Река, что обточила камень

      Нин Гуан возникает за спиной Чжун Ли, не издав почти что не единого звука, и заставляет его вздрогнуть, когда здоровается, едва коснувшись пальцами его локтя. — Вы слышали? — спрашивает она, только завершив приветствие. — Император вновь собирается навестить город.       Первый советник поднимает голову, отрывая взгляд от исписанного мелкими, но аккуратными и разборчивыми иероглифами листа бумаги. Ему требуется некоторые время, чтобы вернуться мыслями из далёкого горного края Ли Юэ в окружающие его стены дворца и поспешно свернуть письмо, прежде чем Воля Небес не успела прочесть его содержание.       Чжун Ли понимает, что подобное поведение дурно, но не в его силах что-либо изменить. Не он создавал Адептов и не он наделял их способной сжечь любые преграды преданностью Мораксу и тайным знанием, кто же является наследником династии Гео Архонтов. Большее, на что он способен, пока на престоле восседает Тарталья — держать Адептов на том расстоянии от дворца, на которые они дают согласие и не давать знать ни одной живой душе о месте их нахождения. Довольно казней, произошедших по вине глупейшей неосторожности, сопровождающей любой подвиг преданных ему существ. — Нет, я ничего не слышал, — честно признаётся Первый советник, поднимаясь с пола и медленно разглаживая одежды. — Я не выходил из комнаты с тех пор, как вернулся от императора. — Следовало много написать и прочитать, верно? — с едва уловимым оттенком улыбки спрашивает Нин Гуан, склоняя голову набок и кидая быстрый взгляд на сжатый в руке Чжун Ли свиток. — Что Вы имеете в виду, госпожа Нин Гуан? — холодно спрашивает Первый советник.       Он собирается пресечь любые разговоры о содержании бумаг, который составлял и просматривал за утро и день. Они или секретны от всех, кто находится в подчинении их императору, или должны быть доступны ему одному, как самому близкому к Тарталье человеку.       Воля Небес качает головой, почти незаметно приподнимая краешки губ в улыбке, и опускает веки, лишая мужчину возможности разглядеть её взор под ресницами. — Я не хотела сказать ничего дурного, господин Чжун Ли, — твёрдо отвечает она, и Первый советник вынужден поверить её уверенности. — После опрометчивого заявления императора о войне и его выражений об Архонте Мудрости требуется множество разъяснений, которых он, насколько я полагаю, не собирается давать. Также потребуется объяснить, что стало причиной отсрочки его решения, каким бы благословением она ни казалась для меня или иных жителей Ли Юэ. Лишь Вы один имеете достаточно полномочий в подобных вопросах. Вот что я имела в виду, господин Чжун Ли.       Первый советник вынужден принять объяснение и не требовать ничего большего, хоть он и чувствует, что Воля Небес могла бы добавить к своей речи что-то ещё, сейчас сокрытое от него. Каждый имеет право хранить секреты, пока они не противоречат благоденствию и процветанию Ли Юэ, и Чжун Ли не собирается требовать от женщины того, что не в силах потребовать от самого себя. Наоборот, он должен помнить, что она, в отличие от него, рождена человеком, а не Архонтом, и несёт невероятно малую ответственность за страдания региона, если вообще причастна к ним. — В следующий раз будьте осторожнее в выражениях и сразу говорите мысль до конца, госпожа Нин Гуан, — наставляет Моракс, не отрывая взгляда от женского лица и, кажется, желая проникнуть в самую её душу. — Император может понять Вас неверно, а он, сколь Вам известно, предпочитает опираться на собственные суждения и не прислушиваться к чужим.       Воля Небес лишь коротко улыбается ему в ответ и кивает, демонстрируя согласие и подчинение его словам. — Что ж, я рада, что получила предупреждение от Вас, а не от императора, господин Чжун Ли, — отвечает она, наконец поднимая глаза и стойко выдерживая его пристальный взор. — Не думаю, что император бы дал Вам его.       Первый советник позволяет улыбке коснуться его глаз, в то время как губы остаются непреклонно сжаты. Он считает неприемлемым насмехаться над действиями и прихотями их императора, тем более со стороны второго человека в регионе, но всё же позволяет себе немного вольности в беседе со Второй советницей. Нин Гуан, бесспорно, невероятно умна и обладает способностью трезво оценивать ситуацию в Ли Юэ и любые доносимые до неё сведения, поэтому она представляет слишком малую угрозу загореться идеей свержения Тартальи из-за одной его насмешки. Нет, Воля Небес, если и начнёт свержение власти Снежной, то по иной, гораздо более веской причине. — Вы правы, — отзывается женщина через некоторое время, а затем вздрагивает, словно оживая ото сна, и возвращается к началу разговора: — Итак, теперь Вы знаете, что император едет в город. — Благодаря Вам, госпожа Нин Гуан. — Чжун Ли церемонно кланяется и поправляет головной убор, когда выпрямляется. — Мне следует переодеться и ждать его, верно? — Ах, нет. Император сказал, что Вы, должно быть, слишком заняты, чтобы сопровождать его, и потому с ним поеду я. — Вы?       Первый советник достаточно владеет собой, чтобы не выразить удивления, и в его голосе присутствует одно лишь совершенно спокойное уточнение, естественное для любого человека, желающего выполнить указ своего правителя в полном соотвествии с его желанием. — Я тоже удивлена, господин Чжун Ли, — признаётся Воля Небес, будто не замечая его подчеркнутого безразличия к самой перемене в уже установленном требовании Тартальи. — Вам самому известна нетерпимость нашего императора к вопросам и уточнениям, если они исходят не от Вас, потому я не стала даже предпринимать попыток поспорить с ним и подчинилась. Он дал мне немного времени, чтобы я предупредила Вас.       Чжун Ли только закрывает глаза, не желая напоминать Воле Небес то, что уже говорил сегодня о превратном понятии намёков. Она умна, а потому должна была понять его урок. В конце концов, она права — Чжун Ли не император и, хоть известен осуждением каждого, кто осмеливается сказать дурное о Тарталье достаточно громко, чтобы слух долетел до дворца, но всё же он ровно так же непреклонен в вопросе терпимости относительно выходок пылкого юноши. Некоторая вольность Нин Гуан, как надеется Первый советник, ни что иное, как доверие тому, что он и вправду не доложит Чайльду её слов и простит порочащее скорее его, чем императора, честь замечание. — Что ж, Вы прекрасно справились с возложенной задачей, госпожа Нин Гуан, — мягче, чем обычно, говорит Чжун Ли, желая, чтобы она знала, что он не сердится. — Не смею Вас задерживать.       Женщина склоняет голову, обозначая уважение, отчего заколотые волосы едва заметно колышутся под гнётом воздуха, и неуверенно направляется к двери, будто чем-то смущённая. — Простите, — наконец говорит она, резко поворачиваясь. — Знаю, мне не следовало смотреть, но я не могла не увидеть… Будьте осторожнее с демонстрацией печати Адептов на своих письмах, господин Чжун Ли.       Мужчина вздрагивает, но не отводит спокойных глаз от лица Второй советницы. Он может чувствовать, как бледность завладевает его кожей, но принуждает себя лишь поджать губы и улыбнуться. Моракс не знает и не желает знать, какую власть получит Нин Гуан, узнай она, сколько может стоить ему подобный промах. — Вы правы, — медленно говорит Чжун Ли. — Меня могут понять неверно.       Он развёртывает свиток и только тогда замечает, что печати стоят на обеих сторонах бумаги, чего Аждаха ещё ни разу не делал. Первый советник не позволяет ни одной мышце ни на секунду дрогнуть, спокойно облизывая губы и свёртывая письмо обратно и сжимая часть с печатью в ладони, чтобы её не было заметно.       Нин Гуан издаёт тихий звук, будто фыркает, и ведёт плечом. — Что ж, я буду молчать, — говорит она неожиданно тихо и твёрдо. — К чему лишний раз заставлять императора волноваться, верно? — Верно, — бормочет Чжун Ли, совершенно не уверенный в правоте собственных слов.       Он опускает глаза, терпеливо дожидаясь, когда госпожа Нин Гуан покинет его покои, и лишь после её ухода глубоко вздыхает. Нет, Аждаха не виновен в том, что по рассеянности поставил две печати вместо одной. Один Моракс повинен в невнимательности, и никто иной. Разве не его долг сохранять безопасность Адептов, этих преданнейших и вернейших ему сердец? Раз он не смог спасти весь безвинный народ Ли Юэ, то уже не смеет навредить отмеченным Божественной силой существам. Кто, как не они, встанут на защиту региона, когда он ослабнет из-за свержения жестокого, но имеющего огромную армия императора?       Чжун Ли медленно кладёт письмо на стол, так и не разжимая пальцев. Он до сих пор ощущает, как жжёт его кожу печать Адептов, словно желая смести преграду из его руки и продемонстрировать себя всему свету, чтобы никто более не сомневался в предательстве Первого советника.       Узри это письмо император, он бы не стал прислушиваться ни к одному оправданию, а уничтожил Моракса на месте. Чжун Ли достаточно времени провёл подле него, чтобы быть уверенным в отсутствии пощады даже для такого близкого ему человека, как Первый советник.       Ах, если бы только Чжун Ли имел больше времени! Если бы он мог заслужить доверие Тартальи, дать ему понять, что императору нечего ожидать предательства со стороны советника, что Моракс не только замедлил, но уже готов даже отменить возвращение земель лишь из-за одного взгляда его глаз…       Да, Аякс бы стал его союзником, а не врагом, если бы Чжун Ли только имел время. Аякс бы смог понять, насколько вредна война с Сумеру и отказался бы от бессмысленного нападения.       Но время, время. Моракс не успеет сделать и одной пятой части от того, что необходимо, за жалкий месяц. Он должен быть последователен и осторожен, если желает достигнуть цели. Он может, конечно же, он может, понадеяться на взаимность своих чувств. Он может даже подкрепить надежды разительными переменами в поведении императора, когда он говорит с Чжун Ли, его взглядами и тихими едва разборчивыми словами похвалы на снежанском, которыми юноша изредка награждает его, уверенный, что советник не понимает его речи.       Советник бы предпринял попытку убедиться или отречься от подозрений, но он не смеет. Любая ошибка может разрушить те хрупкие отношения, которые он смог построить с императором, и тогда он уже не сможет остановить юношу от глупостей, как делает это сейчас.       Вся прислуга любит дни, когда Тарталья решает посетить город, Чжун Ли это знает, хотя почти что каждый раз сопровождает императора в поездке.       Советник вынужден признать, что юноша слишком жесток по отношению к слугам. Будь он мягче, Моракс не встречал бы столько счастливых лиц, выйдя из покоев. Они, кажется, совершенно не смущаются присутствия Первого советника, продолжая весело галдеть, даже не думая о том, чтобы говорить хотя бы немного тише. Быть может, слуги попросту не замечают Чжун Ли, поскольку слишком заняты той работой, которая должна быть выполнена к возвращению императора, но Моракс сохраняет надежду, что люди доверяют ему, а потому и не думают о приличиях и дисциплине, вбиваемой им не без помощи Фатуи, когда случайно натыкаются на него в коридорах.       Ходят слухи, что для низших слоёв населения Первый советник — надёжный защитник, к которому всегда можно обратиться за помощью, если получить редкую возможность попасть во дворец. Моракс многое готов отдать, чтобы подобные разговоры не были пустыми и люди верили ему. О, он способен предоставить им защиту, если они не побояться прийти попросить. Таков долг Архонта — оберегать народ, и, каким бы жалким Моракс ни был, он обязан исполнять данное тысячелетия назад обещание, ставшее первым контрактом. Тем более, Аякс редко приводит в исполнение угрозы, сказанные им сгоряча и не желает без причины наказывать невинных крестьян или бедных городских жителей. Страдают одни лишь слуги, но против армии Фатуи, с поистине ужасной даже для подобного Богу существа страстью приводящей в исполнение указы, Чжун Ли бессилен. Он способен бороться с пылкостью императора, но не ледяной твердью Царицы, как бы сильно ни было его желание вернуть прежние, гораздо более щадящие порядки.       Со слов Тартальи Архонт знает, что подобная дисциплина введена не в одном Ли Юэ, но и Снежной, а потому не может винить юношу в излишней жестокости. Аякс не знает той системы ценностей, что сложилась в чужом ему регионе, и не принимает иной власти, кроме той, что была на его родине. Единственное, в чём он повинен — нежелании прислушаться к Первому советнику, нежелании понять, несколько глуп путь повторения режима иного региона в том, что уже имеет укоренившиеся традиции и представления о правителе.       Чжун Ли должен перестать думать об императоре, он сам знает, но, видно, не существует такой силы, которая смогла бы заставить его мысли вернуться от Аякса к иным заботам Ли Юэ. Быть может, дело в важной роли, играемой юношей в создающейся истории региона. Первый советник предложил бы подобное объяснение любому, если бы возможно было прочесть его мысли и узнать, сколько из них посвящено императору. Жаль только, что он не способен обмануть самого себя.       Нет, Моракс прекрасно понимает, что думал бы об Аяксе даже в том случае, если тот был не более чем слугой или воином, случайным образом попавшим на глаза Архонту. Не имеет значения, сколь значимый враг он для Ли Юэ и сколь дурной правитель. Важно лишь то, что он одновременно хитёр в войне и наивен почти во всех иных делах, словно едва родившееся дитя, даже тогда, когда чуть ли не любому человеку, хотя бы немного знакомому с культурой региона и простейшими правилами управления государством, совершенно очевидна глупость или ложь. Покоряет Чжун Ли и воля Аякса, непреклонная, когда кто-то задевает его честь достаточно глубоко, его смелость и необузданная страсть во всём, что он делает от чистого сердца. Архонт даже и не ведал, что ледяные снега способны порождать таких детей.       Хотя верно ли считать Тарталью простым ребёнком из Снежной? Он сын Богини Любви, и что бы ни говорили о том, что между Царицей и нежностью огромная пропасть, она всё же обладает тем огнём, что необходим для этого титула, и, очевидно, передала часть его своим наследникам.       Быть может, Чжун Ли сходит с ума, только те мгновения, когда мёртвые, кажется, потерявшие интерес к жизни, глаза юноши неожиданно вспыхивают тысячами огней, будь то от чуть ли не детской радости и азарта или гнева, навек запечатлеваются в его памяти.       Советник милостиво уступает место проносящимся мимо него служанкам, похожим на стаю птиц, и провожает девушек взором до тех пор, пока может их видеть. Нет, ни одна женщина, какой бы красивой она ни была, не раздует в нём того всепожирающего пламени желания, того яростного ритма сердца, что вызывает в нём Аякс, даже и не ведая об этом.       Искать оправдания глупо. Моракс видел множество людей, которых подобный путь поверг в отчаяние и нежелание что-либо делать лишь из-за того, что однажды они не захотели показаться себе не такими, какими мечтали. Искать оправдания любви глупо вдвойне, ибо что есть любовь, если не священный контракт безвозмездного дара собственного сердца?       Что ж, Архонт признаёт свои чувства к императору и, более того, не считает их дурными или порочными. Он готов был бы кричать о них всему народу, если бы это было дозволено, но они остаются горящими в его груди и так никому и не высказанными.       Император возвращается не то что в дурном, а в отвратительном расположении духа. Слуги чувствуют его настроение сразу, впитывая каждое малейшее движение, словно губка, и передают друг другу шёпотом, так что весть разлетается едва ли не быстрее, чем Чжун Ли успевает спуститься, чтобы встретить юношу. Нин Гуан отвечает на низкий поклон советника Тарталье одним лишь взглядом, но и его достаточно, чтобы Архонт понял её чувства. — Госпожа Нин Гуан невероятно глупа, — бросает юноша вместо приветствия, едва удерживаясь от желания добавить тону жёлчи. — Отчего кто-то так ошибся, поставив её в пару Вам? Право, я даже не подозревал, что между вами может быть подобное различие.       Чжун Ли сводит брови и поджимает губы, не желая одобрять достающихся ему подобным образом похвал, но не смеет порицать императора открыто. — Прошу прощения, — отвечает он с ледяной учтивостью и распрямляется. — Боюсь, я не понял, о чём Вы говорите, император.       Тарталья ведёт плечом, не сводя со спокойного, словно высеченного из камня, лица советника голубых глаз, едва ли меняющих своё выражение от насмешки юноши, и улыбается одними губами. — Как Вам угодно, господин Чжун Ли, — отвечает он. — Раз Вы не желаете понимать того, что я Вам говорю, значит, так тому и быть. — Приношу извинения, — говорит Моракс твёрдым, ни на секунду не дрогнувшим голосом, и вновь кланяется так, как умеет лишь он один — не теряя достоинства, словно принимающий противника с должным уважением истинный игрок. — Что ж, хоть Ваше раскаяние хорошо, — замечает император, смеривая Первого советника ещё одним взглядом. — В следующий раз сопровождать меня будете Вы, а не Вторая советница. Эта женщина невыносима, она совершенно ничего не знает, господин Чжун Ли, и… — Для меня честь сопровождать Вас, император. Я подчиняюсь Вашему желанию и готов следовать за Вами тогда, когда будет Вам угодно.       Чжун Ли знает, о, он чудесно знает, насколько зол бывает юноша, если хотя бы одно живое существо позволяет себе перебить его во время речи. Первый советник и сам выносил выговор или пригвождал глазами к месту тех, кто смел перебивать юношу, но сейчас он уверен, что Тарталья не прогневается. Император слишком падок на любые слова, не порочащие его репутации или, тем более, скорее оказывающие ему поддержку, если их произносят уста его советника, а потому лишь фыркнет, не издав кроме этого ни одного звука. — Не думайте, что я забуду своих слов только из-за того, что у меня есть хотя бы один преданный человек, господин Чжун Ли, — предупреждает он, смягчаясь. — Я всё ещё зол на госпожу Нин Гуан и не собираюсь закрывать глаза на её глупость. Она не знает и четверти того, что знаете Вы, и отчего-то считает себя вправе давать мне советы!       Воля Небес вздыхает, опуская голову, и Моракс лишь сейчас замечает, что она бледна и грустна. Император, верно, использовал возможность избавиться от душащего его ещё с утра гнева во время их поездки. Госпожа Нин Гуан должна быть задета, даже если она и считает Тарталью не более чем глупым капризным ребёнком, решает Чжун Ли. — Вы чрезмерно жестоки, император, — мягко говорит он, прекрасно зная, сколь полезен бывает подобный тон в разговорах с юношей. — Госпожа Нин Гуан известна своим умом не только в Ли Юэ, но и соседних регионах. Мы с ней мало похожи, это так, но мои познания не могут быть причиной для её осуждения, император. В Ли Юэ нет человека, который был бы так же ловок и умён во всём, что касается торговли и расчётов.       Воля Небес награждает его благодарным взглядом, и Чжун Ли позволяет себе улыбнуться одними лишь кончиками губ.       Он никогда не падёт столь низко, чтобы молча принимать то, как император клевещет, пусть и не имея подобного намерения, на честных и благородных людей. Кто таков Архонт, если ему требуется похвала, запятнавшая других?       Более того, юноша благосклонно воспринимает его речи и, как Моракс может видеть по едва заметным тлеющим огонькам, возникающим порой в синеве глаз императора, даже оценивает по достоинству его честность и отвагу возразить. Неужели сей Хаос лишь ожидает того, кто будет способен усмирить его, дать представление о жизни без варварской жестокости и гордости? Нет, Чжун Ли не имеет права допускать подобной мысли, если ещё желает сохранить здравый смысл и ум. — Не знаю, так это, господин Чжун Ли, или нет, но она испортила мне всю поездку своими глупостями про корабли, которые потонут, и незнанием простейших вещей о продающихся безделицах.       Нин Гуан сжимает губы, но не роняет ни слова, лишь покачивает головой, позволяя украшениям на причёске едва слышно звенеть. — Среди товаров нет безделиц, император, — замечает Чжун Ли. — Каждый из них важен. А потому не следует винить Вторую советницу, поскольку она не ошибалась в безделицах. — Да ну Вас, — фыркает юноша, прежде чем поспешить к лестнице.       Моракс лишь едва заметно улыбается, выжидая, прежде чем последовать за ним. Он знает, что одержал победу.