Исключение

      Когда Дадзай выходит из палаты, Фёдор смотрит на дверь. Вздыхает. Поднявшись с кровати, брюнет направиляется в туалет. Умывшись, он по привычке хочет посмотреть в зеркало, но его нет. Ну да, кто станет вешать психически больным людям зеркала? Достоевский принимается читать книгу.       Обед ему приносят в палату, это радует мужчину. Ему не очень хочется сидеть в толпе каких-то мужиков. Как и говорил шатен, давали картошку с мясом. Пересилив себя, Фёдор съедает картошку и немного мяса. Позже к нему заходит мед сестра и забирает тарелку.       На улице уже темно, по подсчётам Достоевского, около восьми вечера, но врач так и не зашёл. Фёдор решает, что мужчина просто заработался, забыл и уже отправился домой.       В десять часов в палату заглядывает уже другая сестра и сообщает об отбое. Фёдор кивает ей, и она выходит из палаты.       Спустя несколько часов Достоевский так не может уснуть, и за это время он успевает заметить, как пару раз у окна появлялся Дамн. Сначала он подумал, что ему просто показалось, но нет. Он снова пришёл. Вздохнув, Фёдор тянется за таблетками, что остались у него. Выпивает две и, оперевшись спиной о стену, прикрывает глаза. Через пару минут брюнет открывает глаза — Дамна нет. Мужчина решает попробовать погулять по коридору. Скорее всего, мед сестра уже спит, они никогда не сидят всю ночь на посту. Выглянув в коридор, Фёдор никого не обнаруживает. Тихо пройдя до поста, он проверяет сестру. Как и предполагалось, её там нет. Скорее всего, она в сестринской. Выдохнув, Достоевский направляется в самый конец коридора. Там окно, но с решёткой. Идя к нему, Фёдор осматривал коридор, стены, двери. В темноте оно всё кажется более жутким? Но мужчину это устраивает. Так он доходит до окна, оставаясь там.       Фёдор наблюдает за редкими машинами, что иногда проезжалют по ночной дороге. Да, со стороны окон в коридоре видно главную улицу, а вот со стороны палаты Достоевского можно увидеть двор с изредка проходящими там людьми. В какой-то момент парень чувствует, что кто-то в него врезается. Сначала он думает, что это галлюцинации, но, повернувшись, он видит своего врача. — Оу, извините. Я не мог заснуть и решил пройтись по коридору. Днём тут много людей. Я думал, вы уже ушли домой.       Шатен пару секунд смотрит на него, а затем щурит глаза и усмехается. — Это вы извините, заработался и не заметил… — Дадзай потирает затылок и осматривается. — Я не против, можете выходить. Если спросят, почему не в палате, просто скажите, что врач разрешил. — Хорошо… Спасибо.       Достоевский удивляется тому, что Осаму просто разрешил ему ходить по ночам в коридоре. Хотя, кажется, уже нечему удивляться. — Ещё раз простите, Фёдор.       Сказав это, врач направляется в противоположную от него сторону. Фёдор кивает ему вслед, хотя тот уже не видит. Постояв ещё немного у окна, парень уходит обратно к себе.       Брюнет, кажется, начинает понимать, почему некоторые больные чуть ли не на стену лезут. Тут и вправду совершенно нечего делать. Достоевский не замечает, как начинает светать. А спустя ещё какое-то время к нему заглядывает мед сестра с проверкой — значит, время около шести. Вдохнув, брюнет подходит к окну, смотря на соседние здания.       Завтракать Фёдор не стал, решив, что не голоден и что до обеда он не умрёт. Так же ему всё-таки дали какую-то простыню, для того чтобы завесить ею окно. Этим он и занимается под наблюдением санитара.       Когда в палату кто-то тихо стучится, Фёдор лежит и размышляет над идеями для своей книги. Посмотрев на вошедшего, Достоевский садится. — Здравствуйте, не спите, Федь? — Осаму аккуратно проходит в палату, закрывая за собой дверь. — Здравствуйте, нет. Видно, вчера я отоспался на несколько дней вперёд. — Это хорошо, вот, кстати, как обещал.       Врач показывает фонарик в своей руке, а затем ставит его на тумбочку. — Вижу, вы всë же завесили окно, хах. Так лучше? Может, ещë что-то нужно? И как ваше самочувствие?       Фёдор берёт в руки фонарь, рассматривая его и крутя из стороны в сторону. — Спасибо. М, да. Мне так куда привычнее. Пока, думаю, мне ничего не надо. Самочувствие? Хм… Ну, ночью опять появлялся Дамн, я выпил таблетки. Вроде больше ничего. — Хм, хорошо, что таблетки помогают. А как головная боль?       Фёдор усмехается, подняв одну ногу на кровать, он сгибает её в колене, оперевшись на неё рукой. — Болит иногда, но ничего особенного. — Ну ладно. — Осаму задумывается на пару минут, а затем резко произносит: — А у вас девушки нет?       Фёдор наблюдает за Осаму, пока тот сидит, смотря в одну точку. Его глаза покрываются задумчивой пленой. Брюнету интересно, о чём же думает его врач. Но, когда тот задал вопрос, Достоевский в непонимании поднимает брови. Конечно, это, вероятно, как-то относится к его состоянию. Но Фёдор в этом сомневается. Скорее всего, этот вопрос из-за личного интереса. Усмехнувшись, он всё же отвечает: — Вы об этом так долго думали? Девушки у меня нет.       У Фёдора, в принципе, никогда не было девушки. Да и ему это было неинтересно. — Об этом… Хах. Просто вы очень привлекательный молодой человек. Даже как-то необычно. — Необычно? Почему же? Хм, а вот у вас есть девушка?       Фёдор не считает себя привлекательным, но и уродом он назвать себя не может. Скорее, просто обычный человек. Разве что есть пара особенностей. Но они имеются у многих. — Ну… вот так. Красивый вы. У меня? Не-а. — Красивый… понравился вам? — Фёдор взглянул на Осаму ехидным взглядом. — Нет? Необычно. Вы же такой красивый, — всё так же сверля шатена взглядом, парировал Достоевский. — Да, понравились. Не в плане пасии, а просто выделяетесь прекрасной внешностью. Хочу вам косичку заплести!       Фёдор закатывает глаза. Было бы странно, если бы пациент нравился своему лечащему врачу. Хотя… это вполне возможно, но признание этого вслух точно было бы странным или глупым. — Заплести косичку?.. Хах. Может, когда-нибудь потом.       Достоевскому было интересно посмотреть на это. Да и ему хотелось этого? Да. Он хотел, чтобы ему заплели косу. Но не какой-то левый человек, а именно Дадзай. Брюнет удивляется собственному желанию, но значения этому не придаёт. Это всё таблетки и нервотрёпка, происходящая последние несколько недель. — Правда? Можно? Ура!       Брюнет не ожидал, что взрослый человек может так радоваться обычному разрешению заплести волосы. В этом Дадзай чем-то походит на Николая. Такая реакция вызывает у Фёдора улыбку. Не каждый сейчас радуется таким мелочам. Сейчас вообще не каждый может чему-то радоваться. Улыбнувшись, Достоевский отвечает: — Ты прям как ребёнок. Можно, можно. — Ну а что? Красивые такие, длинные. Не каждый такие сможет отрастить. Ух ты! Улыбаетесь! А умеете птичек из бумаги делать? — Хах… Сначала мне просто было лень их постригать. В какое-то время они были чуть длиннее плеч, но потом я их постриг.       Брюнета забавляет такая реакция на улыбку. Хоть он и не любит детей и подобная реакция его обычно раздражает, от лица Осаму это мило. Взрослый ребёнок, которого вместо садика отправляют на работу. Достоевского распирает желание потрепать того за нос. — Птичек? Нет. Я не особо много могу делать из бумаги.       Фёдору интересно, что придумал Дадзай. Осаму улыбается и, достав знакомый блокнот, начинает что-то делать. А спустя несколько секунд показывает лебедя. — Во! Такая штука. А что вы умеете из бумаги? Интересно даже. — Я? Хм… Когда-то я умел летучую мышь делать… Насколько я помню, ещё парочка разных животных. Это было очень давно. Мне было около четырёх. — Ой, и впрямь довольно давно. Я умею только лебедей, кораблики и самолёт.       Дадзай пожимает плечами и кладёт фигурку на стол. — Федь, ты же русский? Да? Так вот. Что такое свëкла? И правда ли, что в России медведи по улицам ходят? Просто тут, в Японии, столько слухов.       Фёдор усмехается от первого вопроса. Обычно после фразы «Ты же русский?» следуют очень странные вопросы. И в этот раз было так же. — Свёкла? Ну… это овощ. Его обычно добавляют в борщ, это суп такой. Ну и в салаты. Медведи? Серьёзно? Нет конечно, это лишь слухи. А есть ещё какие-нибудь слухи? Мне очень интересно.       Брюнет и впрямь в шоке от такого, но ему интересно, что же ещё могли придумать иностранцы. — Аа… Есть о том, что все русские — это огромные дядьки с суровыми лицами. И что все русские с детства пьют много водки. Есть ещё о том, что русские в проруби зимой плавают и им не холодно. А так особо больше ничего на ум не приходит.       Со стороны это, наверное, и вправду так выглядит. — А я похож на огромного дядьку?       Достоевский умалчивает об угрюмых лицах, ведь это уже можно и по нему понять. Недовольство или несчастье на лицах граждан России было перепечатано к ним с детства. Ну, может, иногда бывали моменты или дни, когда радостно или весело. — Хах… Ну, можно и так сказать. Начиная с подросткового возраста. Конечно, нам холодно, но это как закаливание или же крещение. — Не похож. Вы больше на подростка похожи. Феденька! Расскажите ещë что нибудь про Россию! Вас интересно слушать.       Фёдор задумывается. Что можно поведать про его страну? — Хм, даже не знаю, что можно рассказать. Всё, что я помню из детства, так это то, что Россия явно не для весёлых и позитивных людей. А если такие и находились, быстро становились как все остальные — холодными и отстранёнными. Хотя не думаю, что другие страны особо отличаются этим. Хм, ну… Например, Питер — ночной город. И я жил в нём. Люди как-будто оживали ночью, выходили на улицу, гуляли, отдыхали, пили и веселились. А вот днём все были такие же вялые и грустные. Может, поэтому я сейчас люблю ночь. Это, наверное, всё, что я могу рассказать. Остальное — всем известные факты. Всё, что мне надо было знать, чтобы выжить там, я знал. Остальное неважно. А потом я уехал оттуда. Много где побывал. — Ух ты, вы путешественник? Наверное, классно побывать много где. — Хм, не сказал бы, что путешественник. Сначала я просто уехал из Питера в Москву, а уже там понял, что мне надо что-то другое. Ездил из страны в страну, а потом приехал сюда. Я и тут не собирался задерживаться, но познакомился с Николаем, и пришлось остаться. А терпеть уже и уезжать не хочется, это, оказывается, так выматывает.       Фёдор немного задумывается, он и заметить не успел, как посетил достаточно много стран. — Лично для меня это не оказалось чем-то, м… интересным, что ли? — Ого, много вы городов и стран объездили. А что вам ещë нравится? Может, из еды что-то, время года, одежда? Каких людей больше подпускаете к себе? — Из еды? Ну… обычно я пью чай, ну и иногда могу съесть онигири. Время года? Осень. А одежда… главное, чтобы было тепло и удобно. Людей… я их не подпускаю, не считая Николая, он оказался слишком настойчивым. Хотя считать его за друга я начал совсем недавно, а знакомы мы уже… два года где-то. Я до последнего надеялся, что он не выдержит моего характера и уйдёт. Ну и в каком-то роде вас, если не считать, то что вы мой врач. А что нравится вам?       Фёдор наклоняет голову в сторону, показывая, что слушает. — Да, я чувствовал от вас чайный дух… Он есть даже до сих пор. Николай — это тот, седой, что привëз вас сюда?       Фёдор улыбается, когда Осаму отзывается о Гоголе, как о «седом». Обычно все говорили «отбитый» или «сумасшедший», но не «седой». — Да, именно он. — Мне? Хм. А что тут особого. Из еды не знаю, что в кафе на глаза попадëтся, то и беру. Время года… Таковым можно объявить зиму. Одежда? Что первое попалось в шкафу! Может, вы сами хотите что-то обсудить? Есть вопросы?       На словах о том, что Дадзаю нравится зима, Фёдор кривится. У брюнета она ассоциируется с холодом и снегом. Всё это парень не любит, тем более первое. В России зима достаточно холодая, а он и так постоянно мёрзнет. — М?.. Почему ты решил пойти именно сюда? На эту специальность. — Хм… — Дадзай недолго молчит. — Кхм, ну, просто хотел помогать людям. Тем более оценки у меня были отличные, так что путь в любой вуз страны был открыт. — Мм, так и не скажешь, что у тебя были отличные оценки.       Фёдор замечает, что Осаму лишь уходит от вопроса, но брюнет не хочет заставлять того говорить. Может, это неприятная для него тема. Хотя из-за этого ему и становится в разы интереснее.       Достоевскому, в принципе, всегда было интересно, почему люди со специальностью Осаму вообще идут сюда. Как они выбрали профессию, их заставили родители? Это было их желание? Или они вообще выбирали наугад? Вот и сейчас брюнет размышляет теперь и насчёт врача. У большинства его старых врачей причину можно было понять по одному выражению лица и ответить на этот вопрос. А вот по Дадзаю так и не скажешь. — Ну, да. Где-то был аттестат, могу позже показать. Так, что ж, ладно. Я пойду. Если буду нужен, то кабинет напротив всегда открыт. Пока! Увидимся.       В глазах Осаму брюнет замечает некую грусть. Значит, тема выбора связана либо с убеждением родственников, либо есть какая-то другая причина. Это ещё больше разогревает интерес, но и докапываться нельзя. Фёдор молча провожает врача взглядом, что-то тихо сказав ему вслед.