***
К тому времени, как он доготовил похлебку, Аниш уже пришел в себя. Выглядел он куда бодрее, чем раньше, и уже мог сам сидеть, хоть это и давалось ему с трудом. Зато он сразу же сообщил, что проголодался, и это было отличным знаком: Дилюк знал, что болезнь часто глушит аппетит. Они с Джинн на пару придвинули к кровати покосившийся стол, который не иначе как по благословлению небес не развалился при этом, наскоро очистили его от пыли и листьев, и вскоре все четверо принялись за обед. − Не знала, что ты умеешь готовить, − негромко заметила Джинн, садясь рядом. Дилюк хмыкнул. − Когда ты два года в постоянных странствиях, быстро отвыкаешь от слуг. Суп вышел неплохим, несмотря на то, что готовился в походных условиях и с минимумом ингредиентов: кроме добытых птиц, Дилюк умудрился найти только пару душистых трав. Джинн же вместе с Даной заварили травяной чай, намешав в него собранных ягод. Пах он ароматно и, по заверениям, был полезен для здоровья. Аниш повеселел и теперь бодро рассказывал, как в детстве пробовал холодный суп, который был как каша, но не был кашей, и имел зеленый цвет — мятно-фасолевый, пояснила Дана. Сама она припомнила тахчин — своеобразное блюдо, которое горячо любила она, но не слишком жаловал Аниш — и оба они сошлись на мнении, что лучше пахлавы все равно ничего нет. − Жаль, что это всё далеко, − вздохнул он, когда кулинарный дискус подошел к концу. Дана поджала губы, но ничего не возразила. — Иногда я скучаю по Сумеру. Там… Ну, там было Сумеру. Дилюк взглянул на него. Он выглядел немного грустным и потерянным — как и Дана, старательно разглядывающая дно миски. Он отвел взгляд. Он еще помнил, как сильно иногда стискивала сердце тоска по дому — хоть по чему-нибудь, что имело к нему отношение… − Спасибо за эту трапезу, и да будет с вами милость великой властительницы Руккхадеваты, − негромко произнес Дилюк на чужом языке. Язык непослушно запнулся в конце, не привыкнув к наречию Сумеру. Почти все в Тейвате, даже пустынники, отлично понимали общий, но ему нравилось благодарить людей за гостеприимство на их родном языке, так что эта фраза сразу стала одной из немногих, которые он выучил и запомнил до сих пор. Это было глупо, но он надеялся, что это хоть немного подбодрит детей. Те же переглянулись. Пару секунд они оба молчали, а потом Дана, не удержавшись, громко фыркнула. Аниш спрятал лицо в ладонях, скрывая улыбку. Дилюк растерянно оглядел их. − Что? Что не так? − Ты еще и спрашиваешь, — сквозь смех пробормотала Дана. — Семеро… Никогда в жизни не слышала такого ужасного произношения. − Но смысл же ясен, − проворчал Дилюк, одновременно уязвленный и развеселенный их неожиданной реакцией. − В общих чертах, − попытался успокоить его Аниш. − Но лучше не повторяй, это ведь можно счесть за богохульство, − тут же съязвила Дана. Рядом тихо засмеялась Джинн. Дилюк вздохнул, но и сам не сдержал улыбки. По крайней мере, это точно подбодрило их. Они больше не походили на двух диких волчат и открыто смеялись, передразнивая его неловкую речь. Что ж, тогда, пожалуй, оно того и стоило. После обеда Джинн еще раз осмотрела Аниша и сообщила, что, в целом, они уже могут пойти к деревне. Дана занялась сборами в дорогу, придирчиво осматривая каждую вещицу и запихивая их в свой заплечный мешок. Дилюк, убедившись, что его помощь не нужна, вышел на улицу и сел на траву недалеко от дома, вглядываясь в лес. Вскоре тихо подошла Джинн. Она опустилась рядом. Постепенно вечерело. − Аниш рассказал мне их историю, − негромко сообщила она. Дилюк кивнул. − Да, Дана мне тоже. − Еще он сказал, что несколько дней назад их уже нашла Хеди. Он резко обернулся на нее. Джинн кивнула. − Она назвала свое имя, и по описанию подходит. В том письме же говорилась о воровке из Спрингвейла, да? Возможно, речь шла именно о Дане. − Но зачем Фатуи двое сирот из Сумеру? — нахмурился Дилюк. У него была одна догадка, но он старательно не думал о ней. От одной мысли об этом начинало мутить от злобы: Дана ведь говорила о неком докторе из Академии, который сделал только хуже. И отметины на шее Аниша были похожи на следы уколов… Но, тут же прервал он себя, ни Дотторе, ни кто либо из его людей не оставили бы их вот так, без присмотра. Да и вряд ли были бы так милы, что подкупили подозрительную Дану… − Ей нужно было найти какие-то ядовитые ягоды, так что она попросила о помощи. Она попыталась вылечить Аниша и, насколько я могу судить, это и правда немного помогло ему. Видимо, это все же она заплатила аптекарю за кражу, чтобы их не искали, как преступников. Они, кажется, доверяют ей. И… Аниш сказал, Хеди часто говорила с Даной. Он не все слышал, но, вроде, она хотела забрать их в приют, если они захотят. Ах. Конечно. У детей, которых нашли Фатуи, зло подумал Дилюк, два пути. Либо отправиться на опыты к безумцу с манией величия, либо попасть под крыло приюта и стать солдатами. То, что Хеди зачем-то спрашивала их согласия, звучало как насмешка. Как будто Фатуи хоть иногда волновало, хотят ли дети оказываться втянутыми в их игры… Наверное, его чувства отразились на лице, потому что Джинн мягко коснулась его плеча. − Не переживай. Теперь о них есть, кому позаботиться. − Да, − выдохнул он спустя паузу. — Он сказал, куда она ушла? − Что-то говорила про запад, в сторону границы, − кивнула Джинн. — В любом случае, мы хотя бы не так сильно отстаем. Еще вчера вечером она была здесь. Дилюк хотел было ответить, но услышал сзади детские голоса и вовремя прикусил язык. Раз Хеди смогла очаровать их, нечего сейчас раскрывать, что они за ней охотятся. − Готовы? — уточнил он, поднимаясь на ноги. Дана уверенно кивнула. − Я поведу, − сразу сообщила она. — Я лучше всех знаю короткую дорогу. Приходилось... кхм, пользоваться. Дилюк переглянулся с Джинн, усмехнулся и жестом уступил ей дорогу. Идти было легко: все еще стояла сухая солнечная погода, а ветер лишь подталкивал в спину. Правда, пробираться через лес «короткой дорогой» местами было нелегко, и вскоре Дилюк усадил ставшего уставать Аниша себе на плечи. Но в одном Дана не соврала: они и впрямь очень быстро вышли к деревне. По пути на них иногда смотрели с некоторым удивлением, явно недоумевая, как магистр и молодой Рагнвиндр, уйдя ловить вора, умудрились найти двоих детей, но тактично не спрашивали. Аниш на плечах у Дилюка вертел головой, восхищенно оглядываясь. Дана же жалась к нему с другой стороны, настороженно глядя на каждого прохожего. Ей явно всё еще было некомфортно на виду у людей. Оставалось надеяться, что это пройдет со временем и опытом. Марлен удивилась не так сильно, как ожидалось, увидев, что ее гостей несколько прибавилось. Она попыталась что-то спросить, но быстро заметила, что детям нужен отдых и тишина, и без лишних вопросов пустила всех в дом. − Какие славные, − весело заметила она, оглядывая брата и сестру, жмущихся друг к другу. — Хорошо, что я прибралась в нашей с Тай старой детской. Вот и есть, куда вас разместить. По дороге Джинн разъяснила Дане и Анишу, что Марлен их друг и ей можно доверять так же, как и им, но дети все равно выглядели немного напряженными. Однако Марлен не обижалась, несмотря на острые взгляды Даны, и вскоре они немного расслабились. Устроив их в новой комнате, она вернулась на кухню и поставила чайник. − Извини, что вот так добавили тебе проблем, − признал Дилюк, коротко пересказав ей всю историю. — Я заплачу за заботы… − Орден заплатит, − поправила Джинн. — И я приношу прощения за это, как магистр. Просто… Им двоим совсем некуда идти. Нельзя же было оставлять их в лесу. − Никто никому платить не будет, − решительно сообщила Марлен, садясь за стол. — А что до детей, то понимаю. Сама б таких крох не оставила. У меня они могут жить, сколько захотят, за это не волнуйтесь, но… раз мальчик болен, ему в город надо. − Да, придется вернуться в Мондштадт, − хмуро кивнула Джинн. − Не обязательно, − возразил Дилюк. — Винокурня совсем рядом отсюда, да и по пути. Дети могут остановиться там, а мы пошлем посыльного с просьбой позвать целителя. Заодно узнаем, как обстановка в городе. Эта идея устроила всех, пусть Марлен для вида и поахала над тем, как мало ей доверяют, что сразу попытались забрать обоих ребят. Через пару минут зашла за лекарством Дана, все еще настороженная и явно чувствующая себя не в своей тарелке. Джинн и Дилюк, не сговариваясь и лишь молча переглянувшись, решили проведать обоих детей перед ночью. Они вообще стали понимать друг друга лучше, с удивлением отметил он. Это все еще было очень далеко от того, что было между ними семь лет назад, но… Вряд ли хоть кто-то из них взаправду мог вернуть прошлое, вряд ли хоть кто-то из них и хотел. Пока же этого хрупкого доверия было более чем достаточно. Аниш принял лекарство, не забыв скорчить при этом недовольное лицо, и первым улегся в кровать. Посомневавшись и явно обдумав идею всю ночь держать импровизированный дозор, Дана все же сдалась и присоединилась у нему. Джинн задернула шторы и потушила все свечи, кроме последней, погружая комнату в полумрак. − Спокойной ночи, − мягко пожелала она, забирая подсвечник и собираясь уходить. Дилюк, до того сидящий на краю кровати, думал было последовать за ней, но его руку вдруг перехватила чужая ладошка. − А можно сказку на ночь? — сонно пробормотал Аниш. Дилюк замер, удивленно вскидывая брови. Он и не думал, что у этого мальчика, прошедшего с сестрой половину Тейвата в бесконечных странствиях, будет такое простое детское желание. − Дана всегда рассказывает мне сказку, − пояснил он. — Но я их всех знаю. А ты много где был. Госпожа магистр так сказала. Дилюк обернулся на Джинн. Она пожала плечами — мол, что поделать — но он видел, как она старательно и абсолютно тщетно пытается не улыбаться. Он был уверен, Дана тоже разделяет ее веселый интерес: он определенно не выглядел, как сказочник, и уж тем более он им не был. Он бы отказался в любой другой ситуации. Но Аниш все еще сжимал его ладонь и смотрел из-под одеяла так умоляюще, что отказать было весьма затруднительно. Дилюк с тяжелым вздохом опустился обратно. Джинн поставила подсвечник на стол и села на стул, видимо, тоже желая послушать представление. Оставалось надеяться, она не расскажет о всем этом Кэйе. Проблема была еще в том, что Сумеру было наиболее богато на сказки, и легенды того региона во многом задали тон и детских историй остального Тейвата. Ха… Он и не помнил уже сказок Мондштадта. Аделинда, конечно, читала какие-то им с Кэйей, но это было так давно… Ответ вдруг закрался в голову сам собой. В горле встал ком. Да, ее он помнил до последнего слова. − Однажды, далеко-далеко отсюда, было прекрасное королевство, всегда укрытое снегом, и правила там Ледяная Царевна. Кожа ее была морозно-белой, глаза голубыми и искристыми, как снежинки, а голос звонкий, словно капель. Была она справедлива и добра и часто вместе с людьми, взявшись за руки, танцевала и пела на заснеженных равнинах вокруг костров… «И был у той Царевны верный друг, Буревестник, гордая и храбрая птица. Вместе они гуляли по лесам под чистым небом и любовались красотой зимы. Счастлив был тот край, но счастье его подошло к концу. Небеса, столь любимые Царевной, окрасились в алый и приказали ей идти на войну. Буревестник хотел лететь вслед за своей подругой, но Царевна была непреклонна. Воля небес была для нее непререкаема, но ей не хотелось оставлять свою землю без присмотра, как не хотелось и терять верного друга. Она ушла в одиночестве, и весь народ с нетерпением ждал ее возращения. Но на той войне Царевна стала свидетельницей абсолютного уничтожения и более не была прежней. Она нарекла себя Ледяной Царицей, властительницей снежных земель, и заперла себя за стенами высокого дворца. Ясное небо опротивело ей, и она заволокла его тучами. Непрекращающиеся вьюги задули над полями, и каждый, кого кололи переносимые ими льдинки, сами начинали обращаться в лед. Сердце их застывало, и они слепо шли на поклон к Царице и становились ее верными солдатами. Горько было Буревестнику видеть тоску и ярость своей подруги, больно ему было за людей, умирающих от холода. Как мог помогал он им, но все было тщетно. Тогда он решил пробудить Царицу от ее сна. Взлетел он высоко в небо и полетел, быстрее ветра, к ледяному дворцу. Но не успел он влететь в его окно, как верные солдаты Царицы выпустили в него тысячу стрел, и, пронзенный ими, Буревестник замертво рухнул в снег. Так могла бы закончиться история, но люди заметили пропажу Буревестника и отправились на его поиски. Увы, они опоздали и нашли лишь тысячу перьев да тлеющий огонь его сердца — все, что осталось от гордой птицы. Тогда они подняли этот огонь, спрятали его от ветра в своих ладонях и поклялись, что продолжат дело Буревестника и донесут пламя его желания до Царицы, чтобы пробудить ее. В знак этой клятвы и чтобы всегда находить друг друга во вьюгах, они вплели в свои волосы его перья. Многие годы эти люди сражались с холодами и ледяными солдатами, оберегая найденный огонь. И, умирая, они передавали его своим детям, и те сражались и передавали его своим детям, и так продолжалось так долго, что уже и не счесть. Но огонь все еще горит, и пока это так, у людей снежной страны есть надежда, что они вернут свою Царевну, и снова она будет петь и танцевать с ними под ясным небом…» Дилюк замолчал. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь ровным дыханием детей. Он хотел было потушить свет и уйти, но вдруг Аниш тихо спросил: − Что было дальше? Он замер, глядя на него. − Царицу расколдовали? − пояснила за брата Дана. — Они донесли до нее огонь? Ах. Он же рассказывает им сказку. У нее обязан быть хороший конец. Что поделать, если в реальности все обрывается именно здесь: на долгой, бесконечной, заранее проигранной войне с неизбежным. Дилюк неслышно вздохнул. Это просто сказка. Все равно на самом деле все было совсем иначе. Он на секунду замолчал, а после вдруг ставшим хрипловатым голосом продолжил. − Что ж… Однажды людям с перьями в волосах и правда удалось прорваться мимо ледяных солдат во дворец и вбежать в тронный зал, где восседала Царица. Они протянули ей на своих ладонях огонь, горевший пронзительно ярко от силы их желаний и мечт и способный прожечь самый толстый лед. Но безучастна осталась Царица. Ни одна черта не колыхнулась на ее застывшем лице. Одним движением руки она призвала морозный ветер, и огонь в их руках затух. «Люди, сломленные своей потерей, рухнули на колени, расплелись их волосы, упали перья на пол. Мечта, который жили они и те, кто были за ними, была растоптана холодной волей властительницы. Не осталось у них больше надежд вернуть былое счастье. И тогда они горько заплакали, скорбя по своим предшественникам, по Буревестнику, по неугасаемому огню его сердца и по Царице, что теперь никогда больше не очнется от своей ярости и боли. Слезы их были искренними, слезы их впитали в себя веру тысяч людей, стоявших за их спинами, и слезы их были горячее огня. Падали они на руки Царицы и оставляли на них следы, растапливая ее ледяную броню. И что-то встрепенулось в ее давно застывшем сердце, забилась живая кровь. С удивлением и ужасом взглянула она на дворец вокруг себя, на свои заиндевелые руки и за бурю за окном. Сердце ее наполнилось печалью и раскаяньем. Протянула людям руки Царица и заплакала вместе с ними, прося прощения. Стихла вьюга, рухнули стены дворца, растаяли льдинки в сердцах пустых солдат, и они вспомнили себя и побросали оружие. Разошлись тучи и выглянуло сквозь них вновь ясное небо. И так закончилась пора великой бури и великого горя. Вновь вышла Царица к людям, и они с радостью встретили ее, ведь давно уже ждали ее возращения. И вместе они вновь пели и танцевали, взявшись за руки, на заснеженных равнинах вокруг костров. В память же о Буревестнике, верном друге, никогда не оставлявшем ее, Царица зажгла на самой высокой горе, закованной в вечный лед, костер, который не мог затушить ни один ветер. Так он и горит до сих пор, словно вторая звезда, напоминая о вере и храбрости, что способны были усмирить зиму. И вокруг того костра, пробиваясь сквозь вечный снег, распустились белоснежные цветы.» Это уже было достаточно хорошим концом. Дилюк замолк и обернулся на детей. Они мирно спали. И правильно — сегодня их никто не потревожит, так что они могут наконец отдохнуть без опасений. Улыбнувшись этой мысли, он встал, стараясь не шуметь. Джинн за его спиной тоже молча поднялась и затушила пальцами фитиль. Когда они вышли, она тихо прикрыла за ними дверь и улыбнулась. − Не знала, что ты умеешь рассказывать сказки. Тоже научился в странствиях, пока обходился без слуг? − Брось, это даже не сказка, − махнул он рукой. — Рассказал первое, что в голову пришло. − Это сказание о Снежной? — недолго помолчав, уточнила Джинн уже серьезней. Дилюк ответил не сразу. У него не было однозначного ответа. Главной локацией, конечно, и правда была Снежная, и судьба Царевны перекликалась с судьбой крио архонта, но это никогда не была сказка о Царице. Это всегда была повесть о буревестниках, это всегда была горькая история о людях, что носят в волосах перья и спят с мечами в руках. − Архонт Снежной, Царица, весьма… деспотична в своих методах достижения цели, — медленно произнес он. − Ее мало волнуют люди других регионов, как ты могла убедиться. Жители собственной страны ее волнуют не многим больше. Не всем это по душе. …Дилюк пел им знакомые с детства песни, он учил их своему языку, он говорил им о храброй лучнице, убившей архонта — потому что они мечтали однажды стать похожими на героев Мондштадта. «Победителями вышли мы, жаждушие свободы». К сожалению, ничто и никогда не было так легко. − Часть из них основала сопротивление и назвалась буревестниками. Они и правда вплетают в волосы перья — навроде отличительного знака — и сражаются с Фатуи. Со всей идеологией Царицы и тем, во что превратилась Снежная. Эта сказка — что-то вроде легенды об их создании, больше нужной для объяснения всех этих деталях детям, как по мне. Она кончается на том, что они сражаются. Никакого конца у нее, на самом деле, нет. Я придумал его на ходу, чтобы не расстраивать Аниша. − Это хороший конец, − негромко заметила Джинн. Дилюк пожал плечами. − Что толку, если он невозможен? Джинн не ответила, хмуро уведя взгляд. Повисшее было тягостное молчание прервала Марлен, появившаяся на лестнице. В руках её горела свеча. − Дети уже уснули? — поинтересовалась она, спускаясь вниз. Дилюк кивнул, и она улыбнулась в ответ. — Вот и славно. Только вот… Я только сейчас кое о чем вспомнила, они же одну комнату заняли, так что вам двоим, боюсь, придется потесниться. Ох. Ох. − Все в порядке, не переживайте, − первой отозвалась Джинн, но Дилюк ощущал в ее голосе тщательно скрытое смущение. Ситуация становилась неловкой. Особенно учитывая, что, как бы он не открещивался от своего прошлого, это все еще была Джинн. Марлен, не заметив смятения, ярко улыбнулась им и, указав путь к свободной комнате и пожелав хорошей ночи, сама пошла дальше по делам. Они же остались стоять в коридоре наедине с одной весьма щекотливой мыслью. − Пойдем, − первой позвала Джинн, направляясь к комнате. Дилюк ненадолго засомневался, но все же последовал за ней. Если Джинн предпочитала делать вид, что все в порядке, то и он мог отнестись к небольшому фарс-мажору спокойно. В конце концов, они взрослые люди. Подобная мелочь не должна была их смутить. Она, однако, смущала. Тем сильнее, что быстро выяснилась, что кровать в комнате тоже имеется в единственном числе. К счастью для них обоих, там же обнаружилось вполне удобное кресло, которое Дилюк сразу же присвоил себе. − Ты не сможешь выспаться, − заспорила Джинн, когда он высказал эту идею. Он пожал плечами в ответ. − Тем лучше. Здесь безопасно, но я все равно предпочел бы быть начеку на всякий случай. − Да, но тогда это я должна стоять на дозоре, как рыцарь Ордо Фавониус. Дилюк вскинул брови, оглядывая ее. Почему-то ему вдруг стало немного смешно. Ситуация была неловкой и детской, а все, произошедшее сегодня, странно сблизило их, потихоньку сокращая выдержанную годами дистанцию. − Но я старше. − Не по званию. − Впервые жалею об этом. Джинн коротко рассмеялась, опускаясь на кровать. Она уже успела снять обычную накидку и сейчас осталась в одной рубашке, непривычно открытая. − Узнаю Дилюка Рагнвиндра, который обожал стоять в ночных дозорах. Каждый капитан готов был взять тебя к себе уже за это качество. − Узнаю Джинн Гуннхильдр, которая не давала мне стоять на дозоре более двух ночей кряду, когда я был ее капитаном, − с усмешкой парировал он. — Но в этот раз тебе правда стоит отдохнуть: ты применяла магию и наверняка устала. А мне есть о чем подумать, так что я все равно не усну. Джинн хмыкнула, но не стала спорить. Дилюк задвинул шторы на окне, по пути щелчком пальцев зажигая свечу. Мягкий свет рассеял темноту, очерчивая фигуры и контуры. − Ты никогда не скучал по тому времени? — негромко спросила Джинн. — Когда ты был рыцарем? Дилюк, вешавший снятый плащ на крючок, остановился на секунду, но после лишь вздохнул и качнул головой. − Никогда. Сейчас то время уже не кажется таким, каким оно выглядело тогда. Тем более… Ты знаешь. Я не самый горячий поклонник Ордо Фавониус. − Но ты помогаешь мне. − Это другое. Не люблю смотреть, как умирают люди. − Слова истинного рыцаря, между прочим. Дилюк потер уставшие глаза. Ему не нравился этот разговор. Он понимал, что Джинн не желает ничего дурного и не склоняет его ни к чему, а просто пытается понять его мотивы — понять бы их самому — но ему все равно не нравилось вспоминать о своем прошлом. Он был рыцарем, более того, он был капитаном, но что с того? Когда это было на самом деле нужно, от него не было никакого толка. − Как будто мне запрещено так считать, не состоя в ордене, − заметил он. Джинн пожала плечами. − Не запрещено. Просто, учитывая, как многое ты делаешь, люди могут подумать… Теплый свет словно моргнул. По коже прокралось неприятное морозное ощущение. Хах. Знакомые слова. − Джинн, − резко перебил он. — Спасибо, я уже знаю, как это работает. Я не собираюсь претендовать на вашу славу, если тебя это волнует. Она порывисто встала, прямо глядя на него. В глазах ее отразилась обида. − … что ты снова сотрудничаешь с рыцарями, на случай, если эти слухи тебе неприятны, − отчеканила она. — И, при всем уважении, смею напомнить, что я не Эрох, чтобы обвинять меня в присвоении чужой славы. Имя резануло слух. Дилюк ощутил, как внутри раскаляется злоба, неправильная, ненужная здесь и сейчас. Она угольками жгла легкие, не давая ни вздохнуть, ни ясно услышать ее слова. − Пусть так, какая разница? — фыркнул он. — Орден все равно не изменился. Да, не ты, но кто-то другой все равно скажет об этом. − Орден изменился, − возразила Джинн, не уводя взгляд. − Уже много лет как Эрох не является инспектором. Да, он был мерзавцем, но почему ты все еще судишь нас по нему? Дилюк повернулся к ней. Было не время для ссоры, отчаянно подсказывал внутренний голос, но раздражение трепетало внутри птицей. Он злился не на Джинн и не на ее безобидные слова; это была старая, избитая злость… − Ты правда хочешь, чтобы я ответил? — тихо уточнил он. Джинн кивнула. — Потому что в тот день в комнате были все капитаны. И никто из них ничего не сказал. Какая разница, что Эрох больше не инспектор? Орден все еще состоит из людей, которые годами молчали и терпели, так с какого перепугу мне считать, что он изменился? И это не только о капитанах — не в обиду тебе, Джинн, но что вообще хоть кто-нибудь сделал тогда? − «Молчали и терпели»? — переспросила она. — Да никто из рыцарей вообще не знал, что тогда случилось, кроме как со слов Эроха. − Отговорка, не более. Кто-то точно знал, − поморщился Дилюк. − Этим кем-то был один только Кэйя! — Джинн резко выдохнула, скрещивая руки на груди. — Он единственный, кто смог узнать о глазе порчи Крепуса. Никто больше и не подумал, что он был способен одолеть Урсу. Дилюк мрачно усмехнулся. − О да, тогда это определенно было мертвым делом. Могу представить, как он был счастлив, когда я наконец уволился и освободил для него место. Она посмотрела так, словно впервые его видела. − Это Кэйя и начал расследование против Эроха, почти сразу же после того дня, − медленно проговорила она после паузы. Голос ее дрожал от сдерживаемых эмоций. — Мы месяцами не спали, месяцами жили в ожидании, что нас раскроют! Ты когда-нибудь думал, почему все знают о его предательстве? Почему все знают о заслуге господина Крепуса? Потому что Эроха посадили в тюрьму, по законам Мондштадта! Вот что случилось, Дилюк. Никто не молчал. Он порывисто вздохнул. Что?.. Кэйя и Джинн расследовали дело Эроха?.. − Я не… − произнес он, запнувшись. — Я думал… − Ты думал, что нам с Кэйей дали капитанские значки за красивые глаза? — остро предположила Джинн. − Почему ты никогда не говорила? — выдохнул он. Джинн горько усмехнулась. − А когда я должна была? — с усталым, уже даже не злым раздражением в голосе поинтересовалась она. — Когда ты несколько лет был в странствиях, и нам оставалось только гадать, жив ли ты вообще? Или когда ты вернулся и смотрел на нас в лучшем случае как на прохожих? Словно вообще ничего не было? Что я должна была сказать? Это не так, хотел возразить Дилюк. Когда он вернулся, он отрекался лишь от своего прошлого, не от них. Он был подчеркнуто вежлив, потому что прошло много лет, потому что он не думал, что кто-то его ждал, потому что он чувствовал себя самого чужим, но… Когда он вернулся, он звал ее «госпожа» и обращался согласно статусу. Он не был невежлив; наоборот, его тактичности можно было бы позавидовать, но это больше не было тем же, что и до того, как он ушел. Они не были чужими, нет. И Дилюк никогда не был посторонним человеком. Но, уходя, он почти убил Кэйю и он почти предал Джинн — не те вещи, которые можно просто отпустить. После этого он не знал, как их звать теперь. …откуда Джинн было об этом знать, если он молчал? Дилюк тяжело выдохнул, тщетно ища слова, но их не было. Было поздно для слов; говорить надо было семь лет назад, когда еще все можно было исправить. Ничего так и не сказав, он молча вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, и прислонился спиной к стене, стискивая кулаки. Кажется, единственное, что у него правда хорошо получалось — это сбегать.***
Ворон шумно взлетел на подоконник и раздраженно дважды клюнул в стекло. Дана тихо шикнула на него и проворно вылезла из-под одеяла. Она не одевалась, лишь накинула на сорочку плащ, почти до пят укрывающий ее. Осторожно, чтобы не потревожить спящего брата, она открыла окно и выскользнула на улицу, спугнув ворона. Босые ноги тут же ощутили приятное влажное тепло сырой земли. Оглянувшись и убедившись, что за ней не следят, Дана тихо прокралась к противоположной стене, над которым на козырьке крыши и примостилась птица. Вскоре, привыкнув к ночной темноте, она различила в углу одинокую фигуру. Хеди курила, прислонившись к стене. Дана подошла ближе, и ворон с громким карканьем улетел. − Итак, − спустя долгую паузу спросила Хеди, стряхивая трубку, − смотрю, многое случилось? Дана тихо и коротко пересказала события дня. Ее не перебивали. Только когда она закончила, Хеди задумчиво хмыкнула, отводя взгляд. − Значит, они собираются идти к винокурне… Занятно, − проговорила она, вновь закуривая. — Как Аниш? − Уже лучше, − Дана закусила губу, явно не решаясь что-то сказать, но после все же смело выпалила. — Я бы хотела остаться здесь. На время, пока Аниш не поправится. А потом я уйду с тобой. Хеди удивленно взглянула на нее и вдруг усмехнулась. − Значит, таково твое желание, м? Эти двое быстро тебя очаровали, я погляжу. − Вовсе нет! − вспыхнула Дана. — Просто Анишу стало легче, и… Хеди фыркнула. − Не оправдывайся, а то я тебя не узнаю. Я и сама рада, что вас тут приняли. Это… лучше, чем то, что могла предложить вам я, как ни досадно это признавать. Она вновь закурила, отводя взгляд к темному окну на втором этаже здания. Дана переступила босыми ногами, сильнее кутаясь в плащ. − Ты следишь за ними? − В своем роде. − Ты хочешь навредить им? Хеди ответила не сразу. Она вздохнула и задумчиво оглядела девочку. − Почему ты спрашиваешь? − Потому что они хорошие люди, − просто ответила Дана. — Я бы не хотела, чтобы ты вредила им. Но это твое дело. − Ха, − фыркнула Хеди. — Боюсь, это и правда мое дело, солнце. Лучше беги домой, пока не простыла. Дана кивнула и развернулась. На секунду она подумала, что если достаточно громко закричит, то Дилюк и Джинн услышат и смогут поймать Хеди, но, почему-то, сразу догадалась, что ничего не выйдет. К тому же… Она не знала, на чью сторону встать. Она ничего не знала, и это и правда было абсолютно не ее дело. − Пообещай мне, что хотя бы не убьешь их, − попросила она через плечо. − Обещаю, − легко откликнулась Хеди. — Теперь ты спокойна? Дана обернулась на нее, впилась глазами в темноту, но, так и не получив ответа, кивнула. − Еще встретимся, − негромко произнесла она напоследок прежде, чем вновь ловко забраться в окно. Хеди улыбнулась. − И тебе сладких снов, солнце. Ставни с тихим стуком закрылись. Хеди глубоко вздохнула и распрямила скрещенные за спиной пальцы. После она убрала трубку, запахнула плотнее накидку и легким, пружинистым шагом направилась прочь от дома, растворяясь в ночной темноте. Ее уже давно ждали.