В буйстве красок и вспышек фотоаппаратов...

      Получать травмы с какой-то стороны весело и приятно. С какой стороны именно? Ну смотрите: о вас заботятся, стараются помочь с какой-нибудь грязной и пыльной работёнкой, стараются вас не обижать и спрашивают в вашем самочувствий. А ещё, можно с помощью травмы симулировать страдающего подбитого лебедя и уйти домой пораньше. Забавно, не правда? Вот и Клодетт тоже так считает. Особенно после английского первым уроком, на котором её выпотрошили, как потрошат рыбу фугу, прежде чем подать её клиенту. Хотя было больше похоже на то, как работник зоопарка кидает голодным гиенам кусок свежего мяса, в роли которого выступала новенькая ученица с перемотанным запястьем и европейской внешностью.       Пока Лавуазье рассказывала о себе, её буквально пожирали 24 пары глаз. Да, без условно были немного сонные, замученные жизнью и оценивающие взгляды, но все они с интересом рассматривали француженку, словно это невиданный ранее, чудесный пушной зверёк или тропическая птица с ярким оперением.       Это хоть и частично, но была правда.       Из-за ушиба, девушка толком не могла выполнять большую часть дел, например, завязать на шее бант или галстук. Спросите, почему отец не мог помочь? Так он спал. Девушка ушла из дома, когда он только поднимался к себе в комнату. Поэтому, вместо привычного галстука, вишнёвого цвета, на шее был кое-как, на один узел, повязан шелковый платок прохожего цвета с узором из монеток и золотых цепочек. Белые колготки тоже успешно заменили белые гольфы, а дурацкой юбке выше колена, на замену пришлась такая же клетчатая кремовая, с тонкой черной каймой из кружева, но уже ниже колена. Крашенные розовые кончики Клодетт решила не стричь в спешке, а подвязать вишнёвой атласной лентой во внутрь, чтобы образовалось каре.              Смерив своими, большими от природы, а не из-за тонн косметики, линз и операции, зелёными глазами, Лавуазье прикинула, что как только прозвенит звонок, её растерзают на мелкие кусочки прямо у парты. Поэтому, только металлический молоток перестал стучать по нержавеющей чашке, спасая шкуры школьников, француженки как не было в классе.        Девушка прошмыгнула на лестничную площадку между первым и втором этажом и присела на подоконник, уткнувшись в телефон. Однако, это её спасло только на первые пять минут, потому что, как известно, «свято место пусто не бывает».       Со второго этажа спускалась, весело перебрасываясь с подругами ядовитыми фразочками, видимо обсуждая очередную сплетню, второгодка. Подружки же, как умные пони, лишь учтиво кивали головами. Ну что ж, бывают такие отношения между людьми. Один манипулятор, диктатор с раздувшимся эго, чей принцип управления построен на превосходстве и запугивании, а другие — подчинившиеся, подмятые под диктатора, ведомая группа которая поддерживает любые нападки и унижения производимые манипулятором.       Клодетт жалко таких людей. Ведь иногда, ведомыми становятся просто брошенные дети, которых подобрали кукловоды для грязной работы. А самое страшное, что подобранные думают что это просто дружба такая. От этого у француженки особенно болит сердце.Что же касается манипуляторов, то модельер не обращает на них никакого внимания. Они опустившиеся люди для неё. Сами ничего не могут, только паразитируют на других людях, убивая развитие личности.       Девушка усмехается, когда компания проходит мимо. Второгодка оборачивается и смотрит на сидящую. Клодетт же не обращает внимание, что девушки остановились и смотрят на неё, продолжала улыбаться и хихикать, отправляя сообщения в недавно созданную ей группу с Киёми, Комори, Атсуму, Суной и Саму, за которого по какой-то непонятной причине просил и Тсуму, и Суна, причем одновременно в два ночи. — Прости что беспокою, но все ли хорошо? — обращается к ней девушка среднего роста с густыми, курчавыми каштановыми волосами. — Ась? О, да вполне. Что-то не так? — Нет, все нормально. Просто, ты так резко вскрикнула, я подумала что тебе нужна помощь, — девушка решила сыграть беспокойство и переживание.— Я раньше тебя не видела. Ты новенькая? «Актриса из погорелого театра, бе…» — подумала Лавуазье и ответила специально с сильным французским акцентом, чтобы этот цирк отвалил от неё наконец, — Да, я новенькая…       И Лавуазье уже хотела добавить что ей пора идти, как со второго этажа, крича и размахивая на всю лестницу к ней подлетает Саканакаджима. Сзади сонно плетется Хаджиме. — Ра-чаааааааан! Привееееет! — девушка с разбежка запрыгивает на подоконник. — Как твоя рука? — Все в порядке. Единственное, я не смогла завязать сегодня галстук и пришла в платке. Здравствуй, Иваизуми. Парень учтиво кланяется в ответ и подходит ближе, загораживая всеми забытую компанию второгодок. Ну действительно, кто они такие чтобы о них помнить? А вот и правильно — они, ровным счётом, никто. — Как твое самочувствие? Прости, что так вышло. Просто один придурок опять ушел в себя. Он извинится перед тобой сегодня, — Хаджиме сложил руки на груди. — Иваизуми-сан, не хорошо так говорить о нашем капитане, — вступилась Иору, — он полный балбес, но он изо всех сил старается быть лучшим капитаном. — Да ничего страшного, с кем не бывает. Мне все равно, не убил и ладно. Мои ребята, в свое время, вообще на меня стойку для сетки уронили. Глаза членов волейбольного клуба стали квадратные. Стойки, на которые вешают сетку весят порядка ста– ста пятидесяти килограммов, и волейболисты стараются их особо не трогать. А если и передвигают, то по два-три человека.На ногу уронишь такую — отправишься в травмпункт. Ну а про «уронить на кого-то» вообще можно молчать. Но Клодетт сидела перед ними и болтала ногой. Живая и здоровая. — Эй, да чего с вами? Как призрака увидели. Ну уронили мои оливки стойку, но я успела увернуться, только голень поцарапало, — русоволосая натянула на левой голени колготки и через капрон проступил темный шрам. — У тебя нет комплексов по этому поводу? — робко, как бы прощупывая почву спросила японка. На это зеленоглазая лишь громко рассмеялась. Она пока не слышала ничего абсурднее за последний месяц точно. Она и комплексы— анекдот дня. Смейся не хочу. Делать Клодетт больше нихуя, чтобы комплексовать по её и так идеальной внешности. Это не самовлюбленность, хотя и её отголоски тут имеются.Девушка просто уверена что она красивая, вот и все. Как будто, её красу может попортить какая-то темная полоска на ноге. — Ла-чан, выражай эмоции…ну…это…более сдержанно. — Хахахаха, х-хорошо, постараюсь, Иваизуми-кун. Наверное. Лааааадненько, пойду-ка я вниз. До звонка две минуты, — помахав рукой, Клодетт ловко съежает по перилам, и с приподнятым, словно после вдоха веселящего газа, настроением направляется летящей походкой в класс.       Навстречу же ей шла куча разнообразных вкусностей и любовных писем. Шучу, это был Киндаичи, на которого " Великий, идеальный и неповторимый Ойкава-семпай " свалил заботу об извенениях перед какой-то там девчонкой, которой, якобы, выбило кисть отрикошетившим мячом. Забот у него нет, извиняться перед кем-то настолько посредственным. Скорее всего это фанатка, раз она оказалась у спортзала и разговаривала с менеджером. Наверняка спрашивала есть ли место для ещё одного менеджера.       Хотя стоит признаться, для Ойкавы Саканакаджима Иору — полезная фигура его шахматной доски. Во-первых, она не мешает и не даёт отвлекать другим, его Величество и его рыцарей от волейбола. Хотя для любителей покрасоваться это скорее минус. Во-вторых, она подносит воду и вообще выполняет много грязной работы за спортсменов. В-третьих, Иору пользуется хорошей репутацией у учителей, а это значит что она может, если что, попросить за волейбольную команду и ей не откажут. И наконец в четвертых, она способна усмирить разбушевавшегося Ива-чана, который в порыве «страсти» навешивает люлей, «бедному» здоровому коню, которому без месяца восемнадцать, Дуракаве.Толковая девчушка короче. Только очень шебутная и болтливая.       Так размышлял между тем, капитан волейбольной команды, второй связующий Японии, сияющий Апполон Аобаджосай, Сириус всего мужского небосвода школы Сейджо, Ойкава Тоору, сидя на френче и разглядывая то, так молодая женщина, вчерашняя выпускница Киотского педагогического, выводит на меловой доске замудренную таблицу суффиксов мужского и женского рода. Не тема, а пиздец какой-то. Вот чем отличается «-е» от «-ve»? Не понимаете? Ойкава тоже не особо понимал. Как французы вообще с таким языком живут? Да и в принципе все равно. Тоору нет до этого дела. Это не сверхважный предмет среди всех школьных предметов, да и предметов в принципе, в его жизни. Он станет прилагать к этому языку чуть больше усилий, если великий волшебник и предсказатель неожиданно явиться к нему с неба и скажет что его судьба зависит от этого самого языка. И то не факт, что Ойкаву это заставит делать все домашки, а не одну из пяти, и учить что-то. Для парня есть только три вещи в жизни: Волейбол, Семья и Учеба. Причем, семья не своя, а семья старшей сестры.       Иногда, Тоору кажется, что родителям наплевать на него. Хотя это так и есть. Что отец, что мать, работают в одной крупной компании за границей, а мальчик с 10 лет живёт под присмотром сестры Момоко, её мужа и племянника Такеру. А так получилось, потому что Ойкава поддержал сестру в выборе спутника жизни. Родители же были не то чтобы не довольны, они были категорически против. Когда Момо познакомила парня с семьёй, доволен выбором был только 9-летний Тоору. Спутник сестры ему показался надёжным, весёлым, а главное достойным кандидатом на роль мужа и его будущего зятя.       Ладно, вернёмся к нашему Мечтателю. Ойкава сидел и что-то черкал в тетради, предположительно таблицу, но заполнять её не спешил. " Хрен с этой таблицей, — подумал про себя Тоору, — потом у Ива-чана скатаю.»       Однако быстро сообразил, что друг детства скорее надает ему по голове, нежели даст списать. Остаются Ханамаки и Матцукава, но тут же отлетают, так как учатся в параллели с испанским в роли второго иностранного.       Ничего не поделать, надо топать к училке и строить милую мордашку, чтобы неуд не влипила, и попросить у нее таблицу.       От столь неприятных мыслей «благословенное дитя» отвлёк звонок между концом второго урока и переменой.       Немного устало парень похрустел позвонками, и сподвигнувшись на совершение подвигов, выполз в коридор. Но полностью ему не дал выйти Хаджиме, поднявший Ойкаву за шкирку, как нашкодившего котенка. Выражение его лица было злое. Поправочка, очень злое. Лицо Иору, стоявшей рядом выражало ту же эмоцию, но в более легкой форме. — Эй, Ива-чана, отпусти меня! — парень пытался ослабить хватку, беспокоясь за свои перламутровые пуговицы на шее.— Ты сейчас порвешь мне рубашку! — Иваизуми-сан, действительно отпустите. Сейчас же с мясом вырвете. — девушка увидела как верхняя пуговица повисла на одной ниточке.— Пойдёмте, выйдем на лестницу. Там сейчас спокойно. — ТЦ, хорошо.— нехотя, но ас отпускает друга и толкает в сторону лестницы.       Троица во главе с Иору спускается на площадку между третьем и вторым этажом. Тоору усаживается на подоконник, облокотившись спиной о раму и с полным непониманием происходящего смотрит на Саканакаджиму и Иваизуми. — Да что происходит? Что вы вдруг так переполошились? — С чего вдруг? Ойкава, ты дурак! С каких-таких пор, извинение — это наш кохай с горой сладкого и писем, адресованных тебе?! Ты в своём уме? Ты Равуазье-сан выбил запястье! — Подумаешь, какая-то фанатка. Не первый раз уже. — Ойкава-сан, это новенькая из Франции, — покачала головой Иору, — И ко всему прочему, она просто согласилась со мной пройтись до зала. Сомневаюсь, что она в курсе, кто такой Ойкава Тоору и как он выглядит. — Вау, у меня фанатки и за границей есть? — сказал восторженно связующий, не обращая внимания на конец фразы, за что получил от Хаджиме затрещину. — В общем, Ойкава-сан, я думаю что тебе нужно будет подойти к ней на обеденной перемене и извиниться, — девушка сложила руки на груди и хмуро взглянула на капитана.— Она в конце-концов только недавно переехала, и показывать нас, как людей не гостеприимных и грубых — плохая идея. — Ладно, подойду к ней. — Тоору закатил глаза. Последний раз он извинялся в средней школе. Во все остальные разы, он просто заставлял жертву извиняться перед ним. Как просто. — Покажете хоть как она выглядит? — Не переживай, за ручку подведем, — огрызнулся темноволосый.       Ойкава лишь вздохнул и ушёл обратно.       Знаете кто такие амбиверты? Это люди, балансирующие между экстравертов и интровертом. Если говорить ещё проще, то люди, которые могут как находится в центре внимания, так и давать этому вниманию пинков и излучая темную энергию, усесться на подоконник на третьем этаже под открытым окном и употреблять в себя обед.       Собственно, этим и занималась француженка, очередной раз вышмыгнув из душного класса с такими же душными учениками. На улице пекло слишком сильно. Кроме того, из-за близости океана, казалось что находишься вовсе в парилке. Однако, с этого самого океана, иногда поддувал лёгкий бриз, облегчающий страдания не привыкшей к такой жаре, Клодетт. — Боже, Тсуму-кун, как ты тут живёшь в такой жаре? Мне кажется, что мой мозг уже превратился в жульен, — Лавуазье приложила к горячему лбу металлический термос, который уже почти не охлаждал и изобразила в камеру телефона страдальческое выражение лица. В последнее время, она стала много времени переписываться и созваниваться с Атсуму и Осаму. Киёми когда услышал об этих созвонах в общей группе от Суны, был готов убить сестру. Ситуацию спас Комори, как обычно. — Я как-то об этом не задумывался,— японец отпил немного содовой и пожал плечами. — Но ты не переживай. Потерпи ещё месяц и будет тебе сезон дождей. Зонт из сумки не вытаскивай. — Вы либо садисты, либо мазохисты, либо и то, и то. Это безумно жить в таком климате. — Ахахха, может быть. Но мы люди привыкшие. К тому же, в магазинах много средств для защиты от солнца.— связующий улыбнулся, — Ладненько, увидимся, Джупуси-чан! — Эй, хватит меня называть так! У меня есть имя! — Оно слишком сложное! — Ладно, черт с тобой. Не так уж и плохо. Пока-пока!— девушка радостно помахала и отключилась. Оторвавшись от телефона, она увидела как к ней, бодро чешет какой-то парень. По силуэту, Клодетт идентифицировала высокого первогодку, который стоял у входа вместе с Ханамаки. Киндаичи кажется.       Центральный блокирующий вежливо поклонился и протянул сладости блондинке. За эти три урока он никак не мог поймать эту скользкую особу. Возможно, большую роль сыграло незнание буквы класса. Все, что сказал ему Ойкава: «У светловолосой первогодки перемотано левое запястье.» Мда, не густо. А с другой стороны, натуральных блондинок с перемотанным левым запястьем среди первогодок не больше одной штуки, с которой Ютаро уже сталкивался. Правда, она выглядела совсем по-другому. — Равуазье-сан, прошу, примите эти угощения в качестве извинения! — наступило продолжительное молчание, которые прерывала трель цикад на фоне. — Хах, это конечно очень мило с твоей стороны, но мне нельзя сладкое,— Клодетт подперла рукой подбородок. Весы и так показали вчера лишние пять кило. — Это не от меня, а от Ойкавы-семпая. Мяч случайно отрикошетил от его силовой подачи. — Не царское дело самому извиниться?       Парень на данное заявление лишь промолчал. — Ясненько.— закатила глаза Лавуазье, заглядывая в термос, в надежде на ещё пару глотков.— Вот что, Киндаичи-кун. Увидишь капитана, так ему и передай: Мне все равно. От его пустых слов, моя рука вряд-ли заживёт моментально. И сладкое мне от него не нужно. — Зачем же делать из бедного Ютаро-куна почтовую сову? — бросил Ойкава, облокотившись на стену окна за спиной девушки.— Раз я уже здесь. — Ну значит скажу вам прямо: Ваши слова мою руку не реабилитируют. — А батон молочного хлеба?Я знаю хорошую пекарню. — Мне нельзя хлеб. — Вот как,— Ойкава задумался,— а приглашение на тренировку волейбольной команды? — Не, спасибо. Я уже достаточно в своей жизни насмотрелась на потных парней смотрящих на мяч, как единственное спасение души,— Клодетт демонстративно отвернулась от капитана и театрально помахала перед носом ладонью.— Раз вы так рветесь возместить мой моральный ущерб, Ойкава-сан, лучше купите мне стаканчик хорошего кофе сегодня и мы в расчете. " Эта потаскушка смеет передразнивать меня? "— подумал про себя Ойкава. Изобразив на лице сожаление, парень ответил,— Хорошо, договорились. Но Джупуси-чан, тебе придется подождать пока у меня закончится тренировка. ” Ах ты лицемер чертов.”— Ничего страшного, Ой-сан. Мне спешить некуда. Посижу, подожду вас два часика на свежем воздухе. Мой друг говорил, что у океана очень красивые закаты. — Эм, Равуазье-чан, у нас тренировка три часа, а не два,— встрял в разговор Ютаро, знатно выпавший с этого спектакля. — Ничего страшного. Мне пора, увидимся Киндаичи-кун. До скорой встречи, о Великодушный Ойка-сан. — Я польщён,— Тоору перекосило собственной игривой улыбкой.        — К сожалению, для вас это не комплимент.— девушка дошла до лестницы и обернулась, — Потому что это сарказм...