Август — месяц падающих звезд.
Люди обратили на это внимание еще в древние времена, когда не существовало электричества и телескопов. Ночью планета полностью погружалась во тьму, и ничто не мешало улечься на холме, положив руки под затылок, и разглядывать мерцающие точки на иссиня-черном небосводе. Перед ними, нашими предками, разворачивались целые события: мозг рисовал очертания героев мифов и додумывал сюжеты, опираясь лишь на удачное расположение звезд. Заметив стремительно исчезнувшую полосочку света в небе, люди верили, что это Андромеда роняет звезды со своих волос, чтобы доказать им, что они не одиноки. Легенд о звездопадах сложено множество, но все они едины в общем мнении: это событие, радующее глаз, которое заставляет неотрывно смотреть на космос над головой и искать взглядом очередное падение звезды, чтобы загадать желание. Конечно, некоторые народы видели в этом дурные знамения, но сколько людей, столько и мнений, так ведь?
— Фран, ты видел? Упала! Ты успел загадать? — взбудораженно пролепетал юноша, указывая пальцем в то место, где только что на небе мелькнула белая черточка.
— Нет, прости. На тебя засмотрелся.
Они разлеглись на холодной траве, покрытой росой; легкий ветер приятно обдувал лица и приносил с собой запах ночной свежести, а где-то в траве стрекотали сверчки. Лололошка лежал на спине, а Фран повернулся лицом к нему, наблюдая за тем, как тот по-кошачьи щурился, стараясь запечатлеть момент падения звезды.
— А что бы ты загадал? Блин, опять у меня все плывет перед глазами, а у тебя таких проблем нет, и ведь даже не ценишь то, какую красоту можно сейчас наблюдать! — потерев глаза двумя руками, Лололошка похлопал по карманам в поисках капель.
— Самая чарующая красота лежит прямо сейчас передо мной. Да и ты ведь знаешь, что никакие звезды не падают. Это метеорный поток Персеиды. В августе планета проходит рядом с остатками хвоста кометы, и его частички из льда и пыли размером с песчинку сгорают в атмосфере, — он нашел взглядом баночку с каплями в траве, которая, по всей видимости, выкатилась из кармана, и, взяв ее двумя пальцами, протянул Лололошке.
— Персеиды, значит… — еле слышно повторил юноша, принимая вытянутой ладонью потерянное лекарство. — Потому что рядом находится созвездие Персея?
— Да, правильно. Молодец, — он мягко улыбнулся. — Что бы я загадал… — задумчиво произнес после недолгого молчания Фран, постукивая указательным пальцем по губам.
Закапав в глаза давно отточенными движениями, Лололошка проморгался и сел, после чего подполз к Франу поближе, бережно положив его голову себе на колени и перебирая пальцами белые пряди.
— Я бы вот хотел бы с тобой пое-… — с одухотворенным вздохом начал размышлять младший, но его тут же перебили.
— Замолчи.
— …-здить по миру, — Лололошка искренне растерялся от такой резкой реакции, но осознание пришло чуть позже. — А, ну и то, о чем ты подумал, тоже, — Фран цокнул языком и закатил глаза; тонкие пальцы продолжали невинно прочесывать жемчужный шелк волос, иногда трогая кожу головы, отчего старший жмурился и довольно улыбался.
— Ло, я придумал, — он усмехнулся, подняв на склонившееся над ним лицо свои черные глаза, в которых теперь отражался космос, — когда я вырасту, я хочу купить себе Теслу.
— Вырасту? Тебе двадцать шесть.
— У меня душа юная!
В ту ночь они еще долго лежали под звездами, которые словно наблюдали за ними из бесконечной пустоты. Неподалеку была оставлена все та же серебристая машина — пока еще не Тесла — позаимствованная у друга. Рядом на трех ножках возвышался небольшой телескоп, так же практически без спроса взятый из научного центра одного из коллег математика. До этого Фран показывал лунные моря на поверхности спутника Земли, мерцающую Венеру и такой далекий и огромный в сравнении с остальными планетами солнечной системы Юпитер — яркий газовый гигант, одна мысль о необъятных размерах которого заставляет покрыться мурашками. А ведь с Земли виднеется лишь яркое сияющее пятнышко.
— Ты не находишь забавным, что названия большинства космических объектов, в том числе, черт возьми, скопления звезд на небе, названы в честь любовных похождений многоуважаемого Зевса? — с усмешкой поинтересовался Фран, найдя глазами созвездия Волопаса, Геркулеса и Персея.
— Зевс был крутым, — заключил Лололошка, задрав голову вверх, перед этим проследив за взглядом старшего.
— Ну ты сам посуди. Вот, например, тот же Персей со своими Персеидами — это Зевс развлекся с земной красавицей Данаей. Геркулесу повезло по жизни больше, его вроде как не так травили, как Персея, да и подвигов он совершил целых двенадцать. А вон там, — он сел, резко встрепенувшись, и, обхватив ладонями лицо юноши, повернул его голову в нужном направлении, — видишь, оранжевым мерцает? Это Арктур — самая яркая звезда в созвездии Волопаса. Там вообще такая история, у-у-у…
— Если честно, то не вижу. Я вообще из созвездий только ковшик могу отыскать, и то не с первого раза, а ты мне тут про каких-то «Волкопсов» рассказываешь…
— «Волопас», малыш. Тебе что, не интересно? — в угольно-черных глазах промелькнуло раздражение, а брови свелись к переносице. — Я тут, значит, рассказываю ему…
— Тебя всегда интересно слушать, Фран, — Лололошка широко зевнул, прикрыв рот рукой, а в уголках глаз начали скапливаться слезинки. — Так что там про «Велопасов»?
Старший тяжело вздохнул и убрал ладони с прохладных щек, проигнорировав вновь неправильно произнесенное название созвездия. Он вновь откинулся на траву, обхватывая юношу руками и повалив его следом, отчего тот тихо пискнул от неожиданности.
— В общем, там на самом деле много разных версий. У Зевса и красавицы Каллисто родился сын Аркад. Ревнивая Гера, разгневавшись, превратила Каллисто в медведицу, и когда ее сын пошел на охоту, он не признал в ней мать и выстрелил в нее из лука, но великий и могучий Зевс спас ее, схватившись за хвост и поместив на небо в виде Большой Медведицы. Аркада он потом тоже превратил в созвездие — так появился Волопас. Точнее, на твоем языке это будет звучать «волкопсы», — кончики пальцев трепетно касались щеки и словно вырисовывали на ней неизвестные созвездия; Фран понизил голос, говоря почти шепотом прямо на ухо: — И вот, с тех пор Аркад стережет свою мать, держа поводки Гончих Псов…
— Грустная история, — констатировал юноша. — А ведь Зевсу всего лишь не нужно было трахать всех подряд.
— Фу, ну что за выражения! — пальцы скользнули к пухлым губам, слегка надавливая и сжимая.
— Ну ты ше шам так говоишь.
Мазнув большим пальцем по коралловым трещинкам, Фран приподнялся и мягко накрыл его губы своими, немного прикусив нижнюю, отчего юноша тут же замычал, округлив глаза.
— Вырывается иногда от жизни тяжелой, — по-лисьи улыбнувшись ответил Фран, отстраняясь.
Они вернулись обратно в медленно просыпающийся город уже под пыльно-розовое утро. Дышалось в такое время суток, особенно летом, хорошо, а где-то вдалеке начинали чирикать ранние птицы. Каждый раз после подобных вылазок Фран уточнял, где планирует спать юноша, но того, кажется, этот вопрос уже раздражал. «Конечно у тебя!» — постоянно отвечал он, на что Фран мягко улыбался и возражать не смел, ведь и самому нравилось делить с ним свое ложе, пусть Лололошку и нельзя было назвать человеком, который спит как убитый: он постоянно ворочался и любил занимать собой семьдесят процентов поверхности кровати.
Вот только некоторые вопросы все-таки Франа волновали.
— Твои родители знают обо мне? — спросил он осторожно, но сразу прямо, ведь раньше они эту тему никогда не затрагивали, о чем старший сообразил почему-то только в этот момент, стягивая с себя взмокшую от росы белую футболку, на которой в районе спины были заметны светло-зеленые пятна от трения об сочную летнюю траву.
— Нет, — буркнул юноша, потирая уставшие глаза правой рукой, в то время как левая несуразно предпринимала попытки вслепую развязать шнурки на измученных жизнью белых кроссовках. — Я не хочу говорить им об этом.
— Я понимаю, — голос звучал по-теплому грустно, отчего приятно ласкал слух, — но когда-нибудь это нужно будет сделать. Как думаешь, а я бы им понравился? — мечтательно добавил он после небольшой паузы, подойдя к Лололошке и встав на одно колено, чтобы помочь ему развязать тройной узел на правом кроссовке.
— Они бы предпочли видеть меня с высокой, красивой и умной одноклассницей, — усмехнувшись ответил юноша, с прищуром наблюдая за тем, как Фран кропотливо подцеплял ногтями неподдающиеся петли, распутывая.
— Получается, что меня от идеала в глазах твоих родителей отличают лишь половозрастные характеристики? — ранее туго завязанные шнурки ослабли, и ступня плавно выскользнула из обуви при поддержке руки старшего. — Хотя знаешь, мои, наверное, считали так же. До последнего не верили, что я «из этих»: так они еще называли смазливых мальчиков из телевизора. Удивительно, что они раньше не замечали. А может замечали, но ничего не говорили и лишь тяжело вздыхали, переглядывались каждый раз, когда я заплетающимся языком описывал им того мальчика из параллельного класса, который взял меня за руку в момент внезапного оцепенения перед выступлением на сцене, — выдавив болезненную улыбку, Фран поднялся на ноги, бережно проведя пальцами по взъерошенным каштановым волосам.
— Если у тебя это проявлялось еще в детстве, то у меня только с тобой, — Лололошка немного смутился, потупив взгляд.
— Значит, тебе приглянулась моя душа? Или может быть мои атомы? — старший усмехнулся, легкой походкой упорхнув в ванную. Он распустил волосы и принялся аккуратно расчесывать их, любуясь отражением в зеркале.
— Нет… То есть да, но не только, — юноша мотнул головой, прогоняя подступающую дремоту, и широко зевнул.
Лололошка уже не мог представить своей жизни без этого человека. Он всегда был рядом: когда было больно, когда было грустно, когда было смешно и когда было радостно. Иногда, засыпая в одной постели, он думал о том, что все это — просто невозможно. Невозможно испытывать настолько сильные романтические чувства, да еще и обоюдно: он чувствовал, что его так же сильно любят в ответ, о чем хотелось рассказать всему свету, но нельзя. Фран строго дал понять, что лучше прекратить невинные поцелуи на публике и никакие милые совместные фотографии выкладывать в социальные сети не стоит. Да и зачем, если можно их распечатать и поставить в рамочку в
их квартире.
Решение съехаться пришло в голову обоим после месяца постоянных ночевок. Лололошке уже было попросту нерационально тратить «семейный» бюджет, а именно стипендию Франа, которую тот все еще отдавал ему, на съем грустной комнатушки. Причем перекочевывал юноша довольно длительное время, постепенно: с каждым разом он приносил с собой все больше личных вещей, будь то старенький ноутбук или стопка одежды (цветастые футболки и майки Франа ему немного поднадоели). Ашра отнеслась к этому решению радостно, но с некой осторожностью в голосе, мол, говорят, что быт убивает отношения, но для этих двоих он наоборот стал тем, что объединяло еще больше, да и вообще вся химия начала зарождаться именно здесь, в стенах этой светлой квартиры.
Последние деньки лета шли безмятежно. За оставшееся время легального ничегонеделанья хотелось цепляться зубами и ногтями, чтобы оттянуть неизбежное — наступление осени и учебного года. Однажды Лололошка вытащил Франа покататься на велосипедах, и после очередного десятка минувших километров он сокрушенно выдохнул, остановившись.
— Ло, я не могу больше! Если я сказал тебе когда-то, что молод душой, это вовсе не значит, что мое двадцатишестилетнее тело такое же выносливое, как твое! — мученически выпалил тогда он, жадно хватая ртом воздух и сползая с сидения на траву, параллельно вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
Юноша лишь рассмеялся и, подъехав ближе, спешился, шумно приземлившись рядом. Напротив них шелестела рощица, а старая пустая дорога, по которой они ехали все это время, была покрыта ямками, трещинами и мхом. В воздухе пахло лесом и земляникой, а кое-где в траве копошились шмели, опыляя пушистые цветы клевера. Здесь они могли себе позволить целоваться раскрепощенно, не думая о том, что кто-то из знакомых может их заметить: в радиусе десяти километров можно было встретить от силы одну проезжающую машину. Спустя несколько чувственных поцелуев, иногда обмениваясь милыми комплиментами, Лололошка настоял на том, чтоб собраться с силами и вернуться обратно, потому что солнце уже скрылось за макушками дубов, а перспектива поездки по кромешной тьме его не особо радовала.
Фран устало крутил педали, практически не смотря на дорогу и постоянно напоминая спутнику о том, как у него уже немеют мышцы в ногах, которые будто стали ватными от постоянной непривычной нагрузки. Лололошка же ехал бодро, периодически выезжая вперед и демонстрируя умение кататься без помощи рук, раскинув их в стороны и звонко хохоча. Ветер обдувал его румяное лицо и играл в каштановых волосах; юноша обернулся, все еще не держась руками за руль, чтобы поймать хмурый от подобных выходок взгляд Франа. Колесо наехало на крупный булыжник и подкосилось, отчего велосипед накренился, руль вывернулся и Лололошка, потеряв равновесие, свалился на пыльный асфальт. Он закусил губу и тихо прошипел от боли, а старший, тут же соскочив с велосипеда и бросив его, даже не поставив на подножку, обеспокоенно подбежал к нему и сел на корточки.
— Малыш, ну перед кем ты выпендривался? Дай посмотрю.
— М-м… Все нормально, ничего такого, — проскулил он, выдавливая кривую улыбку и все еще лежа щекой на асфальте.
Взявшись за плечо, Фран аккуратно перевернул его на спину и ужаснулся: разбитые коленки, из ран на которых вытекали струйки крови, ссадины на локтях и подбородке из-за трения об шершавый асфальт. Он машинально подул на места ушиба, бережно поглаживая холодные икры. Вспомнилось, как точно так же его успокаивал тот мальчик из параллельного класса, когда он упал с качелей из-за того, что ребята постарше решили слишком сильно толкнуть его в спину. Уголки губ дрогнули.
Лололошка принял сидячее положение и прикусил щеку, чтобы не издать лишних звуков; губы дергались от желания заплакать, но он терпел. Фран вытащил из рюкзака бутылку воды и начал промывать саднящие раны, отчего юноша сразу же прошипел и сжал пальцы, вцепившись в предплечье старшего.
От вида того, как любимому человеку сейчас больно, у Франа щемило сердце. Конечно, это всего лишь щиплющие ссадины на коленках — те самые первые детские травмы, которые каждый получал не раз за жизнь. Но если бы у него была возможность забрать эту боль себе — Фран непременно бы так и сделал. Этому мальчишке и так травм за все семнадцать лет хватило, хотя и Фран не отличался счастливым детством, но все те раны давно уже затянулись и превратились в блеклые шрамы на теле и сердце.
— Тш-ш, потерпи чуть-чуть, — прошептал старший, в левой руке держа бутылку, а правой придерживая пальцами лопатки Лололошки. Вода на коленках смешивалась с кровью и стекала по икрам и ляжкам, капая на сухой асфальт и пачкая темно-серые шорты.
— З-зачем ты воду свою тратишь? Нам же еще ехать домо-…
— Я тебе не дам сейчас педали крутить, — строго возразил Фран, вытащив из кармана аккуратно сложенный белый платок и, промокнув им правое колено, на которое пришелся больший удар, филигранно обвязал его вокруг ноги.
— Фран, это бред, я в порядке, — Лололошка, кряхтя, попытался встать, но прострелившая боль в колене заставила его вновь опуститься, неприятно ударившись копчиком о жесткую поверхность дороги. Старший лишь тяжело вздохнул и потер лоб рукой, прикрыв глаза.
— Я тебя повезу. Ехать мы, конечно, будем дольше, но зато тебе не будет больно, — Фран встал на ноги и протянул ему руку. — Правда, велосипед придется тут кинуть, но я потом на машине приеду и заберу.
— Ты сам мне полчаса назад ныл, как ты устал и как у тебя болят ноги, — буркнул Лололошка, вцепившись в протянутую ладонь, после чего поднялся и обхватил старшего руками, уткнувшись носом в бок. — Почему должен страдать ты, если виноват в случившемся я?
Фран промолчал. Подняв безжалостно брошенный ранее велосипед голубого цвета, он погладил юношу по голове и помог сесть на сидение, а сам пристроился сзади. Лололошка поставил серые от пыли кроссовки на раму, которые так и норовили соскользнуть, и ухватился руками за основание руля. Столь тесный контакт вызвал легкие мурашки по всему телу; чужие бедра плотно прижимались сзади, а подбородок лег на плечо; шумное дыхание щекотало кожу на шее. Если до этого они ехали со скоростью около пятнадцати километров в час, то сейчас, из-за второго «груза» массой семьдесят пять килограмм, крутить педали стало несколько труднее, поэтому и скорость движения была значительно ниже, но благо вечером не светило палящее солнце. Лололошка то и дело ерзал на месте, потому что вдвоем на узком сидении спортивного велосипеда сидеть было крайне неудобно. От каждого подобного движения Фран закусывал губу и старался сконцентрироваться на дороге: не хватало им еще свалиться обоим из-за рассеянности «водителя», теряющего бдительность каждый раз, когда он ощущал трение чужих ягодиц меж его ног.
Спустя пару часов подобных мучений, они наконец доехали до пункта назначения. Придя домой, Фран, не раздеваясь и даже не удосужившись снять обувь, плашмя упал на кровать лицом вниз, тихо постанывая от ноющей боли в мышцах. Окинув его улыбчивым взглядом, Лололошка прошмыгнул в ванную, прихватив с собой перекись водорода и бинты. Развязав пропитавшийся смешанной с водой кровью и лимфой платок, он поджал губы от неприятного ощущения во время отрывания присохшей к ране ткани. Во время десяти минут блаженства под струями прохладной воды душа, смывая с себя накопившиеся на теле грязь и пыль вперемешку с кровью и потом, он не мог перестать думать о Фране, а вернее о его поступке. Никто и никогда не шел ради него на подобные жертвы. Юноша мог себе представить, какого это — крутить педали без остановки на протяжении двух часов без предварительной подготовки преимущественно в гору, так еще и с умноженным на два весом. Кажется, в этот момент Фран прыгнул выше своей головы, правда о пеших прогулках на какое-то время придется забыть. Мокрые ступни опустились на коврик, а вода была спешно перекрыта. Одно колено было быстро обработано следом за другим и аккуратно перевязано; Лололошка теперь делал это умело — жизнь научила. Попутно были промыты другие незначительные красноватые следы от падения, после чего юноша выглянул из-за двери ванной, быстро моргая и ища взглядом светлую фигуру, которая все так же лежала на кровати, практически не шевелясь. Он подошел ближе.
«Уснул», — с улыбкой мысленно констатировал Лололошка, наклонившись к умиротворенному лицу и убирая назад мешающиеся светлые пряди.
***
Первое сентября в этом году — пятница. И если для Франа этот день уже давно ничего не значил, то Лололошке предстояло отучиться пять уроков и девять месяцев. Почти как выносить ребенка, правда это, наверное, было намного труднее. Юноша сквозь сон чувствовал, как сладкий аппетитный запах медом растекся по квартире, тут же вызывая невольное слюноотделение. Пряный аромат блинчиков с яблоками и корицей. Какой-то шум, бормотание под нос, тихие шаги в его сторону. Мимолетный поцелуй в лоб, пряди волос защекотали кожу лица.
Примерно так он и представлял идеальное утро в своих мечтах, что раньше казались несбыточными. И пусть сегодня — это поганое первое сентября, символизирующее начало конца, но на настроение этот факт особого влияния не оказывал.
До школы Лололошка шел в компании Ашры. Температура воздуха в этот день резко опустилась до десяти градусов, но люди, все еще застрявшие в теплом и беззаботном лете, разгуливали в легких толстовках и пиджаках, ежились от дуновений первого осеннего ветра. Юноша подумал о том, как он рад, что это последнее подобное первое сентября в его жизни, а дальше можно будет так же, как и Фран сейчас, блаженно развалиться поперек кровати и изредка поглядывать в окно на уныло плетущихся за родителями школьников с букетами цветов в руках.
Лололошка то и дело поправлял клетчатый шарф, стремясь задрать его повыше: порой страсть накрывала Франа с головой, отчего он оставлял на нежной коже шеи парочку фиолетовых отметин, а потом сердечно извинялся и гладил места с лопнувшими сосудами. Хотя, вероятно, это была и не страсть вовсе, а милая агрессия. Но от Ашры ведь ничего не скроешь.
— Как спалось? — хитро поинтересовалась она, прощурившись и приблизившись к лицу Лололошки, заглядывая в скрытые под темными линзами глаза.
— Замечательно, — хмуро отозвался он, скосив на нее озадаченный взгляд, после чего проследил за траекторией движения ее карих глаз, сосредоточенных на открытом участке шеи, и спешно прикрыл его шарфом. — А что?
— Ну было же, было? — Ашра хихикнула, и два ее коротких хвостика дернулись на ветру.
— О чем ты говоришь? — все еще строя из себя дурачка, он засунул руки в карманы и вжал голову в плечи, чтоб уж наверняка скрыть пурпурные следы минувшей ночи.
— Ой, да ну тебя, — она отмахнулась и горделиво вздернула нос. — А вообще-то мог бы и рассказать.
— Не было, Ашра, но видимо кто-то очень хотел, чтоб все так подумали, — Лололошка тяжело вздохнул и почесал бровь, — хотя и я не могу сказать, что был против в тот момент…
В кабинете встречали все те же лица, видеть которые не было никакого желания, и если бы его поставили перед выбором: наблюдать эти физиономии вечность или лишиться зрения, юноша бы без раздумий выбрал второй вариант. Хотя ладно, умное лицо Седрика такого отвращения не вызывало, лишь восхищение. Взгляд невольно зацепился за парня в зеленой куртке, который сидел на последнем ряду.
«Что-то я его не припомню, — пронеслось в мыслях у юноши, когда вдруг ярко-зеленые глаза стрельнули в его сторону, отчего по спине тут же пробежался холодок. — Неприятный тип».
Лололошка сложил руки на парте и опустил на них щеку, лениво записывая тему урока в помятой тетрадке. Он чувствовал прожигающий взгляд на своей спине и обернулся еще раз, вопросительно приподняв бровь. Тот парень лишь ухмыльнулся, подперев рукой щеку.
— Ашра, — шепотом позвал юноша, — че это он так смотрит на меня? Кто это?
— А? Где? — ответила она громче приличного и начала вертеть головой.
Лололошка сильно сжал ее плечо и шикнул, приложив указательный палец к губам.
— Ты зачем так демонстративно-то? Говорю, на последней парте сидит и взглядом мне в спине дыру сверлит. Может ты видела его где-то? Он словно меня знает, — пробормотал он, придвинувшись к Ашре ближе.
— Не-а, не видела, — рассеянно ответила девушка, вновь утыкаясь в тетрадь и продолжая рисовать на полях тетради закорючки.
***
С течением времени Лололошка начал понимать, чем ему так неприятен тот тип в зеленой куртке, имя которого он узнал позднее — Эбардо. Он был так же очень хорош в математике и довольно умен. Их двоих постоянно выделяла новая учительница, их двоих отправляли на олимпиады и на них двоих потом возлагали большие надежды. Юношу распаляла эта внезапно появившаяся конкуренция, заставляла заниматься усерднее, просить Франа находить сложнейшие задачи и разбирать их дома днями и ночами, отчего старший лишь удивленно кивал и рылся в своих сборниках, а затем доходчиво объяснял новую тему. При этом Лололошка продолжал подрабатывать репетиторством три дня в неделю, потому что к тому двенадцатилетнему пареньку прибавилась еще девочка восьми лет, отец которой когда-то учился с Франом на первых курсах университета. У нее прям совсем туго шли все точные науки, что заставляло Лололошку сожалеть о ее проигрыше в наследственной лотерее.
Юноша начал замечать, что математика пронизывала всю его жизнь своими векторами, в мозгу постоянно крутились числа и формулы, а остальные предметы еле тянули на тройку. Каждый пробный экзамен — повод не спать ночь, каждая приближающаяся олимпиада — причина полного отключения от реальности. Нужно было получить результат лучше, чем у Эбардо, который зачастую обходил его на пару баллов, вот только на его лице не было заметно усталости, будто он и вовсе не готовился ни к одной контрольной. Он натягивал на себя эту противную ухмылку каждый раз, когда его ответ признавали верным, а решение — более интересным, чем у Лололошки. Это выводило из себя.
Подобный ритм жизни длился у юноши с начала учебного года до середины ноября, когда Фран забеспокоился о его психическом состоянии после очередной порванной в клочья тетради из-за возникшей трудности в уравнении. Математик, конечно, всячески поощрял рвение к знаниям, да и в какой-то степени узнавал в нем себя в школьные годы, но это уже переходило все границы.
Вернувшись с работы к восьми часам вечера, он застал Лололошку сидящим на стуле и сгорбившимся над тетрадью. Зубы грызли наконечник ручки, а пальцы медленно отрывали мелкие кусочки от клетчатого исписанного листочка. Голубые глаза смотрели в одну точку немигающим взглядом.
— Ло, ты чего? — Фран склонил голову набок, складывая мокрый зонт.
Он окинул взглядом квартиру: разбросанные на полу клочки бумаги, фантики от конфет и упаковки из-под лапши быстрого приготовления дали понять, что сегодня тот школу не посетил. Старший подошел ближе, аккуратно кладя ладонь на плечо, но юноша резко дернулся и отпихнул руку, сосредоточившись на параметрическом уравнении перед глазами.
— У меня завтра олимпиада, не мешай, — процедил Лололошка, поджав ноги.
— Это уже ненормально. Все, давай, закрывай тетрадь, пойдем фильм посмотрим, — Фран тяжело вздохнул и потянул за бумажный уголок, намереваясь стащить тетрадь со стола. — Что с тобой? Почему ты так резко начал беспрерывно заниматься? Или это опять одна из форм саморазрушения — доведение мозга до математического сумасшествия и истощения, раз уж кулаками махаться я запретил? — его голос теперь звучал громче и строже.
— Я хочу написать лучше! Но у меня не получаются эти системы уравнений с параметрами! Я понял, что первое задает геометрическое место точек на плоскости М, сумма расстояний от которых до точек А и B равна пятнадцати, а второе — уравнение окружности с радиусом одна вторая, и единственной точкой их пересече-… — он запнулся, заметив, как Фран серьезно на него смотрит и, кажется, совсем не слушает.
— Лучше, чем кто? Помнится, мы с тобой уже обсуждали эту тему. Невозможно быть лучшим из лучших, всегда будет кто-то умнее, харизматичнее, смелее, сильнее и красивее, а ты сейчас просто издеваешься над самим собой. Учись в свое удовольствие, а не ради того, чтоб кого-то обогнать по баллам, — Фран закрыл тетрадь, отодвинув ее на другой край стола и взял младшего за плечи, разворачивая его корпус к себе и подсаживаясь на край того же стула. — Ты молодец, ты очень умный парень и обязательно добьешься успеха. Только твоя мотивация сейчас — нездоровая, — ладони обхватили лицо, а большие пальцы ласково поглаживали мягкие щеки. — Давай я уберу то, что ты тут устроил, и приготовлю... М-м, что ты хочешь?
— Картошку… — пробубнил под нос Лололошка, опустив взгляд.
— Картошку? И все?
— С грибочками…
— Насчет грибочков я не уверен, но вроде бы с лета в морозилке остались. Иди отдохни, а потом я объясню тебе параметры. Договорились? — он мягко улыбнулся и невесомо коснулся губами кончика носа, после чего сполз на пол, подняв обертку от шоколадки.
Юноша устало кивнул, виня себя за то, что вспылил на него. Было стыдно по нескольким причинам. Во-первых, он в своем стремлении обойти Эбардо по баллам совершенно забыл о тех, кому был дорог, и не удостаивал их своим вниманием, сухо отвечая и игнорируя. Если раньше он мог создавать некий баланс между учебой и отношениями с людьми, то теперь, в последние несколько недель, он будто мысленно соорудил собственную математическую систему, где все аспекты его жизни в виде планет кружились вокруг массивной звезды — царицей наук — под названием «Математика». Во-вторых, Фран ведь тоже уставал. Он все так же писал научные работы по ночам, преподавал в университете, а теперь, когда все нормальные люди отдыхали после тяжелого дня, он убирал фантиковый хаос с пола и чистил картошку, в то время как Лололошка провел в четырех стенах целый день и вполне мог облегчить страдания замотавшегося человека. Юноша, кстати, думал о том, что его нахождение в этой квартире приносит Франу больше хлопот, нежели приятных ощущений, но тот уверял, что ни к чему не обязывает и единственное, о чем он попросил, было: «не мучай кота, не ходи по квартире в обуви и не домогайся до меня».
Он поднялся со стула и потянулся, разминая затекшее тело до громкого и жуткого хруста в позвоночнике, отчего Фран испуганно дернулся, в этот момент ползая по полу и подбирая фантики и бумажки. Лололошка лег на кровать, играя рукой с лежащим на ней котом, который двигал головой из стороны в сторону, следя за быстрым перемещением пальцев.
Они поужинали. Лололошка настоял на том, что помоет посуду сам, с чем старший нехотя согласился и принялся решать ту самую параметрическую систему уравнений, хмуря брови. Через полчаса, когда все действия были полностью расписаны, к нему подсел Лололошка, и Фран, приобняв его одной рукой, начал объяснять основной алгоритм решения и ход мыслей, что позднее помог прийти к ответу. Сначала юноша сокрушенно выдыхал, скулил от того, что информация не впихивается в мозг, но затем, благодаря терпеливости и сдержанности старшего, до него дошло. Лололошка тут же просиял, ведь наконец он понял то, что не мог решить около семи часов.
— Спасибо, — выпалил юноша, зевая и наконец откладывая тетрадь.
— Не за что, — с улыбкой ответил Фран, прекрасно понимая, что впереди у него целая ночь на то, чтоб закончить презентацию и проверить несколько статей. Но об этом он сообщать не стал.
