Птичка

— Господин, к тебе главный лекарь дворца, — маленький евнух впустил в гостиную совершенно седого бету, чья длинная окладистая борода спускалась до самой груди. Старик, одетый с скромный серый халат, почтительно поклонился принцу, сложив перед собой испещренные венами руки. — Позволь мне, недостойному, осмотреть тебя, красу и гордость гарема Сына Небес, Дня и Полуночи, чтобы удостовериться, зачал ли ты от господина нашего. Набияр поднялся с оттоманки, на которой лежал, читая книгу, и милостиво кивнул. — Делай все, что сочтешь нужным. — Принесите мне теплую воду для омовения рук, — распорядился тот, приступая к своим обязанностям. — А ты, господин, ложись в постель и пусть евнухи снимут с тебя рубаху. Его Высочество вытерпел все процедуры с молчаливым достоинством, и, к чести старого лекаря, тот постарался провести осмотр так, чтобы доставить наложнику минимум дискомфорта. — Можете облачить своего господина как подобает, — наконец, возвестил старик, обращаясь к Парису с Мехмедом. — Рийхаб кадира Небес закончен. — И я могу наконец-то выйти в общие помещения гарема? — на Наби тут же запахнули алый халат, расшитый золотыми маками. — Можешь, господин, — поклонился юноше бета. — Увы, в этот раз чрево твое не дало плода, но я уверен — это дело времени. Ты здоров, господин, и, без сомнения, еще подаришь повелителю много прекрасных сыновей. — Благодарю тебя, — Его Высочество с улыбкой протянул лекарю мешочек золотых мирьяхов. — И прими мой дар в благодарность за труды. Спрятав деньги в рукаве, старик, не прекращая кланяться, попятился к выходу, а Наби с облегчением вздохнул: наконец-то! — Парис, причеши меня поскорей! Я хочу прогуляться по саду, а потом дождаться госпожи Советницы. Небо, как же я устал сидеть в четырех стенах! Уже входя в гарем, Наби понял: что-то здесь переменилось за три недели его вынужденного заключения в Гранатовом Дворе. Наложников стало больше… Взгляд зацепился за стайку смеющихся омег: симпатичных, кареглазых, с мягкими каштановыми локонами, чем-то неуловимо похожих между собой. — А-а, Золотой Мак, — сладкий голос Гюльдара, раздавшийся из-за плеча, не предвещал ничего хорошего. — Вот и ты! Мы скучали! Правда? Имбаль Полуночи огляделся, убеждаясь в наличии зрителей. Разумеется, окружающие тут же навострили уши: жажда зрелищ в гареме, где так мало развлечений, была слишком сильна, а о конфликте прежнего любимца Императора с нынешним не знал только ленивый. — И тебе хорошего дня, Гюльдар, — принц кивнул задире, проходя мимо: вежливо, достойно и сдержано. — Нет, вы смотрите, — рассмеялся в ответ черноокий наложник. — С чего такое довольство? По словам лекаря тут печалиться надо. Был бы ты поумнее, сумел бы зачать от повелителя, глядишь, и ровней мне бы стал, а так… Думаешь, всегда будешь любимцем Сына Небес? Так внемли, несчастный: тебя уже заменили другими — юными, нежными, прекрасными. Вон они все, пересчитай. Пересчитай и познай горечь поражения, Мак. Наби показалось, что высокая крыша гарема рушится прямо ему на голову, настолько ужасными оказались произнесенные соперником слова. А еще принц понял, почувствовал, что Полуночный не лжет, ведь и он сам когда-то был на месте Набияра: его призывал по Пути Наслаждений Гияз, его любил и его ласкал, а, когда Гюльдар родил первого сына, то и позволил снять маску-фай и не опускать глаз в присутствии повелителя — разве тут не будешь отчаянно пытаться извести соперника, что украл у тебя все? — Прости меня. Правда, прости, Гюльдар. За все. Если можешь. Клянусь Небом, я не выбирал этой судьбы и не хотел её, но теперь поздно что-то менять. И я прощаю тебя тоже. Можешь не возвращать монетку: считай это подарком. Гордый красавец отшатнулся, нахмурил брови, не понимая, что за игру повёл с ним ненавистный Мак. Так и не найдя для себя объяснений, Гюльдар фыркнул, спрятал руки в длинные рукава халата и пошел прочь, покачиваясь так изящно, словно тростник на ветру. А у Наби все горше было на сердце: этого имбаля любил Гияз… А остальных — Гаяр… И на этом все не закончится, ведь в гареме полным-полно юных, прекрасных и нежных — бери любого. — Парис, — Его Высочество обернулся к явно сконфуженному евнуху. — Почему ты не сказал, что повелитель… что он звал других наложников, пока я соблюдал рийхаб? — Не хотел расстраивать, — покаянно опустил голову тот. — Мне казалось, это подождет… И, господин, разве ты боишься их?! Кто они таковы?! Просто наложники, которых и призывали-то на одну ночь каждого! А ты! Ты же кадир Небес! Они и в подмётки тебе не годятся! С каждым сказанным словом маленький евнух все сильнее жестикулировал, пытаясь достучаться до принца и убедить его не переживать понапрасну. — Покажи, кто ходил, — потребовал юноша, шагнув к парапету. — И говори, когда. — Зачем тебе, господин? — еще пробовал торговаться Парис, однако под взглядом Наби сдался и сник, опуская плечи. — Хорошо… как пожелаешь, господин мой… Внемли: вчера было время Дня, и повелитель призывал вот того наложника. — Новенький, — принц устремил взгляд на хорошенького омежку с рыжевато-каштановыми кудрями. — Как зовут? — Римьян… Позавчера было время Полуночи, и Советница назвала имя Язира. — Тоже новенький, — юноша взглянул на наложника, что звонко смеялся вместе со всеми, увлеченный игрой: перебрасыванием мягкого мячика с бубенцами. Игрушка взлетала вверх с заливистым перезвоном и падала в протянутые к ней ладони. — Сейчас в гареме много новых лиц, господин… — Рассказывай дальше! Кто еще ходил и когда?! Ну! Никогда еще Парис не видел принца в такой ярости, а потому спорить не решился. Сам же Наби, до боли вцепляясь в резные перила, слушал евнуха, сопоставляя имена и время с теми ночами, что проводили в его покоях альфы. Значит, когда приходил один, второй трахал у себя кого-то из новеньких, а на следующий раз выбирали иного наложника из числа переведенных в гарем из обучения. — Значит, всего четырнадцать омег, — подытожил Его Высочество, рассматривая державшихся особняком счастливцев. — Верно, господин… и никого не звали дважды… если ты желаешь услышать мнение негодного слуги, то Сын Небес просто ждал, пока истечёт срок твоего уединения… Это же самый верный знак! — Ждал, значит?! Ну, что же… вот и дождался. С этими словами Набияр направился к лестнице на первый этаж, а Парис молча поплёлся следом, понимая: его янтарный господин задумал что-то непотребное, вот только что?! И как его, спрашивается, удержать от очередной глупости? Ведь ясно же, что повелителю не приглянулся никто из новых наложников, хотя каждый из них в чем-то походил на Золотого Мака — кто цветом волос, кто чертами лица, кто улыбкой, а кто всем понемногу. Да и возвращались они назад весьма скоро, лишь только Сын Небес овладел ими один раз… Чем не знак, если учесть, что самого Набияра всегда отпускали лишь после рассвета, истерзав плотской любовью? Так, погрузившись в тяжкие думы, Парис шагал следом за господином, а тот, не спеша, прошелся по гарему, отвечая на почтительные приветствия, вышел в парк, постоял немного, наслаждаясь погожим солнечным днем, а затем направился по знакомой тропинке к морю, ведь до прихода Советницы оставалось еще несколько часов, которые можно провести на свежем воздухе и подальше от любопытных глаз. *** — Набияр, — Хонг-Чон-Линь объявила волю Императора. — Ступай и подготовься. — Я подготовлюсь, госпожа, — с улыбкой поклонился бете принц. — Не сомневайся. Пока в хамаме слуги ухаживали за телом кадира Небес, смывая с него ароматную пену, разминая мышцы и натирая маслами кожу, чтобы та сияла подобно молочно-белым опалам, Его Высочество пылал гневом и ревностью, мучительно рвавшими грудь до тихого стона. Как они посмели с ним так обойтись?! Чего стоили их заверения в любви, если в ту же ночь один альфа держал его в объятиях, другой — трахал наложника, а на следующую ночь приходил к Набияру с очередными лживыми клятвами?! И ладно бы хоть один из истинных, так ведь нет — сразу оба! — Сыновья собаки, — прорычал юноша, стискивая кулаки. — Грязные шакалы! О, не-е-ет, так просто я не сдамся! Испуганные слуги замерли, не зная, чем они прогневили любимца повелителя, но Набияр лишь мотнул головой, приказывая продолжать. Нельзя сейчас об этом вслух… Но как же хотелось кричать, кидаться посудой, разбивая пиалы на сотни разноцветных осколков. Хотелось выбросить с балкона все розы, подаренные Гаяром. Хотелось швырнуть Гиязу в лицо все его золотые мирьяхи: пусть знает, что родовая гордость Де Корд не продается, а милость не покупается золотом! И стихи разорвать! И украшения раздарить! Небо! Пусть их отец и Император, но папенька — точно уж шлюха! Наконец, все приготовления были закончены: Набияра с поклонами проводили в Гранатовый Двор дожидаться приглашения от Императора. Войдя в спальню, омега уже едва сдерживал сжигавший его пламень обиды: он сможет постоять за себя, а Гаяр с Гиязом узнают, как глупо — задевать принца из рода Лебран Де Корд. — Парис! — Его Высочество хлопнул в ладоши, призывая маленького евнуха. — Принеси мне то, что я велел купить! — Господин мой, не помешался ли ты? — робко вопросил тот, отступая к стене. — Что ты творишь, одумайся… — Неси, — с нажимом повторил Набияр. — И даже не пытайся тянуть время. Смирившись с неизбежным, маленький евнух с поклоном протянул омеге раскрытый ларчик, обитый изнутри бархатом. — Зачем тебе это? — вошедший в покои Нилюфер недоуменно переводил взгляд с Наби на Париса, пытаясь понять, что вообще происходит. — Оставь нас ненадолго наедине, — попросил Его Высочество, обращаясь к мальчишке. — Слушаю и повинуюсь, — низко поклонился тот и, проходя мимо Нилюфера, успел шепнуть лишь одно: господин, образумь его, умоляю! Едва за мальчишкой закрылись двери, Наби плюхнулся на низкий пуфик, пряча лицо в ладонях. — Где ты был весь день? — спросил он у подошедшего наставника. — Когда так нужен… — На Дворе Стареющих омег, — ответил тот, погладив юношу по волосам. — Один мой хороший друг занемог, и я сидел рядом, скрашивая его досуг. Что случилось, мой принц? — Ты ведь знаешь, что они мне изменяли? — голос дрогнул, когда нужно было облечь боль сердца в слова. — Брали других наложников, пока я… пока ждал… пока скучал… а теперь снова зовут меня, как будто ничего не случилось… — О, мой бедный нежный ученик, — вздохнул Нилюфер, заключая всхлипывающего омегу в объятия. — Я же предупреждал тебя… Говорил, что так будет. Мы в Суль-Мирьяхе… Но ты… ты ведь уже возвысился выше многих! Тебя обожают, тебя одаривают, тебе многое позволяют! Тебе поверяют такие тайны, за знание которых лишиться языка и глаз — и то мало… Ну, будь умницей, положи это… — Нет, — упрямо мотнул головой Лирой. — Я пойду к ним и покажу, что не позволю больше… захотят казнить — пусть… Все равно ведь не смогут! — Уверен, ты хочешь сказать мне что-то еще, — Нилюфер пристально смотрел на раскрасневшегося принца. — Наби, что ты имеешь в виду? То, что я думаю?! — Господин кадир, повелитель тебя ожидает, — Мухам-оглы дожидался омегу у дверей, сложив пухлые руки на животе и сахарно улыбаясь. — Прошу, поспеши надеть фай, мы проводим тебя, как подобает: негоже заставлять богоподобного так долго ждать! Маленький евнух быстро справился с застежками маски, а затем Набияра подхватили под руки и повели прочь из Гранатового Двора. *** Ни один из старших евнухов не заметил на юноше странного пояса, похожего на свившуюся на бедрах змею. А, может, заметили, но не придали значения: мало ли у кадира Небес может быть украшений, отчего не такое? Возблагодарив себя за предусмотрительность, Набияр усмехнулся, переступая порог. Обоняния тут же коснулся самый прекрасный в мире аромат — запах обоих истинных, слитый воедино и от того еще более сокрушительный по своему воздействию на нежного, трепетного омегу. Но только не теперь… Сегодня Наби не собирался играть по правилам Суль-Мирьяха. Сегодня все будет совсем по-другому. Почувствовав, как за спиной закрылась дверь, Его Высочество медленно повёл плечами, сбрасывая на пол алый халат, а затем дернул ремни маски, срывая её с лица. — Ты забыл пасть ниц, Птичка, — улыбаясь, к юноше шел Гаяр: черный с золотыми змеями халат альфы распахнулся, демонстрируя, что под этим одеянием у мужчины больше ничего нет. — Прошу прощения, господин, — в ответ сладко-приторно улыбнулся Лирой. — Я сегодня вообще крайне забывчив… Потянув за пояс, Его Высочество распустил туго свитый кнут с удобной золоченой рукоятью. Та сверкала драгоценными каменьями и так удобно легла в руку, словно бы была создана специально для омежьей ладони. — Я покажу вам, как задевать принца Лебран Де Корд, — со свистом рассеченный воздух захлебнулся звонким щелчком. Гаяр на миг сбился с шага, а глаза его с изумлением распахнулись шире: это еще что за бунт?! И снова кнут щелкнул по полу, мастерски направленный изящной омежьей рукой. Не зря Лирой практиковался на манеже, не зря учился сбивать со специальной подставки то бутыль, то яблоко, не зря удивлял в салонах взыскательную публику — теперь уж, действительно, пригодится. — Птичка, поранишься! Положи это и объясни, что происходит. — Это я у вас должен спросить! Не приближайся! Плеть щелкнула у самых ног Хвана, вынуждая того остановиться. — Птичка, — теперь голос альфы не предвещал ничего хорошего. — Что ты творишь? — Требую объяснений! Вы оба меня обманывали! Где Гияз?! — Наслаждаюсь видом, — тихий смех второго мужчины заставил Наби на миг отвлечься, и Гаяр, разумеется, тут же воспользовался моментом, рванувшись к цели. Принц увернулся и снова хлестнул своим оружием по ногам нападавшего, защищая себя от властелина Дня. — Вы оба проклятые шакалы! — теперь Наби наступал, щелкая плетью по мрамору пола. — Лживые обманщики! Да как вы могли брать других омег, пока один из вас лежал со мной в постели?! — С крайней неохотой, — Гияз, до этого отдыхавший на низкой оттоманке, отложил на столик мундштук кальяна и тоже поднялся на ноги. — Ты этим обижен, шайтан-цветок? — Да я вас убить готов, — рявкнул Лирой. — Это предательство! А если бы я трахался с другими альфами, а вам говорил, что люблю только вас?! О-о, надо было видеть, как от этого заявления загорелись дикой ревностью глаза обоих правителей. Наби чувствовал себя укротителем, вошедшим в клетку к опасным хищникам: те кружили, медленно сжимая кольцо, и лишь хлыст в его руке мешал альфам броситься и вцепиться в наложника острыми клыками. — Птичка, угомонись, — Гаяр, пригнувшись, медленно двинулся вперед. — Отдай это… — Восприми как игру, — посоветовал брату Гияз: кажется, его это все до крайности забавляло. — Ах, игру?! — взвился Наби, наступая на обоих. — Шакалы! Изменщики! Проститутки гаремные! Гаяр подставил под плеть руку и, как только кончик хлыста обернулся вокруг, властелин Дня намотал его сильнее, пытаясь вырвать из пальцев омеги рукоять, но Лирой был отнюдь не так прост. В одно мгновение сократив расстояние до альфы, юноша поднялся на цыпочки, жадно целуя милорда Хвана в губы и в миг, когда тот опешил от неожиданности и похоти, оттолкнул, отскочил сам, высвобождая и плеть. — Ненавижу вас! И не дам себя трахнуть! Ясно?! Так и будете ходить вокруг всю ночь, пока не надоест! Следующим на прорыв пошел Гияз: увернувшись раз, другой, он перехватил инициативу, подставляясь под удар, и Его Высочество не смог остановиться — вжался в желанные губы поцелуем, а затем оттолкнул распаленного альфу рукоятью, пока тот не успел пустить в дело руки и клыки. — Шайтан-цветок, — рыкнул тот, пытаясь ухватить ускользающую добычу за волосы. Наби отступил и снова хлестнул плетью по полу. Странное возбуждение охватывало его с каждой минутой все сильнее и сильнее. Это было до странности чувственно: держать на дистанции возбужденных альф, не давая им приблизиться к желанной добыче. Наби ощущал себя то ли дичью, то ли охотником, а запах обоих сильных самцов настолько кружил голову, что омежка тёк как ненормальный, и это подстёгивало правителей Суль-Мирьяха еще сильней. Проклятье, как же он хочет их обоих: сильных, красивых, похожих на хищников, темноволосых и загорелых… Представив на миг, что в его заднице окажется сразу два роскошных члена, Наби чуть слышно застонал, и его услышали: круг мгновенно сузился на пару шагов. — Нет! Нельзя! — юноша тут же очертил дозволенные границы. — Не дам, пока не пообещаете: больше никогда! Никого! — Птичка, ты просишь слишком много… — Нельзя! — снова щелчок кнута, вынудивший распалённого Гаяра отступить. — Цветок, ты покушаешься на священные устои, — голос Гияза выдавал силу его желания. — Мы не можем… Небо! Его Высочество прекрасно понимал, что сейчас забавляется с огнем, но смесь вожделения и опасности пьянила не хуже вина: ему нравилось диктовать условия своим альфам, удерживая их на расстоянии. Конечно, если бы они, действительно, желали применить к омеге силу, то давно бы вырвали из его рук плеть, скрутили бы и бросили Наби на постель, но это была своего рода чувственная игра, где роль водить выпала именно принцу. Как же восхитительно представлять, что они оба будут его и только его. Пусть не сейчас, пусть со временем, но Лирой заставит альф принять этот факт: их истинный не желает делить своих повелителей с кем-то еще. И если той самой связи окажется мало, он придумает еще что-нибудь такое, без чего любые другие омеги покажутся братьям слишком скучными и пресными… Все-таки не зря он вырос в самой просвещенной стране, не зря посещал салоны и набирался уму-разуму… Они просто не до конца понимают, с кем их обручило Небо! А значит, придется показать! Наби замер, смерил томным взглядом своих альф, а затем показательно отшвырнул плеть и раскинул руки, приглашая их обоих получить то, чего оба хищника жаждали больше всего. — Можно, — велел он, запрокинув голову и подставляя шею под клыки. — Можно! Взять! *** Стоит ли говорить, как яростно и жадно они его трахали: для начала, подхватив на руки и практически содрав с бёдер одеяние радости? Наби со сладким стоном-всхлипом откинулся на широкую грудь Гияза, принимая в себя член Гаяра. Альфа вошел на всю длину рывком, заполнив влажную пустоту внутри. Несколько мощных толчков, от которых нутро заливает горячим, ни с чем не сравнимым тугим наслаждением, а затем Хван уступил место брату. Наби потерял счет оргазмам, что разливались по телу яростными сполохами: его просто трахали, помечали и снова трахали, глубоко и сильно засаживая члены по очереди. Как же Наби этого не хватало все эти долгие дни воздержания! Как он соскучился по своим повелителям, по этим невыносимо-приятным ощущениям внутри, где член распирает тонкие стеночки едва ли не до боли… Его Высочество закрыл глаза, падая в очередной омежий оргазм. Игра добела раскалила всех троих, сорвала маски благопристойности, обнажив дикое, звериное и прекрасное… — Отнесите меня в постель, — приказал юноша, не сомневаясь, что его послушают. — Продолжим там. До самого рассвета он служил своим альфам, отдаваясь им телом и душой, но и они служили своему омеге, раз за разом доводя его до исступления, до криков и стонов, до судорог удовольствия и влажных белых капель на животе, когда принц кончал, насаженный на член. Закрыв глаза, Его Высочество перестал различать, кто сейчас в нём, ведь это было совсем-совсем не важно. Главное, что, стоит излиться одному повелителю, его место займет другой, с таким же идеально-тяжелым, крепким членом: и он растянет, заполнит все внутри, сильно и ритмично вталкиваясь в медовые врата Наби снова и снова… — Довольно, — прошептал омега, окончательно насытившись. — Обнимите меня… я так хочу спать… — Шайтан-цветок, — усмехнулся Гияз, устраиваясь рядом. — Птичка, — Хван с хриплым стоном кончил, замер на пике, а после медленно покинул тело юноши, чтобы улечься с другой стороны от омеги. — Ты непозволительно дерзок сегодня… — Но вам же нравится, — сквозь навалившийся сон пробормотал Наби. — Теперь все будет, как я скажу… *** Гияз почувствовал себя плохо во время визита Флавийского посольства. Выслушав предложение Флавии о заключении воинского союза, а также о заключении династического брака с кузеном монарха, который, судя по привезенному портрету, обладал весьма приятной внешностью, Сын Небес некоторое время молчал, обдумывая приемлемый ответ. Судя по всему, Суль-Мирьях так или иначе окажется втянут в назревающий конфликт между Лебранией и Флавией, вот только договор о взаимовыручке уже подписан, и Лирой отдан им с братом как залог этого долгого и крепкого союза. Однако, отказ должен выглядеть так, чтобы флавийцы не посчитали себя оскорбленными, поэтому… — Небо, — Гияз с изумлением обнаружил, что на его бело-голубом халате расцветает алое пятнышко крови. — Что это? Коснувшись лица, властелин Суль-Мирьяха почувствовал под подушечками теплую влагу: кровь капала из носа, не останавливаясь ни на мгновение. Хонг-Чон-Линь подскочила к Императору, быстро прижала пальцы к шее, считая пульс, а затем, шагнула вперед, закрывая его ото всех, и объявила: — Сын Небес, Дня и Полуночи утомлен беседой и желает отдохнуть. Аудиенция будет продолжена позже. Всем покинуть зал! Все тут же пришло в движение: стража вытеснила посольство прочь, слуги поспешно поднесли пиалу с водой и полотенце, а Советница обеспокоенно ощупывала виски, шею и грудь альфы, отыскивая причину столь странного происшествия. — Ты совершенно здоров, повелитель, — наконец, обескураженно произнесла слепая-зрячая. — Ты морщишься? Где-то болит? — Жжет в груди и голова тяжелая, словно… может, ты права, и нужно немного отдохнуть… Поднявшись с места, Гияз направился в покои, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться, пока муть перед глазами прояснится. — Ложись в постель, господин, я хочу тебя осмотреть еще раз. Властелин Полуночи лишь кивнул, не находя в себе сил спорить. То, что началось, как легкая дурнота, навалилось теперь мучительной болью в горле, ломотой во всем теле и странным оцепенением, прогнать которое не получалось никак. Легкие пальцы Сестры Ай-Дагин порхали по телу Императора, отыскивая и не находя причин его недуга. — Ничего… совсем ничего, — шептала Советница, теряясь в ощущениях. — Но так не бывает! — Гияз?! — двери распахнулись, являя взору повелителя не менее бледного Гаяра: тот сполз по косяку на пол, утирая с губ ручеёк крови. — Кха… кха… что происходит?! — Небо! — от ужаса госпожа Линь почти утратила над собой контроль. — Дай я тебе помогу! Дотащить едва державшегося на ногах альфу до постели ей удалось с трудом. Теперь братья лежали рядом, тяжело и часто дыша, а их сильные загорелые тела скручивало невыносимой мукой. Впервые Советница чувствовала себя настолько же беспомощной, насколько несчастной, не находя причин их общего недуга. Что с обоими повелителями Суль-Мирьяха?! Это яд! Это точно яд, вот только она не находила ни следа смертельной отравы! — Пожалуйста, вспомните: что вы ели, что пили! Говорите мне! Я должна понять, чем вам помочь! За дверью послышались взволнованные голоса. Кажется, кто-то намеревался попасть в покои Императора, но сейчас не время и не место… Вскочив, Хонг-Чон-Линь бросилась к выходу, чтобы узнать, что там происходит и спровадить нежелательных визитеров прочь. Нельзя, чтобы во дворце узнали про недуг повелителя! Нельзя, чтобы раскрылся их общий секрет! Нельзя, чтобы Суль-Мирьях вновь остался без назначенного правителя, если Гаяр с Гиязом… Нет, прочь подобные мысли! Они будут жить или она не их преданный хранитель! Приподнявшись на локте, Гаяр с трудом сфокусировался на происходящем. Он узнал голос старшего евнуха — тихий, испуганный, дрожащий… и услышал имя, от которого кровь отхлынула от сердца. — Птичка, — осознание беды пронзило грудь острием кинжала. — Гияз! Это не нам плохо! Это Лирой! Судя по быстрому взгляду из-под ресниц, властелин Полуночи все понял без лишних слов. Вскочив с постели, он рванулся к двери, что скрывалась за резной ширмой: через тайный переход, известный только им обоим, можно было быстрее всего попасть в Гранатовый Двор, умоляя Небо, чтобы не оказалось слишком поздно. Гаяр спешил следом, отставая лишь на пол шага. Дыхания не хватало, грудь жгло огнем, но какая разница, если можно не успеть?! — Ниц! Сухой приказ сорвался с губ Хвана, когда он ворвался в спальню Птички и увидел его слуг, окруживших постель омежки. Силой Ай-Дагин Гаяр пользовался редко, но сейчас не было ни секунды на размышление: челядь разметало в стороны, словно соломенных кукол. Разумеется, с пола не поднялся никто — каждый понимал, что требуется опустить взор и не оскорблять Императора открытым взглядом. — Что с ним?! — Гаяр склонился над юношей, чье бледное лицо враз осунулось и словно бы исхудало. — Евнух! Парис! Отвечай! — Повелитель, — взвыл тот, распростершись ничком на полу. — Мой бедный господин… я, никчемный, не уберёг его! Горе мне! Великое горе! — Еще одно лишнее слово и я вырву тебе язык! — Гияз присел на постель, не отрывая взгляда от бесчувственного наложника. — Да, повелитель, — всхлипнул мальчишка. — Это случилось после хамама… мы возвращались к себе, и господин… он закашлялся, схватился за горло, с губ полилась кровь… Небо, как же так?! Его еду и питье пробовали… нужно узнать, кто посмел… горе мне горе! — Что вы ему дали? — Гаяр не зря провел в обители Сестёр все детство, постигая искусство, недоступное большинству простых смертных: Птичка был все еще жив лишь благодаря некому вмешательству. — Отвечайте! Кто и что давал?! — Я, повелитель, — отозвался незнакомый омега, лежавший ничком у самой постели принца. — У нас на родине яд — это лучший способ разобраться с соперником, а потому каждый знает: толченый древесный уголь первое средство, которое стоит держать рядом, если хочешь жить. — Мудрое решение, — кивнул Гаяр, вновь переводя взгляд на Птичку. — За лекарем посылали? — Лекарь сказал, что бессилен, — вот теперь в голосе омеги послышалась дрожь непролитых слез. — Это мой недосмотр… я должен был пойти с Наби… если… если он умрет… — Не умрет… Гаяр склонился к осунувшемуся истинному, потянул носом, отыскивая чужой запах. Пахло сладко… с горчинкой… что же это за дрянь такая?! Чинар-батун заставляла талантливого мальчишку снова и снова внюхиваться в ароматы самых страшных ядов, чтобы тот непременно запомнил каждый, а затем требовала рассказать, как спасти человека, если в организм попала терпкая тир-мару, жгучая арба, пряная джинар и вязкая ис-халум… Больше сотни названий вертелись в памяти и ни одно не подходило ни по запаху, ни по симптомам. — Вот, значит, отчего, — за спиной Гияза появилась Хонг-Чон-Линь. Советница стояла мрачной тенью, простирая над лежащим юношей руки. — Спаси его, — Гияз вскинул на женщину взгляд, полный сердечной муки. — Проси, чего пожелаешь. Только спаси. — Я говорила, что от этого цветка мало проку, — вздохнула Советница, отступая на шаг. — Проститесь с ним сейчас и отпустите. Так будет лучше для всех. — Подите вон! — рявкнул Гаяр на слуг Птички. — И затворите двери! А ты останься, нам есть, что обсудить, госпожа… Ухватив Хонг-Чон-Линь за запястье, властелин пустыни не дал ей выскользнуть из комнаты: пора бы уже ответить за все, что она натворила с их жизнями. — Гаяр, — Советница пятилась к стене пока альфа наступал на неё, тесня все дальше и дальше от ложа умирающего принца. Кажется, она наконец-то испугалась. Гаяр больше не желал следовать заветам Ай-Дагин, не желал жить в умеренности и служении, не желал нести свет. Душу жгло и выворачивало ужасом потери, ведь он прекрасно видел: смерть уже протянула жадные руки к Птичке и считанные мгновения отделяли Наби от последнего в этом мире вздоха. Воздух врывался в иссушенное горло юноши сухими хрипами, кровь и остатки древесного угля запеклись на любимых губах в черные корки, а под закрытыми глазами залегли лиловые синяки… Небо, как же так?! Ведь еще совсем недавно Птичка улыбался им обоим, шептал сладкие обещания, льнул к своим альфам, а теперь… теперь он похож на призрак, на бледную тень себя самого… Зачем они отпустили его из покоев?! Зачем вообще поселили здесь, среди ревнивых омег?! Почему не сберегли свое главное и единственное сокровище?! Так глупо, так беспечно… — Ты знала! — Гаяр стиснул шею Линь сильными пальцами, а затем швырнул Советницу в стену. — Ты! Знала! Говори! Ты видела, что его отравят! И ничего не сделала, чтобы помешать! Гияз рванулся к ним, выдирая из ножен кинжал. — Нет, — Хван перехватил руку брата, сдерживая удар. — Убьешь, и Птичка тоже погибнет. Я… мне не под силу его вернуть… может только она — Сестра. — Повелители мои, послушайте меня, отпустите его… у вас много прекрасных наложников, кадиров и имбалей… позвольте Золотому Маку уйти… он изменит Суль-Мирьях, это предсказано! Он изменит вас! — Разве ты еще не поняла, несчастная, что мы уйдем вместе с ним? — хрипло рассмеялся Гияз, утирая с губ кровь. — Твой драгоценный Суль-Мирьях погрузится в смуту, ведь мы не назвали имя нового Императора! И не назовем, чтобы ты, Советница, знала: это все твоя вина. Властелин Полуночи отшвырнул клинок и тот покатился по полу, разбивая навалившуюся тишину. Боль, терзавшая тело Императора, стиралась в ничто, раздавленная муками страдающего сердца. Наби… Нежный непокорный цветок… счастье и упоение души… — Любовь моя, — шепнул Сын Небес, нежно касаясь бледной до синевы щеки омеги. — Радость ночей моих… не уходи, прошу… Как же так?! Хотелось сейчас же отдать приказ, всего один, но такой, чтобы от него кровь застыла в жилах… Они все умрут. Все, кто завидовал, все, кто ненавидел, все, все, все… Сам того не осознавая, Гияз притянул бесчувственного принца в объятия, и теперь баюкал его, чуть раскачиваясь, будто в трансе. Тонкая изящная рука наложника соскользнула с груди, бессильно повисла, и лишь золотые браслеты тихонько звякнули в ответ на грудной стон, рвавшийся с губ альфы. Они все будут казнены. Гранатовый Двор предадут огню, чтобы больше никто не вошел под его своды, ибо под этими солнцем, луной и звездами нет никого прекраснее, чем Наби… нет и не будет — такова воля Сына Небес… — Повелитель, — Советница рухнула на колени. — Нет… молю… ты утопишь гарем в крови из-за единственного наложника?! Никого не пощадишь… Небо, как ты жесток, господин мой… виновен лишь один… — Кто? — яростный взгляд Гияза впился в Хонг-Чон-Линь. — Его ждет тысяча мук! Его будут пытать бесконечно, пока не разорвут на сотни тысяч частей! Говори, проклятая! Ты же знаешь, кто убил моего любимого, моего единственного! Говори! — Суль-Мирьях погрузится во мрак, реки крови зальют дворец, — бормотала Советница, схватившись за голову. — Я вижу это… Небо… не пощадят даже детей… гнев повелителя не утихнет… до самого последнего шага… — Он наш истинный, — наконец, заговорил Гаяр. — Тебе не понять этой связи. Ты не чувствуешь, как дрожит и ускользает из пальцев нить, что связала нас с ним воедино. Если… если Птичка умрет, я не стану мешать Гиязу устраивать здесь бойню. Мне будет все равно. А знаешь, почему? Потому, что вместе с Птичкой умрет все, что мне ценно в этой жизни. Мне не нужен ни Суль-Мирьях, ни императорская власть, ни этот дворец, ты знаешь об этом лучше всех. Меня здесь держит только обещание, данное брату. И Лирой. Гияз поднялся с постели, держа на руках отравленного наложника, чьи длинные каштановые локоны сбегали густым покрывалом до самой земли. Сделав шаг вперед, Сын Небес встал подле Гаяра, глядя на женщину, что когда-то дала им жизнь, а сейчас вновь её отнимала. — Ты идешь против судьбы, Советница, — голос альфы был хриплым и тихим. — Он наш навсегда, как бы ты не пыталась этому помешать. Решай теперь: спасти Наби и вернуть мир Суль-Мирьяху или позволить ему умереть, тем самым убив и нас двоих. Гаяр не станет меня останавливать, а я не остановлю его. Выбор лишь за тобой.