Обратный отсчет

Гермиона резко открыла глаза. Сердце бешено колотилось, и поначалу она никак не могла понять, что же ее все-таки разбудило. Пока снова не услышала стон. Осторожно приподнявшись на локтях, она нашла глазами скрюченного у стены Солдата. Его лицо исказила гримаса боли, а костяшки живой руки, вцепившейся в одеяло, побелели от напряжения. Секунда ушла на размышления. Вспомнив свои кошмары, которые порой накатывали лавиной травмирующих воспоминаний, Гермиона решила, что никто не захочет по доброй воле вариться в чем-то подобном, а значит, лучше бы ей вмешаться. Осторожно спустившись на пол, она медленно приблизилась к Солдату и присела на корточки. И ведь знала же, что опасно. Но только когда он резко распахнул глаза и стремительно бросился на нее, поняла насколько оплошала. В его мутном взгляде не было ни капли узнавания, а тело, навалившееся на нее сверху, казалось чудовищно тяжелым. Холодные металлические пальцы сомкнулись вокруг многострадального горла, и Гермионе на миг стало по-настоящему страшно. — Солдат! Остановись! Она задергалась, пытаясь сбросить его с себя. Однако он зарычал, перемещая бионическую руку вниз и сжал ее бедро, фиксируя ее на месте. Только в этот момент Гермиона осознала, насколько компрометирующей была их поза: она, распластанная под ним в одном белье, и практически голый Солдат, прижимающийся к ней всем телом. Страх моментально сменился другим чувством, ударившим по всем нервным окончаниям разом. Гермиона прикусила губу и отвернула голову в сторону, пытаясь совладать с эмоциями. Солдат тоже застыл. Его разгоряченная, вспотевшая после сна кожа резко контрастировала с ее холодной. Сердце билось где-то в горле, особенно когда Гермиона поняла, что он… принюхивается к ее волосам. Упершись предплечьями в пол, он слегка перенес свой вес, позволяя ей вздохнуть, но лицом и пахом вжался в нее сильнее. И, боги, он был тверд, и так восхитительно ощущался между ног, что Гермиона зажмурилась, невольно сжав бедра. И в этот момент он слегка толкнулся вперед. Ее прошибло током и таким острым желанием, что пальцы на ногах подогнулись. Его руки теперь шарили по ее телу, и если бы не преграда в виде белья, он давно оказался бы в ней. — Солдат… — прошептала Гермиона, пытаясь то ли оттолкнуть его, то ли притянуть ближе. В отличие от нее, он плохо осознавал происходящее: это отчетливо читалось в его хаотичных движениях и тяжелом сбитом дыхании. Пользоваться его состоянием Гермиона не собиралась, как и позволять использовать себя, но, видит Мерлин, соблазн был чертовски велик. Остановиться удалось не сразу. Опустив руки вдоль тела и заставив себя лежать смирно, она на грани слышимости выдохнула его имя. Назвала не Солдатом — Джеймсом. И это сработало: будто прислушиваясь к этому имени или ощущениям, которые оно вызывало, Солдат замер. Воспользовавшись моментом, Гермиона столкнула его с себя и отползла в сторону. Голова кружилась, а тело казалось сплошным оголенным проводом. Солдат быстро заморгал, словно только сейчас пришел в себя. Бросив на нее ошарашенный взгляд, он отшатнулся к стене. Гермиону разрывало между желанием утешить его, закончить начатое или сбежать. Слишком противоречивые и несвойственные ей эмоции, которые она и сама не до конца понимала. Закусив щеку изнутри, она попятилась назад к кровати и забралась под одеяло. От пережитого шока, а может, от рваного дыхания Солдата за спиной, ее начала бить мелкая дрожь. Гермиона уткнулась лицом в подушку и мысленно взвыла. Когда все успело стало таким запутанным? Почему она вообще так близко подпустила его к себе? Даже в начале, не зная, что это лучший друг Стива, она заботилась о нем. А сейчас и вовсе перешла грань… Услышав, как дыхание Солдата выровнялось и он, стремительно поднявшись, вышел из спальни, Гермиона шумно выдохнула. После вчерашнего бала и такой тяжелой насыщенной ночи подобное пробуждение стало последней каплей. За окном едва рассвело; она проспала всего несколько часов, но снова отключиться уже не сможет: слишком сильны были все пережитые впечатления. Перевернувшись на спину, Гермиона угрюмо уставилась в потолок и постаралась переключиться на более безопасные мысли. Тщательно, деталь за деталью прокручивая в голове вчерашние события, она очень скоро пришла к выводу, что без Феликса Фелициса все было бы иначе. Уайтхолл ни за что не получил бы ее согласия (хотя в сотрудничестве с ним имелись свои плюсы), да и так раскованно вести себя с Советом она бы тоже не рискнула. Уверенность, которую придавало ей зелье, и собственная сексуальность, ставшая следствием витающего в воздухе вещества, не только помогли Гермионе пережить прошлый вечер, но и странным образом подсказали ей, как лучше себя вести в будущем. С волками жить — по-волчьи выть, как говорится. Конечно, опускаться до их методов не стоит, но умеренная дерзость и самоуверенность лишними не будут. Гермионе предстояло хорошенько обдумать свои дальнейшие шаги, но уже сейчас она понимала: нужно сосредоточиться на Тессеракте или найти другой способ уничтожения монолита. Возможно, снова попытаться практиковать беспалочковую магию, хотя о том, чтобы сотворить таким образом Адское пламя, не могло быть и речи. Даже если удастся его вызвать, без палочки огонь не только моментально поглотит ее саму, но и сожрет все вокруг в радиусе десятков миль. Впрочем, заклинание такого уровня все равно не сотворить без проводника… Очень скоро Совет попросит обозначить дату церемонии, и к этому моменту нужно не только решить вопрос с магией, но и разыскать монолит. Тот факт, что он находился в одном из хранилищ Арнольда Брауна, одновременно облегчал и усложнял дело. Видимо, придется посетить каждый его тайник, чтобы отыскать камень. Или же придумать другой способ... Озаренная внезапной идеей, Гермиона рывком села в постели. Будь у нее фрагмент монолита, она могла бы попытаться сотворить поисковое заклинание. Без палочки это сделать непросто, но при должном упорстве может и получиться. Еще бы найти его… Хлопнув себя по лбу, Гермиона покачала головой. Ответ был прямо перед ее носом, хоть вектор мыслей совсем и не радовал: единственный фрагмент, о местоположении которого она знала, находился у Гидеона Малика. Его приглашение не было случайностью, как и воспоминание о мимолетно увиденных в его голове образах. Во всем случившемся четко прослеживалось влияние зелья удачи. И пусть от перспективы очередной встречи с Маликом ее воротило, игнорировать эту возможность было глупо. Поморщившись, Гермиона решила обдумать детали позже. Иначе ее и вправду стошнит. Она поднялась с постели и побрела в ванную. Быстрый душ помог взбодриться и смыть с себя остатки прошлой ночи. Вот только воспоминания о жадных прикосновениях Солдата никуда не исчезли, как бы она ни пыталась выкинуть из головы утренний инцидент. Видимо, отмена подавляющих веществ сделала свое дело: у Солдата восстанавливалось нормальное либидо, и Гермиона понятия не имела, что с этим делать. В конце концов, не объяснять же ему, как справляться с… кхм… мужской проблемой. Он был взрослым мальчиком, мог бы и догадаться. От картинок того, как она могла бы помочь ему с этим, Гермиону бросило в жар. Снова. Она прислонилась лбом к зеркалу и сделала глубокий вдох. У Солдата были свои проблемы, у нее — свои. И то, что ее интерес к нему внезапно перешел в другую плоскость, ничего не меняло. А вот называть его Джеймсом не стоило… В тот момент это казалось единственным способом вернуть его в реальность, однако сейчас, думая об этом, Гермиона опасалась последствий. Конечно, ей хотелось, чтобы он все вспомнил и избавился от влияния «Гидры», но если Солдат решит при этом отомстить, вряд ли удастся его остановить, даже если это скомпрометирует ее саму и поставит под угрозу миссию. С другой стороны, он так или иначе все вспомнит. Не лучше ли этому случиться раньше, чем позже? Пока она рядом и может хоть как-то помочь… Сплошные вопросы! Вздохнув, Гермиона накинула халат и полезла в рюкзак за порцией оборотного и заживляющей мазью. Когда баночка выскользнула из пальцев и разбилась о мраморную раковину, она поначалу не придала этому значения. Лишь выругалась и, собрав пальцами остатки мази, втерла ее в шею. Однако после того, как разлилось еще и оборотное, Гермиона наконец сообразила: это «откат». Оставалось надеяться, что все ограничится лишь мелкими неприятностями и закончится как можно скорее. Именно поэтому она так редко использовала Феликс Фелицис: за любой удачей, которую приносило зелье, следовала двойная порция неудач. Недаром после его приема волшебники предпочитали несколько суток не выходить из дома. Что ж, она тоже никуда не собиралась. Набравшись храбрости, Гермиона спустилась вниз, при этом стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы не свернуть ненароком шею на лестнице. Солдат сидел у окна в своем неизменном кресле. Слава Мерлину, он додумался одеться (вчера вместе с костюмом ему привезли целую стопку других вещей). Гермиона не знала, как заговорить о случившемся. Да и стоит ли? Может, проще все игнорировать? Притвориться, что не было ни договоренности с Уайтхоллом, ни встречи с Советом в клубе извращенцев и, уж тем более, такого пробуждения. Сегодня ведь Сочельник… Хотя бы в канун Рождества можно ни о чем не думать? — Кто такой Джеймс? Вопрос словно ударил ее под дых. Гермиона закусила губу, лихорадочно пытаясь решить, что же теперь делать: списать все на оговорку и закрыть тему или сказать правду и, возможно, тем самым ускорить его выздоровление? — Это твое настоящее имя, — все-таки решилась она. — Ты совсем ничего не помнишь? Он не ответил. Гермиона обхватила себя руками и подошла ближе. Из большого панорамного окна пентхауса открывался впечатляющий вид на Нью-Йорк: массивные небоскребы утопали в кучевых облаках и бликовали на солнце, создавая наряду с мощными изогнутыми мостами завораживающую линию горизонта. Неудивительно, что Солдату так нравилось здесь сидеть. — Почему? — его хриплый голос вырвал ее из раздумий. — Почему не помнишь или почему я тебе сказала? — Все это. В его глазах плескалась гремучая смесь эмоций. В тот момент Гермиона как никогда ясно поняла: хоть он ничего и не помнит о своей прошлой жизни, себя настоящего осознает вполне отчетливо. Сегодняшнее утро в счет не шло: там вмешались гормоны, вчерашний поход в клуб и резкое пробуждение. — Так было проще тебя контролировать, — осторожно сказала она. И, чтобы избежать двусмысленности, быстро добавила: — Я имею в виду, что из человека, лишенного воспоминаний, проще сделать послушный инструмент. — Инструмент… От горечи в его голосе, к горлу Гермионы подкатил ком. — Не для меня, — поспешно заверила она. — Я хочу тебе помочь. — Почему? Любит же он этот вопрос! — Ты заботишься обо мне, а я хочу позаботиться о тебе, — объяснила она максимально обтекаемо. — К тому же, я уже говорила: мне нужна твоя помощь и защита, и я хочу, чтобы ты делал это по доброй воле, а не потому, что тебя заставляют. — Так эффективнее? — Да, — вздохнула она, не представляя, как донести до него свои мотивы так, чтобы он понял. — Ты знала его? — Кого? С… — Гермиона вовремя осеклась, поняв, что речь идет вовсе не о Стиве. От мысли, что Солдат не ассоциирует себя с собственным именем, на нее накатила волна грусти. — Джеймса, — приглушенно уточнил тот, подтвердив ее догадку. — Нет, я не встречала тебя раньше. — Я — не он. — Кто же тогда? — Не знаю! — ощетинился вдруг он. Но уже тише добавил: — Инструмент. Оружие. Это заявление разозлило Гермиону. Присев на корточки перед креслом и ухватившись за колени Солдата для устойчивости, она посмотрела на него со всей возможной строгостью. — Ты не вещь, чтобы так себя называть! И ты никогда не был и не будешь для меня инструментом. — А кем буду? Уже порядком измученная разговором, Гермиона устало предложила: — Как насчет друга, Джеймс? Он дернулся от ее слов, будто от удара. Гермиона прищурилась, пытаясь сообразить, что именно вызвало такую реакцию: упоминание имени или «друга»? — Я не Джеймс. И не друг. Она раздосадовано плюхнулась на пол перед креслом, сев по-турецки и скрестив руки на груди. Собралась было возразить, когда он вдруг добавил: — Зимний солдат не может иметь друзей. — Значит, ты просто Зимний солдат, да? И хочешь им навсегда остаться? — Это все, что я знаю. — Неправда! Когда ты вспомнишь… — Почему ты это делаешь? — он сорвался с места и в долю секунды оказался возле Гермионы, больно схватив ее за плечи. — Хочу тебе помочь, — в очередной раз повторила она, поморщившись от его хватки. Он тут же ее отпустил, но отстраняться не стал. Вместо этого перенес вес на колени, усаживаясь напротив, и провел живыми пальцами по синякам на ее шее. — Я сделал тебе больно. Утром. Я не могу быть другом. От его действий и слов, таких неоднозначных, у Гермионы перехватило дыхание. — Ты не контролировал себя из-за кошмара. — Поэтому понадобилось имя? Чтобы вернуть мне контроль? — Нет, — вздохнула она. — Чтобы остановить. — Почему? В его глазах читалось искреннее непонимание. Надежды Гермионы на то, что не придется обсуждать случившееся или что он сможет сам сделать выводы, разбились вдребезги от такого простого и одновременно сложного вопроса. — Э-э… Потому что ты был не в себе. Тебя нужно было остановить. — Значит, если я буду лучше себя контролировать?.. — Нет! — Гермиона предостерегающе вскинула руку, не позволяя закончить фразу. — Друзья вообще не должны так делать! — Я не друг, — повторил он, и Гермиона, не удержавшись, закатила глаза. — Послушай… Джеймс, — он снова напрягся, но на этот раз промолчал, — благодаря тому, что тебя больше не обнуляют и не пичкают наркотиками, твое тело и мозг возвращаются в нормальное состояние. Как и все физиологические процессы. Сон, еда, душ… возбуждение… Тебе придется самостоятельно о себе заботиться. Понимаешь, о чем я? Он не ответил, лишь сильнее нахмурился. Впрочем, Гермиона не рискнула развивать эту тему дальше. — Никто, кроме меня, не должен знать о том, что с тобой происходит. Иначе тебя снова отправят на процедуры. — С ними проще, — отрешенно констатировал он. — Но ты ведь не хочешь обратно в лабораторию? — Нет. — Так я и думала. Ее желудок громко заурчал, и Гермиона, ухватившись за это как за спасательный круг, поспешила завершить разговор. — Давай-ка приготовим завтрак? — она вскочила на ноги и зашагала в сторону кухни. А потом внезапно остановилась, вспомнив о празднике. Какой бы паршивой ни была ее жизнь, Сочельник Гермиона всегда старалась проводить с семьей и друзьями. И раз уж так вышло, что Солдат оказался рядом, хотелось сделать этот вечер особенным и для него. Пусть они не были семьей и не могли называться друзьями (в этом он не ошибся: на друзей так не реагируют), никого ближе него у Гермионы сейчас не было. — Как ты относишься к Рождеству… Джеймс? Ему потребовалась целая минута, чтобы ответить. А может, примириться с тем, что она снова обратилась к нему по имени. — Никак. Не помню ни одного. — Ну, это легко исправить. Ты ведь не против составить мне компанию? — Придется снова надеть костюм? — А тебе бы этого хотелось? — Нет. Гермиона хмыкнула. — Тогда никакого костюма. Подойдет любая удобная одежда, — поспешно добавила она, чтобы исключить недопонимание. — Хорошо. Улыбнувшись краешком рта, Гермиона открыла холодильник. Разговор оказался непростым, но теперь, когда они с Солдатом прояснили некоторые, кхм, моменты, на душе стало так легко, что даже упавшая под ноги банка с горчицей не могла этого испортить. *** — Нет, выше. И немного правее. После того, как Гермиона разбила с десяток шаров и опрокинула елку, Солдат отодвинул ее в сторону и занялся украшением самостоятельно. С угрюмым сосредоточенным лицом и бликующей в свете ламп бионикой, он смотрелся максимально странно на фоне массивной ели в окружении гирлянд и елочных игрушек. Однако Гермиона не могла не улыбаться, наблюдая за ним. Днем она успела переговорить с Эриком и в общих чертах рассказать ему о бале Штрукера, предусмотрительно умолчав о последующей поездке в клуб и встрече с Советом. Пообещав в скором времени заглянуть в Пойнт-Дам (все равно нужно было забрать блокноты Арнольда), Гермиона сердечно поздравила Эрика с Рождеством и пожелала ему хорошего вечера. А после, заказав на дом елку и праздничный ужин, ненадолго ушла к себе. Солдат внимательно наблюдал за ней и хмурился после каждого происшествия (а мелкие неприятности, будь то опрокинутый стакан или подвернутая нога, сыпались на Гермиону как из рога изобилия), поэтому она поспешила скрыться от его глаз хотя бы на время. Нужно было привести себя в порядок (встречать Рождество в халате она уж точно не станет!), а также кое над чем подумать. Сейчас же, устроившись на диване с бокалом вина в руке, Гермиона от души наслаждалась происходящим и даже несколько раз скользила взглядом по телу Солдата, пока он не видел. Выбрав на вечер комфортный светлый свитер и хлопковые брюки, она накинула на плечи плед и подогнула под себя ноги. Было забавно поменяться ролями: теперь она изучала Солдата, внимательно следя за каждым его движением. Ведь то, что она обозначила рамки, не означало, что нельзя было смотреть. А смотреть на него было определенно приятно. После душа, который он принял на этот раз без напоминаний, Солдат выглядел куда более расслабленным, чем утром. Влажные волосы падали на лицо волнистыми прядями, а от вида туго обтянутой спортивными штанами задницы, мысли Гермионы то и дело приобретали опасный характер. Но она знала, что не позволит себе зайти дальше, а потому перестала напрягаться и просто наслаждалась моментом. — Этот куда? — он повертел перед ее носом большим красным шаром. — М-м, сбоку повесь. — Здесь? — Чуть левее. Солдат тяжело вздохнул и перевесил шар. Периодически на его лице вспыхивало раздражение, но он тут же брал себя в руки, продолжая выполнять указания. — Теперь мишура. — Какая еще мишура? — Вон та, в коробке. Помочь? — Нет! Гермиона ухмыльнулась, откровенно забавляясь ситуацией. Понять, что делать с несчастной гирляндой, Солдат так и не смог, поэтому она, отставив бокал в сторону, сама забралась на стул, чтобы украсить верхушку елки. Конечно, стул пошатнулся, и она полетела вниз, но сильные руки тут же поймали ее и вернули в вертикальное положение. — Я сам, — вздохнул Солдат. — Вернись на диван. В итоге он разорвал запутавшуюся гирлянду на несколько частей и просто набросил их на елку, а потом показательно закрыл коробку с украшениями и задвинул ее за кресло. Гермиона согласно кивнула, решив больше его не мучать. Все-таки терпение Солдата было не безграничным. По радио крутили рождественскую программу, и хоть в квартире Лауры имелся телевизор, наверняка самый современный из предложенных на рынке, включать его совсем не хотелось. Тихая музыка казалась куда более предпочтительным вариантом, а наряду с мягким приглушенным светом и потрескивающим в камине огнем — и вовсе единственно верным. К семи двое официантов привезли ужин и сервировали стол под пристальным взглядом Солдата. Они нервничали и постоянно переглядывались, но их сложно было винить: на их месте любой бы напрягся. Дав ребятам хорошие чаевые, Гермиона пожелала им счастливого Рождества и даже проводила до лифта. Настроение было поразительно хорошим. — Хочешь вина? — спросила она у Солдата. Называть его Джеймсом было все еще непривычно, особенно в собственных мыслях. — На меня не действует. — Правда? — Хотелось спросить, откуда он знает, но она вовремя прикусила язык. — Тогда ты тем более должен составить мне компанию. Пить в одиночестве не очень весело. И только сказав это, она поняла, что веселье для него — очередной пустой звук, эмоция, которую он даже не помнит. Она ни разу не видела Солдата улыбающимся или смеющимся. Это словно противоречило его характеру. Точнее, тому образу мыслей, который ему пыталась навязать «Гидра». Именно поэтому Гермионе так остро захотелось это исправить. Пока они ели, она болтала о всякой чепухе, рассказывала забавные истории из детства и даже пыталась пошутить. Однако ничего из этого на Солдата не действовало. Иногда уголки его рта дергались, а во взгляде загоралось любопытство, но ни разу он не отреагировал так, как бы ей действительно хотелось. Устав от неудачных попыток его расшевелить, Гермиона отложила вилку и, снова наполнив бокал вином, подошла к камину. Наблюдая за причудливым танцем пламени и тлеющими дровами, она на некоторое время окунулась в воспоминания. В Сочельник ностальгия по друзьям накатывала с удвоенной силой. Может, вовсе не Солдата она пыталась расшевелить, а саму себя? — Хочешь расскажу тебе историю? О мальчике-волшебнике, который выжил после смертельного проклятия, вырос и смог победить темного колдуна, годами терроризировавшего волшебный мир. — Колдуна? Как Саурон? — внезапно спросил Солдат. — Ты читал «Властелина колец»? — удивилась Гермиона. — Не знаю… Он выглядел сбитым с толку и еще более удивленным, чем она. Словно сам не понял, почему сказал то, что сказал. Но Гермионе это показалось хорошим знаком: обрывки памяти хоть и медленно, но просачивались из подсознания. И рано или поздно он вспомнит что-то более существенное, чем имя книжного персонажа. — Это трилогия Толкиена, — объяснила она. — О Братстве кольца, которое сражалось против Саурона. — Им удалось победить? — Добро всегда побеждает зло. — В сказках, — тихо возразил он. — В жизни побеждает тот, кто сильнее. Гермиона печально вздохнула. С этим сложно было спорить, хотя в глубине души в ней все еще жила маленькая гриффиндорка, которая до последнего верила в справедливость. — Ты обещала историю, — напомнил Солдат. Он встал из-за стола и тоже подошел к камину. — Что ж, — она потянула его на пол, устраиваясь на пушистом ковре, — тогда слушай. Прошло, наверное, несколько часов, а Гермиона все говорила и говорила… Было так странно рассказывать о своей жизни как о прочитанной в детстве книжке, но это оказалось именно тем, в чем она нуждалась. Навсегда застряв в чужой реальности, в мире, где магия действительно была лишь сказкой, а ей самой приходилось притворяться другим человеком, Гермиона только так могла отдать дань уважения друзьям. Солдат слушал, не перебивая. Эмоции на его лице сменяли одна другую, а к концу рассказа он и вовсе недовольно покачал головой. — Дети не должны участвовать в войнах. Дамблдор — трус, свалил все на мальчишку. Гермиону умилила его реакция, хоть она и не была согласна с подобной характеристикой директора. — Но Гарри оказался крестражем. Это был единственный вариант. — Без друзей он не продержался бы и года. — На то они и друзья, верно? Чтобы подставить плечо в трудный момент. — Что стало с ними потом? Гермиона вздохнула, немного помолчав. — Они повзрослели, закончили учебу, создали семьи. А потом их дети выросли и отправились в Хогвартс… — добавила она со слезами на глазах. — Почему ты плачешь? Это ведь хороший финал. — Да… Так и есть. Жаль, в жизни все было иначе. Гермиона залпом допила остатки вина и рывком поднялась на ноги. — Потанцуй со мной, — попросила она, чувствуя себя разбитой и несчастной. И совершенно не думая о том, как ее просьба будет воспринята Солдатом. Он моргнул и поднялся следом. Гермиона сделала радио громче и задвигалась в такт музыке, пытаясь прогнать грусть прочь. Затем она взяла Солдата за руки и принялась раскачивать его из стороны в сторону, но он даже не думал шевелиться. Лишь наблюдал за ней озадаченным взглядом, пока наконец не заявил: — Я не умею танцевать. — Я тоже, — отмахнулась Гермиона. — Просто двигайся под музыку. Она принялась демонстрировать, как именно можно двигаться, заодно подпевая ABBA. — …an' when you get the cha-ance, — брови Гермионы многозначительно взлетели вверх, — you a-a' the Dancing Queen, — она указала пальцами на Солдата, — young an' sweet, o-only seventeen… Понимая, что ее дурачество выглядит глупо, и, возможно, она самую малость пьяна, Гермиона уже собиралась остановиться, когда на очередном ее «Dancing Queen» произошло вдруг немыслимое: Солдат улыбнулся. Его улыбка была несмелой, словно он забыл, как это делается, но такой искренней и красивой. У Гермионы что-то екнуло в груди. Широко улыбнувшись в ответ, она еще некоторое время раскачивалась в такт песне, после чего приглушила радио и устало упала на диван. Спустя пару секунд заиграла медленная композиция, и Гермиона поняла, что не просто так ее потянуло присесть. Иначе пришлось бы танцевать с Солдатом в обнимку, а это было бы уже слишком. Она и так позволила себе лишнего. Почувствовав через некоторое время, что начинает засыпать, Гермиона поднялась на ноги и подошла к Солдату. — У меня кое-что есть для тебя. Он осторожно взял простой белый конверт из ее рук, но прежде чем успел открыть, она обхватила его запястье и заглянула в глаза. — В этом конверте твое полное имя. И фотография. Таким ты был много лет назад, до «Гидры». Можешь не открывать, если не хочешь знать, но если откроешь… — Я понял, — коротко кивнул он, сжав челюсти. — Спокойной ночи… Джеймс. Счастливого Рождества. Не дожидаясь ответа, Гермиона развернулась и быстро направилась к лестнице. Сердце колотилось от волнения: она до последнего сомневалась в своем решении, но сейчас, вручив ему конверт, почувствовала, что поступила правильно. Дико хотелось спать. Она собиралась завалиться в постель и не открывать глаза до полудня. И ни о чем, ни о чем не думать… Солдата с собой можно было не звать. Что-то Гермионе подсказывало, что этой ночью он не уснет. Уловив внизу шуршание бумаги, она сделала глубокий вдох и закрыла за собой дверь. *** Прошло несколько дней, прежде чем Джеймс решился задать вопрос. Проснувшись утром и застав его у окна, Гермиона сразу предложила поговорить, а получив отказ, не стала настаивать, хоть и видела, что это его беспокоит. Они занимались каждый своими делами: она практиковала беспалочковую магию в спальне, он следил за безопасностью. И хоть ей хотелось поговорить с ним, как в канун Рождества (это был замечательный опыт; она искренне наслаждалась их взаимодействием тем вечером), Гермиона понимала, что ему нужно время, чтобы все переварить. Или смириться. Зато удалось наладить их сон. Догадавшись, что ему сложно спать на мягкой поверхности, она попросила перенести из гостевой спальни тахту и заменила матрац одеялом. Видя ее энтузиазм, он пошел навстречу, и уже той же ночью перебрался из угла комнаты на новое спальное место. Тот факт, что они продолжали спать в одной комнате, Гермиона старательно игнорировала. Наблюдая за Джеймсом и размышляя об изменениях, которые она периодически в нем улавливала, она не могла не заметить, что его выздоровление было напрямую связано со сном. И это казалось логичным: ведь именно во сне организм восстанавливался, а психика и мозг «перезагружались». Благодаря сыворотке его нейронные связи и вовсе регенерировали с бешеной скоростью, но для этого требовался сон. Вот почему между заморозками его держали на препаратах и так часто подвергали обнулению. Несмотря на многолетние старания «Гидры» и постоянные попытки выжечь его личность, память Джеймса Бьюкенена Барнса все равно пробивалась из подсознания. И если в начале их знакомства Гермиона гадала, сможет ли он вообще вспомнить себя прежнего, то теперь ни капли в этом не сомневалась и даже видела первые признаки. Однако она переживала, что по мере возвращения воспоминаний спать ему станет сложнее. Кошмары мучали его и сейчас, но дальше, учитывая его прошлое, все только усугубится. Возможно, зелье сна без сновидений поможет? Кажется, осталась еще пара пузырьков… Будить его Гермиона больше не рисковала. С того «памятного» дня Джеймс спал лишь дважды, и оба раза метался во сне. Но она не вмешивалась, хоть и было больно наблюдать за его мучениями. И вот теперь, когда она уже практически привыкла к установившемуся в доме молчанию, он спросил: — Я был связан с армией США? Окрыленная тем фактом, что он наконец признал самого себя, Гермиона не сразу обратила внимание на суть вопроса. То, что он по одной кокарде на фуражке сумел идентифицировать страну, не особо удивляло, а вот то, как он это сказал… Словно верность «Гидре» перевешивала здравый смысл. — Ты был сержантом ВВС, сражался во Второй мировой против нацистов, — осторожно произнесла она. — В конце 1943 года тебя взяли в плен и подвергли экспериментам… — Спасли, — поправил он, подняв металлическую ладонь на уровень глаз и сжав пальцы в кулак. — Разве твоя жизнь похожа на спасение? — вырвалось у нее. Судя по движению бионики, вопрос ему не понравился. Или ответ, который он сам себе дал. — Для чего это все? — Чтобы ты вспомнил, кто ты. — Но я не помню! — он навис над Гермионой. — Это проверка? Мне нужно доказать свою преданность? — Мерлин, нет! Я просто хотела тебе помочь! — Как? — Разве ты не хочешь знать правду? — Правда опаснее оружия! — горько выплюнул он. Это заявление удивило обоих. Гермиона обхватила себя руками и зашагала по комнате, пока не смогла в конце концов подобрать правильные слова: — Вручая этот конверт, я предупреждала. Ты понимал последствия, но все равно открыл его. А значит, в глубине души ты хочешь знать правду, хоть и боишься боли, которая может за ней последовать. Некоторое время он сверлил ее душераздирающим взглядом, а затем тихо сказал: — Без груза прошлого я был бы полезнее. — Чертов робот, в которого тебя превратили эти звери, не может заменить живого человека! Он не стал комментировать то, как она назвала ученых «Гидры», хотя совершенно точно заметил этот момент, лишь отвернулся к окну. — Я сама в состоянии решить, что для меня полезнее! — гневно добавила Гермиона. — Но если ты предпочел бы вернуться к прежней жизни, только скажи — я все устрою. — Нет, — выдохнул он едва слышно. — Нет… — Вот и славно! — буркнула она, направившись к кухонному острову. Эмоции все еще бурлили, и если даже чай не поможет успокоиться, она точно ляпнет что-то, о чем пожалеет. Что ж, Гермиона хотела разговора — она его получила. С каждым днем Джеймс менялся, это было видно по его речи, взгляду, движениям. Однако ничего не указывало на то, что ситуация примет подобный оборот. Несмотря на отношение к нему как к вещи, на все пытки и издевательства и даже на код, который должен был переключить его преданность на Лауру, Джеймс все еще считал себя частью «Гидры». Нарративы, внедренные в его сознание, были по-прежнему сильны. Но несмотря на клокочущее в груди раздражение Гермиона верила, что это изменится. Осталось подождать, пока он все вспомнит и сделает правильные выводы… А еще — придумать способ провернуть «сделку» с Уайтхоллом без ущерба для всех. Эта «сделка» нависла над ней грозовой тучей, заставляя нервничать от одной только мысли. Как сказать обо всем Джеймсу, Гермиона тоже не знала, особенно сейчас, когда он уже не был Солдатом, но еще не стал собой… Можно было попытаться все отменить, но интуиция подсказывала, что Уайтхолла лучше не провоцировать. Он был таким же опасным ублюдком, как и Штрукер. А в лице последнего она, кажется, уже нажила себе врага… К тому же, Феликс Фелицис не просто так позволил всему случиться. Возможно, при должном упорстве Уайтхолл действительно мог отобрать Солдата, а так он получит его лишь на время, да еще и под ее цепким присмотром. Конечно, хотелось понимать, когда именно это произойдет. Чтобы лучше подготовиться. Но Гермиона не собиралась напоминать о себе и уточнять. Вздохнув, она занялась приготовлением чая. Налив чашечку и для Джеймса, оставила ее на столешнице и отправилась к себе. Она была еще слишком зла, чтобы говорить с ним, но знала, что он заметит. *** Гермиона раздумывала над тем, как быть с Тессерактом и стоит ли признаться Старку во всем, когда в домофон позвонили. Вздрогнув, она поспешила вниз. Джеймс уже стоял у лифта, разговаривая с консьержем. Из их краткой беседы стало ясно, что речь идет о домработнице. Разрешив кивком головы ее впустить, Гермиона виновато огляделась по сторонам, только сейчас осознав, насколько неряшливо выглядела квартира. За время, проведенное в теле Лауры, она заметила, что многие бытовые вопросы решались без ее участия. Для ведьмы, привыкшей к облегчающим жизнь заклинаниям, это являлось чем-то само собой разумеющимся. И пусть магию Браунам заменяли деньги, жаловаться Гермиона не планировала. Без палочки уборка была бы адом. Именно поэтому появление улыбчивой, круглой как шарик миссис Джонсон так ее обрадовало. Женщина извинилась, объяснив, что не хотела мешать и старалась подгадать момент, когда никого не будет дома, но не дождалась и рискнула прийти сейчас. Она то и дело бросала любопытные взгляды на Солдата, пока убиралась внизу. Гермиона усмехнулась и отправилась наверх, однако вскоре миссис Джонсон, вооруженная пылесосом и ведрами, появилась в дверях ее спальни. — Почему бы вам не принять расслабляющую ванну внизу, мисс Браун, пока я тут приберусь? Я уже все подготовила. — Да, конечно, — охотно согласилась Гермиона. — Спасибо. Идея и вправду ей понравилась, особенно когда она погрузилась в теплую пенную воду и с наслаждением прикрыла глаза. Возможно, она даже задремала, потому что абсолютно пропустила момент, когда широкоплечая фигура Джеймса нависла над ванной, загородив свет. Дернувшись от испуга, Гермиона ушла под воду. Вынырнув, она быстро прикрыла грудь рукой и разъяренно зашипела: — Какого Мордреда ты!.. — Она роется в вещах, — перебил Джеймс. Он даже не пытался скрыть взгляд, которым рассматривал ее тело. Гермиона вспыхнула, одновременно смутившись и разозлившись еще сильнее. — Это не дает тебе права вламываться ко мне в ванную! Я думала, мы прошли этот этап! — увидев, как его бровь ползет вверх, она поспешно добавила: — Мог бы и постучать! — Я стучал. Ты не открыла. Она обреченно покачала головой. — Домработница, — напомнил Джеймс. — С чего ты взял, что она роется в вещах? И отвернись уже наконец! Он повернулся к ней спиной, но выходить не стал. Гермиона вылезла из ванны и быстро обмоталась полотенцем. Джеймс молчал, наблюдая за ней в зеркале, и отвел взгляд только после того, как Гермиона возмущенно зарычала. — Она уже пятнадцать минут перебирает твои бумаги и делает фотографии, — как ни в чем ни бывало объяснил он. — Я слышу это даже сейчас. — Черт! — Гермиона расстроенно прикусила кончик ногтя. Миссис Джонсон ей нравилась; печально было разочаровываться в людях. — Приведи ее вниз, хорошо? Но не применяй силу. Кивнув, Джеймс отправился выполнять указания. Быстро одевшись и подсушив волосы полотенцем, Гермиона сделала глубокий вдох и вышла из ванной комнаты. Миссис Джонсон сжалась на стуле, комкая подол платья. — Клянусь, я не сделала ничего плохого! — Вы шпионили за мной. — Я бы никогда не стала!.. Джеймс молча вытащил из ее кармана фотоаппарат. А потом превратил его в крошево, сжав металлической рукой. Глаза женщины испуганно округлились и она расплакалась. — На кого вы работаете? — холодно спросила Гермиона. Ей было жаль миссис Джонсон, но эти чувства не мешали ей объективно смотреть на ситуацию. — Что вы искали? Впрочем, ответ на последний вопрос был ясен и так. Все самое ценное хранилось в рюкзаке. За него, защищенного магглоотталкивающими и защитными чарами, Гермиона не переживала. А вот записи Арнольда о Тессеракте, которые она изучала в последние дни в попытке нащупать какую-нибудь подсказку и не считала нужным прятать в рюкзак, были как раз в ящике стола. — Я не знаю… правда… — залилась слезами женщина. Гермиона лишь покачала головой. — Сейчас вернусь, — сказала она Джеймсу, после чего направилась наверх и развела две капли Веритасерума в стакане воды. Миссис Джонсон едва в обморок не свалилась, когда Гермиона протянула ей стакан. — Я не собираюсь вас травить. Это просто вода. Пейте. Джеймс задумчиво наблюдал за действиями Гермионы, ни капли не купившись на «просто воду», а потом и за миссис Джонсон, которая внезапно успокоилась и стала подробно отвечать на вопросы. Впрочем, ничего полезного выяснить не удалось. Она действительно не знала имени заказчика. Тот угрожал ее детям, требуя сделать фотографии документов. Никто не должен был этого заметить, ведь миссис Джонсон не собиралась ничего красть, но тянуть с заданием она побоялась, и все вышло из-под контроля. О Зимнем солдате и его нечеловеческом слухе ее, конечно, не предупредили. Рассказав все это, женщина задрожала и снова зашлась плачем. — Пожалуйста, не… — Идите, миссис Джонсон, — перебила ее Гермиона. — На вашем месте я бы забрала семью и уехала из страны. Не веря своей удаче, та сползла со стула и на негнущихся ногах двинулась к лифту. — И да, вы уволены. Джеймс с интересом наблюдал за происходящим. Когда двери лифта закрылись, и всхлипы миссис Джонсон перестали раздражать уши, он перевел взгляд на Гермиону и, склонив голову набок, спросил: — Почему ты ее отпустила? — А что бы ты сделал на моем месте? Нет, не отвечай! — тут же спохватилась она, и так зная ответ. Джеймс с силой сжал челюсти, бросив на Гермиону тяжелый взгляд, и она поспешила увести тему в другое русло: — Она была всего лишь исполнителем. — Через которого можно было выйти на заказчика. — Ой, вряд ли, — Гермиона забралась на стул и забарабанила пальцами по столешнице. — Если это тот, о ком я думаю, он слишком осторожен, чтобы так глупо спалиться. Джеймс вопросительно изогнул бровь. — Малик, — пояснила она. Тессеракт был одной из наиболее важных для него целей. Он пытался склонить Арнольда к сотрудничеству, а когда не удалось, поучаствовал в его гибели. И если бы не вмешательство Гермионы, давно завладел бы наследством Браунов. Однако что-то ей подсказывало, что Малик решил сменить методы. Убивать Лауру после ее откровений перед Советом и на фоне его одержимости Альвеусом он бы не стал. А вот порыться в ее вещах чужими руками — вполне. Вспомнив о хранящемся в его доме фрагменте и новогоднем приглашении, Гермиона задумалась. Что если задобрить Малика информацией, чтобы он прекратил рыскать и оставил ее наконец в покое? Пусть хоть все океанское дно перероет — Тессеракт-то все равно у Старка. А ей это даст необходимую передышку и позволит незаметно забрать фрагмент. Хотя, возможно, проще его просто выкрасть или объехать все тайники Арнольда и найти сам монолит, чем иметь дело с Маликом. Все-таки такого скользкого типа еще поискать надо. Даже Люциус Малфой не шел ни в какое сравнение. — Я могу его остановить, — сказал вдруг Джеймс. Видимо, он по-своему интерпретировал презрительное выражение лица Гермионы, чем заслужил ее мрачный смешок. — Думаю, у меня есть идея получше. Спрыгнув с барного стула, она подошла к круглому телефонному столику в противоположном конце помещения и, набрав номер поместья, торопливо, боясь передумать, произнесла: — Эрик, пожалуйста, свяжись с Гидеоном Маликом и передай, что я принимаю его приглашение.