Глава седьмая. Мыши и дети
19 июня 2023 г. в 10:00
Обсерватория Куньлунь возвышалась над базой на полторы тысячи метров, и на ее площадке помещалось несколько телескопов, каждый в отдельном павильоне с крышей в виде полусферы. Обсерватория напоминала грибную поляну: серебристые здания были разбросаны по гигантской лужайке с изумрудной травой, а вокруг шелестел листьями бамбуковый лес. Эту площадку и здания собирались использовать как опорный пункт вещательной станции. Мо Жань в этих делах не разбирался, поэтому не особенно вникал и просто выполнял поручения — тут принести, там попилить, здесь протянуть. За работой время снова полетело стремительно.
Они с Мэй Ханьсюэ подружились на почве насмехательств над Сюэ Мэном и иногда обсуждали прежнюю жизнь. Раньше астроном Мэй ни одной юбки не пропускал, и теперь очень страдал из-за ограниченности женского контингента. В обсерватории была одна уборщица и еще одна сотрудница телескопа, обе годились ему в бабушки.
Однажды в дождливый день, когда работа встала, они сидели в темном зале под самым большим телескопом и разбирали запасы местной макулатуры. Мо Жань осторожно спросил:
— У тебя было такое, что с тобой спят не потому, что ты человеку нравишься, а с какой-то целью?
Мэй Ханьсюэ удивленно захлопал глазами, а потом будто что-то вспомнил и вздохнул.
— Хотел бы я сказать, что таким красавчикам, как мы, подобные случаи не угрожают. Но со мной такое случалось.
— Это было на спор? Чтобы отомстить? Кого-нибудь позлить?
— Чтобы забеременеть, — сказал Мэй Ханьсюэ. — Когда мы переспали, она сказала, что я стану отцом, но ей от меня ничего не нужно.
— То есть, у тебя уже есть дети? — удивился Мо Жань.
Мэй Ханьсюэ был на пару-тройку лет старше, но все равно трудно было себе представить, что у такого молодого человека уже есть ребенок.
— Нет, — сказал Мэй Ханьсюэ. — Она, конечно, все рассчитала. Чтобы мы потрахались во время ее овуляции — раз. Соврала насчет того, что пьет контрацептивы — два. Не учла только, что я могу быть бесплодным.
— Ого, — неуклюже протянул Мо Жань. — Ты правда…
— Без понятия. Я задался этим вопросом только после того, как меня надули с отцовством без обязательств. Та еще подстава была. Я прямо ждал, следил за ее страницей в вэйбо. А она все не толстеет и не толстеет. Я полгода из-за этого трахаться не мог. Ложишься с кем-нибудь, а сам думаешь: «А если я уже отец? Как-то несолидно».
Мо Жань усмехнулся и отправил стопку желтых бумажек со схемами в коробку «Чертежи».
— А у тебя такое бывало? — спросил у него Мэй Ханьсюэ.
— Да так, — отмахнулся Мо Жань. — Просто мне нравится один человек, но он слишком холоден, поэтому я не уверен… Не уверен, что мы сблизились, потому что я ему действительно нравлюсь. Но дело тут точно не в беременности.
— Да, с мужчинами в этом плане проще, — Мэй Ханьсюэ метнул взгляд на Сюэ Мэна, который корячился над каким-то механизмом в другом конце зала. — Но все может измениться.
— В том смысле, что геев запретят, чтобы население лучше размножалось?
— Нет, тут гораздо интересней. Ты же слышал, что мой брат проходил во Франции стажировку?
«Миллиард раз, — уныло подумал Мо Жань. — Только не начинай».
— Так вот, — продолжил Мэй Ханьсюэ. — Он-то сам изучал какие-то женские болячки, но в соседней лаборатории делали генномодифицированных мышей. Таких, чтобы самцы могли рожать. Химер с маткой и яйцами. Как тебе такое?
— Жуть, — скривился Мо Жань. — И что, эти самцы могли рожать?
— Вообще нет. Полезный выхлоп, как говорит мой братец, составил пару процентов. Это было фиаско.
— Ну, если хотя бы два процента родили мышат, это уже что-то…
— Нет, ты не понял. Вот сто мышат-самцов родилось у обычных мышей. Столько же самок, — Мэй Ханьсюэ положил перед собой стопку исписанных бумаг и похлопал по ней. — И в линии генномодифицированных мышей родилось сто самок. А самцов — всего два. Девяносто восемь умерли еще в утробе.
Мэй Ханьсюэ поднял жалкий листочек из стопки и потряс им перед носом у Мо Жаня.
— А эти самцы потом смогли родить мышат? — Мо Жаню почему-то стало очень жаль всех этих несчастных мышей, которых заставляли рожать.
— Нет, это были просто самцы с матками. Больше нечем похвастаться. Грустная история, понимаю, — Мэй Ханьсюэ улыбнулся. — Может, когда-нибудь эти технологии используют, чтобы возродить человечество. Но пока они еще слишком сырые. Испытания на людях стали бы настоящим преступлением.
С того дня Мо Жань стал думать о детях. В смысле, он и раньше думал о них. Встречаясь на улице с чужим чадом, Мо Жань удивлялся: «Вот родители неудачники, лучше бы собаку себе завели, на нее хотя бы намордник нацепить можно».
Он вздохнул спокойно, когда перестал притворяться, что его привлекают женщины. Ведь вместе с женщинами из его жизни ушел и лютый геморрой из-за задержек. «Значит, ты перенервничала на работе и не собираешься нового человека из себя выплюнуть?» — однажды подобная фраза стала причиной грандиозного расставания. На Мо Жаня тогда сверху из окна сыпались проклятия вместе с вещами — и это они с той девушкой вместе не жили, он у нее вещей не хранил.
Многие девушки говорят: «Я не собираюсь заводить детей». Но в четырех случаях из пяти это переводится как «Я не планирую заводить детей». То есть в один прекрасный день она может огорошить тебя новостью о незапланированном ребенке, поставит перед фактом, все решит за тебя. Мужчина ставит тебя перед одним репродуктивным фактом: «Сколько ни трахай меня, хоть из шланга спермой поливай, я не рожу».
А после разговора с Мэй Ханьсюэ у него что-то щелкнуло в голове. Он понял, что не сможет стать отцом. Точнее, никогда не сможет завести ребенка с любимым человеком. Сможет усыновить — сейчас сирот полно, выбирай любого, — но не сможет — что? Насладиться тем, что в мире есть их общее генетическое продолжение?
Не сказать, что Мо Жань начал по этому поводу убиваться. В конце концов, какая от детей польза? Да никакой. Вот взять, например, Сюэ Мэна. Кто вечно забывал взять мыло в баню и тырил отцовские куски? Сюэ Мэн. Кто не мог себе потереть спину, заштопать носок и запомнить, когда принимать магний, чтобы ноги в бассейне не сводило? Кто потерял пять пропусков в универ за семестр? Это все Сюэ Мэн. Если дядя или тетя попросят его принести к смертному одру стакан воды, Сюэ Мэн скорее в гроб себя сведет, чем даст попить. Маленький стакан или большой? Воды минеральной, кипяченой или из-под крана? Теплой или холодной? Лед добавлять, мам? А как чайник поставить?
Возможно, наличие таких детей мотивирует дольше жить и откладывать инфаркты с инсультами до понедельника. Легче самому перестать помирать и встать с постели за водой, чем объяснить этому дегенерату, что электрический чайник не греют на газовой плите.
Сюэ Мэн еще здоровый совершеннолетний лоб, а что делать с маленькими детьми? В обсерватории были только забавные и пушистые кошачьи дети. После обеда Мо Жань играл с ними травинкой и с умилением наблюдал, как котята топорщат свои хвосты морковкой. Человечьи дети с базы хвостов не имели и вообще ходили лысые. Кое-кто натурально блестел черепушкой, потому что на базе разгорелась эпидемия вшей. Кого-то обрили из-за найденных в волосах гнид, а кого-то — для профилактики, чтобы всяким гнидам неповадно было. На вшивой почве керосин стал новым золотом, а за кражу бритвы могли отправить на вольные хлеба вон из общины.
Любимым развлечением обработанных керосином обритых детей были, разумеется, грязевые ванны, на втором месте стоял хоровой вой, а на третьем — сожрать что-нибудь с пола. Да, дети в отрыве от благ цивилизации откатились в плане морального развития на собачий уровень. В чем Мо Жань никакой катастрофы не видел, потому что сам когда-то был таким. Беззаботные и лоснящиеся дети прошлого бесили его гораздо больше.
Купол телескопа почти всегда держали закрытым, поэтому жизнь здесь не отличалась от кукования в бункере, и Мо Жань старался брать как можно больше работы, чтобы наслаждаться солнцем и видом на горы. Но спать снаружи было слишком холодно, поэтому по ночам приходилось возвращаться. Спали они на наспех сколоченных деревянных помостах, которыми покрыли почти весь пол в комнате управления телескопом на третьем этаже. Мо Жань лежал рядом с вдрызг удолбавшимся Сюэ Мэном и пялился в темноту. Ему казалось, что где-то там рвано дергаются тени из Ланьчжоу. Он не мог закрыть глаза, потому что боялся нападения. Но с того дня мысль о детях захватила его.
Сам он мог жить, как собака, мог справиться с любыми страхами, погрузиться на любое дно. С детства Мо Жань привык к лишениям. Там, где одни пускали сопли, что им на день рождения купили не тот торт, он радовался баоцзы с красной фасолью. Когда одноклассник вопил, что мать запретила ему играть в комп и он ее ненавидит, Мо Жань вспоминал, что давно не был в колумбарии. Его жизнь всегда была такой, он с самого детства был готов принять конец света, потому что всегда жил на краю. Жизнь под крылом у Сюэ Чжэнъюна дала Мо Жаню надежду, что он всегда будет сыт, здоров и хорошо одет. За десять лет он привык к стабильности и сам поверил, что золотой век никогда не кончится. И вот все кончилось, и он принял это, как принимают прихоти стихии. Если идет дождь, есть ли толк от споров с небом? Но после разговора с Мэй Ханьсюэ он понял, что не смирился бы так легко, будь у него дети.
Забавно было наблюдать, как обкеросиненные ребятишки прыгают босиком по лужам. Но каковы их шансы в этом мире без антибиотиков и вакцин? Каковы их шансы без стабильного урожая и закона? Говорят, кошка может прожить двадцать лет. Да, если будет есть полезный корм и валяться на диване под боком у хозяина, лениво трогая лапкой бумажную бабочку. Но ее родичи на улице живут в разы меньше, их котята дохнут пачками от болезней, холода и голода. То же будет и с детьми в этом мире. То же будет и с человечеством, если они не вернутся к прежнему уровню технологического развития.
Делать рожающих мужчин, чтобы поднять демографию? Бредовей идеи не придумаешь. Что толку много рожать, если все равно все сдохнут от болячек или из-за того, что по лесу рыщут бандиты? Нужно возрождать прежний Китай с развитым производством и контролем правопорядка. Только вот как? Несколько дней он мучился серьезными мыслями о будущем и чувствовал себя серьезным взрослым человеком, а потом Мэй Ханьсюэ ему все испортил.
Они обедали все вместе под тентом на улице. Солнце палило нещадно, и шелест бамбука походил на журчание вожделенной воды. Из еды у них были одни консервы, крупы и лук, и каждый день они давились одной и той же едой в разных вариациях. Мэй Ханьсюэ за столом болтал не затыкаясь, и в этот раз решил просветить остальных, какие чудесные мыши живут во французских лабораториях. Дядя только посмеялся, а Сюэ Мэн впал в ярость:
— В смысле, людей таких делать собирались? — завопил он. — Ты чокнулся? На кой черт нам брюхатые мужики? Мерзость какая.
— Не хочешь рожать — тебя никто не заставляет, — пожал плечами Мо Жань.
— У себя во Франциях могут делать, что хотят. Хоть кенгуру сношать. Но в нашей стране — не позволю!
— Как будто у тебя спросят, — усмехнулся Мэй Ханьсюэ. — Но ты не подойдешь все равно.
— Это еще поче…? — взвился Сюэ Мэн, а потом понял и снова завопил, давясь рисом: — Конечно, потому что я скорее удавлюсь, чем дам над собой эксперименты ставить!
— Ты слишком плоский. Доска. Плоскодонка. Два прыща.
Сюэ Мэн аж завыл от ярости и вылетел из-за стола, вопя многоэтажные непристойности, смысл которых заключался в том, что мужчине положено быть плоскодонкой, а за сиськами к жиробасам и протеиновым наркоманам обращайтесь. Или к женщинам, вот.
— Стой, Мэнмэн! — закричал ему вслед Мо Жань. — Ведь размер — это не главное.
— Ну да, главное — питательность молока, — согласился Мэй Ханьсюэ. — Но размер имеет значение, — он показательно ухватился за свои грудные мышцы. — Чем больше сосок выступает, тем удобней кормить. Я теперь всегда на это обращаю внимание.
Следующей ночью Мо Жаню приснился кошмар. Он снова спал с Чу Ваньнином и снова ласкал его чувствительную грудь. Мужчина под ним задыхался и вздыхал, цеплялся пальцами за плечи, тянул за волосы. Мо Жань собирался довести его до оргазма, облизывая и пощипывая соски, и ему это почти удалось. Член Чу Ваньнина, прижатый к животу, уже блестел от смазки, и по всему телу шла крупная дрожь.
— Ах, Мо Жань, — простонал Чу Ваньнин, когда Мо Жань нежно оттянул зубами покрасневший сосок. — Перестань, это не твое.
— Как это не мое? Ты весь мой, мой! — Мо Жань поднялся, чтобы насладиться видом трепещущих ресниц. — Я тебя трахну только если ты сейчас кончишь, баобэй.
Он сдавил пальцами алые соски, Чу Ваньнин выгнулся и со стоном кончил, но кроме спермы на животе Мо Жань почувствовал, как по пальцам побежала влага. Он поднес руку к лицу, понюхал, лизнул. Что-то сладкое, и пахнет яблоней.
— Не смей, — возмутился Чу Ваньнин, прикрываясь простыней — та тут же намокла на груди, из которой все еще сочилось сладкое молоко. — Это не тебе.
Мо Жань не стал его слушать и, сорвав простыню, приник к соску жадным ртом.
На следующий день он проснулся совершенно разбитым и не мог нормально сосредоточиться на работе. В разврате он был не новичок, но такой ужас снился ему впервые. Возможно, из-за болтовни Мэй Ханьсюэ ему подумалось, что рельефная грудь Чу Ваньнина хорошо подойдет для вскармливания? Но это же бред, мужчины не рожают и не кормят. В смысле, бывают случаи, когда у мужиков сиськи подтекают, но это совсем другое.
Две недели на горе пролетели быстро, и настала пора возвращаться. Часть обитателей обсерватории поехала вниз с ними, и Мэй Ханьсюэ тоже. Сюэ Мэн по этому поводу осуждающе пучил глаза и качал головой, а когда у него спрашивали, что не так, разражался нецензурной бранью.
На базе за две недели поменялось практически все. Тут построили новые дома, кухонь стало в два раза больше, а людей было столько, что плюнуть негде. И каждый был занят чем-то полезным: женщины лечили, готовили и присматривали за детьми, мужчины строили новые бараки, бани, кухни. Были, конечно, и прилипалы, которые только жалостливо смотрели и завывали, но это тоже достойное занятие. Без вокальных данных и предпринимательской жилки в этом деле не пробиться.
— Конечно, ты не ел три дня, — ответил усатому прилипале заготовщик дров. — Ты три дня не работал, тунеядец.
— Как же мне работать, если я ногу сломал? Не веришь глазам — иди спроси у доктора Ши, он даже справку выдаст.
— На кой мне твоя справка? Если бы ты все руки и ноги переломал, я бы еще понял. Хочешь, помогу? Могу сломать тебе все остальное, чтобы правда был повод не работать.
— А сам-то ты не тунеядец? Стоишь тут со мной треплешься, — попрошайка раздраженно сплюнул и, развернувшись, будто маску сменил. — Подайте рису, овощей. Я три дня не ел, у меня голодные дети.
— У него правда дети, — вздохнул дядя Сюэ. — Почти груднички, лет по тридцать.
— Что, отсыпать ему чего-нибудь? — усмехнулся Мо Жань.
— Тумаков, например, — Сюэ Мэн злобно уставился на попрошайку, когда тот двинулся в их сторону. — Сил моих нет на это смотреть. Смотри, вон там еще десять штук голодающих.
— А почему раньше никто не голодал?
— Ясное дело, потому что поначалу кормили всех, а потом смекнули, что еда скоро закончится. Теперь кормят за работу. И работают за еду.
— Справедливо, — закивал Сюэ Мэн.
— А как быть больным? — спросил Мэй Ханьсюэ.
Дядя Сюэ пожал плечами: он и сам еще не разобрался в новых порядках, хотя к части из них приложил руку до отъезда.
Мо Жань до последнего надеялся, что Чу Ваньнин уже вернулся из рейда, но куда ни посмотри, его нигде не было видно. Желание увидеть его и сжать в объятиях было едва сильнее страха. Чу Ваньнин был горяч ночью в постели, но как же холоден он был с утра, когда они прощались! Обсудив этот феномен с Мэй Ханьсюэ, Мо Жань подуспокоился. Бывают люди, которым сложно раскрыться на трезвую голову, да еще на виду у всех. Наверное, он сам поступил нехорошо, прилипнув к мужчине у ворот перед отъездом. Чу Ваньнин начальник и должен сохранять лицо. А если все прознают, что он чья-то подстилка, тут хоть десять хлыстов на пояс нацепи, всерьез относиться перестанут.
Хоть на базе многое изменилось, а Чу Ваньнин не соизволил явиться, Мо Жань все равно был рад вернуться. Они встретились с тетей Ван и Ши Мэем, и было чувство, будто с последней встречи прошла не пара недель, а пара лет. За обедом он вдруг понял, что за все время почти не вспоминал о Ши Мэе. Раньше Мо Жань думал, что влюблен в него. Теперь, когда тяготы новой жизни закалили их, миловидное расслабленное лицо Ши Мэя все чаще посещало странное выражение. Персиковые глаза стекленели, и видя свое отражение в этом равнодушном зеркале, Мо Жань чувствовал, как животный ужас ползет вверх по спине. Разумеется, все это была ерунда. Жизнь не сахар, вот людей и корячит. Сюэ Мэна вообще раскорячивало обратно только когда он обвивался вокруг огромного паровозного колеса. А так он круглые сутки был готов дать пяткой в нос любому, кто дышит не в том ритме.
Мо Жань на время передышки перед большим путешествием к озеру Цинхай снова пристроился вкалывать на кухне. Команда была другая — его старые знакомые уже отбыли на запад вместе со строителями. Чу Ваньнин с Наньгун Сы были правы: люди пока не вернутся на восток, где стоят под небом проклятые покинутые города, не пойдут на юг, где обильная плодами земли Сычуань таит новые очаги болезни. Новая цивилизация осядет на западе, в провинции Цинхай. Возможно, именно на этой земле люди окрепнут, наберутся сил и в будущем вернутся домой. Эти земли бедны съедобными дарами природы, но богаты камнем, солнцем и водой.
Здесь в Цинхае безымянные потоки сливаются в ручьи, ручьи собирают дань с тающих ледников Куньлунь и бегут в каменных ущельях мимо лугов с сияющими звездами крокусов. Спускаясь ниже, дальше от холодных горных пиков, ручьи превращаются в реки, набирают водную мощь и с ревом вливаются в неумолимый поток — в ее величество Хуанхэ, которая несет свои могучие воды сквозь всю страну до самого моря. Когда-нибудь и люди так же вернутся на восток. Но пока им нужно набраться сил.
Шли дни, Мо Жань ждал, но Чу Ваньнина все не было. За пять дней он успел себя накрутить так, что под конец покусал Сюэ Мэна с утра просто за то, что он тут, а Чу Ваньнин нет. В пути с отрядом могло произойти что угодно: они могли пасть жертвами бандитов, упасть в ущелье, попасться тем незнакомцам, которые не жаловали генерала Тасянь-цзюня. Могли встретить зараженных и заболеть! Или отравиться. Или угореть в какой-нибудь пещере…
— Жань-эр, — вздохнул дядя за обедом в тот день. — Они рассчитывали обернуться за пару недель, но в пути могли возникнуть задержки. Не обязательно опасные. Ты же ходил в походы и знаешь, как это бывает.
— А если у них украли лошадей?
— Значит, придут пешком, это не проблема.
Как не проблема? Мо Жань насупился и вперился взглядом в разваренную рисовую кашу с консервированными личи. Слишком сладко для него, но Чу Ваньнин бы оценил.
— А если у них закончится еда?
— У Наньгун Сы есть арбалет, поймают кого-нибудь.
— А если и арбалет украли?
— Мо Жань, — зарычал Сюэ Мэн, хлопнув палочками по столу. — Ты их мать? А может, жена? Если нет, кончай ныть! Ты уже за-ко-ле-бал!
— А вот и они, — просто сказал дядя. — Я даже не сомневался, что все в порядке. Юйхэн, мы здесь!
Сердце подпрыгнуло в горло, и Мо Жань его чуть не проглотил. Он так ждал, а теперь-то что?
— Как Куньлунь? — раздался спокойный голос — холодный, точно истоки Хуанхэ.
Чу Ваньнин стоял рядом — настолько близко, что Мо Жань мог почувствовать запах, мог притянуть его к себе, дотянувшись рукой.
— Как всегда, без накладок не обошлось, — дядя тут же освободил Чу Ваньнину место подле себя, как раз напротив Мо Жаня. — Генератор полетел, пришлось чинить. Топлива потеряли литров десять. Потом передатчик барахлил. Ну и, конечно, рельеф ужасный. Точка высокая, но оттуда до базы сигнал доходит через раз. Может, до озера дойдет лучше?
— Должен дойти, — сказал Чу Ваньнин.
Он упорно не желал смотреть на Мо Жаня, и сколько тот ни стремился поймать хоть один взгляд, все было тщетно. Лицо Чу Ваньнина было что озеро в безветренный день — не выражало ничего. Ни радости, ни печали, ни усталости.
— Вот мы завтра с утра поедем к озеру Цинхай проверять. Думаю, там и останемся.
— Завтра с утра? — эхом повторил Чу Ваньнин, и на его лице наконец проступила тень разочарования.
После обеда Мо Жань отправился драить котлы, а Чу Ваньнин — приводить себя в порядок после долгой дороги, и так уж вышло, что они снова встретились. Вернувшись с очередным горелым чудовищем к бане, Мо Жань с ужасом обнаружил, что Чу Ваньнин моет голову, усевшись на низкую скамью во вшивом уголке под сосной. Чтобы все бани не провоняли навечно керосином, было принято обрабатывать голову в специально отведенных для этого местах. У Мо Жаня опустились руки — только не драгоценные волосы Чу Ваньнина! Только не это.