***
— Ты говорил, у тебя в детстве собака была. Что с ней стало? Они находились на кухне и вальяжно собирались тем вечером на полноценную встречу с новыми главарями других картелей. До выхода оставалось больше часа, а покидать дом оба будто не хотели. В Антоне, привыкшем видеть второго либо в квартире, либо в машине, либо на мероприятиях, связанных с работой, последнюю пару недель теплилось желание оказаться в другой обстановке, чтобы узнать друг друга лучше. Мысль о свидании, которое значило бы, что они состояли в настоящих отношениях, на корню рубило понимание, что такое бы встретили в штыки. Потому вопрос, вот уже девять месяцев приберегаемый для лучших обстоятельств, вырвался невольно. Других вариантов пока не имелось. А, может, не было изначально. Вряд ли мужчины встречались, как нормальные люди — и это вдруг начало расстраивать. Он не хотел считаться просто коллегой, другом с привилегиями или полезной тенью. А хотел стать если не любимым, так хотя бы важным в той мере, чтобы перестать беспокоиться о шаткости их мирка. И, наверное, понял разом и Макса, и Серёжу, которым когда-то оказалось недостаточно имевшегося общения. — Отец пристрелил. Когда мне было тринадцать, — бросил Арсений за плечо, не отвлекаясь от размешивания ликёра в кофе. Молодой человек вбил в огромную таблицу, сколько машин прибыло в Подмосковье на разгрузку, и откликнулся после паузы: — И во сколько лет ты убил отца? Мерный стук ложки о стенки чашки резко прекратился, стоявший обернулся. Антон ни одной мышцей не выдал, что заметил чужое оцепенение. Они явно обсуждали не погоду, но он боялся любой лишней эмоцией спугнуть шанс узнать близкого человека лучше. — В пятнадцать. — Ясно, — улыбнулся он, не отвлекаясь от занятия, хотя краем глаза не переставал отслеживать изменения в реакциях. — Курить тогда же, видимо, начал, — ему медленно кивнули, не отводя взгляд, затем скрестили руки на груди. Более напряжённой позы он прежде не видел, хотя не понимал, что говорил не так и где ошибался. На всякий случай попытался расслабить натянутую пружину новой улыбкой. — Сделаешь кофе и на мою долю? Я почти закончил. — Допрос? — Таблицу. Второй вдруг двинулся с места, взял парня за подбородок и потянул на себя, оторвав от монитора: — А сам-то когда курить начал? — зрачков в голубых глазах не было как факта. Весь Арсений источал угрозу, которая на него не действовала. А потому казался по-своему очаровательным. — Когда умер папа. В пятнадцать, потом периодически бросал, — честность лилась самостоятельно, не проходя фильтрацию в голове. Если собеседник хотел искренности, тот её получал. — Смешивал когда-то с травой даже, хотя она не особо успокаивала. Поэтому, наверное, и не подсел. Трахаться тоже начал примерно в это время. Мужчина, над ним склонившийся, брезгливо поморщился, а следом расслабился, осознав, видимо, что он не пытался что-то выпытать, просто искал общее. И, как выяснилось, успешно находил. Тот огладил пальцем его линию челюсти, поднялся до скулы, затем зарылся рукой в волосы на затылке. Внезапный прилив нежности странно контрастировал с задумчивостью красивого лица. Арсений понизил голос и озвучил занимавшую мысль: — За сколько тебя купили в первый раз? — За тридцать тысяч. Рублей, естественно. Даже качественный телефон сейчас стоил значительно дороже, чем его тело когда-то. Однако впервые было не стыдно называть свою цену — перед богом ему вообще ни за что уже не было стыдно. Вот он, весь, рассматривайте хоть под микроскопом. Чем и занимались пустые на первый взгляд небеса. — Пф, Москва! — поморщился Арсений снова и разогнулся чуть ли не со смехом. — В Омске за такую сумму пятерых можно было взять. Ну, в моё время. Антон не был уверен, что понял подтекст фразы правильно, потому только улыбнулся. В голове сложилась версия: любимого человека тоже купили несколько десятков лет назад, возможно, вместе с Макаром — потому мужчины и жили вместе, затем — работали. Татуировка в этой схеме начала казаться знаком принадлежности кому-то, кто наверняка уже почил. Так, на его шее раньше висел кулон с первой буквой имени владельца. Любопытным показалось другое: пока Илья сводил рисунок и предпочитал ходить со шрамами, а не с тигром, Арсений принимал прошлое. — Так кофе мне сделают? За одну попытку удалось получить больше информации, чем он надеялся. Второй отпил из кружки и обратился к кофемашине. Потребность вытащить что-то ещё была отложена — раз ему с таким скрипом поддались в простом вопросе, вряд ли позволят залезть дальше и подпустят ещё ближе. А ближе хотелось.***
Встреча прошла до того мирно, что сводило скулы. С одной стороны, коллеги приняли его в должной мере, как равного себе, а не пешку более могущественного Арсения — это радовало. С другой, потребность выплёскивать агрессию у обоих не нашла выхода, потому мужчины отложили ужин на неопределённое время, чтобы переформатировать злобу в страсть. И набросились друг на друга, снова не дойдя до постели. Нормального человека бы расстроило, что секс случался не из-за страсти двух влюблённых, а из-за бушевавшего в крови адреналина, но Антон давно не был нормальным. Притягивал к себе за волосы, шипел от укусов на шее и ключицах, не прося милости, а, наоборот, требуя больше — ярче, грубее, сильнее. Пиджаки были скинуты на пол, чужая ширинка притиралась к его, пока рубашку торопливо расстёгивали, насилу пытаясь не рвать пуговицы — новую одежду взамен порванной и так приходилось покупать слишком часто. Парня вжимали в «островок», тихо рыча в губы, когда из прихожей донёсся звонок. Партнёры переглянулись, как бы спрашивая друг друга, кто мог приехать глубокой ночью, и, не найдя в глазах ответа, принялись застёгиваться обратно. Ещё не успевший оголиться Арсений вышел из кухни первым. — Ты к кому? — донеслось из коридора. — А ты не один? Как бы откликаясь на вопрос знакомого голоса, Антон вышел под свет прихожей, поправляя взъерошенные волосы, и встретил изумлённые карие глаза. Серёжа опирался на дверной косяк и явно еле стоял от опьянения. Стоило подойти ближе, как в нос ударил отвратительный запах перегара. Пожалуй, в таком состоянии он ещё не видел другого, поэтому удивился не меньше, а всё же протянул ладонь: — Привет, дружище. Проходи. Жест не приняли. Мужчина под боком всем видом показывал, что был против высказанного приглашения, однако спорить почему-то не стал — просто пропустил гостя в квартиру. Сцена, на которой недо-друзья попрощались в прошлый раз, больше не казалась значимой. В конце концов делить им было нечего, а Серёжа явно приполз не просто так. Интерес в нём смешался с жалостью и вылился в попытку проводить до дивана неадекватное тело, которое отшатнулось от прикосновения, как от огня. Эта показательная неприязнь не укладывалась в голове, но надолго мысли не заняла, потому что тоже не имела значения. Проследив, что пришедший справился с конечностями и опустился на кресло без помощи, Антон покинул гостиную, оговорившись скорее для напряжённого Арсения, чем для гостя, что собирался принести выпивку. На самом же деле лишь хотел дать двум другим время наладить испорченные отношения. Всё это было не его проблемой, тогда как внутри засело твёрдое понимание, что Арсению требовался друг, которым сам он становиться не собирался. В течение пары минут его неспешного хождения по кухне ничего не происходило, пока вдруг не полилась ругань. Нечёткая, громкая, явно матерная и не имевшая даже намёка на примирение. Голоса смешивались в оживлённый спор — по тону родного голоса показалось, что до драки оставалось всего несколько секунд. Ситуацию нужно было спасать. — Арс, можно тебя? — крикнул он с кухни в надежде, что на попытку поддадутся. И чудо случилось. Дверь хлопнула так, что едва не сошла с петель. Дёрганный, пышущий паром от злобы мужчина влетел в помещение, но сказать ничего не успел. Того встретил его неуместно весёлый взгляд, обезоруживший и заставивший замереть с открытым ртом, из которого вот-вот полилось бы осуждение за попытку оживить погибшую дружбу. — Как думаешь, Серёжа подойдёт на роль третьего? — Антон невинно улыбнулся, действительно не найдя в себе старой ревности. Любимый не походил на человека, готовившегося променять его на кого-то ещё, и только открыл рот пошире в немом вопросе. — Ну, помнишь, мы обсуждали, что одного меня мало? Рывком приблизившись, в живот ударили ощутимо, но так, чтобы не причинить настоящего вреда. В него, согнувшегося пополам и не спешившего отвечать ударом, впились прогневанные небеса: — Как твой поганый рот может… — второй, заставляя выпрямиться, потянул его за ворот и, вдруг выбравшись из-за пелены эмоции, разглядел тень довольной улыбки. Арсений явно пытался научиться читать лицо подопечного — впервые это удалось. Прежняя злоба сменилась растерянностью в нахмуренных бровях. — Что ты делаешь? Зачем провоцируешь сейчас? — Хочу перетянуть агрессию на себя. Чтобы вы смогли нормально поговорить. — Почему? — Потому что я переживу твои всплески, а он — нет, — чёрные брови сошлись плотнее, грозя наскочить друг на друга и сцепиться в драке. Его улыбка стала чётче, снисходительнее. — Слушай, к нам зачем-то приползли в состоянии нестояния. Кто-то же должен его пожалеть, раз ты не можешь. Вдруг удастся что-то вернуть. «Человек не виноват в своей любви. И в том, что ноги сами принесли к тебе. Я сам такой же, мне всего лишь повезло чуть больше, чем ему, а я даже не знаю, надолго ли». Мужчина двинул плечом и отпустил его, затем скрестил руки на груди. — Я не хочу ничего возвращать. Ни дружить, ни работать вместе. Тебе-то Серёга зачем? Не поверю, что умысла нет. «Он нужен как прецедент, — родилось в сознании, но наружу, конечно, не вышло. — Чтобы не бояться, что однажды из меня вырвется признание — и ты поступишь так же». Ответить честно Антон не смог бы, боясь всё испортить. Соврать — тем более. За спиной что-то щёлкнуло, затем тихо закрылась входная дверь. Больше сбегая от вопроса, чем намереваясь догнать гостя, он заскочил во второй лифт и вывалился из подъезда. Смуглый мужчина, покачиваясь, смотрел, закинув голову, в ночное небо, и не среагировал на его попытку тронуть за плечо. — Серёж, если ты услышал что-то из… — успокаивающий тон вызвал в другом новую волну неприязни. Фразу оборвали махом ладони. Молодой человек понятия не имел, какими словами вернуть того в квартиру и, главное, зачем. — Это не твоя проблема, — огрызнулись с ещё большим отвращением. — Получил Арсения — радуйся молча. Не надо делать вид, что заботишься обо мне. Логическая цепочка выстроилась и хрустнула. Мозг залился хохотом от осознания ироничности ситуации: теперь его ревновали к Арсу, они поменялись местами. Собственная мотивация, ещё минуту назад остававшаяся загадкой, наконец сформулировалась: — Я не делаю вид, а правда хочу отплатить. Ты же мне жизнь спас. — Серьёзно, захлопнись, — сплюнули на асфальт. Второй развернулся так круто, что чуть не потерял равновесие, и продрался взглядом через полумрак, чтобы пристрелить глазами на месте. Да, он определённо не видел в том прежде столько откровенной злобы. — Я тебя ненавижу, Малой. Слышишь? — ворот рубашки схватили и потянули на себя, скрипнув тканью, чтобы повторить по слогам чётче, несмотря на заплетавшийся язык: — Не-на-ви-жу. За секунду до ожидаемого удара у Серёжи зазвонил телефон. Вслепую приняв вызов, тот выслушал абонента, отстранился и поднял глаза на окна последнего этажа, из которого высовывалась расплывчатая фигура, помахавшая им небольшим предметом. Слабая, мученическая улыбка окончательно изуродовала и без того полное боли лицо. — Верю, что попадёшь, — хмыкнули в динамик, затем отпустили его, снова покачнувшись. — Не трогаю-не трогаю. Гаджет убрали в карман и направились в сторону парковки. Антон пытался уложить в себе услышанное, но всё напарывался на одну несостыковку. Вопрос удержал мужчину от попытки скрыться в темноте двора: — Если ненавидишь, зачем зашивал? Не был ведь обязан. Убрал бы конкурента. — Согласен, — хмыкнул Серёжа, а потом рассмеялся, как сумасшедший. Так заливисто, что уши затребовали пощады. — Нужно было дать тебе подохнуть, — тот заковылял к тонированной машине, но был остановлен за локоть. — Эй, куда тебе за руль? Давай довезу куда-нибудь или оставайся, я утрясу, так безопаснее… Договорить не дали. Недо-друг вырвался из хватки и, развернувшись, дотянулся кулаком до его челюсти. Парень, в последнюю очередь ожидая теперь удара, повалился на землю, ослеплённый незаслуженной, как казалось, болью. Будто защищая от чужого порыва продолжить избиение, в асфальт, в паре сантиметров от них, угодила пуля, спугнувшая второго. Тот ощетинился, кинув взгляд на свой старый дом и человека, готового теперь убить бывшего напарника за попытку навредить Антону: — Иди ко всем хуям, мразь. То, что ты делаешь — это не доброта, а жестокость. Вы стоите, блять, друг друга, пара грёбанных психов, неспособных на чувства. Понятно теперь, почему Арс так убивался, когда потерял тебя. Серёжа всё же добрался до машины и, ударив по педали, скрылся за поворотом, что-то снеся по пути, если судить по скрежету металла вдалеке. Парень так и остался в прежнем положении, жадно втягивая воздух. Его пригвоздили к земле не эмоцией, не осуждением или гневной репликой, а всего одним, простым в своей сути, глаголом. «Убивался» растекалось по венам, как кровь — из разбитой губы, и дурманило, будто наркотик. Любимый человек ни за что бы не сказал подобное, зато смог ночной гость. Может, он нужен был Арсению больше, чем полагал? Может, его держали рядом не потому, что требовался хоть кто-то, а потому, что требовался именно Антон? Может, мужчина, действительно не способный на чувства, всё же чувствовал нечто, что, вероятно, и сам не понимал? И именно это ему передавали через резкие, а иногда слишком честные и неоднозначные фразы, через поцелуй, случившийся накануне. Который могли не скопировать, как показалось тогда, но воссоздать не менее искреннее, чем он сделал много месяцев назад. Молодой человек не знал, сколько времени вглядывался то ли в себя, то ли в другого, оставшегося в квартире, то ли в темноту. В итоге поднялся и потащил онемевшее тело домой, где встретили насмешливой улыбкой. — Видишь? Не со всеми нужно договариваться. Чревато последствиями. Протянутые к лицу пальцы удалось перехватить по пути. Он развернул их обоих, отшвырнув мужчину к двери, и впился в тонкие губы, ласково слизывавшие запёкшуюся кровь и одновременно жадно терзавшие. Стукнувшийся головой Арсений секундно зашипел от боли, но не пытался возмущаться, лишь прижимался плотнее. Его царапали через рубашку, до хруста костей обнимали — и впервые такая отчаянная страсть показалась понятной. «Мне в принципе мало тебя» стучало в висках вместо пульса. Тот говорил не про секс. Это было грёбанное признание, пропущенное мимо ушей. Единственное, на которое он мог рассчитывать. «Мне тоже тебя мало, родной. И, господи, если ты хотя бы на процент чувствуешь то же, что я, дай знать, что это не закончится. Никогда. Что даже в старости мы останемся такими же, останемся рядом. Что ты не отпустишь меня». Антон растворялся в их животном голоде друг по другу, передавал через зубы, грызшие молочную шею, всё кипевшее внутри, пока желание обрести наконец уверенность в догадках не перевесило желание быть грубо взятым прямо в прихожей. Потому отстранился и остановил намерение себя раздеть на третьей пуговице: — Пошли на свидание? Недовольно зарычавший Арсений не сразу понял суть вопроса, затем сменил гнев на почти дружелюбный оскал: — Тоже провокация? Или Серёга приложил тебя слишком сильно? — К нему потянулись снова, но были откинуты обратно и пришли в себя окончательно. Почему-то против такой неестественной для Антона властности ничего не имели, нехотя подчиняясь. — Мы живём вместе. Какое, нахер, свидание? Он продолжал взглядом снимать кожу с прекрасного лица и давил в себе мысль, что столько лет спустя понял Макса, попросившего у него того же. Однокурснику хотелось, как и ему, закрепить намерение. Обозначить статус, даже если бы это не приняли в нужной мере, заявить права на человека, не находившегося под контролем в силу разных причин. Сейчас ему хотелось этого контроля, как ни с кем и никогда. Собственничество, прежде не характерное для податливого парня или просто задавленное в зародыше ещё в юности, встало в полный рост и отказалось сдавать позиции, хотя второй явно намеревался послать его ко всем чертям. Наверное, заслуженно. Пауза висела, пока Арсений не поморщился раздражённо и не кивнул. Сколько бы грязи не наговорил не вовремя явившийся Серёжа, тот помог ему переступить через себя, хотя не пытался. Путь к мужчине, которого он, вроде бы, уже получил, продолжился. Изрезанные венами запястья получили свободу и сразу же обратились к рубашке, больше не пытаясь ту снять, а просто разрывая. На возвращение прежнего настроя у них ушла всего доля секунды — партнёр среагировал на поцелуй всё с той же готовностью, перехватил инициативу и отшвырнул его к комоду, развернув. Ничто в их сексе не изменилось. Грубые порывы, издевательство над покорным, слишком возбуждённым телом, отказывавшимся приносить облегчение вместе с оргазмом, укусы на загривке и лопатках, возвращавшие в сознание — это повторялось не впервые и, пусть продолжало будоражить и пьянить, уже не удивляло. Зато всё обрело теперь другой оттенок. Услышанное «Арс так убивался, когда потерял тебя» делало из механических движений объяснение чужих причин. Его ждали пять проклятых лет — и, когда дождались, тоже навёрстывали упущенное, тоже не хотели отрываться, как сказали. Это было не про ненасытность, а про привязанность не менее больную, чем у него самого. Арсений ведь всё уже озвучил: в кукле не нуждался, искал доказательства его невиновности, тоже устал от мастурбации и хотел лишь искренности да власти. Наверное, чтобы убедиться, что ситуация не повторится и он снова не исчезнет. Закинув руку назад, к влажной от пота шее, Антон поцеловал партнёра, замедлившегося для ответа, и не удержал неуместную фразу на языке: — Я больше никуда не денусь. «Никогда, даже если ты передумаешь и попробуешь оттолкнуть. Останусь. Придётся всё же убить меня, чтобы помешать». — Знаю, — шепнули на ухо и прикусили мочку. Их обоих слабо затрясло, тела вжались друг в друга. А настоящее удовольствие принёс не оргазм, нет — фраза, которую он ждал последние девять месяцев, того не осознавая. — Я тебе верю.