Жертва против обстоятельств

      — Что не это? — огрызнулся Чу Ваньнин. — Я занял твое место? Мне казалось, посуду в таких местах не моют.       — У тебя вши?       — Нет, я всю жизнь мечтал вонять керосином.       — Тебе помочь?       — У меня обе руки на месте.       Чу Ваньнин явно был не в духе, глаза феникса метали молнии, и Мо Жань поспешил вернуться к работе. Когда он закончил, тени стали длиннее, а Чу Ваньнин сидел все там же и вычесывал гнид из волос частым гребнем. Лицо его кривилось от отвращения. Мо Жаню было ужасно жалко его, но в то же время почему-то губы дрожали от улыбки.       — Давай я, — он отобрал у Чу Ваньнина гребень и сел рядом.       — Ты знаешь, как вычесывать?       — Это тебе не звездные спектры снимать, справлюсь.       Что Мо Жань понял в процессе: у Чу Ваньнина просто прорва волос, очень много, слишком много, преступно много волос! Он вычесывал гнид целую вечность, и в глазах стояла бесконечная черная шелковая пелена, а нюх от керосина совсем скис. Но Мо Жань держал эту пелену в руках, как величайшую драгоценность, как будто реставрировал тончайшей работы шелковую роспись.       Плечи Чу Ваньнина все время были напряжены, он не проронил ни слова, ни разу не посмотрел на Мо Жаня через плечо. В груди у Мо Жаня будто копошились кусачие муравьи: он знал, что совершил ошибку той ночью. Слишком много выпил, слишком много себе позволил, и теперь ему точно не разрешат быть рядом.       Чу Ваньнин хотел провалиться сквозь землю. Как легко все было под действием лекарств и алкоголя и как сложно стало потом. Наутро после ночи с Мо Жанем он желал сгореть от стыда, сбежать на край света, чтобы больше никогда и никого не видеть. Ему казалось, все вокруг знают, как горела его кожа под мозолистыми загорелыми руками, как поджимались пальцы на дрожащих ногах. Все вокруг знали, что он на самом деле не образцовый начальник, а развратный человек, которого только спусти с цепи — и он мигом насадится на крепкий член наивного юноши. Если бы он тогда в самом деле принял Мо Жаня, мог бы сбежать. В пустыню Гоби, в догорающую эпидемией Сычуань. Он страдал бы от жгучего стыда и одиночества, воспитывая будущего генерала. Но не вышло.       В первый раз Чу Ваньнин не подозревал, что его ждет. Он думал, это будет слегка отвратительно и больно, но терпимо. Оказалось нестерпимо хорошо и сладко, а Мо Жань начал странно себя вести. Он не притворился с утра, что между ними ничего не было. И сейчас он сидел и вычесывал из волос Чу Ваньнина мерзких насекомых, касаясь волос так, будто ничего прекрасней в руках не держал. Чу Ваньнин боялся поверить, боялся понадеяться, что достоин чьей-то любви, поэтому был уверен, что Мо Жанем руководит то же чувство, что и в поезде. Половая горячка и страх будущего заставили его выбрать человека, который в будущем уверен, потому что там родился. Но сколько ни думай, такое предположение попахивало бредом.       Чу Ваньнин десять лет гадал, что за отношения свяжут его со вторым отцом Тасянь-цзюня. Тогда ему хотелось любви и заботы. Теперь Чу Ваньнин считал, что легче справился бы с заданием, если бы Мо Жань отнесся к нему как к перебравшей с алкоголем шлюхе. Все было не так. Он не мог даже в глаза Мо Жаню посмотреть, не говоря уже о том, чтобы лечь с ним в постель. Если он выпьет таблетку, ему снова снесет крышу от похоти, но при одной мысли об этом тошнило, и злоба накатывала такая, что зубы чуть не крошились.       Ночью они снова спали рядом, но не потому, что делили ложе страсти. С другой стороны от Чу Ваньнина самозабвенно дрых пропахший мокрой псиной Наньгун Сы, а рядом с Мо Жанем тревожно посапывал Сюэ Мэн. Тут же были и остальные члены семьи Сюэ и Мэй Ханьсюэ, где-то пустовало место Ши Мэя, который пропадал в лазарете. Все потому, что кто-то спалил к чертям собачьим дом начальства, и все теперь, независимо от статуса, спали в общих бараках. Почему дом спалили, до сих пор загадка. Одни говорили, какая-то большая шишка в порыве страсти разбила масляную лампу. Другие говорили, дом спалили сторонники равенства и братства. В итоге сон в личных покоях теперь грозил только тем, кто засыпал в туалете, но любителей было немного.       Спать рядом с Мо Жанем было просто невозможно. Запах и жар его тела будоражили кровь, без всяких препаратов хотелось снова скатиться к нему в объятия и попробовать его пшеничную кожу на вкус. Чу Ваньнин больше часа лежал, упорно разглядывая грубые балки над головой. Взгляд сам собой возвращался то к расслабленному лицу Мо Жаня, то к его выскользнувшей из-под одеяла руке. Чу Ваньнин пропал. Так долго мечтал о любви, что одной хмельной ночи ему хватило, чтобы пропасть? Если бы. Сейчас Чу Ваньнин был уверен, что увяз в этом еще на станции Чунхуа.       Не в силах больше терпеть рядом горячее тело, Чу Ваньнин решил прогуляться и подышать свежим воздухом. База со всех сторон была окружена горами и холмами, даже летом тут стояла прохлада, а по ночам на местные мрачные леса набегал туман. Лес наполняли влажный холод и сладкий аромат земли и зелени. Орали насекомые, изредка кричали ночные птицы — о ночной тиши и речи не было. Жизнь кипела тут круглые сутки.       Не успел Чу Ваньнин углубиться в лес на десяток метров, как позади послышались приглушенные опавшей хвоей шаги. Он обернулся, разозленный тем, что его приняли за самоубийцу и теперь будут выгонять из леса, но вместо патрульного увидел перед собой Мо Жаня.       — Чу-лаоши, — смущенно сказал юноша. — Зачем вы пошли в лес?       — Проветриться.       Ему и правда не мешало проветриться — волосы все еще инфернально воняли керосином. Но у Мо Жаня не было повода шляться ночью по лесам.       — Ты тут зачем? — холодно спросил у него Чу Ваньнин.       — У меня есть несколько вопросов к тебе.       Сердце Чу Ваньнина словно коркой льда покрылось. Если это будут вопросы о той ночи, он просто сбежит в туман и вернется на базу только после отъезда Мо Жаня. Хотя Чу Ваньнин не дал согласия отвечать, они вместе с Мо Жанем отправились глубже в лес, чтобы их не мог никто подслушать. Когда они достигли освещенной лунным светом полянки, Чу Ваньнин вздернул подбородок и спросил:       — Что у тебя за вопросы?       Мо Жань закусил губу и нахмурился, а потом выдал кое-что совершенно неожиданное.       — С тех пор, как все началось, я несколько раз слышал незнакомые имена. Может, ты их знаешь?       — Какие?       — Ся Сыни и Тасянь-цзюнь. О них говорили те люди, которых мы встретили у нового моста через реку. И еще один человек их упоминал.       Горло Чу Ваньнина сковало тисками. В будущем до тех пор, пока не появился первый прототип машины времени, никто и не подозревал, что путешествия в прошлое возможны. Это значит, все причастные в прошлом сохранили тайну или сгинули.       — Ты еще где-то слышал о них? Кто эти имена называл?       Что за бардак? Как в таких условиях вообще все осталось в секрете, если каждая собака болтает эти имена направо и налево?       — Хуа Бинань.       — Ты встречался с Хуа Бинанем? — удивился Чу Ваньнин, и тут же понял, что сглупил. Когда он показывал президенту Хуа фотографию, тот узнал на ней Мо Жаня.       — Мы были у него в плену. Он сказал Ши Мэю что-то странное. Я поэтому и хотел спросить у тебя. Ся Сыни и Тасянь-цзюнь хорошие люди или нет?       «Спроси лучше, кого я больше люблю: маму или папу», — кисло подумал Чу Ваньнин. Он был уверен, что Мо Жань даже не запомнит этих имен, был уверен, что они с Мо Жанем — порождения разных миров, которым не суждено смешаться, как воде и маслу. Как много Мо Жань знает о будущем? Только эти имена? Или что-то еще?       — Что Хуа Бинань сказал Ши Мэю? — Чу Ваньнин старался говорить безразлично, будто ответ на вопрос его не интересует.       Мо Жань явно колебался, но потом все же ответил:       — Он отдал ему фотографию Ся Сыни и сказал, что этот человек попытается убить Ши Мэя. Он или его родственник. Что-то про секреты говорил. Будто бы у этого Ся Сыни есть секрет, и у Ши Мэя тоже, и победит тот, кто первым разгадает секрет врага.       «Какой секрет у Ся Сыни? Анекдот просто. Да он весь состоит из секретов. Возможно, именно поэтому он так хорош в… Постойте. С чего Хуа Бинаню предупреждать Ши Мэя?» — Чу Ваньнин замер, сердце его бешено заколотилось в груди.       Он настолько увлекся пикантным заданием с Мо Жанем, что последние мозги растерял, вот бестолочь! Хуа Бинань не просто так скакал козлом по горам. Этот старик родился в начале века, на момент ссылки ему было уже под восемьдесят. Он сколотил банду, потому что кого-то искал. Похоже, этот кто-то — Ши Мэй. Но почему Ши Мэй?       — Что скажешь? Ся Сыни опасен для Ши Мэя? — взволнованно спросил Мо Жань.       На бешено крутящиеся в голове Чу Ваньнина шестеренки будто кипящего уксуса плеснули. Вот оно что. Конечно, Ши Мэй — его истинная любовь, но Мо Жань по какой-то причине не может спать с тем нежным юношей и довольствуется старым облезлым котом вроде Чу Ваньнина. На безрыбье и рак рыба, но как бы не оказалось, что даже в постели со старым раком Мо Жань мечтает о миловидном карпе. А старый рак десять лет уныло шевелил усами, пялился на фотографию и робко мечтал о любви. Разве может инкубатор мечтать о любви? Очнись, Чу Ваньнин, ты в этой истории далеко не главный герой.       — Мне почем знать? — огрызнулся Чу Ваньнин и решил, что пора возвращаться, иначе он загрызет Мо Жаня прямо тут.       — Значит, Ся Сыни способен его убить? — Мо Жань ринулся за ним.       — Если Ши Мэй будет себя прилично вести, ему вряд ли что-то грозит.       Все будет в порядке с твоей неземной любовью, Мо Жань. Только вот Чу Ваньнин не в порядке, не в порядке. Он быстро шел вниз по легкому склону, не разбирая дороги, и всем сердцем желал, чтобы Мо Жань отстал от него, скрылся во тьме, катился к своему Ши Мэю.       — Значит, Ся Сыни справедливый человек?       «Нет», — подумал Чу Ваньнин. Он никогда не задавался этим вопросом, но понял, что так и есть.       — Вроде того, — соврал он вслух и споткнулся о корень сосны.       Чу Ваньнин вдруг ясно вспомнил, как десять лет назад Ся Сыни обнял его на прощание. Сказал: «Я буду по тебе скучать». В хитрых и жестоких глазах Чу Ваньнину почудилась влага. Это чудовище умело плакать, чудовище по имени Ся Сыни могло скучать. Или то был тонкий ход искусного манипулятора?       Ох, если бы у Чу Ваньнина не было чувств, если бы в его прочной раковине вместо нежного моллюска таился кусок прочного нефрита! Никто бы не смел манипулировать им, никто бы не мог так разъярить его словами о Ши Мэе. Он и так жил без любви и тепла, так зачем давать, а потом отнимать? Что за жестокая шутка, Ся Сыни? Что ты за чудовище? Почему нельзя было дать это задание Ши Мэю? Чу Ваньнин в очередной раз споткнулся о корень, и крепкая рука подхватила его и удержала от падения.       — Куда ты так спешишь? — Мо Жань не понимал, что происходит.       Он догадывался, что Чу Ваньнин хотел побыть в уединении, но вопрос был срочный. Они с Ши Мэем еще не скоро увидятся, и нужно было прояснить вопрос до утра. Однако Чу Ваньнин был не в настроении, его глаза метали молнии, а с языка лился смертельный яд. Будь у него при себе хлыст, Мо Жаня уже давно подвесили бы на сосне за ногу в назидание потомкам. Впору испугаться и бежать, поджав хвост, но Мо Жань наряду с обидой на холодность мужчины чувствовал, как внутри с новой силой разгорается жар.       В лунном свете бледная кожа Чу Ваньнина светилась, а глаза феникса были черны, как два сулящих мучительную смерть омута. Он бежал — то ли от Мо Жаня, то ли от неприятных ему вопросов, и охотничий инстинкт внутри юноши рычал: «Поймай и завали!» Теперь, коснувшись вспотевшей от волнения ладонью прохладной кожи Чу Ваньнина, Мо Жань почти потерял слух от шума крови в ушах. Но мужчине прикосновения пришлись не по нраву, он вспылил пуще прежнего:       — Не смей меня трогать! — взмахнув рукой, он вырвался и случайно задел Мо Жаня по лицу.       Чу Ваньнин вылетел на свободу, но при первом же шаге снова запнулся о корень дерева и полетел на землю. Мо Жань хотел было подхватить его, но то же самый корень коварно прыгнул ему под ноги, в итоге они покатились по земле вместе, сплетясь руками и ногами. Мо Жань изо всех сил старался зацепиться за что-нибудь и уберечь Чу Ваньнина от ударов, а тот бился в его руках, точно хищная птица в силках.       Когда небо и земля снова встали на свои места, Мо Жань оказался на Чу Ваньнине — тот тяжело дышал, как выброшенная на лед рыба, его губы в лунном свете влажно блестели, потому что он только что облизнулся. Выровняв дыхание, Мо Жань вспомнил. В его голове жестоким ударом прозвучали слова: «Не смей меня трогать!» Он ловко перекатился на спину, чтобы слезть с Чу Ваньнина, но забылся и привычным движением увлек мужчину на себя.       Темный лес был густо наполнен запахами и звуками. Воздух влажный и тяжелый, как в спальне, где с заката до первых лучей солнца двое ублажали друг друга. Ночная птица призывала партнера спариться: приди ко мне, будь со мной, приди ко мне, будь со мной. Мне так одиноко и холодно в этом темном лесу, тут так темно, приди ко мне, будь со мной, приди ко мне… Словно мантра, этот отчаянный зов заглушил в Мо Жане горечь из-за отказа. Чу Ваньнин не спешил вставать и бежать дальше. Его горячее тело сладким грузом лежало сверху, прямо как той ночью. Но тогда Мо Жань был пьян от вина, а теперь — только из-за Чу Ваньнина.       — Я еще кое-что хотел спросить, — хрипло сказал он.       Языком он спрашивал, но руками, не дождавшись ответа, уже гладил поясницу. Лицо Чу Ваньнина невозможно было прочитать в темноте — только блеск глаз и бешеный стук сердца доказывали, что мужчина на нем еще живой.       — Ты цел? — спросил Мо Жань.       По тому, как Чу Ваньнин на нем обмяк, Мо Жань понял, что мужчина все это время был напряжен, как натянутая тетива. В ответ тот слабо кивнул и шепотом спросил:       — А ты?       — Вполне цел.       — Еще вопросы? — судя по суровому тону, Чу Ваньнин начал приходить в себя.       — Только предложения.       — Говори быстрей. Я хочу вернуться и поспать.       — Мы будем на второй или третьей базе у озера Цинхай. Встретимся там, когда вернешься из следующего рейда?       — Может быть, — холодно ответил Чу Ваньнин, но его горячее дыхание коснулось шеи Мо Жаня.       — Второе предложение: если хочешь забыть о том, что тогда было, просто кивни, — Мо Жань сглотнул от волнения. — Давай на счет три.       Чу Ваньнин на нем замер, точно пойманная на воровстве кошка. Они не говорили об этом раньше, и Мо Жань нутром чуял, что откровенные разговоры Чу-лаоши лишь смутят и отпугнут. Бывают люди, как домашние животные. Они смело бегут на зов, клянчат вкусняшки и тычутся в хозяина мокрым носом. Обласканные, взращенные в любви, они знают, как вести себя, получив желаемое. А бывают дикие люди, которые не способны выразить чувства словами и скорее сбегут, чем пустят кого-то в свою жизнь.       — Раз, два, — Мо Жань выдержал паузу, но Чу Ваньнин будто мертвым притворился — не видно было даже, моргает ли он. — Три.       Повисшую между ними тишину снова нарушил отчаянный птичий зов. Будь со мной, приди ко мне, будь со мной. Мо Жань решил, что лучше получить вторую затрещину за ночь, чем медлить с закреплением результата. Проворно перевернув Чу Ваньнина обратно на спину, он внимательно вгляделся в освещенное лунным светом лицо. Брови сурово сошлись, но руки уже обвились вокруг шеи Мо Жаня, а тонкие пальцы зарылись в волосы на затылке. Такой соблазнительный. Мо Жань прижался губами к нежной коже прямо под ухом. От судорожного вдоха по всему телу пошли мурашки, а в ногах разлилась сладкая слабость.       Мо Жань от мысли, что все можно, совсем слетел с катушек. Да, пьяный угар был ошибкой, но у них впереди может быть еще тысяча ночей. Он целовал, лизал и кусал все, кроме мягких и теплых губ, и Чу Ваньнин, поначалу разомлевший от ласк, разозлился и больно вцепился в волосы. Мо Жань в предвкушении сладкого поцелуя чуть не дрожал. Он чувствовал, как Чу Ваньнин подался к нему всем телом, видел, как тот гипнотизировал взглядом его губы, как дрожали пушистые ресницы…       Когда пришло время возвращаться, Мо Жань не шел, а летел над землей. Сейчас они вернутся на базу, зайдут в барак и лягут рядом друг с другом как ни в чем не бывало, хотя только что катались на хвойной постели, задыхаясь от поцелуев и лаская друг друга. Но потом, несмотря на то, что под самым боком у них дружно сопела семья Сюэ и наивный страж невинности Наньгун Сы, Мо Жань не стерпел и все равно притянул Чу Ваньнина к себе в объятия. Мужчина не сопротивлялся, лишь мягко обнял в ответ. Когда они встретятся в следующий раз?       — В фильмах бывает монтаж, — прошептал Мо Жань в макушку Чу Ваньнина.       — В смысле?       — Если бы в жизни был монтаж, мы увиделись бы быстрее.       Чу Ваньнин неожиданно разозлился и вырвался из объятий:       — И жили бы меньше. Не неси чепухи, — он спохватился, что говорит слишком громко, поэтому снова приблизился к Мо Жаню и прошептал ему на ухо: — Если скажешь, что жизнь, в которой нет меня, не имеет смысла, я тебе не поверю. И побью тебя. Спи.       За завтраком Чу Ваньнин недоумевал по двум причинам. Во-первых, он был уверен, что Мо Жань ни за что не прикоснется к нему при свете дня. Ведь ему нужно представлять на месте Чу Ваньнина Ши Мэя, а они так друг на друга не похожи, что даже бледный лунный свет может все испортить. Но вот они с Мо Жанем сидели, касаясь друг друга ногами под столом. Чу Ваньнин чувствовал на себе горячий взгляд и боялся обжечься, случайно встретившись с ним. Весь этот разврат творился, когда за тем же столом неподалеку от них сидел Ши Мэй. Сколько бы Мо Жань ни шептал в ночи на ухо Чу Ваньнину о том, какой он красивый и как ему хочется присунуть, в эти горячие слова поверить тяжелей, чем в мрачные думы о собственном уродстве.       Во-вторых, еда была ужасно невкусная. Когда Мо Жань отвечал за приготовление завтрака, Чу Ваньнин мог быть уверен, что поест с превеликим удовольствием. И только вкусив труды других поваров после дней гастрономического блаженства, он в полной мере оценил кулинарные таланты повара Мо. Как можно было спалить рисовую кашу до такой степени? Она была серой, будто кто-то щедро сыпанул туда первоклассной золы, и задорно хрустела на зубах. Можно было, конечно, вспылить и сбежать из-за стола со словами «Я не могу больше есть это дерьмо, урежьте повару зарплату», но у местного повара, как и у всех остальных, не было зарплаты.       С едой на базе наклевывались крупные проблемы. Зерно и консервы к концу лета грозили закончиться, так же как и подножный корм. Что есть дальше? Снег? Кору? Может, камни? Честно говоря, кора лиственных деревьев казалась не таким уж плохим вариантом. Проблема была только в козах.       Эти отродья дьявола обглодали каждый аппетитный куст в окрестностях базы. Почему здесь в качестве молочных и мясных животных стали держать коз — историческая загадка. Когда Чу Ваньнин читал в детстве сказку о том, как капля козьего молока спасла мышонка от голодной смерти зимой, он представлял себе совсем другую козу. Это была нежная и ласковая коза с рыжими глазами, в ее горизонтальных зрачках плескалась материнская любовь к продрогшему мышонку. В глазах местных коз была лишь одна фраза: «Дай пожрать».       Еще на базе держали кур. Но, разумеется, не покорных жирных бройлеров, которые родились, чтобы оказаться у вас в тарелке. Пока цыпленок бройлера мысленно примеряет на себя кисло-сладкий соус, цыпленок настоящей курицы тянется скудным умишком к своим корням. А куры, как известно, прямые потомки динозавров. Несложно догадаться, какими бесчинствами обычно занят половоззрелый потомок славного племени ящеров. В их расписании были дебош, грабеж, воровство и убийство мелких грызунов. Одна от них польза: яйца несут да мышей ловят. Из съедобного в этих курах только кожа да мозги. Сердечки и те жесткие, как морская галька, что и говорить о мускулистых ногах, о которые в лучшем случае зуб сломаешь. Пока такое мясо сваришь, сам эволюционируешь во что-нибудь куриное.       Чу Ваньнин слушал, как Мо Жань обсуждает еду с соседями за столом, и изредка отвечал на его вопросы, но не смел поддержать полноценный разговор. Даже смотреть Мо Жаню в глаза слишком долго было опасно — жар тотчас же начинал сворачиваться в груди и вгрызаться в сердце. Он думал, если будет слишком много смотреть на Мо Жаня, все вокруг поймут, как он жалок. Старое чудовище, возжелавшее молодого красавца.       Однако оказалось, он заблуждался, считая, что никто не догадался о том, какие отношения связывают их с Мо Жанем. Когда он подошел попрощаться с Сюэ Чжэнъюном, тот отвел его в сторону, на опушку леса, и сказал:       — Я, кажется, все понял.       — Понял, как накормить эту прорву голодных ртов?       Из-за крайнего дома выскочила кошка, а следом за ней на всех парах, расставив крылья, мчался черный петух. Чу Ваньнин уже имел радость прослушать с десяток историй об этом петухе — бессмысленном и очень агрессивном. Он не желал топтать кур, его больше привлекали кошки. В этом Чу Ваньнин чувствовал с ним сродство, потому что сам явно замахнулся на представителя другого вида.       — Эта задачка не так уж сложна, скорее всего, — пожал плечами друг Сюэ. — Хоть бумаг никаких не сохранилось, люди же выжили?       — Эвакуация еще не закончилась, люди все прибывают. Тебе не кажется, что…       — Погоди, я не об этом хотел поговорить.       Сюэ Чжэнъюн не выглядел обеспокоенным, поэтому Чу Ваньнин не мог понять, к чему такая спешка, и что вообще может быть важнее, чем отыскать еду. Согласно историческим хроникам, из полутора миллиардов китайцев спаслись сто миллионов сельских жителей из отдаленных районов. Они сами могли обеспечить себя едой, у некоторых пищи было в избытке, потому что они держали фермерские хозяйства и больше не снабжали города из-за нарушенных транспортных путей. Потом у них начались проблемы, когда кончились удобрения и техника. Городских жителей спаслось в десять раз меньше, но их прокормить было гораздо сложнее. Лучшие и крупнейшие плодородные поля и пастбища были отрезаны, и попасть туда можно будет лишь через десяток лет, когда ближайшие города сами очистятся. Чу Ваньнин задумался об этом, поэтому прослушал, что говорил ему Сюэ Чжэнъюн, и очнулся только на словах:       — В таком случае не обойтись без кесарева сечения. Это достаточно опасно в сложившихся условиях, но на базе провели уже две такие операции, и обе успешно.       — Погоди, я прослушал. Кому вы собрались делать кесарево? — желудок Чу Ваньнина словно заледенел.       — Тебе? — неуверенно сказал Сюэ Чжэнъюн. — Если я правильно все понял.       — Что ты понял? — он чуял, как голова стремительно пустеет.       — Это твое задание? Мо Жань? И генерал?