Дитя закатного солнца

Чета Феросе и не подозревала о том, что после приглашения соседских детей один раз их визиты станут более-менее регулярными. Ещё в тот, первый день, Илре и Лисандр засиделись у них практически до вечера, пока за ними не пришёл Амброз и буквально не утащил хнычущих детей, которым оказалось слишком интересно разбирать артефакты. Да, конечно, мешали они больше, чем помогали, но кое-что всё-таки в итоге пригодилось: среди детских рисунков оказалось несколько очень перспективных, похожих на стеллажи. Шамита не сразу приняла новый маршрут своих отпрысков как должное, но в итоге однажды явилась к соседям с объёмным мешком, в котором оказались старые газеты: – Раз у вас музей, наверное, понадобятся реконструкции экспонатов. У Амброза полно этого добра из типографии, всякие нераспроданные тиражи, листовки и прочее. Сейчас они никому не нужны, а вам, наверное, пригодятся. – Пока не поняла, – почесала подбородок Озен, более озадаченная визитом соседки, нежели её странным грузом, но тут Марулк, вышедший следом, даже прищёлкнул пальцами: – Папье-маше! О, это идеально! Малышня будет в восторге, можно будет наделать всяких зверушек! Уже тем же вечером восторженная троица, вся перепачканная клеем и типографской краской, едва-едва отстирывалась своими родителями, но на мордашках сияли довольные улыбки. Новое развлечение не надоедало целую неделю, а его итогом стали не то чтобы очень точные, но зато весьма душевные образцы фауны Великой ямы, которые затребовали следующего шага: похода за красками, в который были снаряжены счастливые отцы семейств. Слухи о музее разошлись довольно быстро, и в дом к Феросе потянулись искатели. Обычно приносили всякую мелочь, такое, что не жалко, но Озен и Марулк с удовольствием брали всё. – Скоро будет некуда складывать, – посетовал выходец из Джесеку, замечая очередной ящик. – Есть такое. Мы подписались так подписались, – не то чтобы с большой печалью вздохнула Озен, качая головой, – Эй, Джубс, такая идея. Первый этаж почти готов, придётся выставить там, после уже будем распределять по остальным. Что скажешь? – Да, конечно! – послышалось с чердака. Дети взяли в привычку играть в спуск в Бездну: лестница убиралась, они поочерёдно вязали шнуры, и, страхуя, помогали друг другу спускаться. Как правило, пол внизу был щедро застелен подушками, ибо мало ли что. Лисандр, правда, один раз стесал коленку, но это не остановило мальчика. Илре же и вовсе была словно мячик, на ней даже синяков не оставалось. – Чуток похожа на Лайзу, – однажды заметила Озен, когда девчушка с хохотом носилась, играя в догонялки с двумя старшими. Троица успешно лавировала среди вбитых свай, заложенных в основу музея. Должно быть, представляли себя в Перевёрнутом лесу, потому что Джубили иногда подавала сигнал под названием «Тенекошки!». Марулка несколько насторожило это замечание: Озен пусть и не без теплоты вспоминала бывшую ученицу, однако едва ли её не трогало то, что Разрушительница ушла в последний спуск и не вернулась. Ещё и та история с Рико... – Хм, может, и похожа, – не зная, как реагировать, настороженно ответил её муж. Только что доставили стеллажи, поэтому он был занят протиранием стёкол: если Озен сосредотачивалась, она запросто могла сломать хрупкое стекло, просто посильнее протерев очередное пятно. – А Лисандр какая-то серьёзная версия тебя, – потерев подбородок, пришла к выводу Белый свисток, – Забавно. Такие маленькие, а уже есть характер. И никогда не знаешь, что в итоге из них вырастет, хотя вот же, подсказки на каждом шагу. – Так ещё же и Великая яма распоряжается, – закончив со стёклами, Марулк принялся начинять его артефактами. Этот шкаф с безделушками должен был стоять на входе в музей, Озен даже предлагала сделать его сувенирным, чтобы кое-что из этого можно было продавать случайным туристам. – Дорогой, – Недвижимый лорд редко обращалась к нему подобным образом, обычно когда Марулк творил какую-то дичь, поэтому выходец из Джесеку даже дёрнулся, заглянув в коробку. Как оказалось, он перепутал: эти артефакты планировалось поставить в глубине строящегося здания. – Ой, прости, все эти коробки на одно лицо, – он уже было собирался поставить контейнер на место, но жена остановила его лёгким мановением руки, подходя ближе. Выловила небольшую коробочку, оснащённую Лиловой линзой. Её муж тоже затих, и некоторое время супруги рассматривали кусочек шкуры неизвестного существа, принесённый Бондрюдом. – Как говорил Закри, «всё затихло, но тайна периодически кусает тебя за пятки», – задумчиво произнесла Озен, вертя своеобразный артефакт и так, и эдак. Марулк мог даже не уточнять, что Белый свисток спрашивала насчёт таинственного существа других искателей, возвращавшихся из Бездны. Но те не знали ничего. Подручных Бондрюда тоже было не видать, он не передавал никаких писем, должно быть, поиски были безуспешны. С одной стороны, это было хорошо, иначе бы драгоценные артефакты с четвёртого уровня стало бы добывать ещё проблематичнее. С другой, в Бездне ничто не исчезало бесследно, разве что кроме бедолаг без свистков, сунувшихся туда нелегально, а вот когда там прячется огромная туша, способная убивать каким-то авторским способом... Ох, и так-то не самое безопасное место, а ещё и не расскажешь толком никому. Хищник с переливчатой шерстью, которого просто так не видать, способный разрывать изнутри? О, конечно, идеальное описание. – Добрая слава дома лежит, дурная – по свету бежит, – припомнил поговорку своей Родины Марулк, возвращая фрагмент загадки обратно в коробку, – Скоро придут ребята из той трёхмесячной экспедиции, спросим ещё у них. И знаешь о чём ещё. Озен лишь молча кивнула. Тварь или нет, а Орт пусть и негласно, но ждал Дьявольский манок, или любой другой легендарный артефакт, который вызывал изменения в Бездне. Нельзя обвинять в этом город, внешние силы слишком могущественны, без артефактов их бы уже давно поработили. Засечённая где-то крутая штука означала ещё и начало кровавой бани: последний раз такое было с Недвижимым колоколом, и Марулк прекрасно помнил, что в том походе был уничтожен весь отряд, кроме Озен, Лайзы и её новорождённой дочери. Факт того, что тогда выжила Озен, утешал мало: во-первых, раз на раз не приходится, во-вторых, каждый руководитель отряда, возвращаясь на поверхность должен был что-то говорить осиротевшим семьям, потерявшим своих любимых. Кто-то считал, что Озен бессердечна, но Марулк всегда знал то, что умение не показывать чувства очень тяжело отзывается в душе Белого свистка. Он видел это ещё с детства, когда Озен возвращалась после вылазки в лагерь Искателей и на пару дней запиралась в своём кабинете перед подъёмом, пока все остальные излечивали раны и оплакивали погибших. То, что за то время, пока они живут на поверхности, не случалось больших потерь, скорее чудо, нежели закономерность, а охота за Дьявольским Манком могла живо положить конец этому везению. Они оба понимали это, и старались проживать каждый день как можно ярче. Джубили хорошо вписалась в их семью, и уже перешла с обоими на «ты», просто окликая их по именам. Иногда запиналась, явно желая назвать их мамоц или папой, особенно Марулка, она боялась его чуть меньше, но быстро исправлялась, делая вид, что покашливает. Что касается Присциллы, так она и вовсе отлично освоилась в доме, иногда наглела и взлетала на плечо Марулка во время готовки, выпрашивая самые вкусные куски. Были небольшие проблемы с приручением её кладку: как и все пещерные гоблины, Присцилла намеревалась мочиться не иначе как с высоты, забираясь на дверные косяки и пуская мощную струю на пол, но потом, поняв, для чего нужен лоток, превращала каждый поход по нужде в небольшое представление, горстями разбрасывая песок и древесную стружку направо и налево ровно до той поры, пока Марулк,, которому изрядно надоело убираться в доме, не взгромоздил сверху накрепко сколоченный ящик с небольшим входом сбоку. В остальном же животина оказалась неприхотливая, а уж с девочкой ладила на «ура», иногда даже щебетала в тон, когда Джубили принималась играть на калимбе. – Она умная, но как сорокалетняя женщина, – бывало, с усмешкой говорила Озен, когда Присцилла наотрез отказывалась повторять новые слова и тем более складывать их в предложения. Самка пещерного гоблина хорошо выучила слова «жрать» и «дай», а если её вдруг ругали, жалобно блеяла имя хозяйки или Марулка, а ещё, как оказалось, ей доставляло удовольствие имитировать других животных, например, крики хищных птиц, коими она доводила до белого каления всю местную придворную живность, заставляя их прятаться обратно в свои вольеры. По ночам иногда слышалось, что Присцилла бегает по черепице, но она очень скоро возвращалась домой, задрёмывая под боком у Джубили, которая любила обнимать её во сне, словно мягкую игрушку. Наконец первый этаж был возведён и относительно обжит, кое-какие артефакты заняли свои места, и в музей в нетерпении потянулись первые гости. Даже несмотря на то, что некоторые из них не увидели ничего нового, даже опытные искатели кивали с дельным видом, рассматривая привычные вещи. Пару раз являлись даже представители гильдии, хмыкали, видимо, отыскивая какую-то диковинную контрабанду, но уверившись в том, что здесь нет ничего необычного, выдавливали из себя слова похвалы в адрес Озен и быстро уходили. А ещё Марулк в обязательном порядке пригласил своих подруг, жён искателей. Тот вечер выдался весьма комичным: Озен не знала, куда ей деваться от внимания кумушек, которые вдруг поняли, что она не просто грозный покоритель Бездны, а такая же женщина, просто не совсем привыкшая заботиться о себе в силу определённых обстоятельств. Их визит в Белый свисток описала как «Удушила бы, но довольно милые», что Марулк счёл весьма многообещающим знаком. Но не зря же говорится, всё идёт хорошо до тех пор, пока не кончается. И вот, когда со времени начала строительства музея прошло полтора месяца, в дверь семьи Феросе постучали. Позже, вспоминая тот день, Марулк пытался найти какие-то зловещие знаки, поскольку в Орте бушевал циклон, пришедший с океана, да и время было довольно позднее, около девяти вечера, но не открыть было нельзя, и они открыли, столкнувшись глазами с двумя людьми, чьё появление ознаменовало собой начало головокружительных перемен, которым только предстояло произойти.