花卉. Цветы и травы

— Господин Гу, вы все еще спите? Мы садимся завтракать, я принесла вам умыться… — Ли Лу присела на постель. — Что с вами? Вы не здоровы? — Ничего страшного. Небольшой жар. — Я приготовлю для вас лекарство. — Не стоит беспокоиться, — холодно ответил Шулинь. Эта заботливость бередила в нем болезненные воспоминания, то, что он давно постарался забыть. Он не хотел снова и снова испытывать боль той потери. Раньше он закрывался ненавистью и местью, теперь же оказался безоружен перед прошлым. Но Ли Лу его не слушала. Она положила ему на лоб свою узенькую прохладную ладошку и, покачав головой, вздохнула: — Ай-ай-ай, господин Гу! У вас ужасный жар. Лежите тихо, сейчас я вернусь. — Не нужно, — отрезал Шулинь. — Все пройдет и так. — Ах, да неужели у моего батюшки не найдется немного будлеи или коммелины? — Мне подходит лишь корень ремании и плоды филантуса, — сказал Шулинь сухо. — И это у нас есть, не волнуйтесь, господин Гу, — улыбнулась Лу-эр. Она достала из рукава платочек, обмакнула его в чашу для умывания и, отжав, положила Шулиню на лоб. — Так вам будет немного лучше. Ли Лу убежала. Шулинь наконец откашлялся, поспешно прижав к губам платок. Сезонные обострения сколько он себя помнил… Почему было не умереть быстро? Но Небеса снова отсрочили его конец. Зачем? Он отдышался и, закрыв глаза, покорно слушал, как болезнь разрушает его тело, а восставшие воспоминания разъедают душу. В детстве он часто болел, и бабушка Гэ («Мне все равно нечем заняться!») приходила помочь матушке. Она поила его сладковатым настоем османтуса, кормила просяной кашей с сушеными сливами, грела его руки в своих, и говорила, говорила… Медленные волны жара мешались с ее мягким голосом, и Шулинь засыпал и просыпался в теплых складках волшебного одеяла. Она рассказывала ему смешную и жуткую историю про Шу, Ху и Хуньдуня, повествовала о Паньгу и его нетерпеливой невесте, об их сыновьях по имени Пань, Лань и Лэй. О ленивом великане Пуфу и его жене, усмирявших потоп, раскалывая горы, о растущих в четырех концах земли чудесных деревьях саньсян, сюньму, жому, цзяньму и фусан высотой в сотни ли. На ветвях древа фусан висели десять солнц, они наливались багряным жаром, готовые вот-вот упасть. То и дело одно из них выплывало на небо, купалось в прохладной синеве и, остыв, возвращалось на ветку. И о шести божественных мудрецах не она ли ему рассказала? Он уже не помнил, откуда знает эту историю, не смел вспоминать. Он позволил ей превратиться из доброй легенды в страшную реальность, пахнущую кровью и гнилым мясом. Бабушка Гэ! Все потому, что ты бросила своего принца… — А вот и я, — жизнерадостно сообщила Лу-эр, распахивая дверь. — Зачем же вы убрали плато… Ох, господин Гу! Так вы серьезно больны. Зачем же говорить, будто ничего страшного? — Я болен тридцать лет и до сих пор жив, сестрица Ли. Не стоит беспокоиться. — Нет уж, стоит! — Ли Лу пристроилась рядом с ним. — Вы можете сесть? Или напоить вас из ложки? — Я выпью лекарство сам, — Шулинь приподнялся на локте и взял чашку из рук Ли Лу. — Осторожно, осторожно! Не спешите, оно горячее. Подождите немного и пейте. Я пойду приготовлю вам суп из ласточкиных гнезд. — Сестрица Ли, это слишком большая роскошь. Вы не боитесь, что я не смогу рассчитаться с вами за вашу заботу? — Вовсе нет. Один человек принес отцу в благодарность пару ласточкиных гнезд. Но у нас у всех отличное здоровье — нет нужды в такой пище. К тому же их слишком мало. А вы наш гость и ничего нам не должны. — Полагаю, твоя матушка с этим не согласится. — Ай, да это она и вспомнила про ласточкины гнезда, когда я сказала, что вы больны. Шулинь был побежден. У него не было сил спорить, не было сил противостоять этому натиску заботы. Он выпил лекарство и поставил чашку у изголовья. *** — Бабушка Гэ, зачем ты меня оставила одного? Бабушка Гэ… — когда он увидел ее и понял, что она тоже умерла, он даже заплакать не смог: его иссушило отчаяние. Потом появились те люди, и Шулинь забился в какую-то щель. Напряжение заставило его мысли работать, отстраненно анализируя происходящее. Чтобы спастись, нужно было напугать преследователей, и он заиграл на сюне, сам не понимая толком, как. Словно кто-то другой играл, вдувая в глиняную свистульку весь ужас, всю боль, всю безысходную обреченность… В ту ночь он в панике бежал из деревни мертвецов, бежал куда глаза глядят, пока были силы. Он уснул на ходу и упал, споткнувшись о корень старого тунга. Его разбудил горячий солнечный луч, упрямо застывший на лбу. Рассеянный мягкий свет проникал между листьями, зеленоватый, подвижный. В лесу стояла живая тишина, увешанная стеклянными бусами птичьих голосов, и ветер шуршал складками ее легких одежд. «Все было ночным кошмаром», — сказал себе Шулинь. Он направился к деревне. Должна была вернуться матушка (он продолжал ее так называть, не придумав, как звать ее по-другому). А вон и она, прилегла под деревом. Пусть это выглядело странным, он не хотел задумываться. — Матушка! — наверное, уснула, не слышит, а Кужо бегает где-то поблизости. Он робко пошел навстречу. Ему было страшно приблизиться, он опасался снова попасть в какой-нибудь жуткий сон. На ее одежде была кровь. И она тоже не дышала. — Матушка! — будто если теребить ее и кричать громче, она услышит… И Кужо рядом не было. — Матушка… Где же Кужо? Я сейчас, я поищу его. Шулинь легко прочитал ее следы во мху, на траве, на палой листве. Здесь она сорвала паутину, здесь зацепилась за ветку волосами, и унизанные росой волосинки свисали, как нитки бисера. Вскоре он услышал детский плач. Кужо всегда был ужасным плаксой: Шулинь не переставал удивляться, как ему хватало сил и дыхания так долго и звонко кричать. — Кужо! — позвал он. Но вдруг заметил незнакомого человека, подошедшего к малышу. Страх сковал Шулиня, он больше не мог пошевелиться. Как во вчерашнем сне, когда чужие мужчины хотели, чтобы он умер, искали ребенка с заколкой из красного сандала. Он коснулся волос. Заколки не было. Он во сне оставил ее мертвому мальчику, чтобы они не нашли и не убили его. Это был сон. Это был сон! Тем временем незнакомец посадил Кужо на спину и пошел по тропинке к выходу из леса, туда, где жили другие люди. Шулинь некоторое время следовал за ними, и ему показалось, будто человек добр к Кужо. Ему даже захотелось выйти к ним. Но все-таки незнакомец мог приласкать Кужо, а Шулиня захотел бы убить или отдать тем, кто его искал. Хотя мальчик избавился от заколки, он не был уверен, что убийцы не знают, как он на самом деле выглядит. Он боялся. Шулинь, оставив Кужо, вернулся в деревню. *** Их дом находился на окраине, потому он мог не вспоминать о стоящих у пруда мертвецах. Он просто представлял себе, будто по-прежнему ждет, пока вернутся матушка и братец. Они еще не пришли, и в комнатах так тихо. Никто не шумит, не бегает, не плачет. Об умерших он вспоминал лишь под вечер, когда становилось страшно, тоскливо и одиноко. Но живых людей Шулинь сейчас боялся еще больше. Он словно окоченел, словно сам лишился жизни. Так, десятилетний мальчик остался жить в полном одиночестве в населенной призраками деревне. Под действием яда трупы иссохли, и запах гниющей плоти его почти не беспокоил. В деревне он прожил около месяца, пока в доме не закончились припасы. Из остатков муки он приготовил лепешки, забрал последние сушеные жужубы и ушел. Его путь сквозь леса и горы был новым бесконечным мучительным сном. Когда он добрался до человеческого жилья, он напоминал лесного духа, пересекшего границу между мирами. Но Небесам было угодно сохранить его жизнь, и они не перестали беречь его. Нашлись люди, пожалевшие ребенка, накормившие и приютившие его. Полгода он провел в этом селении, постепенно вспоминая, как жить среди людей, привыкая к непроглядному существованию, так непохожему на жизнь в Моло. Работать приходилось очень много и очень тяжело. Хрупкому принцу, непривычному к труду (в Моло его щадили и берегли), это было не по силам. Из-за очередного обострения болезни он оказался на грани жизни и смерти, однако и на этот раз Небеса послали ему избавление. В деревню пришел странствующий лекарь, выходил мальчика и забрал с собой. Шулиню в глубине души хотелось привязаться к наставнику. Этот человек нравился мальчику утонченностью и умом, нравился тембр голоса, манера говорить. Но учитель не подпускал к себе, и Шулинь, от природы замкнутый и плохо сходящийся с людьми, принял такое положение вещей. И, пожалуй, к лучшему. Еще полгода они вместе странствовали по южным областям Великой Юн, пока не пришли в Цзяннань. Наставник отвел Гу Цинчжана прямиком в усадьбу человека по имени Яншэ Юйшу, и навсегда исчез из его жизни. Год назад Шулинь бы испугался. Он был почти уверен, что его наконец отыскали люди, желавшие его убить, но теперь ему было все равно. Не то что он перестал бояться смерти. Он просто устал бояться. Страх отныне возвращался лишь в ночных кошмарах. В тягучем полубреду Шулинь продирался сквозь разросшиеся болезненные воспоминания. В его памяти вставали серые безрадостные лица крестьян, тонкие черты наставника, вечно подернутые усталым безразличием, колючие глаза господина Яншэ, одинаковые сладковатые улыбки слуг в поместье… Они мелькали, пульсировали и растворялись. Шулинь задремал, и ему приснился его уголок в доме матушки, отгороженный от общего пространства простенькой ширмой. Во сне он был ребенком, но ему казалось, будто он вернулся к себе после долгих странствий. Он с радостью замечал все привычные детали, каждую милую мелочь на полках, на столике для письма. Разноцветные камушки, пестрые птичьи перья, необычные веточки, засохшие бабочки… В доме было тихо, и Шулинь вспомнил, что матушка с Кужо еще не вернулись из столицы. Сегодня он снова пойдет обедать к бабушке Гэ. Эта мысль затопила сердце солнечным счастьем. Ему захотелось что-нибудь подарить бабушке. Ей нравилось, как он рисует, и Шулинь, положив перед собой лист бумаги, задумался, что же изобразить. Может быть, Чжулуна — Дракона с горы Чжуншань? Красный, с лицом человека и телом змеи, с глазами, подобными двум оливковым деревьям, он лежал, свернувшись клубком, и его дыхание то превращалось в горячий летний ветер, то становилось вьюгой. Или величественного Гаосинь-вана с прекрасным псом Паньгу у ног? Лучше нарисовать дерево цзяньму, доходящее до самого неба, — тонкое, гладкое, покрытое теплой мягкой кожей, устремившееся под самые облака и там раскрывающее свои изогнутые ветви, подобные спицам зонта. Его причудливые корни ныряли глубоко под землю, выползали на поверхность, сплетаясь диковинными узлами, разбегались по земле во все концы, соединяя горы, реки и моря в единое целое. Шулинь запутался в переплетениях корней, он не в силах был охватить глубину и ширину земли, высоту неба, хотя лист бумаги бесконечно растягивался, поддаваясь движениям его кисти… Это было мучительно. Шулинь застонал и проснулся. — Господин Гу, вам так плохо… — на него с тревогой смотрела вовсе не бабушка Гэ, а Лу-эр, держащая миску супа. — Я сварила суп, но не знаю, как вышло. Никогда раньше не готовила. Попробуйте, может, не так ужасно получилось? Шулинь сел и не спеша выпил суп. — Ну, что? — не удержавшись, спросила Лу-эр. — Очень вкусно, — мягко улыбнулся Шулинь. Из-за жара он все равно не чувствовал вкуса. — Мм. Теперь вы опять ложитесь, а я приготовлю лекарство. Если беспокоитесь о родных, мы можем предупредить их. — У меня давно нет родных, — равнодушно отозвался Шулинь. — И я ни о ком не волнуюсь. Просто не хотелось бы обременять вас заботой обо мне. — Вы совсем не обременяете, а раз у вас нет родных, я как раз и должна о вас хорошенько позаботиться, — ответила Лу-эр, беря Шулиня за руку. — У вас совершенно ледяные руки! Сейчас принесу шоулу. Ли Лу принесла две грелки: одну положила под одеяло к ногам, вторую дала в руки. — Отдыхайте. Вы не скучаете? Вам не одиноко? Хотите, я почитаю вам? — Нет, благодарю, — о нет, он не скучал: призраки прошлого не позволяли… Чувствовал ли он себя одиноко — всю жизнь проведший в одиночестве? — Тогда, господин Гу… тогда что? Я пойду? — Да, ступай. Он сдался воспоминаниям, плохим и хорошим. Что ему еще оставалось? Яншэ Юйшу, хотя и знал о происхождении Шулиня, смерти ему не хотел. Расследование этой истории впоследствии стало одним из упражнений для Гу Цинчжана. Господин Яншэ оказался тем самым человеком из Юэлян, которому была продана информация о численности, перемещениях и продовольственных складах Южной армии. И в качестве жеста доброй воли, довеском, лакомым кусочком, шел истинный наследник престола («Вы придумаете, как можно его использовать. Но поторопитесь: в деревню Моло за ним отправлен целый отряд».) То ли информатор не знал о цели этой экспедиции, то ли не посчитал нужным раскрывать господину Яншэ истинные намерения императрицы... Люди из Юэлян опоздали. Но не настолько, чтобы не напасть на след мальчика. Да, в ту жуткую ночь Шулинь не был один-на-один со своими убийцами. Рядом находился еще один человек, готовый защитить его, окажись в том необходимость. Они не забрали его сразу, видимо, потому что посланные за ним люди императрицы посчитали его мертвым и ушли. Некоторое время подчиненные господина Яншэ наблюдали за мальчиком со стороны, не желая спешить, ожидая, пока он достаточно созреет. Но, едва не потеряв его, вынуждены были поторопиться. Странствующий лекарь тоже был из людей господина. В усадьбе Яншэ у Гу Цинчжана были свои покои, хорошая одежда, вкусная еда, слуги. Но в этом доме не было и капли тепла. И, встречаясь со своим подопечным раз в месяц, господин Яншэ подогревал в нем лишь желание отомстить тем, кто хотел убить его, кто погубил дорогих ему людей. Вспоминать о том времени было совсем не интересно. Это были только книги, книги, книги, только тушь, кисти и бумага. Шулиню нравилось учиться, нравилось читать, и живое общение, человеческие чувства заменялись выдуманными историями, вымышленными персонажами и событиями далекого прошлого. Он научился обходиться без людей, не допускать их к своим мыслям и переживаниям. Шулинь получил блестящее образование и в двадцать лет был отправлен в столицу сдавать государственный экзамен. Он ехал в повозке, с сундуками, полными красивых дорогих вещей, с кошельком, набитым серебряными слитками. С ним был слуга, приставленный господином Яншэ в качестве соглядатая. И это Шулинь прекрасно знал, как знал и способы уйти от слежки, обмануть бдительность, заморочить голову. Ему было удобно, что и-фу обеспечивает его, а наличие слуги-шпиона ничуть не смущало. Договоренность с господином Яншэ была приблизительная. Гу Шулинь должен был устроиться в столице и ждать указаний. Никто не мешал ему заниматься своими делами, вести свое расследование и готовить месть. То, что в конце концов замыслил истинный наследник престола, было очень на руку государству Юэлян. В общих чертах господин Яншэ был в курсе, и его все устраивало. Все было готово для того, чтобы в нужный момент отвлечь императора и основные войска, объявив войну Великой Юн, и предоставить Шулиню возможность свободно взойти на престол. Но Небеса судили иначе… Шулинь усмехнулся. Войну Юэлян проиграло, а Шулинь, все еще слишком сентиментальный, наверное, не подошел на роль великого предателя. В общем-то он и не собирался придерживаться плана и-фу, он изначально хотел действовать по-своему. Так что он сам был вполне доволен. Доволен? Тусклые волны жара подняли Шулиня на головокружительную высоту. Он покачивался на них и, глядя вниз, в багровой дымке видел сотни людей, замерших в тех позах, в которых их застала смерть. Людей, ни в чем перед ним не провинившихся, похожих на назойливую Ли Лу, на матушку Кужо и бабушку Гэ. На мальчика, которому Шулинь подсунул свою заколку, с кем прежде играл в ласточку и запускал воздушных змеев. Они все умерли. Он убил их всех. — Я не думал… Ему мешал тупой холод в груди. Смерть, которую он носил с собой. — Мухоу! Это вы, вы во всем виноваты! — беззвучно кричал он в застывшее лицо вдовствующей императрицы. — Это вы своим безразличием выжгли мне душу. — Имя, данное тебе при рождении, — Тань-эр. Розовые и белые соцветия на ветвях сандаловых деревьев повсюду сочились ядом. Кто заставил его выбрать ненависть и смерть? — Господин Гу, я принесла вам лекарство. Выпейте. Оно уже немного остыло. Скажите, вам нужно что-то еще? — Меня мучат кошмары, — признался Шулинь. Он написал на клочке бумаги несколько рецептов, и Ли Лу ушла. ...Всего через пару дней Гу Цинчжану стало лучше, но он все равно почти не покидал свою комнату. Сидел у окна, смотрел на бамбук, растущий во внутреннем дворике, и листал травники наставника Ли — других книг в этом доме не было. Кроме разве что Пятикнижия, которое Шулинь с детства помнил наизусть. Его пустота медленно и болезненно зарастала сорняками и среди этой скучной травы все труднее было найти глубокие корни древа цзяньму, уходящие к сердцевине земли. Шулинь потерялся и все никак не мог найтись. Он блуждал в своей пустоте, среди обрывков туч и торчащих клочков травы, бесконечно натыкаясь на обломки прошлого. Только Лу-эр выводила его из оцепенения, он вспоминал, что находится здесь, а не где-то там, и значит, надо принимать простые быстрые решения, вроде того, что положить в рот — кусочек курицы или ростки бамбука.