Птичка

— Набияр! — голос Советницы разнесся по гарему, возвещая волю возвратившегося домой Императора. — Тебя желает видеть господин наш. Ступай и подготовься. Его Высочество лишь слабо усмехнулся: стало быть, сегодня все и решится. Сын Небес призывает его по Пути Наслаждений, но, вполне вероятно, назад принц уже не вернется — его выведут из покоев Императора и бросят в застенки, чтобы умертвить за измену. Не зря Советница больше не смотрит на него: она-то знает, чем закончится сегодняшняя ночь. Впервые в Светлый День кого-то казнят… А, может, оно и к лучшему, если так? Этот дворец сломал его, разжевал и выплюнул, а ведь совсем недавно глупый Лирой Лебран Де Корд хвалился, как он умён и как искушен в придворных интригах… Маленький глупый омежка… — Если не вернусь утром, то вот мои последние распоряжения, — тихо и серьезно заговорил Набияр, усадив перед собою бледных от страха Париса и Нилюфера. — Это письмо, которое нужно отправить моим братьям в Авалорн. Тут, в сундучке, деньги для тебя, Нилюфер: проживи эту жизнь с радостью и ни в чем себе не отказывай. А здесь шкатулка для тебя, Парис. И не нужно слёз! Я сам все это заварил, мне и отвечать. Пора… Наденьте на меня фай. Нужно ли говорить, что в этот раз принца провожали едва ли не плача. Бледный Нилюфер успел обнять юношу и прошептать ему благословение, а Парис только коснулся руки, стиснул пальцы господина в тайном пожатии. — Вернись к нам, только вернись, господин… пожалуйста… — На все воля Сына Небес, — горько улыбнулся Его Высочество на самом пороге. Шаг, другой, третий… Наби знал, что он уже ступил на Путь Наслаждения, и с каждым мгновением он все ближе к дверям, за которыми его дожидается Император. Хотелось развернуться и бежать прочь испуганным зверем, вот только двое старших евнухов крепко держали юношу под руки, попробуй тут протестовать. — Входи, наложник, — молвил Дияр-оглы, отступая. — И да пребудет с тобой благословение Небес, — Мухам-оглы деликатно подтолкнул юношу в распахнувшиеся двери. Наби медленно двинулся вперед, остановился, позволил халату мягко упасть на пол, обнажая едва прикрытое одеянием радости тело, а затем сам пал ниц, приветствуя властелина Суль-Мирьяха. Неужели сейчас ему скажут, что он более не кадир? Неужели отдадут под стражу, а уж те выволокут из покоев с позором, а затем бросят в темницу дожидаться приговора? Все это пронеслось в голове одной яркой вспышкой, а затем… Затем его подняли с пола сильные руки, вжали, втиснули в жесткое и горячее мужское тело, а губы мгновенно оказались в плену таких знакомых и нужных губ. Повелитель… Небо… С тонким жалобным стоном принц сдался, впустил в рот настойчивый язык, падая в томное удовольствие. Его все-таки ждали… и, кажется, не спешат расставаться… Обхватив Сына Небес за шею, омега подался бёдрами навстречу, с затаённым упоением отмечая очевидное возбуждение альфы. Все страхи истекших суток развеялись, словно туман под лучами солнца: повелитель желает своего кадира, а значит, бояться нечего. И в тот же миг юноша ощутил нечто странное. Его развернули спиной, и снова утянули в поцелуй, не менее сладостный и жадный, но совсем-совсем другой… Голова закружилась, в животе томно заныло. Наби не успел даже понять, что случилось, как сознание померкло, и он упал бы на пол, не подхвати его на руки Сын Небес. *** — Что с ним? — обеспокоенный Гияз склонился над бесчувственным наложником, едва только Гаяр уложил того на диван. — Болен? Позвать лекаря? Да сними с него уже фай! Пусть вздохнет свободно! Хван, осторожно приподняв голову омеги, расстегнул пряжки и освободил юношу от маски. Оба мужчины рассматривали бледное личико омеги, не понимая, отчего тот потерял сознание, едва только им вздумалось его поцеловать. — У него лихорадка предтечки, разве не чуешь? — Гаяр искоса глянул на брата. — Он благоухает как райский сад. Думаю, это наша вина: Птичка унюхал тебя и меня сразу, потому с непривычки и лишился чувств. Гияз осторожно приложил пальцы к шее принца, считая пульсацию кровяной жилки. — Скорее всего, ты прав. И что нам делать? Убить его теперь, пока он… Нет! Еще не время. Я не смогу, брат. Не теперь. — Вернём Птичку в гарем. Я бы хотел провести с ним его течку, а после… — После мы напоим его маковым молоком. Он уснет так крепко, что ничего не почувствует, — договорил за близнеца Император. — Небо, взгляни, как прекрасен наш истинный… Гаяр лишь улыбнулся, касаясь губами закрытых глаз Птички: пусть пока будет так. Пусть. Еще несколько дней оттянуть страшный миг расставания навек. Проклятая судьба! Как можно отпустить его, лишь только обретя… Гияз же уселся на диван, осторожно приподнял Наби и устроил его в своих объятиях, лаская взглядом лицо и почти обнаженное тело, прикрытое лишь тонкой тканью шальвар. Немыслимо вот так оборвать эту хрупкую жизнь… Раньше это всегда было звеняще-просто: отдай приказ и забудь, но сейчас тот, привык повелевать судьбами других, оказался бессилен против желаний собственного сердца. — Знаешь, чего я хотел больше всего? — альфа осторожно отвёл в сторону искусно переплетённые локоны юноши, обнажая его шею. — Пока был в пустыне, все время чувствовал, как чесались клыки, — фыркнул Гаяр, вспоминая, как ночью его вдруг скрутило вспышкой похоти. Если бы Набияр очнулся, то увидел бы, как хищно расширились зрачки обоих альф, как взгляд их заволокло похотью, а губы приоткрылись, демонстрируя острые кончики зубов. — Велю евнухам забрать его, — хрипло шепнул Гияз. — Пусть придет в себя в знакомой обстановке. *** Его Высочество пробудился лишь под утро и не сразу сообразил, где находится. — Господин, все хорошо, ты дома, — тут же подскочил задремавший в ногах постели Парис. — Хочешь пить? — Да, пожалуйста, — кивнул Набияр и тут же поморщился: шея болела так, словно его пытались задушить. Маленький евнух спрыгнул с кровати, промчался к столику, щедро плеснул воды из кувшина в небольшую узорчатую пиалу, вернулся с ней к принцу, чтобы с поклоном протянуть живительную влагу. Его Высочество пил маленькими глотками: шею саднило довольно сильно. — Парис, что случилось? Почему я здесь? И так больно… — Мы с господином Нилюфером и сами ничего не поняли, — мальчишка выглядел смущенным. — Тебя принесли на руках Мухам-оглы и Дияр-оглы, а затем призвали лекаря. Тебя осмотрели и… разве ты еще не чувствуешь жжения внутри? Твое тело готово к течке, господин. — Повелитель меня выгнал? — голос дрогнул, выдавая смятение принца: почему?! Он же целовал и… — Повелитель велел позаботиться о тебе и подготовить к первой особенной ночи. Так, значит, вот в чем дело… Властелин Суль-Мирьяха не отказался от него — напротив, выразил желание видеть кадира у себя в покоях во время течки… — Сын Небес позвал кого-то другого сегодня? — стараясь казаться беспечным, уточнил Набияр. Стараться-то он старался, но сердце сжалось ледяным комком в предчувствии того, что недавние поцелуи могли теперь достаться другому наложнику. А это, оказывается, больно, когда ты — не единственный, кого желает Сын Небес… — Нет, что ты, господин: никого не позвали, и это так странно… Уверен, завтра в гареме только и разговоров будет о твоей неудаче, но следующая ночь заставит их прикусить языки. Небо, что с твоей шеей?! Отведя в сторону волосы юноши, Парис замер, недоуменно хлопая глазами: ничего подобного он еще никогда не видел. — Дай мне взглянуть, — Наби указал на столик, где лежало дорогое и очень красивое зеркальце на длинной рукоятке. В лучах рассветного солнца, проникавших в комнату сквозь резные ставни, алые укусы казались еще ярче и глубже. Его Высочество слегка коснулся пальцами кровивших ранок, зашипел сквозь стиснутые зубы, ощутив укол боли, который тут же откликнулся внизу живота сладким чувственным эхо. — Это метка, — потрясенно прошептал юноша. — Но… разве в Суль-Мирьяхе… разве здесь такое возможно? — Что такое метка, господин? Наказание? — Награда, — раздался от дверей голос проснувшегося Нилюфера. — Наби, радость моя, неужели Император настолько пленён тобой? — Ты видишь, — заливаясь румянцем, откликнулся тот. — Мне так хорошо сейчас… ох, кажется, и правда, началось… Живот скрутило спазмом такой силы, что Наби застонал, вцепляясь в простыни. Каждый юный омега, вступивший в пору созревания, проходит через первую в жизни течку, до странности напоминавшую лихорадку. Это больно и мучительно, тошно до судорог: тело горит, как в огне, возбуждение не спадает несколько дней, а сон настолько поверхностен, что не приносит ни отдыха, ни облегчения. В такие дни незамужние омеги уединяются в спальне, пьют настои, чтобы снизить чувство плотского голода до терпимого и надеются, что в следующий раз пустоту внутри точно заполнит крепкий член альфы, на котором можно кончать и кончать без остановки. — Парис, принеси отрез чистой ткани, теплой воды и немного макового молока, чтобы наш принц не сошел с ума в ожидании вечера, — распорядился Нилюфер. — И скажи старшим евнухам, что Наби будет готов этой ночью. — Да, господин, — маленький евнух тут же умчался выполнять приказание. — Сию минуту! День оказался для принца таким невыносимо долгим, что к обеду Наби даже расплакался от отчаяния: бедра все время были влажными, член стоял и болел, но, если раньше можно было удовлетворить себя рукой, снимая напряжение, то теперь, после метки, после запаха альфы, оставшегося на коже, быстрый оргазм не спасал — возбуждение возвращалось, еще более невыносимое, чем раньше. — Когда же уже? — всхлипнул Наби, пытаясь найти удобное положение в горячей постели. — Еще не темнеет? — Увы, господин, солнце еще в зените… Вот, может, так станет легче? Парис быстро обернул омегу в халат Императора, все еще хранивший аромат его кожи. И это, действительно, несколько притупило отчаянную потребность. Заурчав, Наби закутался в синий шелк с головой, окунаясь в такой нужный ему запах своего мужа. Но чего-то все равно не хватало… Потянувшись к влажной припухшей заднице, Его Высочество прижал пальцами края, и тело откликнулось искрами удовольствия: еще… нужно глубже… — Скорее, повелитель наш требует привести к нему кадира Небес! — в опочивальню с поклонами вошли оба старших евнуха. — Господин Набияр, ты сможешь подняться? — Он сможет, — ответил за юношу Нилюфер. — Нельзя заставлять Императора ждать слишком долго. *** Наби с трудом соображал, что с ним делают и зачем, с головой рухнув в горячку течки. Одевать его не стали, лишь надели на руки и на щиколотки кожаные браслеты с искусной росписью, волосы заплели в длинную косу и перевили её золотым шнуром с крошечными бубенчиками. Сегодня наложнику не придется ни танцевать, ни красоваться, услаждая взор альфы своим совершенством: сегодня господин будет брать его быстро, яростно и жадно, сколько хватит сил. — Не отдам, — Его Высочество вцепился в синий халат Императора, не желая облачаться в тот, что предложили ему. — Мне нужно… оставьте! — Пусть, — махнул рукой Дияр-оглы. — Наденьте на господина Набияра фай, мы и так уже слишком долго испытываем терпение повелителя! Наконец, юношу усадили в кресло-носилки, слуги подхватили их и устремились к дверям, спеша скорее доставить течного омегу в покои Сына Небес, Дня и Полуночи. Набияр даже не задумывался о том, какой фурор произведет его появление в гареме. С самого утра наложники из уст в уста передавали свежую сплетню — Золотой Мак, действительно, впал в немилость, раз его вынесли из покоев повелителя на руках, а ночь еще даже не началась. Больше всех, разумеется, был доволен Гюльдар: он царил среди наложников, упиваясь низвержением соперника. И уж, конечно, никто не ожидал увидеть носилки с кадиром Небес посреди дня, когда еще даже не было объявлено, кого Император желает видеть у себя этой ночью. Омеги провожали процессию потрясенными взглядами, не зная, верить ли своим глазам. Не бывало еще такого, чтобы наложника отводили по Пути Наслаждений до срока! Воистину, что-то странное творится во дворце, если повелитель намеревается возлечь с Золотым Маком до наступления темноты… Вай-мэ, какая новость! И что на это скажет гордый, надменный Гюльдар? *** Набияр потянул носом, впитывая запахи покоев Сына Небес, Дня и Полуночи. Пахло так, как надо: силой, властью и сексом. Он охотно принял помощь Дияр-оглы: тот взял Его Высочество за руку, помогая сойти с кресла на пол. Босые ступни тут же окутала приятная прохлада мрамора, а затем юношу куда-то повели. Странно, обычно наложник входил к Императору один, но какая разница, если безумно хотелось трахаться: принц нетерпеливо кусал губы, ожидая, пока евнухи выйдут и оставят его наедине с долгожданным удовольствием. — Ложись животом, господин, — велел Мухам-оглы. — И не шевелись, дай тебя подготовить. Дважды странно… Юношу уложили на нечто мягкое, но высокое: грудью и животом он лежал на округлом топчане, а ноги оказались зафиксированы с помощью браслетов, надетых на щиколотки. — Теперь руки, — с легким щелчком карабины захлопнулись, оставляя омегу обнаженным и совершенно беспомощным. — Зачем это? — попытался трепыхнуться Набияр. — Чтобы повелителю было легче тебя повязать, кадир, — объяснил Дияр-оглы. — Не нужно бояться: насладись этой ночью. Омега затих, переживая острое чувство предвкушения, смешанного со стыдом: его приковали посреди комнаты, чтобы влажные ягодицы оставались доступными для желаний альфы — так пошло и так возбуждающе… Двери закрылись, стало тихо. Кажется, все ушли, но… как долго ждать? Его Высочество тихонько поёрзал на месте — член со вдетым в него колечком вдавился в мягкую обивку сильнее, и это было невыносимо. — Господин, — жалобно позвал Наби. — Пожалуйста… я больше не могу… В тот же миг теплая ладонь скользнула по заднице, а в гортань проник упоительный аромат альфы: Сын Небес, войдя в опочивальню, тут же поспешил к своему желанному наложнику. — Наби, радость моих ночей, — дорожка поцелуев пролегла по спине. — Течный… мой… наконец-то… Юноша ахнул, ощутив вторжение в зудевшую задницу сразу двух пальцев: наслаждением прошибло до самых пят. — Еще! Господин, еще! — Жадный и порочный цветок, — глухо рассмеялся альфа, размеренно трахая Наби рукой. — Так тебе нравится? Наконец-то! Мучительный зуд, терзавший нутро весь день, постепенно превращался в желанное удовольствие, но пальцев было так мало… Нужно больше! Гораздо больше! Если бы Набияр мог, он бы подавался навстречу, насаживаясь сильней, но увы — оковы удерживали омежку на месте, не позволяя шевельнуться. — Пожалуйста, — застонал юноша. — Повелитель, я хочу… дай мне член… хочу кончить… умоляю! — Трахнуть тебя? О, сколько похоти в твоих устах, мой нежный… В ответ на отчаянные мольбы к влажной припухшей дырке прижалось нечто горячее и восхитительно-большое, чуть толкнулось вперед, раскрывая медовые врата шире. Тело поддалось напору, Набияр тихонечко застонал, когда стержень жизни повелителя растянул его до желанной болезненной наполненности. Рывок, и омега оказался насажен на член так глубоко и надёжно, что в голове больше не осталось ни одной мысли: только жажда удовольствий. Яростные шлепки мужских бёдер возбуждали так же сильно, как и ладони, обхватившие омежку за талию. Наби вскрикивал в голос, мешая жалобно-чувственные стоны с пошлостями, что срывались с губ совершенно бесконтрольно. — Ах, как мне нравится твой член, господин… еще… вытрахай меня всего… о, прошу… глубже… — Губы грешника, — низко бархатно рассмеялся альфа. — Придется их чем-то занять. Надавив большим пальцем на подбородок, Сын Небес заставил юношу сильнее открыть рот. Его Высочество послушно принял в себя естество Императора, облизывая и насаживаясь с каждым разом все глубже. Ладонь повелителя легла на затылок наложника, и теперь принц оказался распят удовольствием — его брали и спереди, и сзади, но затуманенное течкой сознание отказывалось задуматься о причинах этой странности. Первый оргазм оказался быстрым и ярким: Наби кончил с тихим стоном, изливаясь семенем, а дальше осталось лишь ничем не замутненное наслаждение течного омеги. Когда в горло плеснула солоновато-терпкая струя, принц, не задумываясь, проглотил все до капли, жалея, что не может сейчас пальцами помассировать растущий узел — это должно было свести повелителя с ума, но, видимо, Сын Небес и сам знал, чего ему хочется. Стиснув член у основания, Император снова втолкнул его в приоткрытые губы юноши, безмолвно требуя облизать лучше. Задницу растянуло вторым узлом, от которого Наби жалобно застонал: было слишком. Слишком больно. Слишком сладко. Слишком чувственно. Ни с чем не сравнимое удовольствие пронеслось по телу, выкручивая каждую мышцу. Принц воспринимал себя желанным сосудом, запечатанным и драгоценным, до краев наполненным семенем повелителя… Вот, значит, как это — вязаться с альфой… Кажется, Наби провалился в чувственное забытье, поскольку пропустил момент, когда его отстегнули, подняли на руки и бережно опустили на ложе, устраивая поудобнее. Сквозь полусон юноша слышал голоса, спорившие о чем-то, а затем его снова начали ласкать. Мужские ладони скользили по телу, поглаживая, дразня и без того чувствительные соски — в течку они стояли торчком и сладко ныли, стоило их лишь задеть. — Господин? — мурлыкнул Наби, когда его член отказался в плену чутких пальцев. — Хочу его видеть, — Император потянулся к застежкам абия. — Все равно ни ты, ни я не сумеем… — Напугаешь, — ответствовал другой голос. — Дай мне. Он меня узнает. Птичка? Мёд души моей… Его Высочество не верил себе: должно быть, он сошел с ума, раз представляет себе такое в постели с Императором. Не может быть, чтобы… потянув носом, Набияр и вовсе поплыл, затерявшись в смешавшихся ароматах. Он помнил запах Сына Небес, такой смолянисто-терпкий и страстный, помнил запах милорда Хвана: низкий, мускусно-сандаловый, таинственный и желанный, но вместе они образовывали настолько изумительную симфонию, что, казалось, имели вкус — хотелось припасть губами к коже, тереться и чувствовать их на себе… — Смотри только на меня, — велел тот, кто пах сандалом. — Не отводи взгляда, Птичка. Миг, и маска оказалась снята. Его Высочество поморгал, привыкая видеть, и, наконец, смог сфокусироваться на знакомом и таком любимом лице. — Милорд Гаяр… Небо, милорд… как?! — Тише, Птичка, — подавшись ближе, альфа мягко коснулся дрожащих губ юноши первым легким поцелуем. — Это, действительно, я… — Милорд… о, милорд… что же мы наделали?! Бегите отсюда! Вас казнят! — Наби вжался в обнаженное тело возлюбленного, пытаясь одновременно оттолкнуть его и обнять. — Меня пусть… я негодный наложник… я… мое тело должно принадлежать лишь Сыну Небес… — Птичка, никто никого не казнит, — Гаяр покрывал лицо омеги быстрыми легкими поцелуями. — Послушай меня: ты наш и только наш. Зачем делить то, что принадлежит обоим? Юноша ахнул, когда пальцы мужчины втолкнулись в его растраханную задницу с влажным всхлипом. Колени разъехались, открывая взгляду альфы самую развратную и желанную картину: течный омежка, снова готовый к вязке. — Хорошо тебе, мой нежный? — голос Гаяра звучал хрипло от возбуждения. — Теперь взгляни, кто был с тобой в первые ночи. С трудом подняв опустившиеся было ресницы, Его Высочество встретил взгляд другого альфы, чья кожа пахла смолянисто-сладко. Потрясенный принц взирал на незнакомца с лицом Гаяра, находя в нем незначительное, но очень важное отличие: если милорд Хван обычно таил улыбку в уголках губ, то его отражение казалось скорее суровым, чем загадочным. Но запах… этот запах был слишком хорошо знаком юноше… — Повелитель, — наконец, догадался Наби, заливаясь краской стыда. — О-о… я… я не… — Меня зовут Гияз, цветок, — Император погладил принца по щеке костяшками пальцев. — И ты сохранишь нашу с братом тайну. Лишь для тебя нас всегда будет двое. Ты ведь понимаешь, о чем я? Двое… Небо, как можно было не понять?! И они оба сейчас всецело его: течка смела все преграды рассудка, бросая омегу и его альф в неконтролируемую похоть. — Я хочу, чтобы мы повторили все еще раз, — Наби сам не ожидал от себя такой вспышки желания к этим двум роскошным загорелым мужчинам, лежавшим справа и слева от него — близко, тесно и совершенно бесстыже. Наверное, в другой раз он бы десять раз подумал, что делает, но сейчас инстинкты брали верх над разумом, поэтому Его Высочество, не церемонясь, взялся за оба прекрасных члена, провел руками вверх и вниз, чуть прокручивая и уделяя особое внимание узлу в основании. Наградой ему были хриплые стоны сквозь стиснутые зубы, заставившие Наби усмехнуться. — Птичка… бесстыжий… — Шайтан-цветок… Как же это было сладостно-порочно: лежать между распаленными мужчинами, ласкать их и поочередно отвечать на жадные поцелуи, мешая вкус одних губ с другими… — Покажи мне его, Гаяр, — властелин Полуночи отстранился, давая возможность брату устроить омегу у себя на груди, так, чтобы было удобно терзать его покрасневшие соски, играя с золотыми колечками. — Ты повязал Наби первым, теперь моя очередь. — Насладись им, — ладони альфы скользнули по внутренней стороне бедер юноши, настойчиво надавливая, чтобы тот шире развёл ноги. — Взгляни, как наш любимый наложник течёт в предвкушении. Взгляд Гияза затуманился похотью: вид прелестного, обнаженного и возбужденного омежки огнем прокатился по чреслам, а запах и вовсе сводил с ума. Хотелось скорее втиснуться в него, засадить так глубоко, насколько Наби вообще способен принять естество господина, а затем залить его изнутри семенем, запечатать собой, чтобы ни единая капля не пролилась зря. Гаяр подхватил юношу под колени, раскрывая его для любви еще откровеннее. — Ну же! Смотри, как Птичка тебя желает. Наби едва мог сдержаться, видя перед собой такого статного, красивого и желанного альфу. Черные волосы властелина Суль-Мирьяха рассыпались по его широким плечам, хриплое от возбуждения дыхание рвалось с приоткрытых выразительных губ, пока пальцы его скользили вверх и вниз по возбужденному члену с влажно блестевшей головкой. Сейчас… вот сейчас этот прекрасный стержень жизни окажется внутри… Его Высочество облизнулся от нетерпения: теперь, когда можно было видеть, удовольствие стало в разы острее. — А-а-ах, — принц жалобно вскрикнул, ощутив вторжение. — Ах, господин… как ты хорош… Пальцы Гаяра обхватили омежий член, прошлись от подтянувшихся яичек до головки, прижали колечко, отчего стало болезненно-невыносимо. Наби всхлипывал, срываясь на томные стоны. Запахи альф смешивались в нечто восхитительное, возбуждающее, дикое… Его Высочество до упоительного безумия наслаждался глубокими сильными толчками внутри, ласками снаружи, подставлял шею под поцелуи-укусы Гаяра, а сам, сквозь неплотно прикрытые ресницы, наблюдал, как его трахает повелитель Полуночи, и тёк… Тёк так сильно, что простыни под ним стали влажными… — Да! Да, господин мой! Как же мне сладко под тобой! Набияр кончил ярко и сильно: излился в руку Гаяра, а затем сразу же рухнул в омежье наслаждение, пока член второго альфы яростно вбивался в его задницу, заливая нутро вязким семенем. Узел начал расти так стремительно, что принц в изумлении распахнул глаза: это было слишком… Слишком хорошо, слишком сладко и слишком горячо. — О-о-о… Небо… а-а-ах… — Хорошо тебе, Птичка, — хрипло простонал Гаяр. — Дай я на вас посмотрю… Гияз? Тот кивнул, притянул юношу к себе, прижимая к груди, позволяя брату прижаться к омеге сзади. Наби потерял счет вспышкам любовного наслаждения, которые рассыпались внутри, там, где задницу распирал узел. Обхватив Императора за шею, омега кончал снова и снова, даже не замечая, как другой возбужденный альфа обильно изливается себе в ладонь, любуясь на повязанного наложника. В эту ночь они менялись местами много раз, и в конце концов Наби просто перестал различать, кто именно сейчас в нём: День или Полночь — было просто едино. Наконец, изможденные и удовлетворенные, альфы устроили свое сокровище между собой, сплетаясь с ним в объятиях. — Спи, шайтан-цветок, — Гияз коснулся искусанных губ юноши поцелуем. — Доброй ночи, Птичка, — Гаяр, приподнявшись на локте, был следующим. — Доброй, мои повелители, — едва слышно мурлыкнул тот, наслаждаясь теплом, сытостью и навалившейся усталостью. — Я вас люблю…