Не единственная ошибка

      Улыбка на лице Ичиджи пустая и холодная. Она всегда такой была и, в этом нет сомнений, такой и останется - сейчас это пугает даже живших с ним все эти тринадцать лет Ниджи и Ёнджи, но не пугает Санджи - не потому что не видит, скорчившись от боли на полу, а потому что несколькими часами позже, оставшийся наедине со своими мыслями в комнате, будет испытывать к старшему искреннюю жалость.       Первый хмурится, щурясь под очками, когда Ниджи закрывает за собой дверь спальни их сестры, тихо переговариваясь с зашедшим до него младшим братом и не может понять, что же так изменилось в их жизни после отплытия с пирожного острова.       Отец всё так же редко - почти никогда - упоминает Санджи и лишь как ошибку. За обеденным столом четыре стула - пропал тот, на спинке которого красовалась тройка. Единственный проблеск чего-то доброго, светлого и человеческого, окромя незаметной для Винсмоков прислуги - Рэйджу, и она тихо держит эту доброту в себе.       Но почему-то перспектива выпить вечером в компании отца и старшего брата теперь и Ниджи и Ёнджи совершенно игнорируется - именно с таким предложением Ичиджи, вроде как, собирался постучать к младшему брату прежде чем они скрылись за дверью спальни Рэйджу, редко снисходившей до такого времяпровождения.       Он тихо подходит ближе и холодным взглядом сверлит дверь. Пить с ним одним отец отказывался - Первый не знал причины, но после слов Джаджа, наполненных страхом и почти ненавистью, сиплых от слезливого кома в горле, там, прикованным к стулу, он догадывался.       За стеной тихо смеются, невнятно о чём-то, явно с улыбками говорят. Смешливый и звонкий голос сестры на фоне неожиданно мягких, но таких же спокойных голосов младших братьев.       Ичиджи замирает, вслушиваясь, он почти уверен, что на секунду замирает где-то в груди сердце, но "почти". Он напрочь лишён этого, он не может чувствовать этого как и страха: за близких, за себя, даже страха смерти.       Первый укладывает ладонь на дверь.       Ему скучно.       Наверное.