Обратный отсчет

Гермиона была в замешательстве. Она произнесла поисковое заклинание уже трижды, и каждый раз на карте вспыхивала новая точка. Вероятно, фрагмент указывал не только на главный артефакт, но и на все отделенные от него части. Как определить при этом сам монолит, Гермиона пока не придумала. А еще она чувствовала странную связь между вибрациями камня и собственной магией. На те доли секунды, когда запертый в стеклянном боксе фрагмент перетекал из твердого состояния в жидкое, волшебство в ее крови словно пело. Поначалу это напоминало стихийный выброс, но когда Гермиона уловила закономерность и смогла тщательно проанализировать свои ощущения, она поняла, что фрагмент резонирует с ее магическим ядром, на короткий миг выступая в роли проводника. Впрочем, этих нескольких секунд было все равно недостаточно для полноценного колдовства. Это напоминало попытку ухватить солнечный луч, и оттого было лишь досаднее. Гермионе давно следовало смириться с мыслью, что она больше никогда не ощутит этой связи: как магия, усиливаясь в стократ и откликаясь на зов сердцевины, перетекает из ее тела в палочку, как каждая ее клетка наполняется силой и волшебством… Сейчас ей были доступны лишь крохи, отголоски былого могущества, и пусть Гермиона научилась ценить даже это, каждый раз, когда удавалось колдовать без палочки, на смену короткой вспышке радости неизбежно приходило ощущение потери. Записав на всякий случай координаты каждой из точек, она опустила голову на стол и тяжело вздохнула. Возможно, дело было вовсе не в заклинании, а в недостатке концентрации: мысли то и дело возвращались к недавним событиям. Вычеркнуть все из памяти, как бы она ни старалась, не выходило. Да и тревожное ощущение, что все вышло из-под контроля и непременно еще аукнется, тоже не добавляло оптимизма. Уайтхолл, словно почуявшая кровь акула, кружил вокруг и ждал подходящего момента. Казалось, он знал гораздо больше, чем показывал, и уличил Гермиону не только в привязанности к Солдату, но и в чем-то еще. Все его фразы, взгляды, брошенные исподлобья — он явно что-то подозревал. Или пытался нащупать. Еще и этот внезапный разговор с Эдгаром Ласкомбом. Он позвонил сегодня утром и поинтересовался, на какой стадии ее расчеты и когда состоится долгожданная церемония. Пришлось сказать, что подготовка идет полным ходом и очень скоро она озвучит дату. Конечно, это была ложь, но за те полтора месяца, что она провела в прошлом, Гермиона хорошо поднаторела в умении выдавать желаемое за действительное. Ласкомб принял ее слова за чистую монету, но это не отменяло того факта, что время утекало сквозь пальцы, а четкого плана действий у нее до сих пор не было. Тех беспалочковых заклинаний, которые она худо-бедно освоила, было недостаточно для уничтожения монолита, не говоря уже о том, что она так и не выяснила его местоположение. Однако Гермиона упорно продолжала верить, что найдет решение, даже если обстоятельства намекали на обратное. И Джеймс… То, что происходило между ними… Этому сложно было дать определение, но его украдкой брошенные взгляды и ощущения, которые при этом поднимались у нее внутри, выбивали Гермиону из колеи еще сильнее, чем вся ситуация с Советом и монолитом вместе взятая. Она видела его во снах... Не эротических — это как раз можно было бы списать на влечение, а в щемяще-нежных, рвущих сердце на куски снах, в которых она была по-настоящему счастлива. После пробуждения всегда накатывало жгучее разочарование, которое Гермиона непроизвольно выплескивала на Джеймса взглядом, а иногда и действиями. Неудивительно, что он старался держаться от нее подальше. Но смотрел, черт бы его побрал, так, что ее каждый раз трясло. Гермиона не знала, что сильнее выводило ее из себя: эти его взгляды, обреченность ситуации или тот факт, что он видел в ней совершенно другого человека. Она ведь была полной противоположностью Лауры! От вида кукольного лица в зеркале ее тошнило, как и от оборотного зелья, которое приходилось принимать ежедневно, чтобы ничем себя не выдать. А так хотелось разбить эти чертовы склянки! Признаться во всем, бросить эту правду Джеймсу в лицо и посмотреть на реакцию. Но Гермиона понимала, что никогда так не поступит, и от этого было вдвойне противно. Прошлым вечером они столкнулись у входа в ванную. Он поймал ее за плечи и не позволил врезаться в себя, а потом еще долго не убирал рук и смотрел так, словно чего-то ждал. Ей стоило невероятных усилий отстраниться и отойти. Кожа в местах касания его пальцев — что живых, что бионических — жгла. Как и щеки, и чертова шея, моментально покрывшаяся пятнами. Гермиона буквально варилась в витающем между ними напряжении и понятия не имела, как это остановить. Джеймс вырвал ее из размышлений, зайдя без стука в кабинет. Она поспешно накрыла рукой карту и хотела было возмутиться, когда он вдруг обошел стол и склонился над ее креслом. — За нами наблюдают, — тихо произнес он, опалив горячим дыханием висок. По коже поползли мурашки, и мозг Гермионы на секунду завис от такой близости. Когда же до нее наконец дошел смысл сказанного, спину моментально окатило холодным потом, и она вздрогнула. — Нужно убираться. Собери необходимое, не привлекая внимания, и следуй за мной. У нее не было причин сомневаться в словах Джеймса и спрашивать, почему он сделал такие выводы. Его инстинктам Гермиона доверяла так же безоговорочно, как и своим. Она осторожно свернула карту и принялась собирать в стопку дневники Арнольда, пытаясь прикинуть, где еще могла оставить важные записи. Руки подрагивали, сердце колотилось, но она заставила себя собраться и сконцентрироваться на наиболее важных моментах: добраться до спальни, забрать рюкзак, спрятать в него зелья из ванной и фрагмент монолита, захватить немного одежды… Но куда они пойдут? Может быть, это все-таки ложная тревога? Судя по взгляду Джеймса и его напряженному лицу — нет. Вздохнув, Гермиона медленно поднялась на ноги и попыталась обойти стол. Джеймс обхватил ее предплечье и повел перед собой, загораживая от окна. Она невольно обернулась и бросила взгляд на улицу. До ближайшего здания было не меньше мили, неужели кто-то мог наблюдать за ними с такого расстояния? На крыше соседнего здания что-то блеснуло, заставив сердце Гермионы пропустить удар. — Как давно ты знаешь? — шепотом спросила она, поднимаясь по лестнице. — Я не был уверен до разговора. — С Ласкомбом? Но причем здесь он? — Потом объясню, — отрезал Джеймс, заталкивая ее в спальню. Окно здесь выходило на противоположную сторону, но Гермиона теперь нигде не ощущала себя в безопасности. «‎‎Заглушающие и маглоотталкивающие чары!»‎ — промелькнуло в голове. Гарантий, что получится сотворить их без палочки, не было, но попробовать стоило. — Джеймс, послушай, — поспешно затараторила она. — У меня есть… эм… устройство, способное заглушить любую слежку. Просто оставь меня здесь одну, я попробую его найти. Он посмотрел на нее как на сумасшедшую. — Твои устройства не помогут, если тебя захотят пристрелить. Нужно уходить. Немедленно. Гермиона сглотнула. — С такого расстояния? В квартире? Он лишь многозначительно промолчал. — Я… соберу вещи. Она быстро метнулась в ванную и сгребла с полки запасы оборотного. Затем выхватила стоящий в углу рюкзак и начала быстро складывать в него фрагмент, блокноты, склянки и несколько комплектов одежды. Джеймс следил за каждым ее движением, постоянно загораживая собой от окна. По мере того, как вещи исчезали в рюкзаке, а тот ни капли не увеличивался, его глаза округлялись все больше и больше. Когда Гермиона умудрилась запихнуть в него еще и одежду Джеймса, он не выдержал: — Что за черт? — Потом объясню, — отмахнулась Гермиона его же фразой, решив, что непременно придумает что-то позже. Сейчас ей было не до осторожности и, уж тем более, не до откровений. Оставив ее в коридоре и бросив быстрое «‎‎Жди здесь‎», Джеймс исчез в гостевой спальне. Вернулся он в тактической экипировке с винтовкой на плече и кучей другого оружия, которое Гермиона затруднялась идентифицировать. Ей до последнего хотелось верить, что они зря паникуют. Но логика и стучащий в висках пульс сигнализировали об обратном. — Готова? В ответ Гермиона лишь коротко кивнула. Взяв за руку, Джеймс повел ее вниз и накинул на плечи теплое пальто, о котором она бы и не вспомнила. В голове роились десятки мыслей. Почему сейчас? Кому это выгодно? Может, все-таки попробовать сотворить чары? Но она доверяла Джеймсу и верила, что он не зря всполошился. Вызвав лифт, он отодвинул Гермиону за спину и стал ждать. Ее должно было сразу насторожить, что тот поднимался снизу. Это ведь личный лифт, не так ли? Разве не должен он стоять на том этаже, где они оставили его несколько дней назад? Лифт поднимался издевательски медленно, а может, затаившей дыхание Гермионе просто так показалось. Когда дверцы открылись, и кабина оказалось пустой, она облегченно выдохнула. А затем последовал неожиданный удар и звук, от которого Гермиона на время не только оглохла, но и ослепла. *** Вокруг стоял дым, запах пороха и паленых волос. В унисон бликам аварийного освещения выла сигнализация. Гермиона не сразу поняла, где находится и все ли части ее тела на месте. Она чувствовала лишь давление на живот и дикий звон в ушах. Когда зрение немного прояснилось, она с ужасом поняла, что висит головой вниз в шахте лифта, кабина которого валяется покореженной грудой где-то внизу, а оборванный трос болтается прямо перед ее лицом. — Тише, все хорошо, — успокаивающе произнес Джеймс, когда Гермиона дернулась. — Я тебя держу. Мерлин! Да она же в таком положении, потому что он закинул ее на плечо! Гермиона зажмурилась, вцепившись в его куртку и свой рюкзак, висевший на его втором плече. К горлу подкатила желчь, и она тут же стиснула челюсти, чтобы удержать содержимое желудка в себе. Руки, цепляющиеся за его одежду, скользили. Распахнув глаза, Гермиона попыталась оглядеться, но в красном аварийном свете да еще и на темной амуниции ничего невозможно было разглядеть. Джеймс ловко спускался по лестнице, цепляясь одной рукой за ступени, а второй крепко обхватив ее ноги, однако его тяжелое дыхание и металлический запах крови, который Гермиона теперь отчетливо ощущала, не оставляли сомнений: он ранен. Ранен, потому что прикрыл ее собой. — Спасибо, — прошептала Гермиона. — За то, что спас… Ответа не последовало. Но по тому, как Джеймс на мгновение замер, она поняла, что он ее услышал. — Можешь уже отпустить. Необязательно тащить меня на себе. — Так быстрее. Гермиона едва слышно фыркнула. Особенностью этой шахты было то, что она соединяла исключительно верхний и нижний этажи. Персональный лифт, который вел напрямую в пентхаус. Запустить его мог только консьерж, введя специальный код, или же тот, кто знал комбинацию. О том, каким образом взрывное устройство попало в кабинку и, главное, что они обнаружат внизу, спустившись, можно было лишь догадываться. Впрочем, Джеймс снова удивил Гермиону. За несколько пролетов до первого этажа, он остановился и толкнул ногой малозаметную вентиляционную решетку. Пришлось передвигаться ползком и спуститься по лестнице на несколько уровней вниз, прежде чем они оказались прямиком над гаражом. Гермиона не представляла, как Джеймс ориентировался и откуда знал, в каком направлении двигаться, но всецело ему доверяла и не задавала лишних вопросов. Он потянул ее в противоположную от автомобилей Лауры сторону. — Возьмем внедорожник. Она собиралась спросить, как он собирается его завести, но осеклась: Джеймс уже выбил окно и открыл дверь, а позже, скользнув на водительское сиденье и соединив несколько проводков, в считанные минуты завел мотор. — Полезай назад и пригнись, — скомандовал он. Гермиона молча выполнила указания, юркнув на заднее сиденье и уложив рюкзак в ногах. То, что Джеймс вообще о нем вспомнил и вытащил не только ее, но и ненужный на первый взгляд балласт, говорило о том, что он прекрасно понимал его ценность. И что рано или поздно ей придется все объяснить. Погони, которой они оба так опасались, не последовало. Джеймс вел машину на предельно допустимой скорости, вскоре выехав на трассу и затерявшись в потоке движения. — Куда мы едем? — спросила Гермиона, немного расслабившись. — В Пойнт-Дам? Она поймала его взгляд со слегка изогнутой бровью в зеркале заднего вида. С момента их побега это была первая живая эмоция, промелькнувшая на его лице. Словно он вышел из режима Зимнего солдата и наконец стал собой. — Еще варианты? Гермиона вгляделась в дорожные указатели и ахнула. — Маяк? Но как ты догадался?.. Она сама еще не успела даже подумать о вариантах. «Маяк» действительно казался наилучшим решением. И явно наиболее безопасным. Тот факт, что Джеймс вспомнил о базе раньше нее, образ его мыслей и то, как быстро и хладнокровно он действовал в критических ситуациях, восхищали Гермиону и вместе с тем пугали. «Помимо непревзойденных боевых навыков, Зимний солдат способен в одиночку сокрушить правительство и учинить государственный переворот», — вспомнилась цитата из досье. До этих самых пор сложно было разглядеть во внезапно свалившемся на ее голову мужчине, человеке, которого приходилось буквально заставлять поесть или принять душ, подобные… таланты. Оружие, грубая сила — да. Но стратегия и острый аналитический ум? Только сейчас Гермиона осознала, что на самом деле он значил для «Гидры» и почему они называли его своим главным активом. Боги, они ведь ни за что его не отпустят! Поняв, что пропустила мимо ушей его короткий ответ, Гермиона мотнула головой и отогнала поступившую к горлу панику. Сейчас не время думать об этом. — Ты ранен? — мягко спросила она, подавшись вперед. — Нет. Поймав ее взгляд в зеркале, он вздохнул и добавил: — Всего лишь царапина. Гермиона нахмурилась, вспомнив об их незабываемом спуске, и подняла руки на уровень глаз. Блеклого света дорожных фонарей вполне хватило, чтобы различить кровавые разводы на ладонях. Царапина, как же! Проглотив ненужное сейчас возмущение, она покопалась в рюкзаке и протянула Джеймсу восстанавливающую настойку. — Что это? — Просто выпей, ладно? На вкус не очень, но поможет продержаться до базы, а там я обработаю твои раны. Он лишь тихо усмехнулся, но пузырек все-таки взял. — Расскажешь, откуда это? — Когда-нибудь обязательно. — А все остальное? — снова пристальный взгляд в зеркало. Гермиона посмотрела ему в глаза и тяжело вздохнула, ничего не ответив. Больше всего на свете хотелось во всем признаться и разделить груз, лежащий на ее плечах, хоть с кем-то. Но она боялась, что правда все между ними разрушит. Чем бы это «все» ни было. Ведь Джеймс привязался к Лауре Браун, а не к Гермионе Грейнджер. Это Лауру он защищает. И на Лауру смотрит так, будто она самый важный человек в его жизни. Мерлин, неужели она действительно ревнует его к мертвой девушке, внешность которой использует для прикрытия? Причем именно сейчас, когда в жизни есть куда более глобальные проблемы! Гермиона прикусила щеку изнутри и отвернулась к окну, стараясь отвлечься от горьких мыслей. В конце концов, сегодня ее пытались убить. Снова. И ей еще только предстояло разобраться в случившемся. Чем дольше она думала обо всем, тем отчетливее понимала: кто-то очень не хотел, чтобы она воплотила в жизнь данное Совету обещание. Настолько, что оказался готов устранить не только ее, но и Зимнего солдата. Был ли звонок Ласкомба спланирован? Или просто послужил спусковым крючком для таинственного организатора слежки, который так же рьяно пытался помешать пришествию Альвеуса на Землю, как и Гермиона? Если бы на кону не стояла ее жизнь и миссия, она бы непременно оценила иронию ситуации. Пока же оставался открытым вопрос: кто стоит за этим покушением и что теперь делать? *** — Сними верх, пожалуйста. Джеймс вскинул голову и бросил на Гермиону нечитаемый взгляд. — Нужно обработать твои раны, — пояснила она со вздохом. — Я сам. Неужели до сих пор дуется? Ей пришлось снова распечатывать дверь в бункер Алохоморой. Не просто беспалочковой, но еще и невербальной. На этот раз глаза Джеймса не были завязаны, да и понимал он куда больше, чем ранее. Немудрено, что действия Гермионы, полчаса кряхтящей над люком, и последующее открытие этого самого люка, вызвали у него кучу вопросов. На которые она, конечно, отказалась отвечать. — Покажи свои царапины, и я оставлю тебя в покое. Он закатил глаза и, рывком ослабив петли на амуниции, сбросил жилет. Но когда дошло до бадлона, разработанного из специального синтетического волокна и скроенного так, что горло и живая рука были плотно закрыты, а бионика — наоборот, внезапно застопорился. Ткань прилипла к ранам, поняла Гермиона. Он не мог раздеться и удержать при этом нейтральное выражение лица. Ну что за ребячество! Покачав головой, она обошла его со спины и принялась аккуратно отделять ткань от кожи. На шее и в районе плеч было множество рваных осколочных ранений. Из некоторых до сих пор торчали остатки металлической крошки и сочилась черная кровь. — Мерлин!.. Немедленно ложись на живот! Джеймс оглянулся через плечо, намереваясь возразить, но получил лишь горящий праведным гневом взгляд Гермионы и легкий толчок в поясницу. Вздохнув, он вытянулся на кушетке и стал ждать ее дальнейших действий. Гермиона смочила салфетки дезинфицирующим раствором, приготовила пинцет и заживляющую мазь. Пришлось забраться на него сверху, чтобы получить доступ к ранам. Жаль, здесь не было операционного стола — это значительно упростило бы дело. Она извлекла застрявшие осколки, из-за которых раны не закрывались, еще раз промыла все порезы и, сдув выбившуюся из хвоста прядь, принялась наносить волшебную смесь. Регенерация Джеймса справилась бы и так, но Гермионе хотелось максимально ускорить его выздоровление. Аккуратно втирая мазь, она очень скоро почувствовала, как мышцы Джеймса расслабились. Он издал тихий глубокий звук, нечто среднее между урчанием и стоном, и прикрыл глаза. Гермионе следовало слезть с его бедер и позволить ему поспать, но она как завороженная продолжала нежно массировать его плечи и шею. Все напряжение последних дней, даже то, чтобы было между ними, в этот момент куда-то испарилось. Опомнилась она лишь тогда, когда поняла, что склонилась ниже. Дав себе мысленную оплеуху, Гермиона как можно тише, стараясь не разбудить, слезла с него. Но Джеймс не спал. Он перехватил ее руку, заставляя застыть на месте и медленно, словно в замедленной съемке, обернуться. Нужно было бежать, когда она увидела его взгляд. И особенно — когда он начал подниматься с кушетки. Но Гермиона будто оцепенела. Мир сузился до стучащего в ушах сердца и голой груди Джеймса, стоящего напротив. Он тяжело дышал, позволяя ей отступить. Гермиона медленно подняла голову, встречаясь с ним взглядом. Ее ресницы задрожали, когда он потянулся к ее лицу и обхватил горячей ладонью шею. Глаза непроизвольно опустились на его губы. Он прикусил нижнюю. Она сделала тоже самое. Его рука двинулась выше, очертив линию ее челюсти. Большой палец коснулся рта, и Гермиона не сдержала шумного вздоха. А потом он ее поцеловал. Она утонула в этом ощущении. Никто и никогда не целовал ее так отчаянно и вместе с тем так нежно, как это делал Джеймс Бьюкенен Барнс. Голова кружилась, легкие горели от нехватки кислорода, тело превратилось в сплошной оголенный нерв, который искрил от каждого движения его губ, а позже и языка. Гермиона плавилась в его руках, потеряв счет времени и ощущение реальности, пока Джеймс не остановился, позволяя им обоим глотнуть воздух, и не прижался лбом к ее лбу, сокрушенно прошептав: — Лаура… Чужое имя подействовало как ушат холодной воды. Гермиона заморгала и, пряча пылающее лицо от его взгляда, попятилась к двери, а вскоре и вовсе выскочила из комнаты. Перед глазами все плыло, но она не сразу осознала, что плачет. Куда отчетливее ощущалась обида и мерзопакостное, разъедающее чувство разочарования. Дура! Какая же она дура! Ведь знала, что нельзя переходить черту! Что еще она хотела услышать в такой момент? Сама ведь скормила ему эту ложь! Злость на Джеймса сменилась злостью на себя, на ситуацию, на собственную слабость. Обжигающие слезы застилали глаза, пока Гермиона бесцельно брела по коридорам «Маяка». Он не стал ее догонять. И на это она тоже злилась, хотя умом понимала, что так будет лучше. Ей ведь еще предстояло как-то с ним объясниться, придумать очередное вранье, в которое он поверит. Хотя, видит Мерлин, с каждым днем скрывать правду становилось все мучительнее. Джеймс, казалось, много о чем догадывался, но самого главного так и не понял: Лаура — это фальшивка, грандиозный обман, на который он, как и все, купился. Гермиона так старательно оберегала свой секрет, что наказала саму себя. Довела все до поцелуя и сама причинила себе боль. Чего, собственно, она ждала? Что он вдруг волшебным образом догадается и заметит подвох? А она бы заметила на его месте? Несмотря на клокочущие внутри эмоции, Гермиона не могла не признать, что на его месте чувствовала бы себя такой же обманутой, какой чувствует сейчас. Но именно она здесь обманщица, а он — всего лишь заложник ситуации. Если кто и виноват в случившемся, то это она. Так почему, черт возьми, так больно? Запершись в одной из дальних комнат, Гермиона свернулась на койке в позу эмбриона и, позволив себе еще немного повариться в жалости к себе, провалилась в спасительный сон.