. Он останавливается так, чтобы закрыть Илью собой. — И у меня есть для тебя ответы. Как я сказал. Человека позади меня зовут Илья. Его показали по телевизору лишь для того, чтобы выяснить, сколько людей захотели бы убить человека, который на самом деле стоит на его месте. Даже если ты сейчас нас убьёшь, ты ничего не изменишь. Настоящее лицо фонда останется неизвестным. Он будет работать и, вероятно, мешать людям, на которых ты работаешь. — Это не просто люди. Этот фонд вооружает целые страны. — Допустим. Как наша смерть это остановит? Мужчина не отвечает, и лишь говорит стоять на месте. Его человек без сознания спрятан в туалетной кабинке — уже сама ситуация не располагает к душевным беседам. — Что ты предлагаешь? — помедлив, всё же спрашивает он. — Я могу назвать настоящее имя. Я могу сказать, кто на самом деле тот человек, которого ты ищешь. Всего лишь имя, говорит Наполеон. Имя, которое не изменит саму ситуацию. Они будут расставлять людей, словно весь мир — это шахматная игра, а люди в нём — только их пешки. Никакой ценности вокруг, кроме валюты, перетягивающий пришитый наспех карман. Илья уже понимает, почему они штудировали химзаводы. Почему посещали строго охраняемые склады с целыми контейнерами ядовитого газа. Оружие — это не только пистолеты. Война — это не только попытки защититься. Илье кажется, что Наполеон заведомо обо всём знал или хотя бы подозревал. Но опять же — не сказал ему ни слова. — Говори, — мужчина держит пистолет двумя руками и прицеливается точно так, чтобы спустить курок и убить. Без шансов. — Ну. — Сначала — опусти оружие. Мужчина качает отрицательно головой. Он говорит, что он не идиот. А запах Ильи становится сильнее. Соло чувствует его. Сначала отголосками, потом — рядом с собой. — Вы двое. Руки так, чтобы я видел. Стойте на месте. Мы ещё разберёмся с именами. Соло поднимает руки. Илья даже не думает слушаться. Ему кажется, что он быстрее. По крайней мере, пока мужчина отвлекается на того, кто спрятан в кабинке, Курякин стреляет первым. Он со всем справляется. Он исключительный. Он выбрал костюм от Чиро Паоне. Он предпочёл себе в друзья Remington Arms. Он стреляет в грудь, как и завещал Маяковский. Мужчина стреляет в ответ, попадая в Соло. Ниже ребра. Того отшатывает назад, и Илья его ловит, недовольно выдыхая. Была ли это личная охрана, был ли это напарник или друг — Илья даже не пытается загадывать. Ни одно настоящее имя не звучало в этом месте. Красное пятно расползается на чужой рубашке. — Всё было под контролем, — напоминает Илья. — Ты сказал, что всё под контролем. Наполеон смеётся: у него и так всё под контролем. Они ведь живы. Остальная охрана ещё не нашла их здесь, поэтому им стоит валить, а не пререкаться. — Ты кровью истекаешь. Думаешь, никто не заметит? Соло руку прижимает к своему боку. Из-за крови его запах снова начинает себя проявлять. А он только вчера отдал за искусственный подавитель феромонов одну тысячу баксов. — Больше никаких затрат, — говорит Наполеон. Его прижимают к раковине. Он свободной рукой в неё упирается. Илья рассматривает своё отражение. Он дышит часто, как обычно, когда злится. — У тебя выходит в привычку принюхиваться. Это хорошо. — Просто замолчи, — просит Илья. В его голове шестерёнки начинают движение. Он облажался. Не Соло, а именно он. Из трёх людей, с которыми сегодня ему удалось поговорить — ранены все. Кое-кто ранен насмерть. Илья, тебя преследует смерть, ты в курсе? Он думает над тем, как вывести Наполеона отсюда. Сделать ещё один выстрел и напугать всех? Нахрен избавиться от образа богача, спонсирующего войны и пьющего самые дорогие вина. И вернуть себе образ человека, которому не насрать — ни на друга, ни на остальных людей. Кто-то нажимает ядерные кнопки, а кто-то, вроде Ильи, отрезает пальцы. — Я слышу, как ты думаешь. И нет, мы не устроим там кровавую баню, чтобы ты смог вывести меня. — Что тогда предлагаешь ты? — он пытается отрицать собственные мысли. Соло морщится от боли, стискивает зубы и качает головой. — Если у тебя нет плана, то я буду полагаться на свой план. — Нет. Если сейчас ты себя рассекретишь, будут проблемы. Тонкая работа, большевик — вот, что нужно. И Соло, видимо, забывает, кто из них отвечает за тонкую работу. У них здесь труп и они будут подозрительными в любом случае. — Послушай меня. Тебе сейчас нужно сделать глубокий вдох и вернуться к столику. Расплатиться за ужин и спокойно покинуть ресторан. Вернись в отель, сообщи Уэверли, что возникли сложности. Что меня ранили, но всё под контролем. Не спорь, Илья. Рана не смертельная. Пуля сейчас не даёт мне истечь кровью. Они вызовут скорую, меня подлатают. Уэверли отправит своих людей и у меня не будет никаких проблем. Мы вернёмся к работе. Меня представят твоим телохранителем. Покушений станет меньше, но они будут серьёзнее. Мы со всем разберёмся постепенно. Всё будет хорошо. А потом свалим к чертям. Другие задания. Никакой политики. Я поговорю с Уэверли. Илья не научился понимать по запаху, когда Соло врёт. Он не научился различать оттенки его правды. Он чувствует его боль в этом металлическом запахе. Он чувствует его страх и видит, как начинает дрожать рука. Соло говорит ему: иди. Вдруг Илья ясно осознаёт, что представляет весь детальный план. Представляет, как официант уносит их счёт, как он берёт в руки этот кожаный портфель и один выбирается на улицу. Как тратит нервно время на дорогу и не дождавшись, уже в лифте, а не в номере отеля, звонит Уэверли и говорит, что он облажался. Совсем немного не рассчитал выстрел. Совсем немного не справился со своим гневом, когда к нему подошёл этот мужчина и поинтересовался, насколько ему, русскому, испытывающему тщеславие на былой славе СССР, нравится изображать из себя настолько важного человека. Насколько ему нравится быть двуличным. И насколько ему понравится, если именно он устроит здесь стрельбу из гребанного сертифицированного оружия, и начнёт с того мужчины, что сидит на столиком Ильи. Вам это понравится, господин Мирославский? Или лучше начать с вас? Никакого оружия при нём достать не успели (и как понял он потом, никакого оружия и не было), Илья среагировал быстро — подсечка, удар, ещё один удар. Он втащил мужчину в кабинку туалета и прикрыл дверь. Когда он вышел, он не думал ни о чём. — Ничего. Никогда. Не бывает. Под контролем. Соло выдыхает устало и просит: пожалуйста. — Научись мне доверять, — строго чеканит он. Ему хочется открыть свою шею и попросить довериться хотя бы инстинктам. Илья разворачивается и уходит. Слава всем богам, когда за ним плотно закрывается дверь. В расчётах Соло выстрел был одним из возможных вариантов. Он стиснул зубы и плавно опустился на пол. Было слишком больно, чтобы думать трезво. Но время на часах дало обратный ход. Уэверли знал, что может потребоваться помощь. Соло знал, что может на него рассчитывать. Единственное, чего он точно не знал, сможет ли Илья положиться на него так, как полагается сам Наполеон. У них совсем разные уровни доверия. Соло обычно как говорит... Он говорит, что доверие — это просто ресурс, которым можно пользоваться, но вовсе не обязательно. Илья же не верит никому. Раньше ему не приходилось работать в команде. А Соло нечасто работал один. У них совершенно разная закалка. И разная толщина досье. И разные имена в нём. Пуля остаётся внутри тела, и чем дольше Соло пытается об этом не думать, тем больше его тело обмякает на полу. За дверью нет никакого шума, а, значит, Илья действительно покидает ресторан. Из-за боли сложно анализировать запахи вокруг. Он чувствует лишь искусственный запах цветов, потому что в этом месте он концентрированный. Илья бы мог усмехнуться и спросить, что, ковбой, тебя подводит нюх? Поэтому запахи не абсолют, и порой нужно доверять интуиции, другим органам чувств. Дверь открывается, и Соло вспоминает, что у него должен быть спрятан нож. Если согнуть ногу, то он в состоянии будет до него дотянуться. Сможет либо внезапно им ударить, либо метко запустить кому-то в шею — до людей Уэверли ещё точно не время. Когда увидит, что это Илья, переодетый, он хмурится и спрашивает: — Какого чёрта? Ты должен был уехать. — И оставить тебя? Именно, говорит Соло. Ты должен был меня оставить. Ты должен был сесть в такси. Тебе нельзя быть скомпрометированным. Даже если допустить мысль о том, что Соло в своих расчётах опустил ошибку, по итогу бы вышел один труп. Но теперь их убьют двоих. — Меня никто не видел. Я вышел из ресторана, сел в машину. Вышел у ателье. Зашёл внутрь. Дальше Илья передвигался только окольными путями и только через служебные двери. Совсем в другой одежде. Среди персонала. Соло готов всё равно схватиться за нож и хорошенько его вбить в чужую голову. Холодное оружие в горячем разуме. Какая ирония. Наполеон так сильно любит чужую строптивость, что почти ненавидит свой вкус, потому что сейчас он выходит ему боком. — Я пытаюсь тебя спасти не для того, чтобы ты спасал меня. Илья дальше не слушает. Он помогает Соло подняться. — Нам нужно связаться с Уэверли. Они оставляют слишком много следов для чистой истории. Илья, кажется, до сих пор его не слушает. Он толкает дверь. Они не выходят в главный зал ресторана, а сразу же сворачивают на кухню. Соло ждёт возмущённых поваров, но работники холодного цеха уже лежат на полу без сознания. Путь к свободе очищен и вымощен людьми с разбитыми лицами. Машина стоит в подворотне. Илья чувствует только запах чужой боли. Запах металла. Запах гниения. Это очень странно, чтобы пулевое пахло вот так. — Я знаю, что ты будешь против, — Илья садится за руль. Он не смотрит на Соло, но знает, что тот смотрит на него. Весь в поту и крови. Весь в злости и страхе за свою жизнь. — Но тебя нужно отвезти в больницу. — Нет, нам нужно связаться с Уэверли. С его людьми. Там другой уровень, Илья. Ты не слушаешь меня? Пуля отравлена, я точно это чувствую. Мне лучше помогут там. Чёрта с два. Он и так едва не послушал Наполеона один раз. Сейчас он не хочет слушать его повторно. — Ты убьёшь нас двоих, если сделаешь всё сам, — Соло не может вытащить пулю, потому что больно. Потому что он истечёт кровью быстрее. Соло не может оставлять пулю внутри. Чем больше она в нём, тем больше яда проникает в его организм. Соло не может положиться на Илью. Но Соло больше никому, кроме него, не может доверять. — Если ты не сделаешь, как я говорю, я умру. Прямо в больничной палате. Илья барабанит большим пальцем по рулю, обтянутому кожей. Через зеркало заднего вида он смотрит на Соло. Тот сгибается пополам, и его рвёт ужином вперемешку с кровью. Гребаный Уэверли. Всё всегда крутится возле него. И возле гребаной политики. Возле людей. Возле работы. Он должен выбрать путь, по которому ему идти, самостоятельно. Но люди говорит ему: выбирай из двух. Выбирай из того, что тебе готовы дать. Это всё не его выбор. Этот телефон, который он берёт в руки — не его телефон. Машина, в которой они находятся, угнана им с парковки. Илья звонит Уэверли и говорит, что всё пошло не по плану. Он говорит: Наполеона ранили. Он не уверен, какой запах должен быть у умирающего человека, но если он должен отдавать запахом ментола — то да, всё сходится. Третий пассажир. Илье не нравится этот запах. Запах смерти.