На грани нового

— Вот ты где. Я уже обыскался. — Геннадий подошел к женщине, присаживаясь рядом и укутывая подрагивающее из-за прохладного влажного воздуха женское тело махровым одеялом, которое додумался захватить с собой Кривицкий. — Зачем я тебе так нужна? — в повседневной недовольной манере спросила Ирина. — Егорова, нам с тобой нужно серьезно поговорить. — Геннадий ясно дал понять, что на этот раз твердо настроен на разговор — О чем? — подозревала, к чему ведет Кривицкий, но почему-то именно сейчас Ирина почувствовала себя максимально неготовой к обсуждению предполагаемой темы. — О нас, Ира. — Геннадий не сводил взгляда с лица женщины, стараясь уловить хоть какую-то реакцию. — А что о нас говорить? Нет никаких нас. Есть только ты и твоя жена. Ну и я где-то в сторонке. Разве не так всегда было, Ген? — он прекрасно слышал в ее голосе, дрожь в котором Павлова тщетно старалась унять, нотки обиды. Давней обиды. — Ир, я думаю, мне все-таки нужно объясниться, если ты позволишь. — не увидел сопротивления с ее стороны, приняв это за согласие, и направил взгляд на тихое, слегка волнующееся озеро. — Ты помнишь, может быть, что нас связывало с Людмилой, как мы познакомились. Она грозилась тогда в номере в тот злополучный вечер 15-летней давности, что расскажет все моей семье. И ладно, если бы осуждения родственников я смог пережить, то на тот момент у моей матери было не лучшее состояние здоровья. Я за нее испугался. Да и я побоялся что-то менять. Ты была совсем другой, нежели Людмила, ты была амбициозной, принципиальной, любящей без остатка, страстной. Ты была тем огнем в моей жизни, который заставлял творить невообразимые вещи. И в последний момент я испугался выходить из зоны комфорта, которого, по сути, и не было. Ир. — Геннадий остановился, оборачиваясь к уже успевшей задуматься Павловой. — Все эти годы я каждый день прокручивал различные варианты нашей дальнейшей судьбы. Все думал, а если бы я тогда пошел до конца, развелся с Людмилой, выбрал тебя? И знаешь, сейчас мне кажется, что это было бы лучшим решением. Я знаю, простить такое очень сложно, но может я хоть что-то изменю в твоей душе, если скажу, что люблю тебя. Ира, я до сих пор до безумия тебя люблю. Я все еще восхищаюсь тобой, всей тобой. Не хочу морить тебя статусом любовницы против твоей воли, пользуясь какими-то слабостями. Я не хочу видеть, как ты мучаешься, Ира. Я готов ждать любого твоего решения, хочу, чтобы ты определилась, чего хочешь сама. Но клянусь, Егорова, если ты все же подпустишь меня к себе, то я сделаю все, чтобы ты считала меня достойным прощения. — Геннадий бережно провел рукой по ее волосам, рассматривая лицо. Кожа местами успела усеяться мелкими морщинами, как подтверждением о прожитых летах, но красота женщины никуда не ушла. Даже наоборот, возраст, уже слегка проявляющийся на светлом лице, придавал ей какой-то особый шарм, делая в глазах Геннадия Ирину еще красивее. Павлова заметила, с каким восхищением мужчина разглядывал ее скулы, переводя внимание на изумрудные глаза, обрамленные густыми ресницами, прикрытыми слоем черной туши, пухлые губы, которые спустя года так и остались до предела соблазнительными, слегка выпирающие скулы. А еще Геннадию нравилась ее миловидная улыбка... Впрочем, Кривицкий любил ее разной: страстной, веселой, переполняющейся гневом или недовольной, это не имело значение, ведь он обожал ее всю без остатка, без всяких "но". — Ген, я ничего не могу с собой поделать. Столько лет я старалась побороть в себе желание вновь встретиться с тобой, ощутить тепло твоих ладоней, прочувствовать уют объятий, но не смогла... Не буду скрывать, что до сих пор люблю тебя, но конец нашей совместной истории нам обоим известен. Ты не уйдешь от жены, а неустойчивым статусом любовницы тешить себя я не хочу. Слишком уж большую цену однажды пришлось заплатить. — женские пальцы накрыли ладонь Кривицкого, сжав ее, словно боясь отпустить. — Нет, не известен, Ира. Я же тебе сказал, что больше не допущу прошлых ошибок. Егорова, я не хочу проводить остаток жизни без тебя, хочу наконец познать счастье рядом с любимым человеком. — Геннадий ласково прикоснулся губами к тыльной стороне кисти Ирины. Павлова молчала, лишь с нежностью разглядывая лицо напротив. Ее глаза, переполненные любовью и теплотой, таили в себе еще нечто — боль. Кривицкий видел, как трудно ей даются признания, как тяжко вздыхает Ирина, говоря о прошлом. В душе замешкалась недавно родившаяся дурная догадка, но задать вопрос, касающийся ее, Геннадий сегодня так и не решится. Слишком много на сегодня тяжелых для Павловой откровений. Они еще успеют все обсудить. — Павлов знал о нашем романе? — решив прервать давящую на него тишину, спросил Кривицкий, отрывая взгляд от зеркальной поверхности воды. — Нет. И надеюсь, не узнает. Хватит и того, что я всю жизнь прожила с ним, так и не полюбив. Коля это видел, терпел, потому я и закрывала глаза на все его поиски утешения на стороне. Конечно мне было не особо приятно какое-то время, но и я не безвинна перед ним, да и ревность никогда не давала о себе знать, скорее там уже теребило женское достоинство. — Ирина, боявшаяся одного из главных вопросов, который мог задать Кривицкий, оперлась макушкой о его плечо, укутавшись в объятиях мужской руки. Но этот вопрос сегодня так и останется неозвученным, пробуждая в челюстно-лицевом новую заинтересованность, а в Павловой тяжесть недомолвок. Но все бесповоротно растворится, когда его губы опустятся трепетным поцелуем на ее щеку, развеивая все сомнения. Кажется, Ирина готова начать строить все заново. Плевать, к чему приведет, он ей нужен. Слишком долго женская душа утопала в одиночестве, пытаясь найти способ разрушить порочную привязанность. Слишком долго она жила без Него. Силуэты двух влюбленных, пребывающих в уже не совсем молодом возрасте, что их ни разу не смущало, виднелись у берега озера, и в этот момент вряд ли бы что-то еще могло принести им такое же умиротворение как слишком уж желанное общество друг друга. Иногда молчание может сказать больше тысяч слов, когда речь так и останется застывшей в затуманенном сильными чувствами сознании. — Ген, я замерзла, может пойдем уже? — съежилась Ирина, направляя внимание на рядом сидящего мужчину. Геннадий ничего не ответил, лишь сильнее укутал свою Егорову в теплое одеяло и помог ей подняться, подав руку. Блеснув изумрудными глазами, женщина переплела свои пальцы с его, не отпустив их даже после того, как помощь Кривицкого уже и не нужна была. Опершись о руку Геннадия, Ирина послушно проследовала за ним, входя в пестрящую яркой зеленью чащу. На базе их встретили несколько пар взволнованных глаз коллег, которые уже собирались отправиться на поиски хирургов, но их совместное появление не просто удивило. Ошарашило. — Ирина Алексеевна, Геннадий Ильич, мы уже хотели идти искать вас, а вы тут... гуляли? — улыбаясь, спросил вышедший им навстречу Олег. Уж очено он старался унять саркастичность в тоне, но попытки оборачивались боком. — Да, решил поискать Ирину Алексеевну, в итоге прогулялись. — Павлова незаметно для других стукнула Геннадия, увидев, как на его лице заиграла глупая улыбка. Не так ведь прямо нужно говорить, еще и добавляя неоднозначную улыбку. — Ну-ну. — Брагин заулыбался пуще прежнего. — Мы тут решили на ужин собраться. Все равно послезавтра уже возвращаемся. Костик даже гитару где-то отыскал. — мужчина указал на музыкальный инструмент, расположившийся в руках новоиспеченного маэстро. — Он у нас, оказывается, музыкант. — поддернул коллегу, от чего Лазарев начал возмущаться. Не доводя дело до срыва небольшого концерта, Олег молча направился к уже разожженному костру, пропуская вперед начальство. От внимания врачей не укрылся весьма интересный факт того, что Кривицкий беззастенчиво присел вплотную к Павловой. Это подметила и Алла Сергеевна, место которой по счастливой случайности было выделено подальше от начальников. Вкусный ужин, приготовленный Мариной и Сашей на скорую руку, приятное на вкус красное полусладкое с выраженными терпкими нотками сухофруктов, легкая музыка, создаваемая талантливыми руками Константина на гитаре, интересная беседа, связавшая коллег и открывающая их друг для друга в новом свете: все это делало вечер поистине незабываемым. Геннадий отказался от алкоголя сразу же, что не ушло от внимания Павловой, которая с особым любопытством наблюдала за поведением мужчины. — А мне, пожалуй, еще налейте. — Ирина без капли стеснения протянула в очередной раз бокал. Какой по счету, не мог сказать уже и Кривицкий. Запасы, взятые неизвестно откуда, поражали своими размерами. Казалось, они были бесконечны, когда очередная нетронутая бутылка ставилась перед коллегами. — Ир, может хватит? — тихонько шепнул, когда подметил, что Павлова была уже в шальном состоянии. — Ген, не нуди. Я отдыхаю, не видишь? — речь уже успела стать невнятной, но Ирина и не думала останавливаться. Геннадий с удовольствием продолжил бы следить за Павловой и ее внезапно проснувшимися пристрастиями к спиртному, но в груди неприятно защемило, что заставило хирурга подкорректировать свои планы. — Я пойду наверное. Поздно. Прошу извинить. — сухо попрощался Геннадий, ловя удивленные взгляды Ирины. Действительно, с каких пор десять вечера для Кривицкого - поздно? Но раз уж другой отговорки для отстранения от ужина мужчина не нашел, пришлось ломать эту комедию. Коллеги совместно с Ириной Алексеевной совсем скоро уже смирились с убывшим из их числа, продолжая разговор как ни в чем не бывало. Кривицкий, в свою очередь, оставил веселье и улыбку возле костра и, ввалившись в коттедж, сразу же направился к своей сумке, судорожно вздыхая. Его моторчик вновь дал о себе знать, перекрывая дыхание. Ирина даже не знала, как из-за ее пропажи волновался Геннадий и как это сейчас выливается в его состояние. Приняв пару нужных таблеток, Кривицкий свалился на кровать, прикрывая веки. Дискомфорт начал отступать, убирая тиски с груди, а сознание мужчины стало медленно, но верно проваливаться в сон. Геннадий проспал бы до утра, пребывая под давлением такой слабости, но настойчивый стук в дверь прервал стремительно углублявшуюся дрему, заставляя вернуться в состояние бодрствования. В голову мгновенно ударили не совсем приятные мысли, прокручивая в сознании дурные предчувствия. Вдруг что случилось с Ириной?...