Не единственная ошибка

      Злоба затапливает разум и Ниджи чувствует, как перекашивается гневно его собственное лицо.       Тарелка в чужих руках - что красная тряпка для быка, но взгляд чужой строгий и яростный в ответ, впрочем Второму прекрасно известно, что не надолго. И к девочке этой он не испытывает ни капли жалости, даже если она слабее, даже если аккуратное, вполне заурядное, впрочем, личико будет изуродовано его руками и даже если его некогда брат напомнит ему об этом в обиженной гневной тираде, прежде чем окажется так же бит.       Ниджи видит, как выходит с осторожной улыбкой из его комнаты младший брат. Он помнит, как тот смотрел на него ошарашенно, немо умоляя о помощи, искренне не понимающий причины собственных душевных терзаний, не слышавший доселе даже мельком о таком - Второй никогда не забудет этот день, потому что сам вдруг понял, как дорога ему эта семья.       Смеяться над Ёнджи - себе дороже, пришибёт и не заметит, но дело даже не в этом. В том, что младшему искренне хотелось помочь, да только нечем - сам-то старший тоже слыхом не слыхивал об этом. О сострадании, тоске и душевной боли, о чувстве вины - Ниджи это чуждо, но в груди приятно теплеет от осознания, что один из его младших братьев, человек одной с ним крови, жив, стал сильнее, не даст себя больше в обиду и не нуждается в защите.       Именно так - в детстве Санджи нуждался именно в этом, в крепкой спине, что закроет слабое звено от угрозы, непробиваемой стене, что спрячет от боли.       Они не понимали этого, потому что были детьми.       Они не понимают этого и сейчас, потому что защищать уже некого.       Санджи не похож на них. В нём одном осталась вся та человечность, которой лишили их эксперименты отца, и, может быть, история, которую они знали о собственной матери как причину его появления, была не до конца правдивой - куда-то же должна была уйти вся та любовь к людям, которой они не знали. До недавних пор.       Он держит его, неожиданно даже для себя, осторожно, чувствует, какой он хрупкий в сравнении с ними, в сравнение даже с мальчишкой в его руках, которого блондин зовёт капитаном. Ниджи зовёт брата ошибкой, слышит, как тот огрызается в ответ, улыбается, потому что чувствует что-то совсем незнакомое, неведомое им раньше, но до дрожи приятное в его тоне - Санджи благодарен, не за спасение своей жизни, за помощь в спасении полуобморочного мальчика в его руках, в кармане которого Второй прячет последнее напоминавшее о блондине помимо слов и не испытывает по этому поводу ничего кроме радости.       Это поможет Третьему стать сильнее, хотя, Ниджи уверен, его брат будет это отрицать, а на замену чёрной колбе встанут воспоминания об этой их встрече.       Он сидел в комнате Ёнджи и тихо, почти неслышно, наблюдая за раскинувшимся звездой на широкой постели братом изливал свои мысли. Тот смотрел в потолок, улыбался едва видно до тех пор, пока тишина не затопила комнату, оглушая шумом ветра за окном.       - Знаешь, что он сказал мне? - так же тихо и почти шёпотом, но со смехом и широкой улыбкой. - Что он - не единственная ошибка.       И, кажется, это было именно так.       И Ниджи был этому благодарен.       Неожиданно приятно оказалось быть, как выражался отец, "ошибкой".